𝐸𝓋𝑒𝓇𝓎𝑜𝓃𝑒'𝓈 𝓅𝒶𝓁𝑒𝓉𝓉𝑒𝓈 𝒶𝓇𝑒 𝒹𝒾𝒻𝒻𝑒𝓇𝑒𝓃𝓉

      Клоун. Именно так предпочитает звать сам себя Николай. В крупной компании, среди разноликих пришельцев, с разноцветными голосами, глазами-свечами, вложенные в разных форм ракушки разными художниками писанными. В левом кармане он всегда при себе имели маску шута, два уголка до ушей, новая в глазах свеча и ракушка простая. Он мог и шутками жонглировать, сыпя ими как осенними листьями на ветру, корча рожицы странные и используя слова иностранные из своего словаря. Пальчики со спичками сравнивал и говорил, что конец, как фитиль можно подкрасить. Губы он за бутоны считал, некоторые за чудесных и не опасных, а других способным заживо съесть. Части тела называл макаронинами, но с палочками внутри, оттого и есть их не желательно.       Ему нравилось видеть мир других у него в руке всегда было три кисти, ими он рисовал в воздухе, на стенах, на макаронах с палочками: одна кисть в руке, другая в глазах, третья в языке. Он не считал себя умелым художником, но любил свое творчество, не считая его кривым, а иным выходящим за рамки реальности, как он за линии или за лист бумаги, продолжая рисовать на том же столе, или простыне. Он украшал все до чего мог дотянутся, если не дотягивался рисовал глазами, а если и смотреть не разрешали, рисовал во рту языком. Он привык, что его не воспринимали всерьез и начал понимать правила этого мира. Для Николая существовала диллема — правила. Он был капризен и не любил правила, он мог завалится на пол и рыдать как дитя, но это называл он пробуждением вулкана, а иногда и топать ногой показывая свое «землетрясение» сложившейся ситуацией. Он бесцеремонен. Если он рыба, то та, которую выбросили на сушу, а она воткнула себе ракушки вместо ног, позволила прирасти к себе, открыла второе дыхание и научилась жить на суше. Будь он зверем, к примеру, котом выброшенным в море, он стал бы питаться песком, научился бы дышать под водой и стал часть семьи китов с приемной рыбонькой в виде дельфина. Ему нравятся морские коньки, потому часто рисует их везде: на стене, на щеке, на руке, на ноге, на простыне, на столе, на изголовье кровати, на ноутбуке, на чашке, на плече соседа по парте; и покупает вещи с ним.       Он не называл себя человек. Называл гуманоидом, пришельцем, инопланетянином, морским коньком, котом, крабом, солнцем, луной, небом, бесом, ангелом, матерью, сыном, отцом, дочерью и лишь в конце назывался себя — клоуном. Он яркий и неукротимый, белка, что бросилась в огонь и вышла белой, скачущая по деревьям, предметам, стенам средь людей. Он любит все и вся, но даже во всем, и вся не любит: морковь, свеклу, оранжевый и перец; вместо этого он предпочитает множество сладостей из собственных взглядов не ест еду с изображениями животных, а людей без проблем. Он прыгунчик, скакун без коня, ведь ноги у него, как у кенгуру, запрыгнет до самой луны во снах, убежит от злого соседа с топором и проломит прыжком пол.       Он мог злится на воду, ведь в воде не получается сделать морскую звезду, ведь она же морская. Он злился на бога, что облака неосязаемы, а сплошной туман, ведь и ангелочка сделать хотел, поэтому недовольно шмыгая носом валялся в в снеге, делая ангела. Гоголь «ел» звёзды, умел испивать книги и читать людей. Он и луну в белый, серый, жёлтый красил, и с удовольствием бутерброд с ней съедал. Он и в ванной моряком был, а в душе жертвой инопланетян, где луч неизведанной силы забирает его, после отпускают, ведь он красиво танцует и поет в душе.       Сверстники его не понимали, а сосед по парте был очень хорошим, понимающим, но с моллюском во рту, видимо — молчал часто. На волосы ему ночное небо долго плакало и они потемнели, а в глаза вставили два бутончика сирени, губы явно смастерили из лилий бледных, а скулы точно станком поправляли.       Соседа рядом с ним звали Федор Достоевский. Сова он ещё та. Мешаешь ему? Повернет голову на все триста шестьдесят градусов, зажгуться бутоны, а Николай потом в книге спрятался пытается, отчаянно прыгая в нее, как в портал. Злых инопланетян он считал плохими пылесосами, ведь их тебя все хорошее высосут и ещё капли несчастья посеят, а почти цветут, в душу прорастают, лозами разум обвивает.       Федор, сосед его не такой. Да, кактус он ещё тот, но если с ними разговаривать они тоже могут расцвести. Достоевский постепенно с Николаем рядом цвёл, благоухал, а клоун ликовал, дифирамбы ему воспевал, по дому от счастья летал, пел, плясал, на другую планету улетал и даже инопланетянам в визите отказывал. У человека с ночным небом на голове не было темно в голове, лампа была высококачественная, но свечей было много, хотя они нравились Николаю. Бутоны, иногда вначале распускались и шипели, думали акулы пирата матерового напугать, но у него есть мушкет с собой с анекдотами всегда, благодаря чему Гоголь чаще всего Достоевского и побеждал, в тот после спокойно, в стороне, под мягкое покачивание корабля благоухал. Книги часто с ним были, тоже порталы использует, а иногда как и щит от комара одноклассника, придет, и будет жужжать, а Федя такое не любит.       Николай и сам не понимал, почему в его сердце жило ночное небо, но оно ему нравилось, он полюбил ночь, полюбил жить в порталах из книг. Свечи в комнате для связи с Федором зажигал и грелся от посланий новых. Только Федор о пожаре в сердце Николая не знал, глядел из коробки на море неощутимое. Боялся клоун, боялся, что сосед его копьями вооружиться оловянными и запреться в домике ледяном оттого, и моллюска во рту поселил. Пела песни соловушка в клетке реберной, но хозяин ее не открыл, хоть и хотел, с силой удерживая пташку.       Он клоун сильный и бесстрашный, но не неспособный упасть с каната, на котором кувыркался и так, и сяк. Он упал лицом в грязь, проникся ею и все сияние растерял. Маска сломалась, цветы смялись, а свечки растаяли и воск потек по щекам. Одев ракушки, он прикрыл глаза, готовый окунутся в океан соленый, прикрыть глаза, освежиться, но освежил его новый прибой и соловьиный пой. Его назвали наудачником. Он больше не хочет стараться, он не хочет больше выходить в мир, хочет закрыться, забыться, остаться в своей клетке и жить в ней до конца дней. Он провалился, но лучше бы под землю, навсегда, в кромешную темноту и тишину, где есть только он один. — Элтон Джон. — одними губами произнес блондин, а его копытца сами стали отбивать в такт, легко рисуя круги на полу.       Он вышел в середину в комнаты, щёлкая пальцами в ритм и прикрыл глаза. Он двигать глиняными плечами, словно они весы и перекладывали груз с одного на другой, после покачиваться тростником на ветру. Он сделал пару шагов назад, натыкаясь на банку краски, недавно планировал начать ремонт, но дальше покупки он не зашёл. — I'm still Standing! — Пританцовывая, он стал кружится и срывать плакаты разных груп со стен, подпевая.       Эластичным движением волны он наклонился и рывком снимая крышку краски, искупал в ней стену, а после прижимая к стене спиной, размазал ее довольно улыбаясь, и чувствуя себя неимоверной свободно. Это было именно то, чего ему так не хватало целые месяцы — воскрешения.       Отстранившись, тяжело дыша, довольный проделанный работой, он невзначай глянул вверх, замечая пустой белый потолок. — Я давно хотел нарисовать небо! — Он взял вторую банку черной краски и в прыжке, выплеснул ее на потолок. Окунув кончики пальцев в белую краску, он стал махать руками, прыгая на кровати и напевая, тем самым создавая звёзды на своем широком полотне.       Спрыгнув с кровати, он стал крутить головой в разные стороны, а после выбежал на балкон, раскрывая крылья и спокойно опираясь спиной на ограду болкана, выкрикивая довольное «Юху!». Глянув на полную луну, он горящими глазами достал телефон из кармана, вынимая ракушки из ушей, засунул в карман, быстро набирая номер. — Алло! Да, Федя это я! Я знаю, что ты не спишь! Выслушай! Ты слушаешь?              Прекрасно! — Он набрал в лёгкие побольше воздуха и выпалил.- Я люблю тебя! Люблю тебя! Слышишь? Я люблю тебя! Ха-ха! Я люблю тебя!       Он уже кричал больше не самому Федору, чем самому ночному городу, самой луне, признаваясь ей в своей любви. Слова, свободно летели в воздухе, с дикой радостью взмахивая крыльями. Он свободен, душа его летит, а признание плывет ручьем. — Что? Ты не шутишь? Это действительно так?! Правда-правда?! — Он выпрямился и стал прыгать на месте от радости, визжа.