Что в имени тебе моём

Предрассветный туман мокрой ватой лежал на городе, скрывая всё то, чем по праву гордится Петербург: классические очертания старинных домов, строгие прямые линии набережных, арки мостов, великолепье мраморных скульптур, причудливые изгибы чёрных литых перил и решёток. И тихо плывущую по каналу баржу с мусором. Неровная поверхность одного контейнера заколыхалась, и оттуда вынырнула взъерошенная голова Миши, ещё более обычного похожего на хмурого ежа. Выкопавшись примерно до пояса и поправив чудом сохранившиеся на переносице очки, он повертел головой направо-налево, высматривая остальных. Через несколько мгновений из соседнего контейнера возник классический профиль Андрюхи, вместо лавров увенчанного картофельными очистками. Рядом с контейнерами, в груде зелёных, хотя и тоже не лавровых, веток – результатов прореживания какого-то парка – проглядывал знакомый лопоухий силуэт. Кате, как всегда, повезло больше. – Скажите, Екатерина, – вежливо, хотя и чуть сдавленно, начал Миша, снимая и протирая относительно чистым краем рубашки очки, – а вы уверены, что ваше полное имя Катафалк, а не, скажем, Катастрофа? – Катаклизм, – слабо прошелестел Андрюха, из глубин словаря которого внезапно всплыло несвойственное для него длинное и умное слово. Впрочем, под быстрым и косым взглядом из веток он свял, сообразив, что длинное слово можно урезать до короткого, которое ему тем более не понравится. В нынешнем не столько затруднительном, сколь малоприятном положении они и вправду оказались благодаря Кате. Дней десять назад он объявился у них в конторе и в обычной своей неотразимой манере “мои проблемы – ваши проблемы” потребовал найти голубя, пропавшего из местной голубятни. Хозяин голубятни, пенсионер Валериан Федорович Лазурский, был известным в узких кругах голубятников селекционером, мечтавшим восстановить легендарную породу “петербургский мазур”, отличавшуюся небывалыми лётными качествами и непревзойдённым изяществом. Пропавший голубь был звездой его голубятни, одним из столпов, на которых зиждились надежды на восстановление породы. Без него, вздыхал Валериан, вся селекция будет отброшена на годы назад. К Кате Валериан Федорович пришёл – как проситель к дону Корлеоне в известном фильме. И Катя, ничего не смыслящий в голубиных породах и статях, но сентиментально любящий посмотреть со своего балкона на кружащую над крышами голубиную стаю, согласился помочь. Руками, разумеется, Миши с Андрюхой и остальных сотрудников агентства НЛС. С представленной пенсионером-селекционером фотографии на них недобро взирала хмурая тощая птица, отличающаяся от множества своих сизых собратьев с площадей северной столицы разве что некоторой недокормленностью. – Обратите внимание на уникальный окрас головы и длину маховых перьев, – причитал Валериан Федорович. Ни Миша, ни Андрей ничего уникального не видели, задачу считали малореальной, а потому попробовали деликатно перенаправить клиента в милицию. – Что вы, молодые люди! В милиции я уже был. От меня там просто отмахнулись! Сказали – скорее всего, кошка съела или сам улетел. Но я сердцем чувствую – жив, жив мой Арчибальд. А если жив, значит, где-то держат взаперти, иначе давно бы вернулся, он отовсюду дорогу найдёт. С сердцем селекционера, возможно, Миша с Андреем ещё попробовали бы поспорить – но спорить с Катей было гораздо сложней. Вынужденно погрузившись на неделю в мир любителей-голубеводов, они в очередной раз обнаружили, сколько тёмных страстей кипит в душе любого коллекционера и сколько интриг махровым цветом цветёт в мире любого, даже самого невинного с виду хобби. А заодно узнали о чеграшах, турманах, шеебойных, кружастых, ператых и прочих голубях гораздо больше, чем когда-либо рассчитывали (или считали нужным) узнать. Наконец, благодаря удачному сочетанию метода дедукции (вклад Миши), метода исключения (вклад Ларисы), метода антинаучного тыка (надо ли уточнять, что вклад Андрея?) и чистого неметодического везения им вроде бы удалось выйти на след. Но на том снова и застопорилось. Возле голубятни ещё одного ведущего селекционера, Петра Дормидонтовича Фролова, постоянно ошивались два дюжих молодчика – и хотя бы заглянуть внутрь, чтобы убедиться в правоте догадок, не удалось ни Даше с хвостиками и глазками (“Дяденьки, у меня попугайчик улетел, волнистый, он тут на голубятню не залетел случайно, можно я посмотрю?”), ни Ларисе в белом халате (“Я из ветнадзора. В городе эпидемия лептоспироза”), ни Ивану Ивановичу в синем комбинезоне и лёгком помутнении (“Мужики, это не у вас там труба течёт?”). “Пойдём сами, ночью, зайдём с задней стенки, там пару досок отодрать, делов-то”, – заявил решительный Андрюха, в кои веки подавляя авторитетом призадумавшегося Мишу. И пошли. В самом скором времени в контору заглянул Катя – узнать, как продвигается дело. Услышав от Ларисы имя владельца голубятни, он длинно присвистнул, коротко выругался, уточнил адрес и торопливо распрощался. Оказывается, Пётр Дормидонтович тоже был доном Корлеоне, а с доном-Катей его связывали давние и не всегда дружественные отношения. Возможно, не попытайся Катя перехватить ребят, им бы удалось забраться в голубятню без шума. Возможно – нет. Дальнейшие события этой ночи были полны сумбура – но в результате Миша, Андрей и где-то потерявший неизменных двоих телохранителей Катя, уходя от погони, картинно прыгали с одного из любимых мишиных мостов на проходившую внизу баржу. Картинно – и, главное, успешно. *** Туман, как нередко бывает, рассеялся почти мгновенно. Только что всё тонуло в густой пелене, а вот уже над водой таяли последние рваные лоскуты. Катя запустил руку за пазуху, извлёк оттуда чуть помятый комок сизых перьев, подержал осторожно в ладонях, поднял – и подбросил в воздух. – Катарсис, — ответил он негромко, провожая взглядом уверенно набиравшего высоту пусть и не легендарного, но безусловно петербургского голубя.