Memories never die

Давай забудем про раны И выйдем из темноты. Какие на вечность планы? У меня, кстати, ты. П. Шалчюс

      Раньше Сатору не верил в предчувствие, в интуицию, в шестое чувство. Сатору всегда полагался на свои глаза, зная, что они его не подведут, что им можно доверять, ведь видишь — значит это действительно происходит. И за это неверие ему пришлось заплатить дорого.       За последний месяц где-то глубоко в душе успело поселиться липкое, омерзительное предчувствие чего-то страшного и непоправимого, словно бы Сатору увидел во сне будущее, а когда проснулся, обо всем забыл. Словно этот сон ушел, забрав с собой знание и оставив лишь неприятное послевкусие. Ты знаешь, что снился кошмар, но ничего не помнишь и вместе с этим не можешь избавиться от колючих мурашек, покрывших кожу с ног до головы. Но сейчас Сатору верил, что все это не просто так. Он никогда не был мазохистом, но всякий раз, когда его интуиция сходила с ума и билась о стенки черепной коробки, он приходил сюда, словно ища подтверждение своим догадкам, словно желая почувствовать снова те понимание и принятие, которые одиннадцать лет назад уничтожил собственными руками.       Шаман почти невесомо ступал на землю между высокой зеленой травой и полевыми цветами, сверкающими росой в едва проступающих между туч лучей. Годжо остановился, подцепил двумя пальцами плотную повязку и потянул вниз. Искрящиеся лазурью глаза с тоской оглядели распростертое перед ними поле, наполненное запахом травы и ненавязчивым нежным ароматом редких, невзрачных цветов. Мужчина медленно опустился на землю, ощущая, как брюки намокают от росы, и умостил локти на согнутые колени. В груди липкое предчувствие боролось за место с щемящей тоской и безнадежно проигрывало. Сатору поджал губы, позволяя себе вместе с темной повязкой стянуть с лица маску, обнажая бесконечную дыру перед призраком того, с кем он когда-то проводил здесь самые дорогие сердцу секунды, минуты, часы. Шаман невесело усмехнулся тому, как в прошлом думал, что у них будет целая вечность в распоряжении.       — Здесь ничего не изменилось, — сиплым от долгого молчания голосом сказал Сатору, поднимая глаза к небосводу. — Почему же мы так сильно изменились, Сугуру?       Ответа ожидаемо не последовало, только легкий ветерок колыхнул по округе длинную траву и подхватил белоснежные волосы, нежно растрепав. Годжо прикрыл веки, отдаваясь призрачному ощущению того, будто зелень рядом примялась, а на плечо легла теплая рука. Но внутри Сатору осознавал, что попросту безумие с каждым днем поглощает его с большей интенсивностью. Он позволил себе забыть о мире, о людях, об Оккультном колледже и учениках на эти короткие мгновения. Он позволил себе утонуть в воспоминаниях о прошлом, в котором был просто Годжо Сатору для единственного человека.

***

      Старшая школа, где школьники постоянно испытывают спектр негативных эмоций, было отличным местом для возникновения проклятий. Экзамены, прессинг со стороны учителей, возложенные родителями обязанности и буллинг среди самих подростков. Сложив два и два, сразу же становилось понятно, почему за последние две недели с крыши школы сбросилось пять учеников, оставив после себя только лишь лужу крови. На это задание их отправили вдвоем, но Сатору считал, что мог бы справиться и один.       — Я поставил завесу, — пробасил Яга. — Давайте закончим быстро и вернемся в колледж. Сегодня холодно, — мужчина поежился, выдохнув облачко пара.       — Не парьтесь, сенсей, — перекатив на языке конфету, Годжо обернулся к учителю и припустил очки, — я тут быстро управлюсь.       Сугуру недовольно покосился на сокомандника, успешно пропустив самоуверенные слова мимо ушей.       — Разумеется, каждый шаман должен быть способен справиться в одиночку, — грубый голос Масамичи зазвучал строже, — однако работать в команде тоже надо уметь, Сатору.       — Да-да, — блондин отмахнулся от слов учителя, зашагав в направлении здания.       Яга тяжело выдохнул.       — Не волнуйтесь, Яга-сенсей, — Сугуру понимающе похлопал мужчину по плечу и, получив кивок, проследовал вслед за товарищем.       Под завесой здание казалось темным и устрашающим. Каждый кирпич школы действительно был пропитан проклятой энергией, но Сугуру четко отделял то чувство, которое обволакивало его нутро именно из-за наличия проклятия. По ощущениям оно было не выше второго ранга, но даже так Гето считал нужным работать в команде в отличие от своего беспечно настроенного сокомандника.       — Можешь понаблюдать за мной, — блондин махнул рукой, — нам двоим тут делать нечего.       — В чем проблема разобраться с проклятием вместе? — голос Гето прозвучал чуть раздраженнее, чем он того хотел, и это не ускользнуло от острого слуха шестиглазого шамана.       Годжо обернулся и растянул губы в ехидной усмешке, мимолетом являя посиневший от конфеты кончик языка и намереваясь наглядно доказать свои слова. Послышался шум, и проклятие наконец решило выдать себя, разрушив стену здания и выскочив на них из засады. Выглядело оно довольно мерзко: тёмно-синий сгусток, имеющий пару тонких подобий рук с заостренными когтями, а все его тело было усыпано глазами разного размера, зрачки которых двигались несинхронно. Сугуру принял боевую стойку, сконцентрировав во всем теле энергию, но Сатору опередил его. Блондин вытянул руку, используя свою технику. Пространство вокруг озарилось красным светом, казалось, лишь на секунду, но даже этого времени было достаточно, чтобы цель их прибытия взорвалась и испарилась. Гето сглотнул вязкую слюну, едва успев затормозить перед прыжком, и перевел удивленный взгляд на улыбающегося шамана. «Поразительно», — подумал тогда он, впервые увидев лично технику «Красный». Невольное восхищение возникло словно наваждение, и брюнет поспешно отмахнулся от него, снова хмуря брови.       — Теперь ясно? Сенсей зря потратил твое время.       Гето открыл было рот, чтобы высказать свое мнение на эту тему, но неожиданно все внутренности словно припечатало к земле из-за невыносимого давления проклятой энергии. Тёмные глаза встретились с лазурными, и в этот миг Сугуру понял, что Сатору такой же человек, как и он сам, ведь беловолосый шаман смотрел с точно таким же удивлением и едва различимым, но страхом, который, впрочем, быстро испарился. Годжо успел подхватить под руку сокомандника и отскочить в сторону, избежав мощного удара проклятия.       — Спасибо… — шумно выдохнул Гето, не отрывая взгляда от новоявленного существа, решившего помещать им быстрее справиться с заданием.       — Точно особой уровень, так долго скрывал проклятую энергию, — проигнорировав слова благодарности, прошипел блондин. — Не лезь, — голубые глаза со всей серьезностью посмотрели на Сугуру, когда тот перевел возмущенный взгляд на шамана.       Годжо снова не дал шанса и слова сказать. Он сорвался с места и бросился атаковать врага. Гето ощутил, как негодование и злость закипели в груди. Это их первая совместная миссия, и Сатору даже не знал технику товарища, а уже так нагло отказывался от помощи. Он стиснул кулаки и продолжил стоять в стороне, наблюдая за битвой. Его раздражал Годжо и в особенности раздражало всеобщее чувство восхищения им, которое невольно промелькнуло и у него. Но Гето четко запомнил голубые глаза в тот момент, когда что-то пошло настолько не по плану. Шаман с чувством смирения следил за каждым точным движением блондина, продолжая удивляться особенностям его техники, пока «Красный» не смог полностью уничтожить проклятие. Сугуру тут же напрягся, когда Годжо застыл в недоумении, наблюдая за тем, как особый уровень восстанавливает дыру в своем теле. Это проклятие больше напоминало человека, но выглядело все так же омерзительно: оно извивалось и издавало режущие слух звуки, быстро регенерируя. Сугуру хватило доли секунды, чтобы распознать малейшие движения, напряжение проклятой энергии существа, приготовившегося снова броситься на сокомандника. Следующее произошло так быстро, что даже сам Гето не понял, как смог развить эту скорость: просто внутри мгновенно сработал рефлекс «Прикрой товарища». Он, подскочив, оттолкнул блондина в сторону с такой силой, что тот впечатался в стену здания, не успев среагировать и выставить «Бесконечность», и задействовал собственную технику. Особый уровень до сих пор не числился в рядах его проклятий, и поэтому Гето пришлось отменить колдовство и срочно уворачиваться от очередной атаки, направленной ровно в его голову. «Ясно, надо вложить больше проклятой энергии», — на ходу крутилась мысль, и, зайдя сбоку, Сугуру снова вытянул руку, усиливая силу затягивания. Проклятие непонимающе затрепыхалось и заверещало, но ничего не могло противопоставить шаману, а потому через пару секунд превратилось в синий сгусток энергии. Гето с отвращением запихнул его в рот и на короткое мгновение забыл обо всем вокруг, сражаясь с внутренним желанием проблеваться. Когда рвотные позывы сошли на нет, Сугуру выпрямился и обернулся, застыв под удивленно-восхищенным взглядом лазурных омутов. Шаман едва сдержал победный смешок и прошагал к товарищу, протягивая руку.       — Хватит сражаться в одиночку, Сатору.       Годжо вздрогнул. Он никогда прежде не испытывал этого чувства. Чувства, которое возникало, когда кто-то без слов и намеков прикрывал твою спину, когда кто-то был добровольно готов разделить с тобой бремя сильнейшего. Непонятное тепло негой растеклось по всем внутренностям, даря совершенно иное чувство безопасности, нежели его «Бесконечность». Если техника ощущалась как нечто прохладное и покалывающее каждую клеточку тела, то это чувство мягко обволакивало, согревало. Блондин издал короткий смешок и крепко ухватился за протянутую руку, поднимаясь.       — Спасибо, Сугуру.

***

      Годжо недовольно цыкнул, когда проклятие разделилось надвое и понеслось в разные стороны. Сегодняшняя миссия заключалась в уничтожении первого уровня, возникшего в Сибуе. Неудивительно, ведь Сибуйский диагональный пешеходный переход ежедневно посещало более десятка тысяч людей, испытывающих самые разные эмоции, в том числе негативные. В этот раз завесу было не так просто поставить, хотя они и выбрали для выполнения своей задачи идеальный промежуток времени, но даже сейчас было слишком многолюдно. Да еще и проклятие имело весьма проблемную технику, постоянно рассыпаясь на множество мелких копий, набирающих невероятную скорость. Шаманов радовало лишь одно — первый уровень слишком увлекся ими и не пытался атаковать простой народ.       — Сугуру! Разделимся!       — Ага!       Они ринулись в разные стороны, нагоняя проклятие. Постепенно широкая местность сменилась на узкие улицы, и Сатору зашипел, замечая, как копия стремится снова заманить его в людное место, и остановился, используя технику. Существо не успело даже звука издать, как оказалось притянуто к шаману и расплющено. Блондин победоносно улыбнулся и невольно глянул на большие часы, вывешенные на стене здания, расположенного напротив безлюдного переулка.       — Так долго сегодня… — недовольно буркнул шаман, негодуя из-за количества времени, потраченного на такую плевую миссию.       Парень покрутил головой в поисках друга и совершенно случайно наткнулся глазами на игровой центр, спрятанный между многоэтажками. Настроение тут же исправилось на по-детски радостное, и Годжо легкой походкой направился прямиком к стеклянным дверям. Он распахнул двери, вальяжно вышагивая по черно-белой плитке, и добрался к стойке администратора, обворожительно улыбнувшись молоденькой девушке, чьи щеки моментально порозовели.       — Скажи-ка, милая, тут можно сейчас поиграть? — Сатору спустил очки на кончик носа и склонил голову вбок. — Уж очень хочется, пока народу нет.       — К-конечно, — залепетала администратор. — Все автоматы, которые горят зеленым, сейчас доступны для игры… Хотя мы еще не открылись… — она покосилась на наручные часы, но не успела ничего больше добавить.       — Спасибо! — он радостно подмигнул ей и тут же зашагал в сторону первого аттракциона.       Если честно, Годжо сбился со счета. Он безбожно проигрывал все свои карманные деньги, потому что откровенно не был хорош в играх подобного типа. И сейчас шаман нещадно бил по стеклу автомата с мягкими игрушками, уже в двадцатый раз упуская приз в самый последний момент. Глупая машина просто дурила его и, Сатору был уверен, специально была создана для бессмысленного опустошения карманов посетителей. Но блондин упрямился и верил, что в этот раз все точно получится. Он снова запустил несколько монет в приемник и растянул губы в улыбке.       — Долго ты.       — Какого черта, Сатору? — позади послышался запыхавшийся голос друга. — Я час тебя искал.       — А я уж думал, что ты до завтра решил изгонять проклятье, — в своей неповторимой манере хихикнул Годжо и высунул кончик языка, прикладывая все усилия для управления железным щупальцем.       Гето глубоко вдохнул. Медленно выдохнул. Повторил еще раз и понял, что не может злиться на этого придурка. Он обошел сбоку и встал рядом, покосив взгляд на сосредоточенное лицо Сатору. За те полгода, что они сражались плечом к плечу, Сугуру перестал удивляться спонтанности во всем, к чему приступал Годжо Сатору. Ему действительно понадобилось две минуты на уничтожение копии и оставшееся время — на поиски друга. Если бы Гето случайно не наткнулся на неоновую вывеску, точно потратил бы еще час на догадки, куда же делся блондин. Не то чтобы Сатору часто зависал в таких заведениях, вовсе нет. Но Гето почему-то решил, что это в духе друга — зайти сюда сразу после выполнения миссии. А еще он послушал свою интуицию. Ну и обошел все лапшичные и кондитерские, которые были поблизости, куда шестиглазый шаман мог зайти с наибольшей вероятностью.       — Черт! — Годжо звонко хлопнул ладонью по железной части автомата, и тот, жалобно заскрипев, опасно покачнулся.       — Не ломай чужое имущество, придурок, — с упреком выдохнул Сугуру.       — Ты не понимаешь! Это уже двадцать первый раз! — блондин так жалобно посмотрел на своего друга, что у Гето засосало под ложечкой.       Он с удивлением смотрел на раздосадованное лицо Годжо и просто не мог поверить своим ушам. Сатору не может достать игрушку? Серьезно? Вот же оно — доказательство того, что Годжо Сатору — обычный человек. Если бы не искреннее уныние друга, Гето бы над ним от души посмеялся.       — Отойди, — Сугуру несильно пихнул товарища и, закинув пару йен, принялся играть. — Знаешь ли, в автоматы надо уметь рубиться, — он ловко двигал рычагом и, заприметив белого зайца с шапочкой, несколько раз нажал на кнопку, — тут есть определенная комбинация, которая повышает шанс на выигрыш.       Игрушка действительно не выскальзывала, а само железное щупальце словно бы устало надуривать и покорно дотащило приз до пластиковой трубы. Гето наклонился и достал плюшевого зайца, протягивая того другу, но замер, встретившись с по-детски восхищенным лазурным взглядом. Сатору выхватил игрушку и радостно улыбнулся, хлопнув свободной рукой по плечу сокомандника.       — Спасибо, Сугуру!       Щеки Годжо окрасились в едва заметный розовый оттенок, и Гето почувствовал, как внутри что-то оборвалось в этот момент. Он мягко, снисходительно улыбнулся, не понимая, как такая мелочь может вызывать столь сильные эмоции.       Верно, просто Годжо Сатору — обычный подросток.

***

      Сегодняшний день был той самой редкой передышкой, которую никто из них, учеников Оккультного колледжа, до сих пор не научился по-настоящему ценить. Кроме Сёко, пожалуй. Сатору плавился под солнечными лучами, развалившись на лавочке и почти безрезультатно прячась под густыми ветвями дерева. Сквозь листву все равно пробивался свет, и Годжо всякий раз морщил нос, когда настойчивый луч светил в чувствительные глаза. Шаман оттолкнулся и оперся руками о колени, лениво очерчивая взглядом внутренний дворик общежития. В поле зрения попала знакомая фигура, и Сатору невольно приподнял уголки губ. Гето стоял на веранде, потягиваясь, и Годжо видел, как тот специально спустился на мощеную дорожку, подставил лицо под солнечное тепло и расплылся в блаженной улыбке. Сатору подумал, что его друг был невероятно красив, когда темная и густая копна волос была не стянута в тугой пучок, когда тот позволял себе беззаботно улыбаться, когда Сугуру вот так весь светился и искрился, словно сам являлся солнцем. Годжо почувствовал, как сердце беспомощно затрепыхалось в груди, забилось о ребра и попыталось выбраться наружу, чтобы оказаться в невероятно теплых и надежных руках Сугуру. Годжо эта мысль казалась странной, но такой правильной. Он поднялся с пригретого местечка и поплелся вслед за сокомандником, направишегося в сторону тренировочного полигона. Когда Годжо нагнал его, Сугуру уже вовсю разминался, перекатываясь с одной ноги на другую.       — Я присоединюсь? — Сатору склонил голову вбок, наблюдая за плавными и размеренными движениями друга, снова стянувшего волосы в привычный пучок, оставив лишь примечательную прядь у лица.       — Если не боишься, что я надеру тебе зад, — беззлобно хмыкнул Гето.       Сатору подумал о том, что это было бы неплохо. Но отогнал эту мысль подальше.       — Ты больше на пассива смахиваешь.       Тц, таки пошутил. Годжо за это было почти стыдно. Но он едко растянул губы, заметив, как в темных глазах товарища начали бесноваться чертики. Сугуру сделал резкий выпад вперед, намереваясь схватить блондина за одежду и рывком затащить на полигон, но тот выставил технику. Брюнет скривил губы в ухмылке.       — А без техники слабо?       Годжо ответил смешком и деактивировал «Бесконечность», сразу же уворачиваясь от цепких длинных пальцев. Сугуру одобрительно хмыкнул и снова предпринял попытку дать затрещину «блондинистому придурку», замахиваясь правой рукой, но встретился с блоком и отскочил назад, когда тот безуспешно провернул удар ногой. Они продолжали кружиться в проигрышном для обоих бое, замахиваясь руками и ногами, делая подсечки, уворачиваясь и натыкаясь на блоки. Не используя техники, оба нисколько не уступали друг другу: Сатору видел больше, как бы ни пытался игнорировать особенности своих глаз; Сугуру же настолько привык к ведению боя друга и к постоянному оттачиванию рефлексов, что просто не мог пропустить хоть один удар. Они в очередной раз увернулись от атак друг друга и отскочили, увеличив дистанцию. Зрительный контакт, установившийся с первых секунд тренировки, продолжал сохраняться, и между друзьями словно бы искрилось электричество, пробегая мелкими колючими разрядами по телам, пуская мурашки по позвоночнику, пробираясь под кожу и будоража кровь.       — Эй, дурачины, — голос Сёко разрезал звенящую тишину, и царившая атмосфера затрещала по швам, вынуждая парней перевести взгляд на подругу, — выходной создан для отдыха, — девушка улыбнулась своей небольшой пакости и, не дождавшись их ответа, потопала прочь с полигона.       Они снова встретились взглядами — покрасневшие, растрепанные и дышащие так загнанно, словно только что истребили по десятку проклятий одномоментно. Сатору честно пытался не пялиться, но Гето выглядел слишком притягательно с этим своим пучком, из которого выбились пряди и обрамили раскрасневшееся лицо, с прилипшей к телу футболкой, сквозь которую отчетливо просачивался рельеф торса, с напряженными плечами, по которым мелкими капельками скатывался пот. Годжо сглотнул вязкую слюну, заставив себя ненадолго отвести взгляд и собраться с мыслями, затем подошел к другу и протянул ему руку.       — И все же мы сильнейшие, — его губы растянулись в улыбке, скрывающей пожар, разгоревшийся в юношеском разуме.       — Ага, — Сугуру ухватился за протянутую ладонь, коротко пожав её.       Они неспешно поплелись к выходу с полигона, все еще восстанавливая дыхание и приводя мысли в порядок, переключаясь на обычный режим мышления, когда не нужно беспрестанно следить за малейшим движением тел, анализировать следующие действия и молниеносно реагировать. После боя воздух казался еще более душным, а дневной зной заставлял плавиться пыщущие жаром тела. Стрекот цикад, щебет птиц и шелест листвы — какофония звуков обрушилась на обоих, ведь никто из шаманов не слышал этого во время тренировки. Годжо усмехнулся своим мыслям об их запредельной концентрации друг на друге и закинул руку на плечо парня, вышагивающего рядом.       — Чего смеешься? — устало выдохнул Гето, утирая тыльной стороной ладони пот со лба.       — Просто, — смешок. — Но вообще я рад, что мы можем так тренироваться.       — Ага… было неплохо?.. — задумчиво ответил брюнет и, заметив возмущение на лице Сатору, рассмеялся.       Годжо замер, вслушиваясь в искренний смех друга. Он звучал так хорошо, сипловато, правильно, удушающе прекрасно в ушах блондина. Сатору не совсем контролировал себя в тот момент, но наперед знал, что сможет отшутиться, потому что он «придурок». Шаман несильно притянул к себе Гето за шею и впечатался губами в щеку. В этот раз был черед Гето замереть и в удивлении распахнуть глаза, чувствуя, как сердце пропускает удар, а затем заходится в бешеном ритме, словно они снова сцепились в тренировочном бою. Сугуру через силу вынырнул из этого ощущения, старательно игнорируя обжигающий жар на щеках, и уперся ладонью в лицо Сатору, отпихивая того от себя. Годжо ожидаемо зашелся в звонком хохоте, скрывая за отросшей челкой румянец.       — Придурок, — беззлобно прошипел Гето, стараясь изобразить на лице как можно более осуждающее выражение.       Получалось из рук вон плохо.

***

      Сатору прекрасно понимал настороженность друга. Это была, пожалуй, их первая настолько серьезная и ответственная миссия, провалив которую, они поставили бы под угрозу все общество. Но Годжо просто не мог проигнорировать грустный взгляд Аманай, когда та услышала слова Сугуру о необходимости вернуться в Оккультный колледж, ведь шаман также понимал и то, что возвращение туда знаменует, честно говоря, смерть. За их недолгое совместное времяпровождение Сатору успел привыкнуть к бойкой девчушке и заботливой Курой, а потому настоял на том, чтобы вернуться чуть позже запланированного. На сердце стало чуть легче, когда лицо девочки снова озарила радостная улыбка, и блондин вылез из теплой воды, шагая к напряженному сокоманднику.       — Сегодня погодка просто сказка, да? — мечтательно протянул он. — Да и на Окинаве меньше заклинателей, чем в Токио.       — Сатору, нужно быть серьезнее, — темные глаза Гето неодобрительно сверкнули в лучах летнего солнца. — К тому же не будет лучше, если награда аннулируется, пока мы будем лететь? — не встретив понимания, шаман сильнее нахмурился и подошел ближе, чтобы следующие слова достигли слуха только товарища. — Сатору, ты не снимал технику со вчерашнего дня, верно? К тому же не спал. И сегодня, похоже, тоже не собираешься, да? — в его глазах заплескалось беспокойство. — Уверен, что нам не стоит вернуться в колледж?       Сатору все это понимал. Он внимательно слушал друга и думал о том, как ему повезло с ним.       — Все в порядке, — блондин поднял уголки губ и ободряюще хлопнул брюнета по плечу. — Играть 99 дней в «Момотецу» было намного сложнее, — усмешка, — к тому же ты рядом.       Сугуру выдохнул, смирившись с непробиваемостью друга, и улыбнулся. Это было непередаваемое чувство, когда кто-то настолько доверял тебе свою жизнь. Но полностью расслабиться Гето не мог, не имел права, потому что в их жизни банально не было места спокойствию и полной уверенности в завтрашнем дне. В том, что он наступит. И Годжо тоже это знал, поэтому слабо боднул его кулаком по ребрам, отчего Гето отшатнулся, ухватившись за бок.       — Тц, не надо щекотать, — возмущенно запыхтел Сугуру, чувствуя, как щеки начало печь.       — Просто очарователен, когда краснеет… — почти бесшумно выдохнул блондин.       — Что?       — Ёж ты, говорю, — усмехнулся Годжо и, ухватив возмущенного друга за руку, потащил в сторону.       Они упали на прогретый солнцем песок и привалились спинами к валуну, издалека продолжив наблюдать за резвящимися в воде Аманай и Курой. Эти мгновения были пропитаны мимолетным ощущением безопасности и комфорта, особенно когда рядом надежное и крепкое плечо друга, но Сатору чувствовал, что и в глаза ему словно насыпали песка. Голову уже несколько часов стабильно распирало тупой болью, от которой он упрямо продолжал отмахиваться, пообещав себе отдохнуть сразу после пересечения барьера колледжа.       — Сугуру.       — М?       — Давай напьемся, когда завершим миссию.       Гето перевел удивленный взгляд на профиль друга, наблюдающего за подопечными сверкающими голубыми глазами, прикрытыми темными очками. Гето был уверен, что пьяный Годжо — ещё большая проблема, чем трезвый. Но уставший вид шамана, напряженное лицо, обманчиво расслабленная улыбка и растрепанная океанским бризом белоснежная копна обезоруживали, не давали и шанса на отрицательный ответ. Годжо нуждался в отдыхе, и если ему хотелось в этот раз расслабиться под действием алкоголя, то Сугуру просто обязан был поддержать его. Даже если они влипнут в новые проблемы из-за этого.       — Конечно, — он мягко улыбнулся, когда встретился с благодарным взглядом. — Только сначала ты нормально отоспишься.       — О да, папочка, обещаю, — в этом ответе почти не было сарказма, но двусмысленность фразы заставила Гето закатить глаза. — Я собираюсь сутки не вылезать из кровати.       Сатору звонко рассмеялся, но Гето все равно заметил, как мимолетно между его бровей пролегла складочка, а нос болезненно поморщился. Брюнет положил руку на белоснежную голову, отчего шестиглазый шаман тут же замер, и слабо потянул на себя, вынуждая Годжо умостить многострадальную черепушку на чужие колени. Сугуру руководствовался, честное слово, только искренним дружеским желанием облегчить жизнь товарища. Только этим. Он зарылся длинными пальцами в мягкую, непослушную копну и начал массировать кожу, надеясь так ослабить боль. Сатору замолк в удивлении и лишь продолжал дышать, пока не привык к нежным, непривычным касаниям, расслабляясь и полностью отдаваясь ощущению. Совсем не хотелось шутить и портить этот момент. Сейчас казалось, что мир сузился до них двоих, и от этого в груди разливалось приятное тепло.       — Сугуру…       — Помолчи, умоляю, — Гето чуть сжал пальцами пряди, вызывая судорожный выдох у блондина.       — Просто не дай мне заснуть…       — Конечно, — пальцы вновь стали нежно перебирать волосы, и Гето мягко улыбнулся, замечая расслабление на лице друга.       Сатору думал о том, что бабочки в животе — полный бред, ведь единственное, что он чувствовал рядом с Сугуру — это всепоглощающее ощущение спокойствия и безопасности.

***

      Годжо не мог дать точного определения тому, что чувствовал. Возможно, это было сродни эйфории, окутавшей сознание приятной пеленой, дарившей стойкое ощущение безграничной безопасности и спокойствия. Он свободно дышал, и с каждой новой порцией кислорода к нему возвращалось осознание реальности. Сатору проморгался и вздрогнул, увидев грузное тело мужчины, замершее в одной позе посреди растекшейся лужи крови. В память врезались слова о ребенке, и Годжо пообещал себе подумать об этом на досуге. Гораздо важнее для него было вернуться в колледж и убедиться в том, что Гето в безопасности. Он верил, что с ним все в порядке, верил, что тот не мог умереть так просто. Сатору думал о последних словах Убийцы шаманов, о смерти невинной девочки, о Сугуру и о том, как на грани смерти раскрыл новые границы своей техники. Разрушенная территория колледжа вызывала странное чувство ярости, которое он успешно подавлял, перешагивая и перепрыгивая дыры в земле и обрушенные обломки зданий, пока не добрался до входа в Дворец мертвой звезды. С губ сорвался облегченный вздох, стоило увидеть Гето, а потом внутри что-то сжалось. Сугуру сидел весь сгорбленный, сломленный и казался таким маленьким и потерянным, что у шамана скрутило внутренности. Сатору подошел ближе, встав перед сидящим на деревянной ступени другом, и тот крупно вздрогнул, поднимая красные глаза. В темных радужках, отливающих аметистовым оттенком, сменилось потерянное выражение на неверящее. Гето поднялся на дрожащих ногах, покачнулся и протянул руку со стертыми в кровь костяшками, дотронулся сначала до живота сквозь ткань разодранного ученического пиджака, затем стал обеими руками щупать предплечья, плечи и наконец позволил себе судорожный выдох.       — Сатору… ты жив… — прохрипел Гето, встретившись с голубыми небосводами.       — Конечно, — Годжо привычно растянул губы в улыбке, — мы же сильнейшие, поэтому оба живы.       И Гето, честно признаться, хотел дать ему такую затрещину, чтобы больше не глумился на эту тему, чтобы не смотрел на него так, словно насмехался над этим страхом потерять близкого человека, чтобы не улыбался и не делал вид, что его не задело все то, что произошло. Но он был способен лишь загнанно хватать ртом воздух, осознавая, что если бы Сатору действительно умер… у Гето больше не было бы смысла сражаться дальше. Сердце противно продолжало ныть, словно он до сих пор не был уверен, что его друг действительно жив и стоит перед ним, позволяя ощупывать себя.       — Миссия провалена, да? — в голосе блондина не было ни сожаления, ни привычной задорной интонации, и Сугуру снова встретился с ним взглядом.       — Мы же обсуждали это… все равно что Рико-чан отказалась бы… только теперь она мертва… — слова давались тяжело, и брюнет настойчиво отгонял от себя воспоминание о том, как пуля пробивает висок девушки.       На некоторое время между ними повисла тишина, перебиваемая шелестом листвы и копошением служителей колледжа, начавших наводить порядок. Сатору снова вернул взгляд к другу: такой же разорванный гакуран, сквозь отверстия которого поглядывала краснота кожи, подбитая скула, уже наливающася синеватым оттенком, разбитая губа. Внутри неприятно заклокотало желание воскресить Фушигуро и еще раз его убить.       — Сугуру, — дождавшись, когда друг на него посмотрит, Годжо продолжил, — помнишь свое обещание?       — Выпить?.. — Гето обеспокоенно рассматривал уставшее лицо блондина. — Надо поспать, Сатору. Ты почти трое суток использовал технику и-       — Я не смогу уснуть без алкоголя.       Сугуру понимающе кивнул и смирился. Возможно, ему и самому не удастся уснуть сегодня без этого. Они, не сговариваясь, двинулись в сторону выхода за пределы барьера. Им было абсолютно все равно, что люди шарахались, едва завидев подростков, измазанных кровью, с разодранной одеждой и пустыми взглядами. И молчание, воцарившееся между ними, казалось таким привычным и нужным, словно они без слов обменивались мыслями, привычно разделив бремя сильнейших, привычно вместе наплевав на мнение общества. Но если честно, Гето едва перебирал ногами, отставая от друга. Все конечности словно налились свинцом, каждый синяк и порез пульсировали, разгоняя болезненные толчки по всему телу, а перед глазами периодически мелькали черные мушки. Он заметил, что Сатору сбавил темп, но даже так едва поспевал за его широким шагом. Они завернули в ближайший переулок, уже скрывшийся в тени закатного солнца, и Гето смог облегченно выдохнуть. Это был непримечательный бар, о существовании которого знали лишь те, кто нырял меж двух многоэтажек. Бар, где царило негласное правило «Не задавай лишних вопросов клиенту», где подростки могли найти алкоголь и сигареты, где не терпели хамов и дебоширов, но тепло принимали каждого нуждающегося в понимающих кивках бармена. И Гето честно не помнил, откуда они знали этот бар. Кажется, Сёко именно здесь запасалась сигаретами. Внутри было не так уж и плохо, как предполагал брюнет: барная стойка, несколько столиков, доброжелательный по виду персонал и, самое главное, всего лишь пара нешумных компаний. В помещении царил приятный полумрак, а из колонок доносилась приглушенная, ненавязчивая мелодия.       — Идем туда, — Годжо взял теплую ладонь друга своей прохладной и повел к столику в самом углу.       Они обессиленно плюхнулись на стулья, сделали заказ без просмотра меню и умело заверили, что никакая скорая помощь им не нужна и вообще они подрались друг с другом и пришли мириться. Видимо, эти вопросы персоналу не показались лишними, но студенты не могли за это ни осудить их, ни разозлиться. Официант долго смотрел на них то ли с подозрением, то ли с сочувствием, но пообещал принести напитки через пару минут. Годжо проводил взглядом мужчину, протянул руку над столом и накрыл своей ладонью чужую, пустив слабыми электрическими зарядами поток проклятой энергии, используя обратную технику в надежде хотя бы облегчить боль друга. И Гето посмотрел благодарно, перевернул свою ладонь и коротко сжал в знак признательности. По телу приятной негой разлилась знакомая каждой клетке проклятая энергия, залечив самые опасные ранения ровно настолько, чтобы они перестали отдавать тупой распирающей болью при каждом вдохе. Они расцепили руки лишь тогда, когда официант поставил на столик три бутылки сакэ и две чашки. Сатору сказал, что они сами разольют, и коротко поблагодарил персонал. Шаманы молча пропустили по три шота, прежде чем кто-то из них все же решил нарушить тишину.       — Я… я правда поверил, что ты мертв…       Годжо поднял на него глаза и замер. Сугуру сгорбился, склонил голову над сцепленными вокруг маленькой чашечки руками, возвел брови домиком и смотрел так потеряно, с сожалением. Его губы были плотно сомкнуты, но блондин видел, как они подрагивали. Внутри снова вспыхнуло желание сгрести друга в охапку, сжать так сильно, чтобы у того больше не оставалось сомнений в том, что Сатору жив. Но Годжо продолжал молча смотреть на него.       — Я так рад, что ты жив… — судорожно выдохнул Гето и опрокинул чашку, зажмурив глаза.       — Ты не избавишься от меня так легко, — невесело хмыкнул шестиглазый шаман, и у Сугуру не нашлось сил разозлиться на это подобие шутки. — Мог бы верить в меня чуть сильнее, — Годжо несильно хлопнул ладонью по плечу друга.       — Вот же придурок, — Гето поморщился от легкой боли.       — Я знал, что ты не умрешь, — хмыкнул блондин. — Знаешь, почему?       Сугуру вопросительно изогнул бровь.       — Потому что мы сильнейшие?       — Безусловно, но вообще-то ты пообещал мне выпить.       Сугуру позволил себе пропустить смешок. Он одновременно ненавидел и любил эту черту в друге. Кто бы еще смог рассмешить его после всего, что им пришлось пережить за эти несколько дней. Не то чтобы смерть была неожиданностью для кого-то из них, но именно это Гето и считал самым страшным. Они привыкли к смерти. В их мире это было нормой.       — Сатору, кем бы ты был, если бы не имел эти глаза?       Годжо удивленно приподнял брови, задумчиво обвел взглядом прозрачную жидкость в посудине и опрокинул в себя.       — Открыл бы сеть кондитерских или лапшичных.       — И почему я не удивлен… — со смешком выдохнул Гето, отпивая.       — А ты?       — Думаю, я и в такой жизни встретился бы с тобой и стал твоим партнером по бизнесу, — после недолгого молчания пожал плечами брюнет.       Сатору довольно усмехнулся. Он и не ожидал другого ответа. Он в любом случае нашел бы Сугуру, снова подружился с ним и заново очаровался им. Годжо понял, что опьянел, когда подумал об этом. Его голубые глаза вновь посмотрели на друга: растрепанный пучок, спадающие на лицо лишние пряди, разбитая нижняя губа, уставшие глаза, румянец на щеках и носу. Да, Годжо определенно сошел с ума, потому что хотел сцеловать каждую ссадину, забрать себе всю боль, обняв. Годжо мыслил чуточку эгоистично и почти стыдился этого.       — Мы и в следующей жизни будем вместе, Сугуру, — растягивая гласные имени, протянул блондин.       — Думаешь? Я бы хотел провести спокойную бесконечность на том свете.       — Ты такой жестокий…       Оставшаяся бутылка улетела еще быстрее, чем две первые. Гето был рад тому, что боль во всем теле ушла на задний план под действием обратной техники и алкоголя. А еще Гето был раздражен, потому что пьяный Сатору действительно оказался проблемой. Блондин в какой-то момент просто встал и, пошатываясь, прошел к барной стойке, начав громко заливать бармену несусветную чушь, которую Сугуру даже не пытался идентифицировать под какую-то определенную тему. После шестиглазый шаман, таки выпросив что-то у бедного мужчины, переключил свое прилипчивое внимание на других посетителей. Он был очень громким, показушно веселым и совершенно бестактным. Гето понадобилось ровно десять минут, чтобы заставить мозг и тело снова наладить работу. И еще две, чтобы смириться с участью тащить друга на себе до общежития.       — Эй, Сатору, — он подошел к блондину со спины и, ухватив за плечи, развернул к себе, — пойдем домой. С тебя хватит на сегодня. И с них тоже, — брюнет многозначительно указал кивком головы на подвыпившую компанию мужчин, которых Годжо забавлял последние несколько минут.       — Но-       — Никаких «но», — безапелляционно заявил Гето и, расплатившись, потащил товарища к выходу.       На Токио уже опустилась ночная темнота, принесшая с собой прохладный ветер. Тела шаманов, разгоряченные алкоголем, покрылись мурашками, вносившими свою лепту в отрезвительный процесс. Но как бы Гето ни мечтал просто щелкнуть пальцами и оказаться сначала в душе, а потом в теплой постели, ему все же пришлось перекинуть длинную руку друга через свои плечи. Сатору забрыкался, и брюнет, чертыхнувшись себе под нос, отстранился, встряхнул друга и прижал к обшарпанной кирпичной стене здания. Он хмуро посмотрел на блондина, но все раздражение быстро улетучилось, стоило заметить разомлевшее, розовое лицо. Годжо часто облизывал губы и смотрел в ответ этими своими неземными, васильковыми глазами, затянутыми пеленой опьянения.       — Да ты совсем пить не умеешь… — просипел Сугуру, настойчиво игнорируя собственные пылающие щеки и придерживая друга за плечи. — Никогда не пей без меня.       — Х-хорошо… — слабо отозвался Годжо.       Гето машинально повторил действие товарища, облизнув собственные губы. Внутри зародилось какое-то странное, теплое ощущение. И ему показалось, что рассудок помутился, когда Сатору покачнулся в ослабевшей хватке и подался вперед. Брюнет неосознанно шагнул вперед, приоткрыв губы, но шестиглазый шаман резко опустил голову и впечатался носом в теплое плечо. Гето вздрогнул и прошипел от боли, пронзившей раненую часть тела, но смиренно прикрыл глаза. О чем он только что думал?.. Ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и снова удобнее перехватить блондина. Тащить того на себе оказалось непростой задачей, но Сугуру мужественно справлялся с ней. Колледж действительно находился недалеко, но было целых два испытания, которые им нужно было преодолеть, — мост и огромная лестница. И первое как раз началось.       — Пусти… — Сатору ловко вывернулся из хватки, словно был способен сделать это и пару мгновений назад.       — Ты… — Гето недовольно сверкнул глазами, но быстро смирился, понимая, что не было смысла удивляться очередной спонтанной выходке блондина. — Не буду тебя тащить в следующий раз, — фыркнул он и оперся о перила, переводя взгляд на водную гладь.       Годжо пропустил смешок и закопошился в карманах потрепанных брюк, выудил пачку сигарет с зажигалкой, которую он выторговал у бармена, когда тот не смог ответить правильно на три его загадки. Он протянул ее брюнету, и тот, помедлив, все же взял одну, начав крутить ее между пальцев.       — Я раньше никогда не курил.       — Я тоже, — в ответ признался Годжо и поджег фильтр, затягиваясь на пробу и протягивая зажигалку другу.       Гето повторил те же действия, но зашелся надрывным кашлем, когда бронхи обдало едким горячим дымом. Сатору пропустил смешок и тоже поперхнулся, после чего рассмеялся еще сильнее. Сугуру смерил его недовольным взглядом и отвернулся, уронив голову на согнутую руку, покоящуюся на перилах. От табака глаза слезились, а голова снова пошла кругом, но Гето старательно игнорировал этот эффект. Слух уловил шуршание одежды, после чего к ноге припечаталось теплое тело. Годжо вытянул конечности, свесив их между зазорами забора, продолжив затягиваться и выпускать наружу сизые облачка.       — Сугуру…       — М?       Годжо разомкнул губы, но слова застряли в горле, и он лишь шумно выдохнул.       — Да так, ничего.

***

      Годжо слабо запомнил, как они добрались до общежития, как разошлись по комнатам, перед этим нерешительно застыв возле своих дверей и поиграв в гляделки пару минут. Он не запомнил, как стянул с себя потрепанную одежду, как отчаянно пытался стереть запекшуюся кровь с кожи, как упал лицом в мягкую подушку. Тело тут же отреагировало: его будто припечатало невидимым давлением, вжало в матрас, и не было сил даже укрыться одеялом. Но в голове постоянно мелькали воспоминания о веселой улыбке Аманай, о бескрайнем океане Окинавы, о теплых и заботливых пальцах Сугуру в волосах. Яркие, приятные картинки стали смешиваться в неразбираемую кашу, и вот перед глазами хищный оскал Тоджи. Сатору вымученно простонал в подушку и приложил максимум усилий, чтобы перевернуться на спину, глубоко втянул воздух и зажмурился. Вспыхнуло опечаленное лицо друга, его подрагивающие губы и шаткая походка, его лихорадочные прикосновения к телу в попытке убедиться, что шестиглазый шаман жив. Сатору снова издал нечленораздельный звук, просто мечтая о крепком сне. Он начал повторять основы по применению проклятой энергии в надежде заскучать и уснуть, и когда веки действительно начали наливаться тяжестью, а дыхание выровнялось, послышался грохот сбоку. Годжо напрягся.       — Блять, — раздраженно слетело с губ.       Уставший мозг отчаянно не хотел обрабатывать информацию, но спустя пару минут Сатору резко принял сидячее положение, игнорируя легкое головокружение, и проморгался. Грохот? Сбоку? Сугуру был не из тех, кто шумит по ночам. Годжо нехотя поднялся и прошлепал босыми ногами, вышел из своей комнаты и, не церемонясь, просто открыл дверь в соседнюю.       — Какого черта, Сугуру?       Слова слетели раньше, чем шаман успел оценить обстановку. На полу валялся ночник, а сам Гето сидел, оперевшись спиной о край кровати, и тяжело дышал. Он словно бы и не заметил ночного гостя.       — Сугуру? — блондин подошел ближе, присел перед ним и слабо потормошил за плечо.       Гето крупно вздрогнул и поднял глаза, застланные пеленой дурного сна. Понадобилось несколько секунд, чтобы в них снова появился живой блеск и осознание реальности. Он вымученно растянул губы в слабой улыбке.       — Разбудил? Прости.       — Ты спьяну разучился координировать движения? — раздраженно буркнул Сатору.       — Типа того… извини, — снова виноватая улыбка. — Иди спать.       Годжо усиленно продолжал обрабатывать информацию. Не он один прокручивал этот день в голове. К тому же Сугуру однажды поделился тем, что после поглощения проклятий его иногда мучили кошмары: он словно бы видел тех, чьи жизни эти мерзкие существа отбирали, видел израненные души и слышал пронзительные крики. И сегодня Сугуру своими глазами застал убийство невиновной девочки, узнал про смерть друга, а потом встретил его живым. Неудивительно, что его воспаленный разум начал подкидывать страшные картинки, пока он пытался уснуть. Блондин одними губами чертыхнулся и поднялся на ноги, чтобы в следующую секунду плюхнуться на кровать друга. Гето обернулся и удивленно на него посмотрел.       — Что ты делаешь?..       — Сплю, — выдохнул он, демонстративно зажмурив глаза.       Он не видел, но почувствовал, что Сугуру улыбнулся искренне в этот раз. Послышалось шуршание одежды, и матрас рядом прогнулся под тяжестью еще одного тела. Годжо лежал и ждал пару минут, но ничего не происходило. Он приоткрыл глаз и раздраженно выдохнул: места было мало на кровати-полуторке, но даже так Гето умудрился лечь к нему спиной и сохранить дистанцию в жалкие пару сантиметров. Блондин протянул руку и, проигнорировав, что брюнет вздрогнул, притянул к себе, впечатываясь грудью в широкую спину. Сначала дыхание друга было поверхностным и быстрым, но со временем восстановилось до размеренного и спокойного.       — Снова кошмар, да?       — Да… — просипел Сугуру. — Просто я… хотел включить свет, но в итоге уронил ночник…       Сатору едва сдержал смешок, и наружу вырвался странный звук, напоминающий чихание.       — Будь здоров?..       — Сам не сдохни, — беззлобно ответил он, и оба шамана тихо засмеялись, разряжая напряженную атмосферу в комнате, пропитанной ночными кошмарами.       Молчание затянулось, и Годжо просто лежал рядом, прижимая к себе теплое тело. Спать хотелось ужасно. Он уткнулся прохладным носом в ямку между затылком и шеей, зарылся в мягкие волосы, пахнущие травянистым шампунем с едва различимым, остаточным запахом табака, глубоко вдохнув. Сугуру слабо промычал и заерзал в попытке отодвинуться, но блондин упрямо прижимал того к себе.       — Щекотно, — сонный шепот. — Что ты вообще делаешь?..       — Неприятно?       Вопрос слетел с придыханием. И Годжо совсем не подразумевал что-то странное этими действиями. Он просто делал то, чего неимоверно сильно требовало его естество. Ему хотелось касаться, вдыхать, прижимать к себе и никогда не отпускать. Годжо думал, что поступает эгоистично, и ничего не мог с этим поделать.       — Нет, — прозвучало увереннее, чем Сатору рассчитывал, и это вызвало усталую улыбку. — Просто щекотно… и странно…       В противовес своим словам Гето нащупал теплую ладонь блондина, провел, едва касаясь, по тыльной стороне и переплел пальцы, когда Сатору ответил на это движение. Тепло окутало обоих шаманов, убаюкивая и даря необходимое, пусть и мимолетное ощущение спокойствия и размеренности жизни.       — Сугуру? — шепот разрезал тишину, царящую в общежитии, но ответа не последовало.       Годжо удовлетворенно выдохнул, убедившись, что друг наконец смог заснуть. Он прикрыл веки, растворяясь в тепле этого мгновения и погружаясь в спокойный сон без кошмаров и картинок-воспоминаний. Ночь текла в своем темпе, понятном только ей самой, уносила с собой остатки испытанных эмоций и чувств, подчищала физическую память, оставляя новый лист для завтрашнего дня и уступая наконец место солнцу. Комнату мягко заполнил согревающий свет, касаясь лучами кожи, и Сатору недовольно поморщился, зажмурился и в конце концов открыл глаза, продолжив щуриться. Если бы снег мог пойти летом, он был пошел, ведь блондин проснулся раньше друга — отпетого жаворонка. Годжо довольно улыбнулся, увидев перед собой умиротворенное лицо Гето, его растрепавшиеся во время сна вороновые волосы, поблескивающий от слюны уголок губ. Он осторожно пошевелился и, не заметив реакции спящего, протянул руку, намотал на палец темный локон, прислонив к губам. Все так же пахло горькой травой. В груди закололо от щемящей нежности: хотелось провести кончиками пальцев по скуле, уткнуться носом в щеку, коснуться губами чужих. Но Сатору только судорожно выдохнул. Стоило это сделать, и проведенная между ними грань, называемая «Друзья», исчезнет, испарится, оставив неопределенность. Хотел ли Сугуру, чтобы это случилось? Годжо понимал, что не сможет этого узнать, если не спросит, но противное, не свойственное ему чувство неуверенности заполняло рациональную часть мозга, пока сердце вырывалось из грудной клетки и тянулось к тому, кого Сатору считал все это время лучшим другом и просто самым близким человеком. Он вполне осознавал свои чувства, утопал в них и в желании продлить каждое их взаимное касание. Сатору не удивлялся тому, что влюбленность охватила его по отношению к парню. Сатору всегда считал, что полюбит лишь того человека, который разглядит в нем нечто иное, а не сильнейшего шамана, вне зависимости от пола. И Сугуру был этим человеком. Единственным, кто по-настоящему разделял с ним это бремя, видел в нем личность, слабость, одиночество. Сатору не просил об этом, но чувствовал бесконечную благодарность за появление в его жизни Сугуру. Он был невыносимым, бестактным, самоуверенным, но Гето снова и снова пробирался через эту маску и касался теплыми руками того естественного и по-человечески простого, что было в Годжо. И Сатору был совсем не против. Сатору только-только начал принимать это не как должное, а как нечто ценное, хрупкое.       — Доброе утро… — прохрипел брюнет.       Годжо вздрогнул, выплыв из тягучих мыслей, и встретился взглядом с темными глазами, искрящимися в солнечном свете фиолетовыми бликами. Его губы растянулись в мягкой улыбке, прежде чем он шепотом ответил тем же.

***

      — И куда ты меня тащишь?       Голос Сугуру сквозил раздражением, но Сатору умело игнорировал это, продолжая шагать сквозь ветки, отлетающие от «Бесконечности». Гето ловил каждую из них ладонью и мысленно костерил друга, предвкушая множество царапин на коже.       — Тебе понравится, так что не ворчи, дедуля.       Брюнет тяжело вздохнул. Прицелился, чтобы хорошенько пнуть наглого шамана, насвистывающего незатейлевую мелодию, но передумал. Годжо вел себя странно последний месяц. Они оба, несомненно, до сих пор пребывали под впечатлением после того случая, о котором негласно договорились лишний раз не упоминать. И Сугуру старательно отгонял странные, пугающие мысли, силился не проваливаться в густое отчаяние, пытался концентрироваться на тренировках, на новых миссиях, на Сатору. И блондин делал ровно то же самое, но отчего-то между ними словно разверзлась пропасть: ни привычных просмотров сериалов вместе, ни дурацких шуток, ни мельком брошенных невзначай взглядов, ни честных разговоров. Сугуру чувствовал, что они оба застряли в оболочках, в мыслях о том дне, о тех людях. И когда шестиглазый шаман позвал прогуляться, разве мог он, Гето, отказаться? Не мог, даже если бы хотел. Но почему и сейчас Сатору снова был в этой маске? Почему нервно смеялся? Почему избегал смотреть в глаза? Почему его проклятая энергия ощущалась такой холодной и нестабильной? Сугуру прижал зубами нижнюю губу, уткнувшись взглядом в худую спину.       — Вот мы и пришли, — оповестил блондин и наконец удосужился придержать ветви густых кустов, пропуская друга и позволяя увидеть место, о котором талдычил всю дорогу.       Сугуру удивленно вскинул брови. Это было поле. Зеленое-зеленое, залитое солнечными лучами, настырно пробивающимися сквозь густые облака, окутанное запахом свежей травы и полевых цветов. Оттуда, где они стояли, не было видно конца распростертой зелени — только окружающие поле деревья и кустарники по бокам. Гето не успел понять, в какой момент сердце ускорило забег, разгоняя кровь по телу, отбивая свой шустрый ритм в ушах. Он перевел взгляд на друга и встретился с искрящейся синевой, не спрятанной очками. Нечитаемое выражение. Он бы хотел понять, что творилось в белокурой голове, да только натыкался на очередные вопросы и стены. С губ сорвался судорожный выдох.       — Как ты нашел это место? — получилось как-то глухо, но Сугуру, честно, устал держать лицо и интонацию в «норме».       Сатору улыбнулся тепло, так, как Гето давно не видел.       — Миссия недалеко отсюда была, — коротко пояснил Годжо и отвел взгляд в сторону. — Просто это место напомнило о тебе… Подумал, что тебе понравится… Ты же любишь запах травы…       Сатору тоже любил запах травы. Больше, чем отдавал себе в этом отчет.       — Да… — выдохнул брюнет, чувствуя, что разговор уходит в странное, трепещущее русло, отчего щеки начинало печь. — Да, мне нравится. Спасибо.       Сатору едва заметно вздрогнул и поднял эти невозможные глаза на друга, силясь не растянуть губы в глупой улыбке, так и норовящей выдать все-все с потрохами. Он ухватил прохладными пальцами теплое запястье и потянул вглубь поля. Они безбожно топтали зелень, глубоко вдыхали свежий запах, только сейчас осознав, что уже очень долго невидимые тиски не давали свободно вздохнуть. Казалось, словно природа могла и желала вытянуть боль из юношеских сердец, забрать леденящие душу воспоминания, оставив лишь зажившие рубцы, позволить снова идти вперед с высоко поднятой головой, с решительным взглядом и уверенностью в светлое будущее. Гето хотел продлить это ощущение настолько, насколько возможно, разделять его с Сатору хоть всю вечность, упиваться умиротворением, дышать этим теплым, свежим запахом травы, оседающим на языке приятной горечью. Он едва не впечатался носом в друга, когда тот неожиданно остановился и затем потянул его вниз. Они уселись на траву и замерли в молчании. И наконец эта тишина не казалась напряженной, словно между ними прекратился обмен мыслями. Сейчас, в этом месте, связь снова наладилась, сцепилась крепким узлом, позволила окончательно дышать полной грудью. Гето поджал губы. Сознание затопило так много чувств и эмоций, такого широкого спектра, что в груди снова появился странный комок, а нос защипало. Он откинулся назад, чувствуя, как трава щекочет открытые участки кожи, и прикрыл сгибом локтя глаза.       — Мне не хватало тебя, — шепот разрезал тишину шелестящей травы, но Сугуру устал молчать, устал топить себя в омуте чувств, эмоций, воспоминаний, устал притворяться, что не боится окончательно потерять связь с Годжо.       Сатору долго молчал. Ему понадобился случай, едва не лишивший их обоих жизни, и еще долгий месяц, чтобы справиться со всем дерьмом, навалившимся на плечи, чтобы справиться со своими чувствами и понять: если не дать им волю сейчас, то позже, возможно, уже некому будет открывать свою душу. И сейчас он пораженно смотрел на друга, скрывшего половину лица, поджимающего вновь дрожащие губы. Гето выглядел сейчас таким открытым и честным, и Сатору не мог себе объяснить то щемящее чувство, которое разлилось внутри. Он позволил себе опуститься рядом и уложить голову на тяжело вздымающуюся грудь, почувствовал, как под ним вздрогнули, как чужое сердце ускорило ритм.       — Прости, что заставил ждать.       Слова слетели с губ легко, и эфемерная тяжесть, словно повисшее на шее проклятие, растворилась. Сатору втянул носом запах гетовского гакурана, пахнущего стиральным порошком вперемешку с каким-то особенным, принадлежащим только брюнету. И стало так тепло, уютно, правильно. Сатору впервые за этот месяц смог расслабиться, почувствовать себя нужным, стянуть дурацкую маску надменного шута, что возвышался над всеми в своей абсолютности, обросшей невидимой стеной, ограждающей его даже от самого близкого человека.       — И… как твои дела? — приглушенно, неловко, словно не они жили в соседних комнатах и каждый день сидели на кухне утром: Гето со своим горьким кофе и Годжо с кружкой чая, сдобренной шестью ложками сахара.       — Теперь хорошо, — не задумываясь ответил блондин.       Сатору отпрянул и оперся руками в зелень по обе стороны от друга.       — Не прячься от меня.       По телу Гето прошлась дрожь от хрипловатого, низкого тона. Он медленно, нерешительно убрал руку от лица и сощурился от яркого света не солнца, а этих невероятных глаз. Они и вправду были ярче ясного неба. И смотрели так пронзительно, вглядывались в самую суть души, заставляя задыхаться, подчиняя, не давая и возможности оторваться, отвести взгляд. Сугуру судорожно выдохнул через рот. Он был так близко. И впервые Сугуру чувствовал, что эта близость не призрачная — он и вправду может протянуть ладонь и коснуться.       — Сугуру, я-       — Молчи, — отрезал Гето.       — Почему?       Сугуру задыхался. Сугуру чувствовал совершенно непонятную смесь из нежности и жгучей боли. «Потому что… если останусь рядом с тобой, то не смогу уберечь», — на языке вертелись слова, пока в груди что-то ломалось, взрывалось, кричало о том, что он трус и полный мудак. Гето протянул руку и прикусил губу, когда к ней прижались прохладной щекой так, словно это было единственным шансом почувствовать себя живым. Сатору был так красив сейчас, открыт и честен. Гето знал: он пожалеет, что оттолкнул эту откровенность.       — Я и так все знаю, — шепотом, чтобы оставалась призрачная надежда на то, что все неправда, и на самом деле они открыто признались друг другу.       Ладонь съехала дальше, и теплые пальцы вплелись в мягкие, пушистые волосы. Гето медленно притянул шамана к себе, вглядываясь в его широкие зрачки, трепещущие белые ресницы, яркий румянец на скулах и эти губы. Сатору судорожно выдохнул, когда Гето подцепил губами его нижнюю, мягко смяв и оттянув. Касания были нежными, трепетными, и Годжо едва оставался в сознании, чтобы поспевать за непривычными действиями, пускай они и были медленными. Этого казалось так мало, хотелось вжаться всем телом, продлить касания и растянуть длиною в вечность. Гето отстранился, и губы обдало теплым дыханием. Сатору вздрогнул, услышав хриплый смешок, и распахнул до этого крепко зажмуренные глаза, встречаясь со смешинками в темных омутах.       — Великий Годжо Сатору не умеет целоваться?       Блондин фыркнул, почувствовав, что жар на щеках вспыхнул с новой силой.       — Покажи мне один раз, и я научусь, — деланно обиженно протянул он.       Гето снова издал не то смешок, не то просто весело хрюкнул. Он рывком скинул с себя друга, успев подложить руку под беловолосый затылок, чтобы тот не ударился о землю, и подмял под себя.       — Тогда проверим.       — И вообще, с кем это ты цело-       Договорить ему, конечно же, не дали. Гето примкнул к приоткрытым в возмущении губам, вырывал удивленный вздох, мазнул языком играючи, словно бы спрашивал разрешение. И Сатору призывно издал полустон-полувыдох, в ответ неумело коснувшись чужого языка. Сугуру улыбнулся в поцелуй, позволив себе углубить, сыграть в схватку за доминирование, явно выходя вперед. Годжо протиснул между ними руки, обхватил ладонями лицо, погладил пальцами румяные скулы и неловко куснул нижнюю губу, вырывая судорожный вздох у брюнета. Губы Гето были шероховатыми, искусанными, но такими манящими, такими идеальными, когда Сатору целовал, сминал, кусал их и слышал приятную реакцию на свои действия. И Сугуру охотно поддерживал, не уступая, исследуя языком чужие владения, не удивляясь тому, что губы Сатору — мягкие и на вкус напоминают сладкую конфету. Даже в этом он был идеален. Кислорода катастрофически не хватало, и брюнет неохотно отстранился, растягивая между ними тонкую нить слюны, быстро оборвавшуюся. Они загнанно дышали и улыбались как дураки, не имея возможности разорвать зрительный контакт. Гето жадно впитывал, вырезал в своей голове трепетный образ Сатору: такой трогательный с этими васильковыми глазами, обрамленными пушистыми ресницами, с этим лихорадочным румянцем и блестящими, покрасневшими губами.       — Ставлю пять, кохай, — в противовес мыслями ехидно выдал Сугуру.       — Так с кем ты целовался?       Гето захотелось от души посмеяться. Это была попытка в ревность? Меж светлых, тонких бровей пролегла недовольная складочка, и он не удержался, провел пальцем, разгладив ее. И Сатору вмиг как-то потерял все свое негодование, растаял в этом теплом касании.       — Так, как с тобой, я ни с кем не целовался.       Годжо сощурил глаза, притворившись, что не верит. Но подрагивающие губы медленно, но верно растянулись в довольной улыбке. Гето обезоружил, не оставил ни единого шанса, и Сатору мягко притянул его к себе вновь, провел кончиком носа по щеке, мазнул губами у уголка рта, утягивая в еще один поцелуй.       Тогда все было хорошо. Да, Сугуру?

***

      Годжо не мог найти себе места. Сначала они не виделись три блядских дня, потому что Сугуру отправили на миссию, а он сам как раз вернулся и ушел с головой в тренировки, в перерывах самозабвенно настрачивая сотни сообщений по одному слову. Гето смеялся в переписке, присылал смайлики и обещал справиться скорее, чтобы вернуться и обнять. Но как только пришло уведомление о том, что брюнет едет домой, Сатору вновь попросили уехать, разобраться с первым рангом, снова не позволили им увидеться. Эти их несостыковки длились почти два месяца, пока разъяренный Годжо не послал едва ли не прямым текстом посредника, связывающегося с ним от лица верхушки. Мужчина не успел даже слова вставить, когда шаман просто сбросил трубку и решительно зашагал в сторону метро, уже находясь в Токио. Он хотел есть и наконец-то выспаться, но больше всего мечтал ощутить тепло Сугуру, вдохнуть травянистый запах его волос, поговорить наконец вживую. Юношеские гормоны били тревогу, и Сатору чувствовал, что от недостатка касаний взорвется, если в ближайшие пару часов не почувствует тепло желанного тела. Дорога до колледжа казалась бесконечно долгой и окутанной вечерним холодом, пробирающимся под кожу. Годжо не смог сдержать облегченного вздоха, когда почувствовал знакомую, ни с кем не сравнимую проклятую энергию на территории. Общежитие встретило его уютной тишиной, едва уловимым запахом еды с кухни и теплым воздухом, который на контрасте с вечерней прохладой прошелся мурашками по коже блондина. Он бодро зашагал в мужское крыло, минул дверь собственной комнаты и настойчиво постучал в соседнюю. Сатору переминался с ноги на ногу, кусал губы и хмурым взглядом буравил деревянную поверхность, пока по ту сторону не раздались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и показалось уставшее лицо Гето с его привычным, растрепанным пучком, в который он неизменно собирал смоляные волосы. Он стоял в проходе в одних потрепанных домашних штанах, а лицо его казалось заспанным, словно он только что проснулся. Его темные глаза просияли и потеплели, стоило им встретиться с голубыми. И Сатору кинулся в желанные объятия, сгреб в охапку, прижался носом к теплому виску, вдыхая полюбившийся запах. Широкие ладони в ответ легли на лопатки, прижали, и стало так невыносимо хорошо, что Годжо едва ли не простонал, позволив выйти наружу лишь судорожному вздоху.       — Блять, я так скучал, — прохрипел блондин, отстранившись, чтобы в следующую секунду прижаться к губам напротив, затянуть в череду прерывающихся поцелуев, — так скучал, Сугуру, — снова мимолетное касание. — Наконец я чувствую тебя.       Сугуру тихо посмеялся, охотно принимая прилив нежности, вплетая пальцы в растрепанные ветром белые вихры, вжимаясь своим телом в саторовское.       — Я тоже соскучился, Сатору.       Собственное имя так хорошо звучало только лишь голосом Гето, и блондин издал нечленораздельный, страдальческий звук, толкнув ногой дверь и вместе с этим направив Сугуру к кровати. Они неуклюже плюхнулись, отчего раздался жалобный скрип, а из груди вырвалось глухое оханье. Шаманы целовались, сталкиваясь зубами и сплетаясь языками, гуляя ладонями по телам, освежая в памяти давно изученные изгибы. Гето покрылся мурашками, чувствуя холодные длинные пальцы на ребрах, животе, груди, под кожей. Сатору вернулся и заполнил собой пространство, захватил разум своим сладковатым запахом, затуманил взор поцелуями-укусами, заставил сердце зайтись в бешенном ритме своим сбивчивым, хриплым шепотом о чем-то невероятно милом. Гето послушно откинул голову, позволив мягким губам прижаться к коже на шее, щекотать дыханием, сцеловывать каждый миллиметр. Кровь в сосудах вскипала, концентрировалась где-то внизу живота, опаляя все теплом. Он путался пальцами в белых волосах, искал возможность отвлечь Сатору от шеи, утянуть в поцелуй, чтобы снова ощутить сладкий привкус мятной конфеты, пока в бедро упиралось чужое возбуждение.       — Хочу тебя, — тепло выдохнул в губы блондин. — Просто сносишь мне крышу.       Сугуру почувствовал жжение на щеках. Как можно было иметь внешность ангела и говорить такие вещи? Он не знал и знать не хотел. Он лишь продолжал тонуть в этих внеземных глазах, затуманенных чем-то первобытным, но таким трепетным и восхитительным, что у Сугуру спирало дыхание. Шаман провернул излюбленный трюк, подмяв под себя не сопротивляющегося парня, растянул губы в лукавой улыбке и прищурил хитрые глаза.       — Такой откровенный.       — Не дразни.       Наверное, Сатору хотел возмутиться, но выдал лишь жалобную просьбу, которую Гето легко считал по его румяным щекам и приоткрытым блестящим губам. Хотелось смотреть вечно и продолжать испытывать терпение.       — Ты невероятный, — выдохнул Гето, прижимаясь лбом ко лбу. — Только не зазнайся после этих слов.       — Блять, ненавижу тебя сейчас, — прохныкал блондин, изворачиваясь, подмахивая бедрами и потираясь о такой же крепкий стояк своим.       Гето промычал. Этого было чертовски недостаточно. Он перенес вес на одну руку и свободной коснулся горячей, румяной щеки, очертил линию челюсти, оттянул пальцами губу, завороженно наблюдая за податливостью Сатору, ощущая на коже рваное дыхание, выжигая его образ в голове. Гето даже не понял, что замер, провалился в мысли, и блондин нетерпеливо поерзал, умостил ладони на крепких бедрах, поднял корпус и вынудил сесть на колени. Гето облизнул вдруг пересохшие губы, плавясь под жадным изучающим взглядом голубых глаз, сверкающих в приглушенном свете комнаты. Годжо цеплялся за каждый изгиб: чуть вздернутый нос, приоткрытый рот, острый подбородок, перекатывающиеся мышцы шеи и эту очаровательную ямочку меж ключиц. Шаман подался вперед, провел языком, вырвав судорожный вздох сверху, прикусил кожу и тут же зализал, извиняясь. Ладони сместились выше, на поясницу, притянули ближе — чтобы тело к телу. Сатору мазнул губами по темному соску, опустился в нежном прикосновении к зажившему шраму. Хотелось сцеловать каждый миллиметр этого грубого перекреста, когда-то причинившего столько боли. Гето вцепился пальцами в светлые волосы, попытался отстраниться, но Сатору настырно продолжал целовать каждый сантиметр сначала одного шрама, а затем другого. И в этом было так много искренности, так отчетливо ощущалось «Прости, Сугуру», что Гето задыхался.       — Хватит…       Годжо поднял на него свои невозможные глаза. Облизнул губы. И в голове Гето заискрило, произошло короткое замыкание.       — Почему? Тебе неприятно?       Гето прикусил губу. Он не мог врать. Только не Сатору. Только не тогда, когда он смотрел на него так — влюбленно, с обожанием.       — Блять… делай, что хочешь.       И Сатору делал: обжигающе горячо дышал на кожу, прикасался губами так, что хотелось жалобно заскулить, кусал и зализывал, пропитывал собой, проникал в каждую клетку, выбивал из горла хрипы и вместе с ними дурные мысли. Гето успевал только путаться в волосах и хвататься за жилистые, худые плечи. Возбуждение неприятно сдавливалось тканью домашних штанов, и он ерзал, задевая пах блондина, вырывая из того вымученное мычание.       — Сугуру…       Сатору не сопротивлялся, когда брюнет стягивал с него пиджак, а затем и футболку, скидывая их куда-то в сторону. Не сопротивлялся, когда широкая ладонь надавила на грудь и заставила лечь на спину. И совершенно не имел желания сопротивляться лихорадочным касаниям горячих губ, бегающих по лицу до тех пор, пока они не встретились с губами напротив. Тягучий поцелуй, с привкусом отчаяния, и Сатору сдавленно простонал, когда пальцы Гето прошлись по соскам, коснулись впалого живота, тут же напрягшегося. Брюнет отстранился, удобнее устроился на чужих бедрах и забегал глазами по открывшемуся виду. Дыхание сперло, когда он наткнулся на шрам, что проходил от левой ключицы и дальше, чуть выше пупка, а затем скрывался за тканью брюк. Его пальцы замерли в паре сантиметров от грубоватого участка кожи, и Сатору перехватил запястье.       — Посмотри на меня, Сугуру, — его голос звучал низко и серьезно, и Гето не смог не подчиниться. — Я с тобой. Я жив. Ты можешь коснуться меня и понять это.       Сугуру рвано выдохнул, только сейчас осознав, что не дышал все это время.       — И я собираюсь доставать тебя еще лет так шестьдесят, — привычные веселые интонации.       — Семьдесят.       Годжо хихикнул, но согласно кивнул. И Сугуру опустился, прижался губами к шраму у ключицы так нежно, как только мог, прошел дальше, позволил себе прикусить тонкую, здоровую кожу у пупка, и блондин шумно втянул воздух носом, ухватил ладонями лицо шамана, потянул на себя, впиваясь поцелуем в гетовские губы. Тонкие пальцы скользнули к волосам, потянули за резинку, позволив смоляной копне рассыпаться, защекотав кожу.       — Ты такой красивый, — шепотом в губы. — Поцелуй меня, Сугуру.       И Гето повиновался, сминал губы, блуждал ладонями по отзывчивому телу, неосознанно потирался своим пахом о чужой и ловил сдавленные стоны, сцеловывая каждый из них. Он отстранился, только чтобы стянуть наконец оставшуюся одежду с них обоих, и снова прижался, почувствовал возбужденную дрожь под собой, коснулся ладонями бедер, и Сатору доверчиво развел их шире. Гето очертил пальцами выступающие тазовые кости и наконец коснулся твердого, влажного члена.       — Боже… — Сатору сдавленно выдохнул. — Я прям сейчас кончу.       Брюнет хрипло засмеялся.       — Докажи мне, что не скорострел.       — Сука-а-а, — вымученно простонал Годжо, прикрыв ладонями лицо, когда гетовские пальцы сжались у головки.       Сугуру хотел бы продолжить издеваться, но собственное возбуждение лилось через край. Он придвинулся ближе, обхватил саторовский член и свой собственный широкой ладонью, и этот контакт кожи с кожей будоражил кровь, разгонял по нервам электрические разряды, сбивал дыхание. Гето на пробу двинул рукой, и они оба протяжно простонали. Сатору нетерпеливо подмахнул бедрами.       — Блять… как хорошо… пожалуйста, Сугуру…       У Гето внутри что-то перевернулось. Он подался вперед, утянул в поцелуй, продолжив двигать рукой, ловить стоны в губы и отвечать тем же. Воздух казался раскаленным, тягучим, урывками обжигал легкие, но было так невыносимо хорошо, и чужие губы совсем не казались чужими. Волосы липли к коже, щекотали, кожа плавилась от прикосновений, горела, и всего казалось одновременно слишком много и ничтожно мало.       — Быстрее… п-пожал… ах-м-м… — Сатору сорвался на протяжный стон, когда палец брюнета заскользил по мокрой головке.       — Блять, какой ты шумный, — беззлобно выдохнул Гето, снова захватывая мягкие губы своими, чтобы заглушить череду громких стонов, когда они оба оказались на грани, когда перед глазами заплясали искры, а внутри взорвалась сверхновая.       Обострившиеся чувства, словно оголенные провода, переполнили каждый атом тел и резко отхлынули. Гето завалился на бок, прижав загнанно дышащего Сатору, и сам пытался отдышаться. Они впечатались друг в друга, липкие от пота, с перепачканной семенем кожей, но довольные до дрожи в пальцах.       — Это было охуенно, — заговорил Сатору и перевернулся на бок, подложив под голову руку.       — Да, — легко согласился брюнет, встретившись с лазурными глазами. — Но ты правда пиздец болтливый.       — Эй! Я просто делюсь своими чувствами! — он обиженно надул губы и слабо пнул ногой чужую голень, вызывав хриплый смех.       — Мне нравится это.       Сатору не смог сдержать улыбку и прижался носом к разгоряченной щеке рядом. Ему было невыносимо хорошо. Осталось лишь поесть и завалиться спать, сгрести в охапку Сугуру и засопеть в его шею, вдыхая травянистый запах. И неважно, что все они готовили ужасно, а кровать едва ли выдерживала обоих шаманов.       Все было хорошо, пока рядом Сугуру.

***

      Сатору, высунув кончик языка для лучшей, как он думал, концентрации, усиленно выводил на стене одному ему понятные узоры. Он сделал пару шагов назад, окидывая оценивающим взглядом свое творчество, и снова взболтал баллончик с ярко-фиолетовой красакой, распылил, размывая четкие контуры, и довольно кивнул самому себе. Вот теперь ему все нравилось. Губы растянулись в улыбке, когда чувствительный организм уловил хорошо знакомую энергию.       — Что это? Подростковый протест или просто акт вандализма?       Сатору обернулся к другу, сверкнув глазами сквозь темные стекла очков.       — Так я вижу твою проклятую энергию!       Брови Гето поползли наверх. На кирпичной стене заброшенного здания была изображена совершенно непонятная фиолетово-желтая мазня, но блондин так широко и самодовольно улыбался, что шаман не мог сказать нечто столь обидное как слово «мазня». Если честно, Сугуру едва ли мог понять свои чувства сейчас. Он просто невероятно устал и хотел убежать куда-нибудь подальше от всего, от мира, от Сатору. И вместе с этим боялся остаться наедине со своими темными мыслями.       — Спасибо, — он сумел слабо улыбнуться, и это казалось настоящей победой над самим собой.       — И это все? — Годжо напустил на себя обиженный вид и приблизился к парню. — Я не заслужил поцелуя?       — С каких пор за вандализм хвалят?.. — Гето устало потер пальцами переносицу, прячась от пронзительного взгляда.       Сатору ненадолго смолк, просканировал брюнета и нахмурился. Они снова не виделись почти месяц, и Годжо действительно надеялся на другую реакцию. Сейчас Гето казался таким обессиленным, бледным и холодным. Он порывисто притянул к себе его и выронил удивленный вздох: Сугуру похудел. Не чувствовалась привычная ширина плеч, налитые мышцы, крепкая спина была ссутуливщейся, словно бы тот хотел сжаться в комок.       — Что такое, Сугуру? Миссия была тяжелой? — в его голосе проскользнуло волнение, и Гето в его руках вздрогнул.       — Нет, я… — он притих, обдумывая, как в этот раз избежать разговора. — Да… просто устал.       Сатору крепче сжал и уткнулся носом в висок.       — Просто нужно поесть и хорошенько выспаться.       «Как у тебя все просто», — язвительно подначивал мозг, пропитанный ядом липких мыслей, от которых Сугуру теперь не мог избавиться даже тогда, когда находился рядом с другом.       — Ты прав, — вместо этого выдал Гето.       Они вместе вернулись в колледж, и брюнет заставил себя впихнуть еду в пустой желудок под пристальным взглядом голубых глаз. Позже ему все же удалось сбежать в комнату, оставив Сатору вариться в неоднозначных догадках. А блондин злился и пыхтел на полигоне, тренируясь, пытаясь убежать от глупых и странных размышлений. Почему Гето так резко изменился? Почему избегал его? Почему молчал и не хотел говорить? Сатору сплюнул скопившуюся слюну и злобно пнул валяющийся рядом камень. Внутри что-то кричало, рвалось наружу и требовало достучаться до Сугуру, вытащить клещами информацию, сгрести в объятья, сказать «Я рядом».       — Выглядишь злобно.       Годжо тряхнул головой и встретился взглядом с Сёко. Она вяло махнула рукой и широко зевнула.       — Тренироваться не с кем, может, подсобишь? — получилось язвительнее, чем он планировал, и тонкие брови девушки взлетели наверх.       — А с Сугуру что?       — Тц, я бы и сам хотел знать, — тихо прошипел блондин.       Они продолжили обмениваться дежурными фразами и даже обсудили последнюю серию аниме, которое когда-то начинали смотреть все вместе. И Годжо даже смог немного расслабиться, перестать мучить себя догадками, пока сёдзи рядом не раздвинулось. Шаманы перевели взгляды на Гето. Если честно, теперь он выглядел еще хуже, словно и не смыкал глаз. В домашней футболке и растянутых шортах он казался еще более истощенным, с растрепанным пучком и синевой, пролегающей под глазами. Блондин тяжело вздохнул и проигнорировал вопрос, отразившийся в глазах подруги.       — Сёко, помоги, — шестиглазый шаман нацепил на лицо улыбку и не глядя зашагал назад, к центру полигона. — Кинь что-нибудь в меня. Хочу показать вам крутую штуку.       Шаманы переглянулись, но перечить не стали. Сёко выудила из кармана шорт зажигалку и запустила её в сторону блондина. Вещица замерла в паре сантиметров от самодовольного лица Годжо и упала на землю.       — И что это было? — девушка склонила голову вбок. — Кстати, мог бы поймать её, — недовольно добавила она, косясь на потрепанную временем зажигалку.       — Автовыбор для твоей цели? — выдвинул предположение Гето.       И Сатору позволил себе облегченно выдохнуть. Гето был тут, с ними.       — Вроде того, — он поднял зажигалку и начал подкидывать в руках, попеременно активируя техники. — Но целью являюсь я сам. Теперь «Бесконечность» работает сама по себе и может определять уровень угрозы не только по наличию проклятой энергии, — он непроизвольно растянул губы в ухмылке, наблюдая за озадаченными лицами друзей. — Было бы здорово определять и яды, но пока это сложно. Осталось освоить расширение территории и дальнюю телепортацию.       — Да у тебя мозг расплавится от этого…       — Именно поэтому я использую обратную технику, — Годжо стрельнул глазами в подругу и указал пальцем на свою голову, — так что мозг всегда отдохнувший. Ну и сладкое тоже помогает!       — Ты просто нашел новое оправдание своей зависимости, — Сёко хихикнула и подошла к блондину, выхватывая свою зажигалку. — Задница у тебя все равно слипнется.       Годжо на это лишь закатил глаза, а когда перестал дурачиться, вернул взгляд к Гето. Он задумчиво смотрел под ноги, облокотившись о деревянную балку веранды.       — Сугуру, ты похудел? Все норм?       — Ага, эта жара меня убивает.       Сатору стоило многого, чтобы не сматериться в моменте. «Придурок», — подумал он. Почему так старательно делал вид все это время, что все в норме? Сатору действительно не понимал. Он позволил ему ускользнуть сейчас, но пообещал себе, что обязательно докопается до истины, до Сугуру и его глупого «жара убивает». Гето действительно скрылся в кампусе, сославшись на погоду.       — Что происходит между вами? — Сёко осторожно коснулась плеча, заставив блондина обратить на себя внимание. — И что конкретно с Гето?       — Да черт его знает, — устало выдохнул он. — Закрылся и не хочет говорить.       — Что-то мне это не нравится… Предчувствие дурное.       Сатору со свистом выдохнул и покосился на нее. Он не верил во все эти интуиции и шестые чувства, но внутри кошки неприятно царапали стенки, стягивали когтями душу и не выпускали. Годжо никогда прежде не приходилось допытываться до друга, вытаскивать из него клещами правду. Они просто разговаривали и иногда выпускали пар в спаррингах, если накапливались претензии друг к другу, но сейчас что-то неуловимое растворялось, исчезало, ускользало меж пальцев, как бы сильно Сатору ни пытался их сжать. От осознания своей никчемности в вопросах поддержки хотелось выть и лезть на стенку, но Сатору, прямо как и Сугуру, натягивал на лицо улыбку беззаботности, убивался на тренировках, набирал миссии и делал вид, что за темными оправами очков не видит очевидного.       — Я поговорю с ним сегодня, — выдал Годжо, и Сёко на это лишь хмыкнула, затянувшись вишневой сигаретой.       Уже ближе к ночи, когда все общежитие смолкло, а ясное небо затянулось темными, вечерними тучами, Годжо в нерешительности встал у соседней двери. По ту сторону было тихо, и он не знал наверняка, спал ли Гето. Блондин глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух, занес руку и постучал. Ответа не последовало, но и Годжо Сатору был не из робкого десятка, поэтому по-хозяйски дернул ручку и вошел внутрь.       — Сатору? — удивленно.       Гето поднял глаза от книги и встретился с хмурым голубым взглядом. Годжо не глядя закрыл дверь и двинулся в сторону кровати, плюхаясь рядом и вытаскивая книгу из расслабленных рук, чтобы отложить ее на прикроватную тумбу.       — Давай, Сугуру, вылезай из пузыря и не будь рыбой.       Гето вопросительно изогнул бровь. Блондин тяжело вздохнул.       — Что происходит? С тобой. С нами.       Сатору внимательно следил за каждой эмоцией, возникающей на лице со впалыми щеками, за каждым судорожным вздохом, за каждым нервным движением пальцев. Гето вмиг напрягся, превратившись в комок недоброжелательности и нервозности, но Сатору было все равно. Он устал от этого безразличного холода, от этого напускного спокойствия, от постоянного отсутствия Гето в его жизни.       — Я же говорил об этом, Сатору. Просто устал, да еще и жара. Летом и вправду больше всего проклятий.       Годжо захотелось встать и начать аплодировать. Даже голос не дрогнул.       — Скажи честно, ты пиздишь только мне или самому себе тоже? — Сатору сказал это резче, чем планировал, но ему никогда не удавалось хорошо контролировать собственные эмоции, ведь это был личный талант его друга.       Сугуру нахмурился.       — Что ты имеешь в виду?       — Блять, Сугуру! — он запустил пятерню в платиновые волосы и сжал до боли в надежде унять взыгравшую внутри ярость. — Я, по-твоему, слепой? Или, может, ты Сёко считаешь идиоткой? Ты понимаешь, как жалко выглядят твои попытки с этим «все норм, Сатору, я просто умираю от жары и совсем не делаю вид, что ничего не происходит»? — он скривился, подражая другу.       Гето шумно задышал, буравя хмурым взглядом. Сатору же терял терпение с каждой секундой все ощутимее.       — Или, может, ты считаешь нормальным то, что мы месяц не виделись и обнялись на жалкую минуту?       — Так вот в чем дело, — хмыкнул брюнет. — Вот чего тебе хочется. Извини, но я ни сил, ни желания не имею на все это сейчас.       Сатору пораженно на него уставился. Это что, новая отговорка? Ауч. Было больно.       — Ты ебанулся?.. Ты вообще о чем говоришь, Сугуру? — Годжо порывисто схватил того за ворот футболки и навис над ним, вжав в матрас. — Что с тобой? Что ты несешь, блять?       — А что ты хочешь от меня услышать? — Гето криво усмехнулся.       Если бы Годжо сказали несколько месяцев назад, что он захочет плакать от чьих-то слов, он бы не поверил и громко рассмеялся. Но сейчас он остро ощущал, как щиплет нос, как все внутри сжимается от боли и вопит, прося закончить эту жалкую попытку достучаться до человека, ведь это не приносило ничего, кроме жгучей обиды и тупой боли от столкновения с очередной стеной. Он шумно выдохнул и прислонился к чужому лбу, позволив себе это жалкое прикосновение, чтобы создать иллюзию прежней близости.       — Сугуру… что тебя тревожит?.. Почему ты закрываешься от меня?.. — голос звучал надломлено, но Сатору плевать хотел на то, как сейчас выглядит в темных глазах. — Пожалуйста… говори со мной…       Шестиглазый шаман вздрогнул всем телом, когда теплые руки легли на спину и притянули к себе. Сугуру под ним так же тяжело дышал, но продолжал молчать, и это уже не раздражало, а просто маячило красным флагом на задворках сознания. Годжо расслабился, выпустил из цепкой хватки помятую футболку и скользнул руками в ответном объятии, желая раствориться вот прямо сейчас, стать антидотом к яду, распространившемуся по организму друга. Но получалось только плавиться, пока Сугуру скользил пальцами по лопаткам, проводил по загривку и путался в волосах, даря забытое ощущение трепетной нежности.       — Прости, я сказал лишнего, — сиплый шепот на ухо, запустивший миллиард мурашек по телу. — Я пока не хочу говорить об этом… но все в норме, Сатору.       Годжо выдохнул, игнорируя осточертевшие три слова.       — Ты тоже прости, — устало, отчаянно, с надеждой на то, что разговор приведет к лучшему исходу. — Я не хотел давить… я просто… я скучаю, Сугуру.       И Гето в безмолвии прижался сухими губами к прохладному виску, даря призрачное обещание подумать и, быть может, рассказать все позже.       Из них двоих самому себе безбожно врал только Сатору.

***

      Сатору было сложно понять свои чувства. Удивление? Разочарование? Неверие? Боль? Утрата? Если так ощущается предательство, Сатору предпочел бы никогда не узнавать этого. Он продолжал ошарашенно смотреть на своего учителя, на их учителя, который рассказывал им о проклятиях, о техниках, о том, как ценна жизнь человека. Сатору часто дышал и с каждой секундой отчетливее осознавал, что ему не хватает кислорода, что жгучая боль стискивает где-то в районе сердца, а наружу транслируется только неконтролируемый гнев, резкие слова, ранящие и без того угнетенного преподавателя. Он и впрямь все понял с первого раза, но… Сугуру убил всех людей в деревне? Убил собственных родителей? Его Сугуру?..       А был ли он его Сугуру?       Годжо шагнул вперед, грубо задев плечом Масамичи, и быстро добрался до выхода из корпуса, вываливаясь из здания и шумно опираясь на деревянные поручни. Все, что он мог понять из своих чувств, было болью. Острой, удушающей, разрывающей на мелкие частицы, чтобы потом стереть их в порошок и развеять по воздуху. Он жадно хватал ртом воздух, ощущая, как начало печь щеки, как загорело буквально все тело от разлившегося внутри раскаленного металла. Грудную клетку словно сдавило со всех сторон, и Сатору медленно осел на прохладный деревянный пол, согнувшись, обхватив руками худые ноги. Безумно хотелось исчезнуть, перестать чувствовать хотя бы на жалкую минуту, чтобы вдохнуть свободно, но он продолжал рвано хватать воздух. В голове крутилось, мигало красным, плавило мозги….       Сугуру. Сугуру. Сугуру.       Он вскинул голову и нервно похлопал по карманам. Вытащил телефон и дрожащими пальцами набрал давно заученный номер. Гудки. Сраные гудки.       — Абонент не отвечает, — раздался приговор женским голосом, и Сатору со злости швырнул гаджет в неизвестном направлении, зарылся пальцами в волосы, до боли стягивая.       — Сука…       Но физическая боль нисколько не перекрывала того, что творилось внутри, в душе, в голове. Он злился и испытывал вместе с тем иррациональную тоску. Почему? В какой момент? Сугуру же обещал рассказать… обещал не молчать.       — Мудак, блять, — яростно прошипел блондин, зажмурив глаза.       На кого он злился? На Сугуру? Или на себя? А имело ли это хоть какой-то смысл? Пути назад уже не было.       Сатору болезненно простонал, уронив голову на колени. Глаза защипало, и он шумно шмыгнул носом. Постепенно слепая ярость сменялась ярким ощущением дыры в груди, густой пустоты, неприятно обволакивающей внутренности, скручивающей душу. Он откинулся, упершись спиной в стену, и резко втянул воздух носом, растянув длинные ноги. В кармане что-то надрывно скрипнуло, и Годжо запустил в штаны руку, выудив разломанные темные очки. Тогда ему показалось это символичным. Внутри точно так же что-то надломилось, с треском рухнуло вниз и неприятно закололо. Губы непроизвольно растянулись в кривой усмешке, и Сатору запрокинул голову, устремив взгляд в беззаботное небо с проплывающими розовато-оранжевыми облаками. Сбоку раздался скрип сёдзи, но шаман отреагировал лишь тогда, когда на плечо легла хрупкая ладонь. Ему не хотелось смотреть на Сёко и совсем не хотелось, чтобы она пыталась утешить или поддержать. Сатору был уверен: не было таких слов, которые смогли бы хоть что-то изменить в сложившейся ситуации, в его чувствах и эмоциях, в его мыслях.       Но Сёко молчала, и Сатору это ценил.

***

      — Я нашла Гето.       Три слова. Десять букв. И Сатору сорвался, поймав первую же попутку. Он не знал, что будет говорить. Не знал, что ему ответит Сугуру. Сатору просто нуждался в том, чтобы увидеть его и, возможно, врезать, а потом обнять. Хотелось сказать так много, но в голове было пусто, словно не он прокручивал бесконечное множество вариантов и исходов, словно не он представлял их встречу и лелеял глупую надежду на то, что Сугуру одумается. И только глубоко в сознании маячило мрачное понимание: ничего нельзя исправить. Сугуру признан преступником в их шаманских реалиях. Сугуру приговорен к смертной казни.       Все тело прошибло током, стоило уловить неповторимую энергию. Он расталкивал серую толпу, упрямо шагал вперед — туда, откуда доносилось ощущение друга. Внутри все переворачивалось и трепыхалось, ладони безбожно покрывались испариной, а желудок туго скручивался от дурного предчувствия, в которое Годжо не хотел верить. Он выцепил острым взглядом широкую спину и замер.       — Объяснись, Сугуру.       Гето остановился и медленно обернулся. Светлая кожа, твердый и решительный взгляд, блядский хитрый прищур, руки в карманах и уверенный разворот плеч — ничего не выдавало того Сугуру. Сугуру, который обнимал его, Сатору, в их последний раз. Того Сугуру, который ходил по общежитию тенью, избегал взглядов, прятал переживания и медленно горел в котле разрушенных убеждений, навязанных колледжем. Сатору ощутил кратковременную волну облегчения: Сугуру снова набрал в весе и выглядел здоровым. Но в темных глазах больше не было того, что так отчаянно хотел рассмотреть блондин. Их разделяло не больше двух метров, но Годжо физически ощущал пропасть, что разверзлась между ними.       — Сёко же рассказала тебе? Тогда ты все знаешь, — он приподнял уголки губ, снисходительно склонив голову вбок.       — Я думал, нам нельзя убивать без причины! — ярость, затаившаяся на дне, вспыхнула с новой силой, напомнив о той боли, что он испытал несколько недель назад.       — Причина есть, и весьма значительная, — хмыкнул брюнет. — Все это ради великой цели.       Сатору неверяще уставился на друга, чувствуя, как сбивается дыхание. Что-то в этой позе, в этой интонации, в этом хитром взгляде сбивало с толку, словно бы Сугуру вновь решил замести следы, скрыть истину, запутать расследование.       — Да что ты несешь?.. — голос предательски дрогнул. — Собираешься убить всех нешаманов и создать мир только для шаманов? Это невозможно!       Темные глаза недобро сузились, и Сатору почувствовал, как его окатило ледяной водой твердого, опасного голоса.       — Ты ведь можешь сделать это, Сатору, — Сугуру не спрашивал, но утверждал, — однако других пытаешься убедить в обратном, — он переминулся с ноги на ногу, ненадолго замолчав, а затем блеснул глазами в новом оттенке решимости. — У тебя есть сила, потому что ты Годжо Сатору? Или же эта сила делает тебя Годжо Сатору?       Шестиглазый шаман не знал, что на это ответить. Черт, да он даже не задумывался об этом. К чему это? Как это было связано с тем, что Сугуру натворил? Сатору сглотнул вязкую слюну.       — Что ты имеешь в виду?       Гето пропустил смешок.       — Будь я тобой, стали бы эти глупые идеалы более приземленными и реальными? — выдохнул он, а затем отвернулся, выстроив новую, прочную стену, и неспешно зашагал вперед, оставив позади их совместное прошлое и самого блондина. — Я уже решил, что делать со своей жизнью, и приложу все силы к этому.       Сатору задыхался от бессмысленной ярости и яркой боли, затопившей сознание. Перед глазами была лишь спина Гето и красный маячок, кричащий о том, что нельзя упустить, нельзя позволить вершить геноцид. Но Сатору смирился с тем, что был слаб перед Сугуру. Рука в коротком жесте дрогнула, будто бы отдельно от сердца и мозга приняла решение воплотить в реальность смертельный приговор.       — Хочешь убить — дерзай. В этом будет смысл, — отрешенно прозвучало в ушах, и та же рука обессиленно повисла вдоль тела.       Это что? Конец? Сатору ошарашенно смотрел на удаляющуюся фигуру, загнанно дышал и не видел больше ничего. Его задевали безликие прохожие, отчего он безвольной куклой мотался из стороны в сторону, а в голове — пустота, в сердце — дыра, в ушах — звон. Он не сказал то, что хотел. Не сказал, как ему больно не от предательства, отнюдь… ему так больно за Сугуру, за его сломленные моральные ценности, за его неспособность высказать самое страшное, за его недоверие… Сатору так и не сказал, что тот был единственным. Единственным другом. Единственным равным ему во всем. Единственным, кого он полюбил, четко осознав это и приняв. Сатору не сделал то, что должен был: ни несколько месяцев назад, ни сейчас. Недосмотрел, недослушал, не прочувствовал, понадеялся и прогадал, упустил и не смог удержать. Он продолжал стоять на месте, позволяя чужим телам больно задевать собственное, продолжал тупо смотреть туда, где больше не было его друга, туда, откуда больше не доносилась проклятая энергия, въевшаяся в сознание так крепко. Сугуру скрыл от него даже это.       — Ты че тут встал? Двигайся давай, — грубый мужской голос разрезал звон, заполнивший разум блондина.       Годжо отмер и перевел взгляд на грузного мужчину, который затем толкнул его рукой и прошел вперед, заставив шамана отступить на несколько шагов. Годжо ощутил, как в руках скопилась проклятая энергия, ощутил, как красная пелена застлала глаза, как внутри забушевало то, о чем он никогда не подозревал. В эту чертову минуту ему хотелось убить этого мужчину и всех людей вместе с ним. Сатору задышал чаще, жмурясь и жалея о том, что так и не купил новые очки. Все звуки и картинки стали такими яркими, что он физически ощущал каждое явление, происходящее вблизи, отчего режущая боль разносилась от висков к затылку. Он попятился назад и остановился, когда спина соприкоснулась со стеной здания. Сатору сконцентрировал взгляд на вымощенной дороге, начал пересчитывать каждую плитку, лишь бы из его головы ушли все эти странные мысли, эти холодные темные глаза, эта удаляющаяся широкая спина, эти громкие голоса отовсюду, эти серые безликие силуэты. Сатору чувствовал, как медленно энергия отплывает назад, забирает зуд с кончиков пальцев, как она вновь формирует привычный сферический сгусток в районе солнечного сплетения со своим спокойным, размеренным течением. Он позволил себе облегченно выдохнуть и приоткрыть глаза. Больше в ушах не звенело, а перед взором не рябили темные пятна. Просто все отлегло, отпустило, оставив за собой отголоски тупой боли. И Сатору понял, что может спасти только того, кто захочет протянуть руку в ответ, крепко ухватиться и не отпускать, пока он, сильнейший, выполняет свой долг. Долг, о котором так старательно напоминал ему Сугуру. Долг, который теперь лежал только на его плечах. Долг, который душил и давил, отчего ощущалось острое желание согнуться и упасть на колени, позволив себя припечатать к земле. Так сделал бы любой, но не Годжо Сатору.       Он нашел Сёко недалеко от станции метро. Она привычно курила, позволяя вишневому густому дыму слетать с губ, и виртуозно игнорировала удивленные и осуждающие разглядывания старшего поколения. Их взгляды пересеклись, и девушка грустно улыбнулась, протягивая ладонь с пачкой сигарет.       — Я эту дрянь не переношу, — фыркнул блондин и, запустив в карман руку, вынул завалявшийся мятный леденец.       — А Гето начал курить, — хмыкнула она.       — Сугуру много чего поменял в своей жизни, — отозвался Сатору, перекатывая на языке сладость, но не чувствуя ее вкуса. — Хотя это я дал ему попробовать.       Сёко заинтересованно отозвалась непонятной эмоцией. И Годжо задумался: а на что еще он своими действиями подбил друга? Может, причина резких перемен была в самом Сатору? Шаман невесело усмехнулся, вызвав удивление на лице подруги, и понял одну вещь. Слишком много чести. Гето ответил бы именно так, и сейчас уже не имело никакого смысла искать подводные камни, пытаться анализировать и делать выводы. Сатору облажался. И Сугуру тоже.       — Что будем делать?       Блондин перевел взгляд с мчащегося поезда на Сёко.       — Жить дальше.       — Как раньше?       — Как раньше?.. Так уже никогда не будет, — Сатору растянул губы в улыбке, надевая привычную маску, обросшую новым, более прочным слоем. — А Сугуру… я сам исполню приказ, когда придет время.       — Не смеши меня, — шатенка сочувствующе похлопала друга по плечу. — Вы ничего не рассказывали, но я не слепая. Он не просто друг для тебя.       Сатору нахмурился, на что Сёко закатила глаза.       — Вы мерзкие, ладно? Друзья так не переглядываются, — она пояснила свои наблюдения. — И в целом приказ распространяется не только на тебя. Даже если Яга договорится с верхушкой, нет никаких гарантий, что при удобном случае его не убьет другой шаман.       — Сугуру не попадется на глаза другим шаманам.       — Хах, допустим, — она неопределенно пожала плечами. — Но, думаешь, ему захочется умереть от твоей руки?       Сатору ненадолго замолчал, вернув взгляд к рассматриванию станции. Мир стал блеклым, серым, однотонным. Казалось, что Сугуру был художником его жизни, добавлял новые краски, размазывал по холсту, придумывал новые узоры, а теперь это все померкло. И Годжо только предстояло узнать, сможет ли он раскрашивать свою судьбу самостоятельно. А после смерти Гето? Шаман прикусил щеку, непроизвольно хмуря брови. Уж лучше это будет сделано им, его руками. А до тех пор, он верил, Сугуру будет удачно скрываться и вершить свое, понятное лишь ему одному, правосудие.       — Да.

***

      Прошло почти десять лет с тех пор, как Сугуру ушел. Не то чтобы Сатору за это время смог в полной мере осознать его действия, но он прочно ухватился за тонкую нить, надеясь, что если потянет ее чуть сильнее, то она распутает клубок недосказанности. Ни он, ни другие шаманы ни разу не встретили Гето за это время, и Годжо был искренне этому рад. Он чувствовал себя гораздо лучше, перестал по ночам просыпаться от одного и того же воплотившегося в жизнь кошмара, в котором Сугуру снова и снова уходит. Он научился жить по-новому, без Гето Сугуру, и ощущать себя полноценным. Он научился наигранно дурачиться и контролировать свои эмоции. А еще он понял, что тоже хочет изменить мир шаманов: искоренить устаревшие правила, взрастить новое поколение, которое смогло бы стать достойной, лучшей версией их самих. Сатору верил, что это гораздо лучше и надежнее, чем геноцид. Не будет обычных людей, и надобность в шаманах просто исчезнет вслед за проклятиями. Сатору был убежден — они все чокнутые, безумные, сумасшедшие. Все они наслаждались, упивались своей силой, способной изгонять проклятия и спасать чужие души.       И Сатору искренне верил в каждого своего ученика. Особенно его заинтересовал Оккоцу Юта, его история и его сила. Что-то в его любви к девочке, что стала проклятием, напоминало их с Сугуру. Годжо улыбался во все тридцать два, оставляя Маки и Юту на задании и думая о том, что, возможно, они с Сугуру тоже друг друга прокляли. И проклятие это не позволяло им ни забыть друг друга, ни быть вместе. Или, может, посмертно постарался Фушигуро Тоджи? Впрочем, Сатору уже не было до этого дела. Он продолжал скрывать за маской дыру, такую же бесконечную, как и его техника, продолжал любить Сугуру, так и не сумев взрастить в себе хоть каплю ненависти, продолжал верить, что в нужный момент сможет исполнить приговор и сказать то, что должен был сказать очень давно. Сатору продолжал развиваться, сражаться за тех, кто хотел быть спасенным, и взращивать талантливые ростки, которые затем продолжат его дело. И его откровенно порадовало то, как закончилась миссия подростков, несмотря на наличие пострадавших. Оккоцу смог контролировать свое проклятие, смог вытащить товарища и перепуганных детей из этой передряги, пускай и не осознавал этого в полной мере. Что ж, у Сатору было в планах повысить веру подростка в собственные силы.       — Что-то не так?       Юта вздрогнул, выплыв из воспоминаний о детстве, и бросил короткий взгляд на учителя.       — Ничего… просто вспомнил кое-то, — он ненадолго умолк, обдумывая свое предположение. — Не думаю, что Рика-тян прокляла меня… Скорее это я проклял ее.       Сатору нахмурил брови под импровизированной маской из бинтов. Внутри что-то кольнуло, задев глубокие уголки души, прятавшей самые дорогие сердцу воспоминания. Он уже думал об этом, даже сравнивал с собственной историей, но все равно сердце отзывалось слишком отчетливо, не позволяя игнорировать давно стихшую боль.       — Это, конечно, моя личная теория, — разрушил тишину шаман, — но нет проклятия сильнее, чем любовь.       Сатору знал, что эти слова заденут подростка, но они оба нуждались в них: Годжо должен был озвучить, а Оккоцу — услышать. Любовь была самым извращенным, сложным и непонятным проклятием. Любовь окрыляла, воодушевляла, дарила ощущение безопасности и спокойствия, чувствовалась как безграничное счастье. Любовь могла быть тихой как ночные посиделки под теплым пледом и откровенные разговоры шепотом, а могла быть громкой, с радостным смехом и глупыми шутками, с несерьезными ссорами и несдержанными перемириями на скрипучей кровати, не рассчитанной на двоих. Любовь могла быть робкой и нежной, а еще страстной и необузданной. Любовь проявлялась в словах поддержки, в ласковых касаниях, в заглушенных поцелуями стонах, в проявляющихся утром следах от сильных, теплых пальцев. Любовь согревала душу и разжигала костер, о который можно было погреть руки и обжечься. И все потому, что любовь оставляла самые глубокие раны, заживающие со временем, но продолжающие кровоточить и разноситься волнами притупленной боли. Любовь обрывала подаренные когда-то крылья и не слышала болезненный вопль. Любовь отрезвляла, хватала за шкирку и тыкала, как слепого котенка, носом в правду. Любовь бывала холодной, жестокой, реалистичной. Любовь ощущалась как исчезнувшие с полок вещи, как опустевшая комната и навсегда запертая ключом дверь. Любовь была смертным приговором и постоянно об этом напоминала. Любовь была обоюдоострым мечом. Любовь была предначертана судьбой. И Сатору, будучи раненным подростком, злился и ненавидел это. Он не понимал, почему судьба решила, что им с Сугуру не дано бороться против проблемы вместе? Почему она изъявила желание столкнуть их в противостоянии друг другу? Но нынешний Сатору не был настолько глуп, чтобы пытаться разбираться в этом все оставшееся ему время. Куда проще было запихнуть все глубоко в сознание, запереть под семью печатями и вспоминать лишь тогда, когда он был один. Годжо знал, что его друг делал точно так же. И от этого становилось чуть легче, но только иногда.       — Сенсей… — Юта шумно хлюпнул носом и, вытянув перед собой руку, сжал ладонь в кулак, — пока учусь в колледже, постараюсь снять проклятие с Рики-тян.       Годжо растянул губы в гордой улыбке. Да, его ученики были определенно лучшими. Они даже сейчас превосходили их с Сугуру. И это дарило надежду.

***

      Двадцать четвертое декабря две тысячи семнадцатого года. Ночное шествие сотни демонов. Сатору этот день возненавидел всем своим сердцем, как только тот наступил. Все внутри зудело от мерзкого предвкушения, и это чувство себя оправдало во всей красе. Он никак не мог предположить, что Гето не объявится ни в Синдзюку, ни в Киото. Он надеялся, что осознание пришло не слишком поздно. Он верил в своих учеников точно так же, как верил, что Сугуру не убьет их. Не то чтобы его действительно мог задержать шаман-иностранец с весьма противным проклятым амулетом, но и Годжо не имел возможности разгуляться на полную. Приходилось сдерживаться, чтобы ненароком не задеть своих же. И когда надоедливая веревка была уничтожена, Сатору не задумываясь телепортировался на территорию колледжа. Разрушенные постройки, дыры в земле и запах смешавшихся проклятых энергий до боли напомнил тот самый день. Сатору медленно шагал туда, откуда особенно остро доносилось знакомое ощущение, забирающееся под кожу. Ноги приросли к мощеной дороге, стоило пересечься взглядами. Гето пропустил хриплый смешок и, прижавшись к стене, сполз на землю, продолжая зажимать рукой поврежденную, кровоточащую часть тела.       — Опаздываешь, Сатору, — сухие губы растянулись в улыбке. — Надо же… в самом конце именно ты со мной. Моя семья в порядке?       — Все сбежали, — признался Годжо, не желая скрывать столь необходимую его другу правду сейчас. — Шаманы из Киото тоже тебе подчинялись?       — Ага. Я-то человек добрый, — брюнет прикрыл глаза. — Зачем послал тех двоих? Знал же, что они проиграют. Хотел разозлить Оккоцу?       — Я доверился тебе, — выдохнул он, чувствуя, как эмоции постепенно поднимаются из глубин, срывают печать за печатью. — Я знал, что твои принципы не позволят тебе просто так убить юных шаманов.       Гето вздрогнул и вернул взгляд к голубым глазам. Годжо был с ним честен, и Сугуру покорно начал стягивать маску в ответ.       — Доверился, да?.. Не думал, что у меня осталась хоть капля… — его губы снова тронула легкая улыбка, а темные глаза потеплели. — Передай это за меня.       Сатору ловко поймал брошенный в его сторону предмет, и белые брови изогнулись в удивлении. Вот как, значит, и школа была делом гетовских стараний. Он поджал губы. Все это до сих пор казалось какой-то глупой шуткой, ужасным кошмаром, неприятным наваждением. Годжо хотел потереть глаза, открыть их и убедиться, что все в норме. Убедиться, что Гето вместе с ним стал учителем в Оккультном колледже, что они все так же были сильнейшими, что они до сих пор любили друг друга.       — Скажешь что-нибудь напоследок? — вырвалось совсем не то, о чем Сатору мечтал сказать все эти десять лет.       — Плевать, что говорят остальные, я все равно ненавижу этих обезьян, — его голос зазвучал сталью, и здоровая рука крепче сжала раненное плечо. — Но, знаешь, я ничего не имел против людей из колледжа. В этом мире я просто не мог улыбнуться от души, — уже мягко добавил он после непродолжительной паузы.       Внутри что-то надломилось. Кое-что Годжо понял за эти десять лет: Гето хотел защитить сильных. Вот почему он возненавидел всех тех, из-за кого им приходилось быть стойкими, тренироваться до дрожащих конечностей, рисковать жизнью и сожалеть, пока тело истекает кровью в последний раз. Гето хотел в особенности защитить вполне определенного сильнейшего. Он подошел ближе и присел рядом.       — Прости меня.       Гето перевел на него пораженный взгляд и судорожно выдохнул. В его темных глазах, сияющих в свете закатного солнца, отразилась непонятная Сатору эмоция, и Сугуру тепло улыбнулся, снова роняя смешок.       — Мог бы и проклясть напоследок.       Годжо почувствовал, как все то, что он так старательно прятал за выстраиваемыми каждый день стенами, сокрушительной силой проломило все преграды. Он подался вперед, обхватывая ладонями теплое лицо с застывшим на нем удивлением. Губы наконец нашли свое законное место, отчаянно вжимаясь в чужие, сминая, кусая по старой привычке, въевшейся еще в юности. Щеки обжигало солью непрошенных слез, которым он не позволял появляться все это время. Гето запоздало начал отвечать, но Сатору не смог сдержать шумного выдоха через нос. В груди все взрывалось, искрило, обжигало, и они отчаянно целовались, не могли насытиться мгновением, которое смогли урвать спустя долгие годы, проведенные по разные баррикады. Хотелось таким способом рассказать о своих чувствах, обо всем, что с ними происходило эти десять лет, убедиться, что ничего в самом деле не прошло бесследно и что они все так же безумно влюблены. Гето привычно зарылся пальцами в пушистых белоснежных волосах, пачкая их собственной кровью, и Сатору не сдержал стона, заблуждал пальцами по родному лицу, размазывая следы боя, касаясь ушей и жадно впитывая ощущения. Ему стоило огромных усилий прервать поцелуй и отстраниться, чтобы в следующее мгновение прижаться своим лбом к чужому.       — Ты это знаешь, но… — он облизнул влажные губы, не решаясь перевести шепот на более громкий тон, — Сугуру… я люблю тебя. Любил и всегда буду любить.       Сугуру в его крепкой хватке снова вздрогнул. Это было таким привычным, таким родным, что у Годжо все снова сжалось внутри, принося не то новые оттенки боли, не то призрачное ощущение облегчения.       — Я никогда не злился на тебя, Сатору, — просипел он. — Так что не вини себя ни в чем. И будь проклят моей любовью.       Годжо судорожно выдохнул. Теперь он знал, каково это — признаться и услышать, что любимый человек чувствует к тебе то же самое. Сатору запомнил двадцать четвертое декабря две тысячи семнадцатого года как день, в который его навсегда прокляли.

***

      Шаман растянул губы в грустной улыбке. Каждое их совместное воспоминание отдавалось глухой, притупленной болью, щемило сердце и хранилось самым бережным образом. Прокручивать их — все равно что снова переживать каждую эмоцию, каждое прикосновение, каждый день минувших лет. Годжо ни о чем не жалел. Он перестал винить судьбу-злодейку и оставался благодарным за то, что когда-то встретил Сугуру. Голубые глаза вновь устремились в небо. Здесь все было прежним. Все так же пахло горькой травой вперемешку с цветами, гулял теплый ветер, а лучи солнца пытались пробиться сквозь облака. Здесь он будто бы чувствовал его, его проклятую энергию, не сравнимую ни с чьей более. Сатору откинулся назад, распластавшись на траве, щекочущей уши и шею.       — Я все еще люблю тебя, Сугуру.