Пёс

Первый раз они встречаются на улице. Это дом для всех у кого нет настоящего дома. Тем не менее незнакомец выглядит более чем прилично, он явно хорошо обеспечен и спит не под открытым небом. Он не бездомный в классическом понимании этого слова. Но Уилл ловит на мгновение чужой взгляд, и его сердце сжимается. Тупая боль одиночества пронзает всё его существо. Он принимает решение за секунду и думает, что одного куска мяса в качестве приманки вряд ли будет достаточно. Уилл приглашает его на ужин. Незнакомец оценивает его бесстрастным взглядом, словно препарируя, соблюдая при этом манеры: взгляд не задерживается дольше чем на несколько секунд. Тонкая улыбка прорезает его лицо. Он соглашается. Постоянная маска вежливости не даёт ни единой эмоции проскользнуть наружу, но к счастью, Уилл умеет видеть больше, чем другие хотят показать. Тем не менее он предпочитает проигнорировать хищный голод в чужих глазах. Дорога проходит в тишине. Уилл только рад, что его найдёныш не пытался его укусить. По крайней мере, пока. Дома царит контролируемый беспорядок, наполненный запахом крепкого кофе и пота ночных кошмаров. Собаки обступают его со всех сторон, и он проводит гостя вглубь, чуть улыбаясь от чужих безуспешных попыток избежать контакта с собачьей шерстью и сморщенного из-за запаха носа. Через мгновение однако лицо Ганнибала вновь соскальзывает за безопасное пространство своей маски безупречной вежливости и настаёт очередь Уилла едва заметно морщится. Приручение займёт некоторое время. Они мало разговаривают. Уилл не привык вести диалог и он крайне редко говорит с другими людьми. Они почти не зашли дальше представления друг другу. Ганнибал не инициирует беседы, в основном он просто смотрит и наблюдает. Даже его взгляд является тяжёлой ношей, поэтому Уилла более чем устраивает тишина. Наслаждение длится недолго и вскоре прибалтийский акцент полностью заполняет скудное пространство дома Уилла. Ганнибал говорит исключительно о еде. В первый же визит его кухня оккупируется: несмотря на всю свою показную вежливость и манерность Ганнибал не может скрыть тень отвращения на своём лице, когда Уилл подаёт ему разогретые в микроволновке двухдневные макароны, потому Ганнибал предлагает, неизменно вежливо, самому приготовить ужин. Bouillabaisse, французская кухня. Уилл с удивлением обнаружил, что у него были все необходимые ингредиенты для чего-то столь изысканного и приятно обрадован применению своего улова с недавней рыбалки. Это было одно из самых вкусных блюд, которое ему приходилось есть в собственном доме, и всё же Ганнибал извинился за качество еды, сославшись на вынужденную импровизацию в стеснённых обстоятельствах. Редко когда Уилла упрекали так тонко. В следующие свои визиты Ганнибал приносил еду с собой, всё ещё сетуя на необходимость использовать нечто столь тривиальное как контейнеры для чего-то столь возвышенного как еда Ганнибала. Он не страдал скромностью и не был лишён настойчивости. Неизменно вместе с принесённой едой, Ганнибал предлагал также приглашение в свой дом. Столь же неизменным был и отказ Уилла: по собственной воле идти в логово хищника - это было выше даже его стандартов глупого безрассудства. Было ли однако такой уж умной идеей приглашать этого хищника к себе домой и пускать за собственный стол? Нападение не то, что бы было неожиданностью. И всё же когда Ганнибал решает достигнуть нового уровня в их взаимоотношениях, переходя от наблюдения друг за другом к активным действиям, Уилл чувствует нервный трепет: предвкушение мешается с чистым страхом и адреналином. Оно происходит спустя примерно месяц после их первой встречи и уже почти ежедневных совместных ужинов. Конечно, Ганнибал не атакует сам, вместо него это делает один из его бывших пациентов. Забавно, что он предупредил об этом Уилла в своей своеобразной манере: обсуждая очередное блюдо и способы приготовления дичи на открытом огне, Ганнибал упоминает о молодом человеке, который у него когда-то лечился и страдал дисоциативный расстройством личности. Он сказал, что находит увлекательным погружение человеческого разума в самые свои животные истоки. Хотя сказано это было пренебрежительным тоном, Ганнибал не мог ярче выделить свои слова, даже если бы прокричал их Уиллу в ухо, так как никогда прежде не касался иной темы кроме как питания. Подобие дикого зверя с диссонансом души и тела разбивает окно в доме Уилла через неделю после этого. Нож наготове, с первого визита Ганнибала, и его стая готова защищать. Драка заканчивается, толком не успев начаться. Держа оружие у чужого горла, Уилл видит это в его глазах, а вглядываясь замечает и во всей позе - жертвенный агнец, принесённый в жертву для и во имя его. Испытание, предупреждение и простое любопытство: Ганнибал играет на инструменте, звук которого едва различим для человеческого уха, зато отчётливо слышен любому животному. Подобранный зверь желает занять место дрессировщика. Уилл скалит зубы от раздражения и тихого восхищения от брошенного вызова. Он звонит в полицию, оставляя уродливое смешение человека с животным перед собой в живых. Уилл думает, эту композицию могут разделить двое. Когда Ганнибал узнаёт о нападении и вовлечённой в это дело полиции, в его взгляде мелькает тень разочарования, быстро однако сменяясь отстраннённым беспокойством - хоть и не лживым, но настолько безликим, что у Уилла мурашки бегут по спине. Словно речь идёт не о человеческой жизни, а о разбитой чайной чашке. В качестве извинения Ганнибал предлагает ужин у себя дома, ссылаясь на разбитое окно и необходимое безопасное пространство после травмирующих событий. Уилл хрипло смеётся, настораживая собак непривычным для них звуком. Он соглашается. Уилл самую малость смущён, когда видит дворец Ганнибала (по-другому и не назовёшь) воочию снаружи: он не совсем ожидал, что существо, которое он по своему собственному мнению подобрал на улице, будет столь хорошо обеспечено. Любое смущение пропадает, когда он оказывается внутри. Дворец Ганнибала настолько повторяет своего владельца, что является зеркалом лучшим, чем глаза постоянно скрытые за вуалью вежливости, манер и притворства. Изысканный дорогой тёмный и всё же совершенно мёртвенно пустой интерьер убеждает Уилла в правоте своего решения, принятого более месяца назад. Он впитывает окружение, бродя из комнаты в комнату под пристальным наблюдением внимательных глаз. Когда их взгляды встречаются, Уилл видит удивление и подобие страха, вызванного внезапной уязвимостью. Ему не планировали показывать столь много, точнее что он сможет увидеть так много. Уилла быстро загоняют в контролируемые условия ограниченного пространства - кухни - и приковывают внимание, устраивая настоящее шоу. Словно распуская павлиний хвост Ганнибал сначала поспешно, потом входя во вкус и вновь обретая уверенность, хвастает навыками кулинарии и высокой кухни, завораживая Уилла ловким движением рук и отточенной плавностью. Потерянный в непроизвольном восхищении, Уилл ещё больше теряется, когда Ганнибал начинает говорить. Вместо того, чтобы комментировать происходящее и рассказывать о еде, ингредиентах, культурных особенностях и тому подобном, Ганнибал впервые затрагивает отвлечённую тему. Он рассказывает о своём прошлом, о Флоренции, восхищается красотой, искусством и Боттичелли, звуча почти мечтательно и даже меланхолично. Впервые в его голосе нет ни вежливой отстраннёности, ни фальши, ни даже хищной агрессивности и тонкой иронии. Уилл настолько поражён внезапной откровенностью, что почти забывает о шоу, устроенном специально для него, внимательно вместо этого слушая и с неожиданной жадностью поглощая крупицы информации об этом человеке. Рассказ прерывается приглашением к столу, и не успевает он восстановить свой контроль хоть немного, как оказывается снесён новой волной божественного вкуса французского блюда, и вино в названии которого слишком много слов, чтобы действительно запоминать, заставляет почти стонать от удовольствия. Искренняя улыбка на чужом лице является финальным выстрелом. Уилл ошеломлён, поражён и совершенно не знает, что делать. Он покидает чужой приют столь растерянным, что забывает о правилах игры и коварности противника, отдавая победу в сухую. Он не забывает пожалеть о своей расторопности, когда на следующий день после позднего пробуждения не может вспомнить ни как ложился спать, ни как добрался до дома, ни даже как садился в свою машину. Быстрый осмотр дома не выявил чужеродного присутствия, машина стояла на месте и ключи от неё лежали там же, где и всегда. Сомнения начали прокрадываться в его голову. С Ганнибалом было сложнее чем с собакой. Если быть до конца честным, с Ганнибалом было сложнее чем со всеми, кого Уилл встречал до этого, будь то животное или человек. Профессионализм чужой игры нельзя было отрицать: каждый раз, когда перед Уиллом вставал выбор, как то место для ужина, меню, даже средство после бритья, ситуация для него оказывалась патовой. Что бы он не выбрал, выгода для Ганнибала всегда была очевидна, в то время как для Уилла крайне сомнительна. И в то же время это было самое лёгкое общение за всю его жизнь. Противоречия наполняли Ганнибала до краёв, и Уилл обычно уверенный в своём диагнозе ещё до того как пациент скажет хоть слово, начинал теряться. Словно ядовитое растение Ганнибал отравлял сознание Уилла одним только своим запахом и прекрасным же видом и словами пленял его. Разговоры на всевозможные темы заполнили пространство между ними. Было удивительно не просто слышать, но с интересом слушать собеседника, ещё удивительнее говорить самому и просто поразительно слышать вразумительный ответ на свои мысли. Вскоре Уилл с сожалением обнаружил, что игра не имела ни временны’х, ни этических границ, жутко выматывала и требовала постоянного внимания. Более это не было развлечением порождённым скукой и состраданием вызванным одиночеством, но выживанием, дикой охотой; и трепет предвкушения сотрясал тело Уилла почти болезненной дрожью.