Возложи в мои руки своё сердце

— Интересно, это меня к тебе в наказание приставили или тебя — ко мне? — мужчина со скучающим видом рассматривал голосящий комочек человеческой жизни, пытаясь понять, какой именно провинностью заслужил такого рода проклятие. — Поверь, я тоже не в восторге здесь находиться, но против воли божественного мужика не попрёшь, — неслышно для приземлённого слуха шурша угольно-чёрными крыльями, он обошёл больничную койку, на которой лежала женщина, держащая на руках своё новорождённое дитя, чтобы заглянуть в глаза того, кого ему предстоит оберегать на протяжении всех тех скоротечных лет, какие даны людям. — Поэтому давай постараемся не надоесть друг другу хотя бы в ближайшие десять минут, договорились? Мальчик, словно услышав к себе обращение, стал постепенно успокаиваться, а его взгляд — неожиданно внимательный и проницательный для ребёнка — остановился на лице с дымчатого цвета узорами. Мужчина усмехнулся. — Нас с тобой ждёт удивительная история, Леви. Чертовски удивительная. Для того чтобы прийти к мысли, что дети — это далеко не весело, а наоборот крайне заунывно, Эрвину много времени не потребовалось: первые месяцы за сгустком нескончаемой для плача и капризов энергии практически не требовалось наблюдение, максимум, что демон делал для сохранности крохотного тельца — следил за тем, чтобы оно не свалилось с кровати при попытках перевернуться раньше положенного срока. Но со временем всё поменялось, и вот этот несносный мальчишка снова и снова полз навстречу приключениям, желая подружиться со всеми розетками в доме и побиться головой о каждую стену. — Знаешь, не шевелящимся ты мне больше нравился, — причитал мужчина, в очередной раз ненавязчиво уводя ребёнка от потенциальной опасности в виде торчащего из пола гвоздя. Сейчас управлять им было проще, ведь дети более восприимчивы к влиянию находящегося за гранью, нежели взрослые, но мужчина и не думал расслабляться. Для него годы пролетят за считанные минуты, не успеешь оглянуться, как перед тобой окажется уже полностью сформированная, но всё такая же бестолковая личность, умеющая за мгновение собирать девять хвостов трагичных неприятностей. И основной причиной этих самых неприятностей выступал, непосредственно, социум. — Просто вдарь ей куклой, мне что, всё за тебя делать? — он стоял поодаль и на протяжении, казалось, целой вечности наблюдал за конфликтом двух детсадовцев, не сумевших честно поделить игрушки. — Это закон выживания: либо ты, либо тебя. В имитации удивления Эрвин выгнул бровь, когда Леви, в самом деле, размахнулся и в сердцах со всей силы влепил маленькой нахалке по лбу плюшевой принцессой. Девочка зашлась в безвыходном плаче и, неуклюже перебирая ножками, побежала навстречу воспитателю, которая, заслышав визги, уже спешила к не поладившим детям. Демон закатил глаза на театральность ситуации и взглянул на своего подопечного. Мальчик возился с отвоёванной куклой и, судя по безразличному по отношению к произошедшей драме личику, вообще не сожалел о содеянном. Леви поднял на него глаза и улыбнулся так, будто сегодня лучший день в его однообразном существовании. — Надеюсь, за такие шалости тебя не выпрут отсюда, как меня с Небес когда-то. Потому что в таком случае матери объясняться будешь сам. Так изо дня в день ему приходилось присматривать за маленьким бедствием, изредка переключаясь на мысли о сильной провинности одного из них. Что такого сделала душа этого мальчишки, чтобы, материализовавшись в физическую оболочку, в качестве хранителя получить не ангела, как было заложено с начала времён, а демона? Или наоборот: в чём оплошал Эрвин, чтобы на его плечи свалили тягомотину в виде присмотра за хрупкой жизнью и всяческих гонений от неё прославленной среди людей «старухи с косой»? Быть может, это «путь к искуплению», которого мужчина не то что бы хотел? Превосходно, Всевышний совершенно не думал о судьбе пацана, когда доверял его тому, в чьи обязанности отродясь не входила возня со смертными букашками. Но даже если Эрвин прав, и Создатель тот ещё чёрствый старик, пускать всё на самотёк он не намеривался. Гордость и желание доказать, что демоны ничуть не хуже пернатых святош способны справляться с ответственными задачками, не позволяли. Время обращалось водой, летели годы, сыпались песком сквозь пальцы. Менялись лица, коих было слишком много для запоминания; менялись ситуации, в которые попадал мальчишка, находящийся под самой что ни на есть дьявольской охраной; менялось отношение к миру в целом и методы его анализа. Преобразованию подвергалось вся выстроенная за семь лет система, но непреклонным оставался факт того, что Леви продолжал видеть своего спутника также чётко, как на первых минутах после рождения. — Мама, а кто этот дядя? — прошептал ребёнок, показывая пальцев в пустое — для своей матери — пространство. — Он всегда рядом, но ты совсем с ним не разговариваешь. А мне нельзя говорить с незнакомцами. Тишина сопровождалась давно забытым для демона звуком — ударом собственного застывшего во льдах сердца. От неожиданности Эрвин ударил ладонью в грудь настолько резким движением, словно собирался раздробить кости и вытащить из рёберной клетки животрепещущий источник жизни. Бренной жизни, не его. Густые брови сошлись на переносице, разразив на лице грозовые раскаты, зубы стиснулись сильнее. Если в Цитадели прознают об этих чёртовых странностях, учитывая, сколько шуму было из-за привлечения демона в «не его статуса дела», то проблем не оберёшься. Пристально взглянув в глаза, смотрящие на него с неким любопытством и растерянностью, мужчина приложил палец к губам в знак молчания. Уж что-что, а упоминания «чрезвычайно ангельских» крыльев и, тем более, рогов им точно было не нужно. — Это твой ангел-хранитель, милый. Он будет защищать тебя и никому не даст в обиду, — женщина обняла сына, крепко прижав к себе, а Эрвина ослепила невыносимая тяга выдать нечто саркастичное и нецензурное, потому что та даже не догадывалась в чьи на самом деле руки возложено благополучие её ребёнка. С тех самых пор сосуществовать им друг с другом стало в разы тяжелее. Леви в любой удобный и неудобный момент норовил заговорить с демоном и спросить какую-нибудь глупую детскую ересь про то, откуда берутся носители нимбов, как устроен их родной дом, чувствуют ли они усталость или, например, грусть… Чем дальше заходило их «интервью», тем надрывнее ностальгировалось о временах бесконечного младенческого плача. Мужчина шёл на контакт через силу и нехотя, на любой вопрос отвечал неоднозначно и кратко, потому что ангелологию ему изучать не приходилось, стоять к божественным просветителям ближе, чем пятнадцать метров — тоже, а вот так выпаливать о непринадлежности к святым, как минимум, неразумно. И если у мальчишки возникали непонимания касаемо нетипичного внешнего вида, Эрвин всегда отвечал: — Я особенный. Но об этом никому ни слова. С горем пополам пережив начальную школу, наступил период средней, который отличался разве что тем, что страсти к физическому самоповреждению по дурости улеглись, а за место них пришли страсти к моральному самоповреждению. Гонение за отличными оценками, участие в олимпиадах и бессмысленных проектах, какие сразу после выступления забудутся и больше не будут открыты, желание быть всегда и во всём первым. Скука и однообразие убивают не хуже ружья. — Ты сидишь за домашкой уже второй час, — а Эрвин в свою очередь уже второй час сидел напротив, не меняя своего положения ни на миллиметр, и наблюдал за вырисовывающимися в тетради цифрами так отрешённо, словно мысленно вёл отсчёт потраченного зря времени. — Потому что это моя работа. Так мама говорит. — Без зарплаты это лишь пустая трата времени. — Тебе тоже не платят, но ты же здесь. Для контрнаступления обезоруживающей фразы не нашлось, пускай демон мог выдать целую тираду о том, что как такового выбора у него не было. Спорить с этим мальчишкой — всё равно что пытаться доказать безумцу, что он безумец. Эрвин беззлобно выдал: — Один–один. С переходом в старшие классы уже привычная обоим жизнерадостность постепенно сменялась замогильной мрачностью и угрюмостью, а последний год экзаменов так вообще дополнился тем, что тихо ненавидела матерь Леви и не без саркастичных замечаний переносил Эрвин — пылающий бунтарский дух вкупе с раздражительностью на любое неосторожное слово. — Давай ещё выложим пост с хэштегом «предки отстой» и понавешаем на дверь комнаты много угрожающих табличек. Уверен, твоя мама оценит, — мужчина с шорохом перевернул страницу чайной энциклопедии, которую нашёл на полках, и удобнее устроился на кровати. Торчащие рога выглядели крайне комично. — Замолкни, — юноша аккуратно вставил серьгу в ухо, ещё раз провёл рукой по волосам, стараясь придать укладке более естественный вид, и лишь затем обернулся к спутнику. — Ты самый занудный демон из всех. Разве ты не должен поддерживать такое, а? Да, к дьявольскому сожалению, Аккерман разгадал загадку об истинном происхождении не у самых золотых ворот. Мальчишка дураком не был, чтобы не заподозрить неладное ещё на том моменте, когда друзья и одноклассники начали рассказывать совершенно иные вещи о своих хранителях. Кто-то чувствовал присутствие ангела и его защитную энергию постоянно; кто-то клялся, что находил белые перья в тех местах дома, где никаких птиц и быть не могло; кто-то хвастался, что видел своего стража во сне, но не помнил ничего, кроме ощущений. Парень в таких разговорах никогда не участвовал, откупаясь фразами вроде «ничерта я не чувствую, не вижу и не слышу» и ловя взгляды сожаления. Никто не допускал мысли, что самое настоящее черта следовало за ним попятам. — Было бы так, если бы мне не поручили следить за тем, чтобы твоя пятая точка не отправилась на тот свет раньше срока. — Да брось, я же не собираюсь там убиваться. Эрвин выглянул из-за книги и скептически выгнул бровь. Леви повторил за ним и скрестил руки на груди. Оба вели себя так, будто Аккерман был обязан спрашивать разрешения, а не брать и делать, как все смертные, но это стало настолько привычно, настолько обыденно и настолько нормально, что никто из них за последние два года ни разу не возникал. Свыклись. — Зачем же ты тогда туда идёшь? Фотографировать девичьи сиськи на моторолу? — он возвратился к чтению, вновь прячась за текстом. — Слишком скучно для вечеринок, где одни сосунки в пубертате. И я, и твоя мать это понимаем. — Я не собираюсь напиваться, накидываться и, тем более, брюхатить кого-то. Просто немного… — юноша подошёл ближе, положил ладонь на верхний обрез книжного блока, вынуждая опустить книгу, — отдохну, табель мне это не испортит. Так ты со мной? Эрвин смерил его долгим пристальным взглядом в надежде, что Аккерман тут же передумает и решит не искать приключений на ночь глядя, потому что вечеринки малолетних — десятый круг Ада, но упёртости мальчишке не занимать. Демон вздохнул и ожидаемо согласился. Если бы мужчине сказали, что его решение будет иметь серьёзные последствия в будущем, он бы подумал дважды или сразу трижды и обязательно нашёл бы способ уговорить Леви остаться дома. Даже если бы он был верхушкой небоскрёба аморальности или пиком горы тупости. Но теперь, изо дня в день наблюдая за этой смазливой парочкой, демон только и мог, что недовольно цокать языком на неумелый флирт и, моля Создателя о прекращении мучений, закатывать глаза каждый раз, когда его мальчишка неловко отвечал на объятия своего парня, светясь при этом ёлочной гирляндой. Мог неприязненно зыркать на по-собственнически касающиеся руки и тихо скрипеть зубами на попытки выклянчить ещё один поцелуй. Мог бороться с потребностью влепить оплеуху наглецу, который посмел зайти слишком далеко ещё на той самой треклятой вечеринке, и жалеть, что не прикончил его прямо там. Прямо в тот момент, когда пальцы коснулись щеки, якобы стирая крошки. Тогда он этого не сделал, но сейчас подворачивалась идеальная возможность исправиться. — Обещаю, я буду осторожен. Леви многозначительно глянул на сидящего в углу комнаты демона, который прекрасно понял намёк, но прикидывался идиотом, потому что внутри от произнесённого внутри полыхнуло огнём. А разум парня полыхнул то ли злостью, то ли её отголосками. Одно дело заниматься подобным и просто ощущать присутствие постороннего, другое — наблюдать постороннего в паре шагов от себя и терпеть стеклянные глаза на нахальной роже! Аккерману хотелось вслух послать мужчину на три буквы и выгнать за дверь, но нельзя, они не одни, а сумасшедшим показаться — безрадостная перспектива. Спровадить хранителя отсюда было правильным решением, он должен поступить так. Но желал ли Леви его ухода на самом деле?.. Парень набрал в грудь побольше воздуха и отключился. От мира, от шуршания крыльев, от мыслей о том, что за его действиями следят. Уйти в забытьё, миражом исчезнуть и сосредоточиться на главном. Выкинуть из головы, будто в последнем танце. Раствориться. Спустя неопределённое время и принятый душ, он лежал на постели и притворялся мёртвым. Смешанное чувство лёгкого разочарования с облегчением никуда не делось, и он никак не приходил к выводу, правильно ли это. Не так, конечно, представлялось послевкусие первого раза… — Увидь Асмодей то, что вы тут вытворяли, он бы пожалел о бессмертии, — о грудную клетку скреблись голодные кошки, но Эрвин шикал на них, понимая, что одно лишь их наличие было неприемлемым. Он не имел права на эмоции, не имел права вообще связываться с тем, что присуще людям, это не его программа. Но жадно вглядываясь в красивое неприступное лицо, искажённое гримасой непокорности; видя, как его тела касались чужие ладони, в голове крутилось только одно ненормальное: «я бы смог доставить тебе удовольствие». Это вводило в ступор. — Ответь, на кой чёрт ты здесь остался?! — «остался и ничего не сделал», шептал внутренний голос, словно сам Бог перегнулся через его плечо и зашептал на ухо. Леви от него отмахнулся и подскочил с кровати. — Вот если бы тебя здесь не было, рогатый гадёныш, я бы… — поддавшись льющемуся через край негативу, он замахнулся, но демон перехватил его запястье раньше, чем в доме раздался звук пощёчины. Больно сжал. Аккерман поморщился. — Тебе не понравилось не из-за меня, — спокойным голосом произнёс мужчина, а глаза его пронизывали насквозь. — Тебе не понравилось, потому что ты его не любишь. Я прав? — Отпусти. — Я прав? — медленно произнёс демон, выделяя каждое слово. — Тебе-то какая разница? — тяжёлый взгляд исподлобья и бешеная пульсация в выступивших на висках венах. Больше всего Леви хотелось махнуть на всё рукой и завалиться спать, а не участвовать в театральной постановке, но интуиция подсказывала, что если он сейчас оборвёт то, что происходило между ними, то последствия будут неотвратимыми. Уйти нельзя, а остаться страшно. Не сдвинуться ни туда, ни сюда. Когда он был ребёнком, никто не говорил, что взрослая жизнь это череда тупиковых ситуаций, из которых ты обязан найти выход. Обязан сделать выбор там, где его по сути-то нет. Единственное, что он мог попытаться сделать в нынешнем положении — отвадить от себя, крикнуть «убирайся прочь» и услышать тихий хлопок двери. Такое уже случалось. Было бы странно, если бы, столько лет живя бок о бок, они ни разу не ругались, верно? Ругались ещё как, порой несколько раз на неделе, и в основном по той простой причине, что Аккерману не хватало личного пространства. Демон ко всем его психам и раздражённым рычаниям относился с насмешкой и долей иронии, но стоило отдать должное — в ответ никогда не бросался, с безграничным терпением перенося разбушевавшуюся непогоду. После ссоры они всегда расходились по разным углам дома: парень приводил нервы в порядок, Эрвин — давал ему время и желанное одиночество, поражаясь эмоциональности человеческой природы. Они всегда действовали слаженным механизмом, сегодня ничем от прочих дней не отличалось. — Не лезь, куда не просят, и проваливай. Но мужчина сделал шаг вперёд, затем ещё один и ещё… До тех пор пока юноша не стал дышать тяжелее и реже, а его спина не коснулась стены. Ужасное ощущение загнанного в ловушку зверя охватило сознание, погружая его в пелену тумана. Все путные мысли испарились. — Я слышу, как бьётся твоё сердце, — голос Эрвина был серьёзен, он не издевался и не играл в только ему известные игры, пускай, наверное, и стоило бы. Они уже зашли слишком далеко для отношений «хранитель–смертный», но оба продолжали по-новой пересекать черту дозволенного, словно имели право идти против установок системы, зародившейся с начала времён. — Мы можем разбежаться и сделать вид, что ничего не было, но чего ты хочешь на самом деле? Думали об одном и том же. Жаждали одного и того же. Испытывали одно и то же. И если для Леви подобное считалось относительно нормальным, то для Эрвина всё в сущности наоборот. Его послали в людской мир не за развращением мальчишки, а для его защиты от несчастных случаев и всего того, что способно убить. А теперь он здесь, смотрел в глаза, в необычайно выразительные глаза цвета дождливого неба и надеялся услышать сумасшедший, но невероятно сладостный ответ. Аккерман, будто прочитав его мысли, медленно, точно в замедленной съёмке, перевёл взгляд на губы. Шумно выдохнул и снова посмотрел на мужчину. Нагло бросил: — Медленно соображаешь. И дёрнул демона на себя. Их уста слились в страстном, но неумелом и далёком от постижения существа любви поцелуе и разъединились лишь под утро. Когда рассветная прохлада и частота взмахов крыльев стали действовать куда более отрезвляюще, чем невнятные обрывки фраз, говорящие остановиться и умоляющие продолжать. После они старались держаться друг от друга, но попытки оказывались тщетными. Настолько, что уже спустя неделю Леви официально расстался с тем ненавистным Эрвину парнем. В подвешенном состоянии они убили безумное количество времени. Безумное количество вечеров они провели в спокойной домашней обстановке, не ложась спать вплоть до полуночи. Следовало разобраться с тем, что происходило между ними, однако никто не горел желанием забивать этим голову: для трёпки нервов Леви хватало и колледжа, а Эрвин попросту плыл по течению в надежде, что по стенам Цитадели не поползли нежелательные слухи. Уж лучше об «инциденте» будет знать одна верхушка, чем каждый второй. Но молчание со стороны управления больно сильно затягивалось, отчего резало не хуже ножа и вдобавок подогревало интерес. Каких размеров скандал поднимется, — если ещё не поднялся, — когда выяснится, что хранитель с рогами во лбу привязался к человеку и испытывает к нему… чувства? Что с ним сделают за прямое нарушение кодекса? Дважды с Небес сбросят или решат не мелочиться и опустят на несколько уровней ниже Ада? Любопытно, должно быть, зрелище получится. У Аккермана забот на фоне их необычной связи вырисовывалось не так много и не таких масштабов, однако иногда скрывать диалог с демоном за разговорами с самим собой было проблематично. Он никому, даже друзьям, не рассказывал, что с самого начала своего существования видел того, кого не следовало, а уж про то, что ввязался с этим самым «запретным» в нелепую историю — и подавно. Какой смысл? Ничего не поделаешь, а Леви, пускай и не гений, но умом обделён точно не был, чтобы на пустом месте устраивать балаган. Поэтому оставалось держать секрет в себе и придумывать глупые отмазки: «у меня здесь разговор с единственным умным человеком в помещении — с собой», «уж лучше быть поехавшим, чем ежедневно наблюдать ваши идиотские рожи», «репетирую речь на чьи-нибудь похороны, а что?». И всё было бы куда проще, если бы Эрвин не был занозой в одном месте. То прикоснуться ему потребуется именно в тот момент, когда Леви сосредоточен на решении теста, то высказать какую-нибудь ересь, после которой Аккерман не мог думать ни о чём, кроме как о губах на своей шее. Горячих, требовательных, нежных. Мужчина не мог устоять перед соблазном, а парень всегда ступал за ним следом. От того и у демона, и у смертного возникало чёткое ощущение неправильности происходящего. Дикости и необузданности. Но вырваться из ловушки искушений не хватало сил. — Будешь на меня так пялиться и дальше — книгой в лоб прилетит. Что не так, рогатый? — он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, слегка расслабил галстук. Движения плавные и изящные, больше нет той резкости и неловкости, которые были неотъемлемой частью Леви в подростковом возрасте, потому Эрвин в каждом жесте, слове, взгляде чувствовал обманчивые мягкость и податливость. Всё равно, что смотреть на дикую кошку: с виду ласковая и любвеобильная, а подойдёшь чуть ближе без разрешения, так столкнёшься с независимым характером и острыми клыками. Не дождавшись ответа, парень вопросительно поднял бровь, и мужчина тут же взглянул на него осмысленнее. — От тебя вкусно пахнет, — выражение лица демона не изменилось, оставалось всё таким же серьёзным и вдумчивым, а вот с Аккермана хоть картину под названием «полное недоумение» пиши. Церемония вручения дипломов закончилась около трёх часов назад, два из которых новоиспечённый выпускник вынужденно провёл с компанией уже бывших одногруппников, естественно, он старался выглядеть с иголочки от и до, однако… — Даже несмотря на то, что спиртом несёт знатно, — мужчина подошёл ближе и остановился, наклонив голову, словно желая в чём-то удостовериться. Леви театрально закатил глаза прежде, чем воздух застрял в горле удушливым комом. Длинные сильные пальцы замерли на изгибе галстука, потом огладили шею, следом ключицы, обжигая нежную кожу прикосновениями. Голубые глаза снова смотрели прямо на него. Происходящее настолько захватило, что даже мысли не приходило сделать вздох и прервать столь волнующий момент. Аккерман замер, получая удовольствие от непривычной ласки. Они часто нарушали личное пространство друг друга, но так нежно, легко и чувственно это было впервые. Он почти растерялся, но удержал разбушевавшиеся эмоции под контролем, хотя румянец всё же бесстыдно играл на щеках. Действуя исключительно так, как подсказывали здравый рассудок и холодный анализ, парень скользнул ладонью выше и погладил запястье руки, что вызывала трепет по телу. Он не чувствовал пульса, но чувствовал жар, заполняющий комнату. Ещё одно касание, взгляд глаза в глаза, губы, изогнувшиеся в дразнящей усмешке. Последняя капля. Та самая точка невозврата для них обоих. Эрвин дёрнул за галстук и рывком притянул Леви к себе. Они исступлённо целовали друг друга. За мгновение похоть затуманила рассудок, заставляла неосознанно подставляться под горячие руки, забирающиеся под одежду, и без конца трогать. Трогать там, где никто раньше не касался, там, где приятнее всего. Начать сверху, забраться под кожу, пробудить душу, которой демон был лишён, и добраться до неё. Мир перевернулся и исчез, оставляя сладкую истому предвкушения и сбившиеся дыхание одно на двоих. Холодная постель, скрипнувший матрас, равнодушное тиканье часов, кожа о кожу. Эрвин пришёл в себя первым, и картина, представшая перед его взором, взбудоражила до дрожи костей: Леви верхом на нём, тяжело дышащий и раскрасневшийся, его мутный, но тяжёлый взгляд словно говорил о позволении подчинить себя, о позволении обозначить себя принадлежащим. Так неправильно, так пошло и в то же время так заманчиво. — Ты пьян, — руки спустились по спине, сжались на талии. Эрвин чувствовал, как хрупкое, человеческое тело потряхивало от сдерживаемого желания; как Леви хотел поддаться соблазну и, подобно животному, потереться о него, умоляя о распирающем изнутри чувстве, но сдерживал свои искренние порывы. — Это плохо? Мужчина медленно покачал головой и через секунду понял, что ответил быстрее, чем успел тщательно обдумать положение, в какое они попали. Всё оборачивалось чертовски плохо, и лишь одно было ясно наверняка: если не остановиться прямо сейчас, если прямо сейчас не загнать первобытное обратно в клетку, то они оба пойдут ко дну, ведь больше моментов на передышку не подвернётся. Они больше не получат шанса исправить ошибки. Горящие губы прислонились к лицу. — Ты снова думаешь не о том. Прекрати. Тихо в заледеневшем сердце забилось «никуда не уйду». Потому что сворачивать поздно. Потому что прекращать, когда обычно холодные серые глаза смотрели так откровенно и вызывающе — недопустимо. Потому что он никогда по-настоящему не хотел, чтобы непозволительное нечто между ними заканчивалось, наоборот — ему была нужна пылающая страсть, ему было необходимо поддаться соблазнам порока, всё его существо требовало падения в омут грехов. Эрвин никогда не был хранителем, его первостепенной задачей никогда не выступало сохранение чьей-то жизни. Он от начала и до конца являлся демоном. Тем, кто обязан уводить людей с путей Господня на кривые дорожки; совращать неокрепшие умы, вылепливая из них рабов плоти; быть прямым синонимом слова «скверна». И теперь, глядя на лицо, покрытое дымкой вожделения, его истинная сущность брала вверх. Один — пальцы расстёгивали пуговицы одну за другой, поцелуи осыпались на тело лепестками, руки стягивали брюки и нижнее бельё. Маленькая ладонь зарылась в светлые волосы, оттягивая их в сторону. Леви хотелось дотронуться до щеки своего стража и погладить, но кончики пальцев прикоснулись к губам. Каждый нерв трясся в приятном ознобе, которого он ни с кем иным прежде не испытывал, сердце стучало оглушительно и неумолчно, каждая клеточка кожи горела, заставляя постанывать и, шепча нескромные речи, прижиматься сильнее. То, что они делали — безумие. Два — зубы сомкнулись на шее, вызвав нетерпеливый вздох. Короткие ногти в отместку за промедление оставляли длинные царапины вдоль спины; ноги требовательно обвили бёдра, притягивая к жаждущему телу до предела. Почувствовать по-настоящему, насладиться бесстыдными ласками, вместе сойти с ума, раствориться друг в друге без остатка. Сентиментально и наивно, глупо и безосновательно, но ничего другого в голову не приходило. Его голос рядом с ухом, его запах, пробравшийся в лёгкие, делали остальные вещи менее значимыми для Аккермана. Три — окружение казалось таким лёгким, дразнящим и таким упоительно пряный, точно весь мир исчез, растворился в блаженной неге, и остались только двое. Двое и выветрившийся запах алкоголя. «Буду с тобой всегда. От заката и до рассвета» «И я не отпущу тебя» Но спустя время отпустить пришлось, так было предначертано изначально. Они оба знали, на что шли, и что ничто хорошее не способно длится вечно. Истории кончаются и, к сожалению, не на каждую выделен счастливый финал. Их связь была особенной. Она представляла нечто, которое нельзя описать приземлёнными словами. По крайней мере, у Леви этого никогда не получалась: веретеном на языке вертелась уйма прилагательных и эпитетов, но они будто были недостаточно красочными, чтобы описать весь спектр чувств, испытываемых, например, при случайно пойманном взгляде или услышанном аромате тёплых перьев. Это не любовь, это что-то сильнее и находящееся за пределами человеческого понимания. Потому что Эрвин, отвечая на интересующие Аккермана вопросы, выглядел так, словно был осведомлён о куда большем, чем говорил, но по неизвестной причине умалчивал. Доказательств тому не нашлось, поэтому парню пришлось смириться и недовольно хмуриться. Его раздражало незнание чего-то определённо важного. А вскоре всё это вовсе стало бессмысленным. Рассудок победил, и они выбрали разрушить те тысячи вселенных, где были когда-то в раю. Смертный понимал, что их отношения обречены на провал, потому что они буквально из разных миров и для настоящего счастья здесь не найдётся места. Спустя годы Леви захотел завести семью, детей, белого лабрадора, купить маленький домик с уютным тихим двором, и было кристально ясно, что в отношениях с хранителем такого никогда не будет. Демон понимал, что ему так или иначе суждено пережить человека, за чьей жизнью он наблюдал с самого рождения того, потому беспрекословно принял решение уже взрослого мужчины. Лучше пережить порцию боли сейчас, чем задыхаться в ней позже. Так он полагал. Но десятки лет спустя пришёл к мысли, что где-то просчитался. Вместо боли душило опустошение. Точно Эрвин был выпитым бокалом, из какого медленно испаряется ещё оставшаяся в стенках влага. Зима. Кладбище. Тяжёлая надгробная плита, под которой погребено его тёмное, но блаженное прошлое. Выгравированные буквы до скрежета в рёбрах знакомого имени. Стояла такая тишина, что, казалось, можно услышать, как снег падал на землю крупными хлопьями и превращался в сугробы. Меркло солнце, заслонённое вороньим крылом. Тугая, тесная тьма. — Через тысячу лет я встречу твой след, — он ни капли не изменился — всё те же светлые волосы, глубокие голубые глаза, что лишены каких бы то ни было неподдельных эмоций, и интеллигентные точёные черты лица, хранящие каждое даже самое мимолётное касание холодных пальцев. — Узнаю в толпе твой запах и свет. Может быть, они сглупили. Может быть, следовало тщательнее обдумать и обговорить всё до незначительных мелочей. Может быть, им было нужно наплевать на правила и обязательства окончательно, чтобы прожить так, как мечталось в смелейших фантазиях. Может быть, может быть, может быть… Пустые мысли путались в ветках елей, цеплялись за иголки, но их направление оставалось неизменным, пускай более им ничего не решить. Туманный образ кружился в голове, так и не приняв чётких очертаний. Но его голос Эрвин слышал отчётливее некуда. Совсем скоро демону вручат новую невинную душу, а он до сих пор не мог просто всё забыть. Мужчина грустно улыбнулся. — Я ведь знаю ответ твоих губ через тысячу лет. Последующие годы, целые десятилетия проходили обыденно, новое порученное ему несовершенное существо ничем не отличалось от серой массы. Чёртовы семьдесят лет ничего интересного. И вот теперь, стоя в вагоне метро, ему ничего не оставалось, кроме как скучающе рассматривать лица случайных встречных: пожилая дама, читающая свежий выпуск газеты о готовке; маленький мальчик, играющий с золотыми часами отца, то открывая, то закрывая крышку и что-то тихо лепечущий; парень в наушниках, пьющий что-то из бумажного стаканчика… Словно почувствовав чужой интерес, молодой человек посмотрел на него. Их взгляды встретились буквально на секунду, прежде чем незнакомец вышел на станции вслед за остальными «муравьями». Эрвин нахмурился. Эти глаза показались ему до боли знакомыми.