Орисс Майерс. Тени прошлого

      Промозглый осенний дождь зарядил по мостовой, барабаня по крышам домов и выстукивая свою монотонную песенку по лужам. Порывистый ветер играл с разноцветной листвой, вздымая яркое красно-желто-оранжевое марево с тротуара и унося его ввысь, в небеса; в лужах задорно булькали пузырьки, как из лимонада, а по дорогам текли ручьи, превращая улицы города в самые настоящие реки.       Девушка-подросток с короткими, доходящими до середины шеи темными волосами, в белом, надетом явно не по погоде пальто, стояла на автобусной остановке и крепко сжимала в руках фиолетовый зонтик. На вид ей было не больше шестнадцати. На голове школьницы была бежевая шапочка, похожая на те, что обычно носят художники; белые полусапожки и капроновые колготки телесного цвета довершали образ. Девушка беспокойно переминалась с ноги на ногу и поминутно поглядывала в экран телефона, на горящие ярко-голубой подсветкой часы. Очевидно, она кого-то ждала.       Автобус подъехал к остановке и распахнул свои двери; толпа теснившихся под козырьком крыши школьников тут же ринулась к нему. Все, кроме девушки в белом пальто.       — Орисс! — торопливо подбежавшая со стороны школы девчонка с тонкими русыми косичками, запыхавшись, махнула рукой. — Поехали с нами!       — Не могу, я жду дедушку, — проговорила Орисс. Она и рада была бы поехать вместе с Леруа, но родительские указания были важнее и являлись неоспоримой вещью, которую девушка и рада была бы нарушить, но...       В конце концов, ее подругу дома не ждали бесконечные крики и унижения.       — Ну как хочешь, Майерс, — девчонка заразительно улыбнулась и, снова помахав ей рукой, пулей влетела в автобус с толпой таких же школьников — так, что аж пятки сверкали. — Увидимся завтра.       — Да, конечно, — пробормотала Орисс ей вслед.       Автобус отъехал, и девушка осталась на остановке одна. Промозглый ливень зарядил сильнее, могильным холодом забираясь под пальто, и Майерс плотнее закуталась в одежду. Было чертовски холодно; кто же знал, что всё обернется таким образом!       Автомобиль выскочил из-за угла и, пронесшись мимо, затормозил рядом с девушкой, едва ее не окатив.       — Опять ты тут! — с ходу завелся сидевший за рулем седовласый мужчина лет шестидесяти на вид. — Я же ясно выразился: жди меня возле школы! Тупая, что ли? — Старик ворчал всё больше, распаляясь. — Чего тебя сюда понесло? Ещё и мокрая до нитки! Мать тебя прибьет, и поделом будет! А я добавлю!       — Но мы же договорились... — попыталась робко пискнуть девушка, но водитель не удостоил ее и взглядом.       — Плевать. Садись в машину, дома будешь сама с матерью разговаривать, — жёстко повелел он. — Вот же молодежь, только в телефонах сидеть умеете, больше ни хрена... Вот в наше время...       Орисс молча забралась на заднее сиденье и поставила туда промокшую сумку. Злость пылала внутри девушки, но крыть было нечем — ругаться она могла, но сейчас не хотелось. С одной стороны, ей не хотелось ещё больше огрести от разъяренного деда, а с другой...       День выдался странным. Очень странным.       — Орисс Майерс, к доске! — Любимая учительница биологии, фрау Эверсон, оторвала голову от журнала и выразительно посмотрела поверх толстых очков на первую парту второго ряда, где обычно сидели Орисс и ее подруга Марлен Леруа. — Посмотрим, что вы расскажете нам о папоротниках... Развитие, размножение — всё, что знаете.       — Давай, ботанша! — выкрикнул с задней парты двоечник и хулиган Крис Хайзенберг. В волосы девушки что-то прилетело — Орисс готова была поклясться, что это комок бумажки, если не что похуже. По классу пробежал смешок.       — Давай! — Леруа несильно подтолкнула подругу в бок и ободряюще улыбнулась ей, после чего обернулась и показала парню кулак; тот лишь самодовольно усмехнулся, пережевывая жвачку и выдувая из нее огромный пузырь.       — Тишина! — Фрау Эверсон пристально взглянула на парня, и смех в классе стих. Все студенты знали о суровом нраве учительницы, и никто не хотел злить ее больше дозволенного. — Марлен, не вертись. Хайзенберг, останешься сегодня после уроков и будешь отдирать жвачки из-под парт. Орисс, милая, прошу к доске.       Парень шумно застонал, а девушка, густо покраснев, встала из-за парты и вышла вперед. Хоть Майерс и слыла заучкой, но это не значило, что все предметы давались ей хорошо. Орисс не была отличницей, хоть и стремилась к этому — амбиций у юной мисс Майерс было выше крыши, но к своему стыду, домашнее задание на сегодня она подготовить забыла. Вернее, попросту не успела, так как была занята решением задач по математике и отрубилась в самый ответственный момент, заснув за столом, пока в такой позе, за тетрадками, ее и не обнаружила мама. А дальше времени на подготовку материала уже не было; Орисс успела лишь слегка пробежать параграф глазами перед уроком, да и только. Оставалось надеяться на удачу, но капризная леди Фортуна, судя по всему, решила покинуть школьницу в самый ответственный момент, тихонько прошептав ей на ушко: «Выкручивайся сама!»       Орисс бегло окинула глазами класс. Одноклассники таращились на нее: кто-то — с интересом и презрением, как отличница Инга Швонн, кто-то — нахально и с вызовом, как Крис Хайзенберг. А кто-то, как Мицури Хаяко, вообще сидел, рисовал в тетрадке бабочек и не думал ни о чем. Леруа же пыталась сделать страшные глаза и знаками подсказать что-то, но Орисс решительно не понимала подругу.       — Марлен, не вертись! — зычно приказала учительница, и девушка стыдливо поникла, сложив руки на парте — к сожалению, для помощи подруге она больше ничего сделать не могла. — Орисс, вы можете начинать. Весь класс ждёт, не стесняйтесь.       И тогда произошла такая странная вещь, что девушке поневоле захотелось себя ущипнуть и проверить, не спит ли она. Но нет, всё это оказалось не сном, а самой что ни на есть явью.       За учительским столом, напротив доски, стояла стойка с растениями, и Орисс поневоле задержала на них взгляд. Как будто надеялась, что те сами возьмут и выдадут ей свои тайны... О чем она только думает? Девушке захотелось рассмеяться. Глупости какие!       Но чем дольше она смотрела на растения, тем больше ей казалось, что они что-то... шепчут? Как будто пытаясь заговорить с ней...       Орисс мучительно потрясла головой, сгоняя наваждение. Да нет же, бред собачий... И всё же...       Показалось ей, или папоротник — папоротник, о чьих сородичах девушке сейчас предстояло рассказать — только что ей подмигнул?       Орисс оторопела на месте. Зеленые листья мягко и успокаивающе колыхнулись.       — Папоротниковидные, или папоротники — отдел сосудистых растений, в который входят как современные папоротники, так и одни из древнейших высших растений, появившихся около 405 миллионов лет назад в девонском периоде палеозойской эры... — зашелестело растение.       Позже. Она подумает об этом позже.       Орисс сама не знала, почему, но ее потянуло к растению, будто магнитом. Медленно, словно в забытьи, Майерс подошла к горшку и погладила папоротник по раскидистому листу, касаясь его гладкой поверхности.       — ...Одни из древнейших высших растений... — произносила школьница в странном полузабытьи, и знания сами всплывали в ее голове. Девушка даже не повторяла за цветком — она как будто сама была цветком, пребывала в состоянии цветка, на какое-то мгновение слившись с его душой. — Среди папоротников встречаются как травянистые, так и древесные формы жизни...       Орисс вдохновенно вещала минут двадцать, активно жестикулируя и неосознанно продолжая касаться рукой широкого листа; темно-карие глаза возбужденно горели — с таким энтузиазмом рассказывала юная мисс Майерс.       Когда она закончила и обернулась к классу, то обнаружила, что все притихли и, судя по всему, ловили каждое ее слово с открытым ртом. Не смеялся даже надоедливый Хайзенберг, который, казалось, проглотил свою извечную жвачку. Похоже, что вместе с языком. Одноклассники изумлённо таращились на Орисс; да, она хорошо училась, но, судя по всему, произошло что-то ненормальное, раз все пребывали в таком трансе. Даже фрау Эверсон смотрела как будто на нее — и сквозь нее, не видя саму ученицу.       — Э-э-э... что-то не так? — спросила Орисс, отдернув руку от листа и торопливо засовывая ее в карман. Класс загудел, а фрау Эверсон долго смотрела на девушку, протирая круглые очки.       — Поедешь на олимпиаду, — только и произнесла женщина, — такой талант нельзя зарывать в землю. — Класс! Все свободны!       Звонок прозвенел, и ребята шумно повскакивали со своих мест. Следующим уроком была математика, и чтобы дойти до класса, мешкать было нельзя — кабинет располагался в другом корпусе, а математик был злой и за опоздания поголовно лепил всем неуды. Даже отличникам.       У выхода Инга толкнула Орисс плечом и презрительно взглянула ей в глаза.       — Что, самая умная? Даже не надейся стать успешнее меня, шваль, — высокомерно пропела блондинка и, не удостоив девушку взглядом, направилась в соседний корпус в окружении стайки своих подружек-подпевал.       Орисс хмуро взглянула ей вслед.       — Крыса, — выплюнула она и принялась складывать свои вещи в сумку. Швонн уже не слышала ее; блондинка наверняка уже была далеко... а может, даже висла на своем любимом математике. Майерс хихикнула — про отличницу и мистера Хатчерсона среди их класса какие только легенды ни ходили. Впрочем, слухи слухами, а училась Инга прекрасно, что только подливало масла в огонь, ведь списывать наглая и вредная блондинка не давала почти никому.       — С тобой всё хорошо? — Марлен нагнала Орисс, когда та прошла уже полпути в соседний корпус и остановилась в коридоре, дабы передохнуть. — Выглядишь неважно.       — Да вроде бы, — Майерс сделала глубокий вдох и облокотилась рукой о стену, тяжело дыша; сердце девушки часто билось — так, как будто она только что пробежала марафон. Пальцами Орисс сжала запястье левой руки и сдавленно выругалась сквозь зубы — пульс зашкаливал, как у порхающей над цветком колибри.       Цветы, чтоб их...       При мысли о растениях школьницу замутило, и она согнулась. Рвотный позыв был близок; по счастью, девушку не стошнило, но и этого хватило, дабы привести Леруа в ужас.       — Орисс, на тебе лица нет! — Марлен всплеснула руками. — Мы сейчас же идём в медпункт, и только попробуй мне возразить!       — Если сможешь дотащить туда мою большущую и больную тушку, — хихикнула Орисс, расфокусированно взирая на подругу; голова ее дико болела, но даже это не отбило у нее способности саркастично шутить.       — Орисс Майерс! — Француженка повысила голос. — Сколько раз мне тебе ещё нужно повторить, что ты не жирная? И не смей мне тут падать, иначе я поволоку тебя в медпункт по полу!       — А как же математика? — прохрипела Орисс. — Хатчерсон с нас три шкуры спустит, если мы опоздаем!       Вместо ответа Марлен отвесила ей затрещину.       — Дура! — вскрикнула подруга. — Только и думаешь о своей учебе! Мне не нужно, чтобы ты умерла здесь, в коридоре, из-за собственной глупости! Мы. Идем. В медпункт. Сейчас же! — И, невзирая на слабые попытки сопротивления со стороны Орисс, подруга потащила ее к школьной медсестре, где немолодая уже женщина, со скучающим видом залипавшая в телефоне, измерила переволновавшейся девушке давление, после чего, всучив школьнице таблетку и посоветовав немедленно снизить количество стресса в жизни, выставила обеих подружек вон.       Справку о том, что она была в медпункте, а не прогуливала, Орисс, разумеется, тоже получила. И теперь они с Марлен сидели в школьном саду, дожидаясь окончания урока, и разговаривали.       — Тебе уже лучше? — обеспокоенно спросила Леруа, открыв учебник по истории и одним глазом косясь на подругу, а другим — в книгу.       — Да, спасибо, — Орисс с благодарностью взглянула на француженку. — Всё пройдет, я просто немного перенервничала. Ты знаешь, у меня такое бывает.       — Еще бы я не знала, — сердито фыркнула Марлен и перелистнула страницу, на которой красовался портрет чопорного мужчины с подрисованными синей гелевой ручкой усами, очками и рогами. — С твоим-то сердцем...       Орисс вздохнула и поникла — крыть было нечем. Сколько девушка помнила, проблемы с сердцем были у нее всегда, еще с младшей школы; очевидно, сказывались отсутствие нормальной физической подготовки, постоянные стрессы и лишний вес. Не сказать, что Майерс была толстой, как носорог, но и тростинкой ее точно назвать было нельзя... чем с успехом пользовались Крис Хайзенберг, считавший своим долгом поддеть очкастую тихоню при любом удобном случае, и Инга Швонн с подружками, видевшая в Орисс соперницу, которая могла скинуть эту зазвездившуюся королеву с ее законного пьедестала.       Майерс не хотела ни с кем соревноваться; ей всего лишь нравилось учиться и получать знания. Но... Внешность, учеба — за малейший ляп школьницу дразнили. На беду, Орисс и сама была довольно придирчива, слишком критично относясь к себе и мгновенно обесценивая любые свои достижения, так что многие слова задир она считала заслуженными и принимала близко к сердцу. До тех пор, пока подруги не вправляли ей мозги.       — Что произошло там, на уроке? — Марлен с интересом воззрилась на Орисс, чье лицо уже гораздо меньше походило на труп и постепенно приобретало здоровые розоватые краски. — Ты была в ударе... ты что, съела страницу из книги перед тем, как зайти в класс? — хихикнула девушка и потянулась за карандашом.       — Э-э-э... нет, — глубокомысленно промычала Майерс; она и сама ничего не понимала. Как будто странное наваждение... ну не околдовал же ее тот папоротник, в самом деле! — Но все так смотрели, как будто... — Орисс неожиданно замолчала, прервавшись на полуслове.       Чем дальше школьница размышляла о ситуации, тем более абсурдные и сумасбродные, из ряда вон выходящие мысли приходили ей в голову. И нельзя сказать, что юной мисс Майерс это нравилось.       — Да брось, — Леруа махнула рукой с зажатым в ней карандашом, — на тебя каждый день кто-то смотрит, и что, обращать теперь внимание на всё и вся? Просто ты была настолько убедительна в своей речи, что поневоле заслушаешься. Ты рассказывала, как заправский профессор; твоя речь приковывала внимание аудитории. Я считаю, что фрау Эверсон правильно решила, определив тебя на олимпиаду, — подруга на мгновение отвлеклась от разговора и сделала пару пометок в учебнике, выделяя самое главное. — А может... — Хитрый взгляд серых, как штормовое небо, глаз заговорщически впился в Орисс, — может быть, кто-то из великих профессоров прошлого вселился в тебя на время и гласил твоими устами? — высокопарно произнесла француженка и, закатив глаза ввысь, заливисто рассмеялась.       Но, в отличие от подруги, Майерс было не смешно.       — Ага, скажешь тоже, — саркастично хмыкнула девушка, не оценив шутку. — Я просто внимательно прочитала параграф, только и всего. Хорошая зрительная память, мне всего лишь повезло, не более.       — Эх, мне бы такую память, — мечтательно проговорила Марлен и вновь уткнулась в учебник. — Никак не могу запомнить все эти даты... вот ты сможешь? — жестом указала девушка на книгу.       — Даже пытаться не буду, — выдавила из себя мимолетную улыбку Орисс. — Даты — это другое, тут нужен математический склад ума. И ассоциации. Чем неприличнее — тем легче запомнить... погоди-ка, — неожиданный шум привлек внимание девушки. — Что это?       — Где? — Француженка удивленно воззрилась на подругу, вертевшую головой во все стороны. — Я ничего не вижу.       — Сама не понимаю, — растерянно произнесла Орисс, — мне показалось, что... А, вот же! — Школьница подскочила с насиженного места и приблизилась к раскидистой яблоне, кренившей тяжелые ветви с налитыми живительным соком плодами вниз. Коснувшись рукой шероховатого ствола дерева, девушка констатировала:       — Их бы собрать, пока по закону Ньютона яблочком да по темечку не прилетело. Яблоня сказала, что ей тяжело, ее ветви давно не подпиливали. А еще ее жрут личинки, и...       Тут Майерс замолчала и, в ужасе воззрившись на подругу, прикрыла рот рукой. Странные вещи не закончились со звонком на перемену; они всё еще продолжались.       И по-прежнему были связаны с этими чертовыми растениями!..       — Орисс, ты меня пугаешь, — Марлен обеспокоенно отложила книгу в сторону и взглянула на подругу, которая шокированно переводила взгляд то на дерево, то на саму француженку, то на ведущую в сад дверь. — Яблоня сказала?..       Майерс потрясла головой, сгоняя с себя наваждение.       — Яблоня?.. — переспросила девушка; мысли разлетались в разные стороны, будто встревоженные неумелым охотником дикие гуси, рассыпались по задворкам сознания, как второпях нанизанные на нитку, да так и не закрепленные узелком бусы. — Нет, кажется, я хотела сказать другое...       — И всё же ты сказала «яблоня», — Леруа с сомнением уставилась на подругу. — Может быть, тебе стоит пойти прилечь в лаборантской? Наверняка это всё последствия давления. Иди поспи, я предупрежу мистера Коултера, чтобы тебя не беспокоили.       — Да, ты права, — Орисс стиснула зубы, не смея дышать, — кажется, мне действительно нужно отдохнуть. Спасибо, — и, второпях схватив сумку, школьница выбежала из сада, оставив там недоумевающую подругу.       В лаборантской не было никого, и девушка присела на диван, обхватив голову руками.       «Что за бред? — думала школьница, монотонно раскачиваясь взад-вперед, как маятник. — Сначала этот папоротник, теперь яблоня... Орисс Майерс, ты явно сходишь с ума! Как сказала бы мать, нужно раньше ложиться, а не засиживаться допоздна! Вот только уроки сами себя не сделают, к сожалению...»       Придя к такому выводу, девушка приободрилась. Да, это явно были галлюцинации, а не паранормальщина, россказни о которой Орисс ненавидела всей душой и считала пустыми бреднями, призванными выбивать деньги из наивных дурочек и идиотов. Но эти глюки, по крайней мере, вещь хоть и неприятная, но объяснимая.       Очевидно, она просто устала, засыпая последние несколько дней под утро за выполнением домашнего задания, и теперь ей нужно нормализовать свой режим. Всё просто — и одновременно так сложно.       Орисс вздохнула и, достав из сумки бутылку с водой, сделала большой глоток.       Сейчас она посидит здесь, успокоится, потом найдет Марлен и вместе они пойдут на географию, а затем...       БАХ!       Резкий удар в окно — и девушка подпрыгнула на месте. Краем глаза она успела заметить следы крови на стекле и несколько прилипших к нему перьев.       — Чертова птица!.. — в сердцах выругалась Орисс и распахнула одну из створок. Шансов выжить у внезапного гостя, так некстати возжелавшего посетить школу Картер-Холл, практически не было; окно лаборантской находилось на третьем этаже, и единственная надежда оставалась на то, что глупое пернатое свалилось на подоконник и сейчас лежит там, а не где-нибудь на мерзлой земле, в ожидании медленной и мучительной смерти. Хотя что она будет делать с ней, если обнаружит ее живой, Орисс попросту не представляла. Ну не кошкам же отдавать, в конце-то концов!..       «Найду — отдам на попечение в наш зоологический кружок», — решила девушка и выглянула из окна. Маленькая коричневая птица обнаружилась там; она лежала на подоконнике с обратной стороны окна и очень тяжело дышала. Кровь запятнала ее грудь, и было ясно, как божий день: пернатая гостья умирает. Агония уже коснулась ее клюва, а белая пленка подернула закатившиеся от боли глаза.       «Американская пустельга», — походя отметила Орисс и осторожно взяла пернатое чудо в руки; где-то на задворках сознания промелькнула мысль о том, что она поступает неразумно и неосторожно, но девушке было плевать. Маленькая соколица, не сопротивляясь, взглянула на школьницу мутным черным глазом, полным затаенной боли, и слабо шевельнула когтем.       В дальнейшем Орисс и сама не могла объяснить, что на нее нашло.       — Твоя жизнь в моей власти, — медленно произнесла школьница и провела рукой по разбитой груди птицы, мягко касаясь перьев и заляпавшей их крови. — Я дарую тебе эту жизнь. Лети же и будь счастлива! И больше не влетай ни в какие окна.       Пустельга мгновенно встрепенулась и, взъерошившись, подскочила на вытянутой ладони Орисс, после чего, издав торжествующий крик, благодарно клюнула ее в палец и, описав круг почета над головой девушки, вылетела прямо в раскрытое окно. Майерс же, на несгибающихся от постепенно приходящего осознания ситуации ногах отойдя от окна, автоматически захлопнула створку и села на диван.       «Всё, точно к психиатру, — решила Орисс, запустив пальцы в темные пряди; девушку не волновало то, что на них оставалась кровь — она слишком много видела ее в своей жизни, чтобы бояться. — Или... нет! Нужно позвонить Стефани».       Лихорадочная мысль промелькнула в мозгу Майерс и тут же улетучилась.       Да, Стефани могла ее выслушать, даром что сама являлась прирожденным психологом... но поверит ли она в очередные бредни воспаленного мозга никому не нужной и не интересной школьницы? У нее и своих дел полно, ни к чему грузить ее своими проблемами...»       Автомобиль сделал резкий вираж влево, уходя от столкновения — так, что Орисс едва не рухнула вниз, на сумку.       — Смотри, куда прешь! — злобно выплюнул дед, стукнув по рулю кулаком. — Яйцеголовый!       Раздался нервный гудок автомобиля, а затем еще и еще — старик не на шутку вышел из себя. И это было только начало... Проезжавший мимо на черном «Фольксвагене» парень, который, очевидно, и являлся виновным в едва не произошедшей аварии, опустил стекло и, выпалив что-то уничижительное, показал в раскрытое окно фак.       — Ну, держись, скотина!.. — пробормотал герр Янссен. И, остановив «Рено», вышел из машины.       То, что происходило дальше, походило на сцену из дешевого боевика. Вот открывается дверь «Фольксвагена», и оттуда выходит парень лет двадцати пяти на вид, не более. Сразу видно, что хорошо зарабатывает... хотя нет, скорее всего, очередной сынок богатеньких родителей. Это прослеживается во всём: в его дорогой — явно от кутюр — одежде, напыщенности, манерах поведения и понтах, как будто он король мира, а другие тут ничто. Парень надменно что-то выпалил, с презрением глядя на докопавшегося до него старика...       А затем пудовый кулак герра Янссена прилетел точнехонько в холеное лицо мальчишки.       Орисс сидела ни жива ни мертва, не зная, что делать и как реагировать. Всеми фибрами своей души девушка желала сейчас оказаться далеко отсюда. Не знать всей этой ситуации и не видеть... да лучше бы она поехала на автобусе с Марлен и другими однокашниками! Да, Хайзенберг не упустил бы удобного случая поиздеваться над ней, а потом Орисс Майерс закономерно получила бы дома на орехи от всего своего семейства... но лучше уж так, чем трястись, как былинка, наблюдая очередные сцены насилия и молясь, чтобы тебе ненароком не прилетело.       То, что сейчас ее дедушка был прав, школьницу не волновало. Она настолько устала от беспрестанно происходящего дерьма в своей жизни, что отвернулась и, закрыв глаза, постаралась не думать ни о чем. Получалось из рук вон плохо — безудержные крики долетали до салона автомобиля даже сквозь безуспешные попытки девушки абстрагироваться; Майерс заткнула пальцами уши, но это не помогло — мысли хаотично мельтешили в голове, перескакивая с места на место и сбивая друг друга с ног. Где-то на периферии сознания промелькнуло понимание, что ее руки дрожат.       Орисс не видела, как дедушка, несколько раз стукнув обнаглевшего юнца лицом об капот, запихнул его в машину и сел обратно за руль.       — Будет еще учить меня, сопляк, — с чувством выполненного долга произнес герр Янссен, заводя мотор, и девушка торопливо отдернула от лица мокрые от волнения ладони. Орисс бросила беглый взгляд на дедушку — костяшки его правой руки были сбиты, и на них виднелась кровь. О том, чья это кровь, школьница старалась не думать. Неважно, чья — всё это было одинаково противно.       Девушка почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и задышала глубоко и размеренно. Не хватало ей только панической атаки! Старика же, судя по всему, ничто не смущало; найдя в бардачке какую-то тряпку и вытерев ею остатки крови с руки, герр Янссен произнес:       — Понарожают идиотов! Понакупили права и радуются... никакого уважения к старым и больным людям! Орисс, — мужчина забросил кровавую тряпку обратно в бардачок и повернулся к внучке, — ты записала номер этого чудилы?       — Н-нет, — заплетающимся от страха языком произнесла школьница и постаралась вжать голову в плечи, дабы стать меньше. В ушах девушки гулко стучал набат; привычные же советы от интернет-психологов не помогали — паника нарастала. Орисс не могла контролировать ситуацию, не могла справиться со своей и без того разрушенной до основания менталочкой...       Девушка чувствовала, что задыхается. Задыхается от обилия переполнявших ее, будто мутная и грязная вода, чувств. Как свет постепенно угасает, а тьма обволакивает всё ее существо, мрачная и враждебная. Легкие заполняются водой, вязкий ил забивает ноздри, а боль от неумолимо сочащейся в области сердца раны разгорается всё ярче, приводя к осознанию того, что...       Тишина, тьма, принятие собственных безысходности, бессилия и смерти.       Пустота.       — Так я и думал. Тупое и бесполезное создание, от тебя вообще никакого толку нет! — выругался дед, не обращая никакого внимания на моральное состояние внучки; герру Янссену было плевать, что с ней происходит и происходит ли вообще — впрочем, как и всегда. — На что тебе очки, раз ты их не носишь? Слепая курица! Ладно, хрен с ним, — махнул рукой старик и, отвернувшись, уставился на дорогу. — И так столько времени на это дерьмо потратил.       Мотор яростно взревел, унося красный «Рено» всё дальше от места, где только что разыгралась драма. Орисс же судорожно пыталась вдохнуть в себя воздух; казалось, что на какие-то несколько секунд школьница вообще забыла, как дышать. И это ее пугало. Жуткий, животный страх сковал душу, мешая сосредоточиться; руки Майерс беспрестанно тряслись, как в лихорадке, а сердце неистово колотилось, так и норовя выпрыгнуть из груди. Но параллельно с осознанием ужаса, собственных беспомощности и никчемности в голову девушки потихоньку прокралась мысль об иррациональности происходящего.       «Какая еще вода? Ты в машине, а не в реке, ау!» — логика оглушительно долбанула в ментальный колокол, взывая к растрепанным чувствам Орисс, и школьница потрясла головой.       Действительно, какого хрена?..       — Я здесь, — одними губами прошептала девушка, делая спасительный вдох. Легкие обожгло огнем, и Орисс судорожно закашлялась.       Странное ощущение, давно забытое...       Как будто она уже проживала его когда-то.       — Заболела, что ли? — проворчал дед, не отрывая взгляда от дороги. — А я говорил, нужно было другое пальто надевать! И брюки. Что толку от юбки, если на тебя всё равно женихи не смотрят! А знаешь, почему? — продолжал мужчина, размеренно крутя баранку руля. — Ты толстая и некрасивая заучка, да еще и без мозгов!       Герр Янссен взглянул в зеркало заднего вида и коротко хохотнул. Очевидно, отслеживал реакцию девушки — а как могло быть иначе, учитывая их довольно натянутые отношения?       Орисс сжала кулаки, а затем их разжала.       Вдох, выдох...       — Нет, я не заболела. Просто в горле пересохло, — ответила девушка и полезла в сумку за бутылкой воды. Сердце всё так же колотилось, Майерс всё так же нервничала... но вместе с тем в ее душе просыпались доселе неизвестные и неподвластные ей чувства.       «Как смеет этот жалкий смертный так разговаривать со МНОЙ?!!»       — То, что я толстая и некрасивая, я и сама знаю, — неожиданно спокойно произнесла Орисс и сама удивилась тому, как звучал ее голос — ровно и беспристрастно. Страх мгновенно отступил; вместо него пришло осознание собственной правоты и понимание того, что она всё делает правильно. — А насчет мозгов... дедушка, ты ведь понимаешь, что только что сморозил глупость? Разве бывают заучки без мозгов?       В салоне на мгновение повисла тишина, а девушка тем временем продолжала:       — Я учусь не так уж и плохо. Да, я не Инга Швонн, имеющая в четверти одни десятки, но я не висну на учителях, дабы выбить себе хорошие оценки. Я всего добиваюсь сама, своим трудом, и это стоит мне множества бессонных ночей и зубрежки. Я во многих отношениях лучше нее, а еще это МЕНЯ, а не ее, фрау Эверсон определила на олимпиаду по биологии. Так что, — в голосе школьницы неожиданно зазвучала сталь, — это надо посмотреть, кто еще тут из нас без мозгов.       Что она творит?!! Осознание того, что она осмелилась дать отпор деду и постоять за себя, накрыло Орисс приливной волной, возвращая на место страх. Странное ощущение медленно пропадало; оно было таким же, как тогда — с птицей, яблоней и папоротником... А еще эта странная формулировка, пришедшая, как будто...       Что на нее нашло?..       — Ну-ну, поговори мне еще тут, — проворчал дед и умолк. Орисс удивленно покосилась на мужчину. Ну надо же — она ожидала грандиозного скандала из-за того, что осмелилась дерзить, но вместо этого получила лишь несколько слов в ответ и тишину. Не давящую, как совсем недавно, во время панической атаки, а спокойную и умиротворяющую.       И всё же кошки скребли на сердце девушки. «Насранное закапывают, как сказала бы Стефани», — подумала Орисс и хмыкнула. Странностей за сегодняшний день накопилось столько, что ее психика, по всей видимости, абстрагировалась и начала воспринимать их более-менее спокойно.       Анализировать сейчас ничего не хотелось. Майерс слишком устала от переживаний и приступов, поэтому она позволила своему мозгу отключиться — до поры до времени. А еще ей чертовски захотелось есть. Девушка сейчас не отказалась бы от хорошей тарелки с макаронами, яичницей и беконом... м-м!       При мыслях о еде школьница едва подавила желание облизнуться и уставилась в окно. Так как они уже успели выехать за город, движение на трассе было не таким активным, и вместо нескончаемого потока автомобилей Орисс могла наблюдать лишь редкие проезжающие мимо машины; многоэтажные строения сменились низенькими уютными домами, окруженными аккуратно подстриженной зеленью. Но сейчас всю эту красоту беспощадно хлестал ливень, и растения безропотно поникли под напором изрядно разыгравшейся стихии.       «Кажется, кое-кто опять не добился своей цели и бушует», — отстраненно подумала Майерс и вздрогнула. Должно быть, она умудрилась задремать с открытыми глазами... иначе как объяснить то, что в голову ей лезут всякие глупости? А может быть, это от голода... да, определенно от голода! Но ничего, скоро они доберутся до дома, где девушка сможет наконец удовлетворить свои потребности и насытить голодный желудок, тут же отозвавшийся пронзительной руладой в такт ее мыслей.       — Скоро приедем, — оповестил герр Янссен, и школьница, на мгновение отвернувшись от окна, кивнула. Дождь лил, не переставая, всё больше и больше вгоняя девушку в дикую, беспросветную тоску; окружающие же серость, мрачность и грязь не прибавляли оптимизма. В какой-то миг Орисс захотелось увидеть солнце... но она прекрасно понимала, что это невозможно.       Не сейчас. Не с этим миром, временем и местом.       Очередная философская мысль... но девушка не заметила в ней ничего странного. Просто уставшая мысль задолбавшейся от этой жизни школьницы.       Наконец автомобиль взревел, подъезжая к такому же уютному на вид, как и доселе встречавшиеся им на пути, домику. Отделанный красным кирпичом, с покатой черепицей, он представлял собой воистину подлинный шедевр архитектуры. Орисс вышла из машины и тут же ойкнула — она наступила в грязь своими новенькими белыми сапожками. Да, дедушка определенно знал, где и как лучше припарковать автомобиль...       — Я же говорил, что ты свинья, — не преминул прокомментировать герр Янссен, захлопывая дверь «Рено»; сигнализация равнодушно пискнула в такт его словам — жестоким, уничижительным, беспощадным. — Не забудь походить так по дому, с тебя станется.       Девушка с силой сжала кулаки, едва не продавив ручку зонтика, который она держала.       «Жаль, что я слишком мала и не могу дать ему в рожу», — злобно подумала Майерс, следуя за довольно усмехающимся дедом. Кое-как оттерев обувь возле порога дома, школьница зашла в прихожую.       — Мам, я дома, — крикнула Орисс и, бегло стащив с ног изгвазданные в хлам сапожки, бросилась в ванную, находившуюся тут же, на первом этаже. Нелогично, но всё-таки девушка хотела быть первой, кто расскажет матери о проблеме... разумеется, после небольшой подстраховки. И лучше уж она сама это сделает, чем дед с его идиотскими шуточками.       А еще олимпиада. Школьнице хотелось поделиться радостью... хотя, глядя сейчас в зеркало на свое унылое, так и просящее кирпича лицо, Орисс не была уверена в том, что поступила правильно, позвав мать. Вряд ли ей поверят... в этой семье никто ее никогда не любил и никому никогда не было до нее дела.       Единственной отдушиной, скрашивавшей одиночество девушки в собственном доме, были подруги. Марлен и Стефани.       — Орисс! — Требовательное визгливое сопрано огласило помещение, отражаясь от стен дома, и школьница едва подавила огромное желание заткнуть уши, а в идеале — оказаться отсюда подальше. — Орисс! Что ты опять натворила, негодница?       — Вообще-то ничего, — Майерс решила, что на сегодня хватит и, торопливо протерев обувь сухой тряпкой, вышла из ванной. — Представляешь, фрау Эверсон выбрала меня на городскую олимпиаду. Единственную из всего класса! Даже Инга Швонн не едет, а она лучшая на потоке...       — Дочь, присядь и не тараторь, я не успеваю за твоими мыслями, — Лизель Майерс — полная, активно молодящаяся женщина лет сорока, с махровым полотенцем на голове, одетая в теплый байховый халат, скептически воззрилась на дочь поверх толстых очков. Как будто изучала... — Олимпиада по математике, я полагаю?       От этого взгляда Орисс стало не по себе.       — Ну, вообще-то нет, — пискнула школьница, внутренне съежившись. — По биологии. Ты же знаешь, я так долго занималась и шла к этому, что... вот...       Девушка не закончила фразы и уставилась в пол, крепко впиваясь пальцами в светлый дерматин; щеки ее горели — то ли от стыда, то ли от чувства вины, пес его разберет. Лизель же медленно моргнула, и на лице женщины не было написано ничего, кроме скептицизма и отвращения.       — Так я и думала, — кивнула она своим мыслям, и пристальный взгляд льдистых голубых глаз снисходительно мазнул по дочери, словно стремясь обнажить напрочь ее чистую душу и выволочь оттуда наружу все мятежные порывы и стремления, дабы выбросить их на ближайшую помойку вместе с мусором. — Не этого я ждала, дочь.       Орисс замерла, не зная, как дышать. Девушку как будто пыльным мешком ударили; мимолетная радость от того, что ее, может быть, наконец-то заметят и оценят по заслугам в собственной семье, разлетелась на тысячи осколков, разбитая холодными и равнодушными словами матери. Школьница почувствовала, как предательски защипало в носу.       «Нет... Нельзя! Только не сейчас!»       — Не пойми меня превратно, Орисс, — тем временем продолжала разглагольствовать фрау Майерс, — я хочу тебе только добра. Для чего, позволь мне поинтересоваться, мы тратим деньги на репетиторов? Для того, чтобы потом узнать, как моя дочь плюет на всё и рушит свою будущую карьеру экономиста?       Произнося эти обидные и несправедливые вещи, Лизель приблизилась к дочери почти вплотную; ноздри женщины гневно раздувались — так велико было ее негодование. Вырвав из рук у оторопевшей девушки ее сапожки, фрау Майерс брезгливо сморщилась:       — Уродство. Их теперь только на свалку.       — А я говорил, Лиз, давно говорил — свинья растет, — с этими словами из кухни показался дед с кружкой чая и большущей тарелкой, на которой увесистой горкой лежали бутерброды с колбасой. Сев на диван, герр Янссен включил телевизор и принялся нажимать кнопки пульта, подыскивая на развлекательных каналах что-то под свой вкус.       — Мама, но... — Орисс затравленно переводила взгляд с матери на деда и обратно; кровь прихлынула к ушам, а сердце резко застучало, сбиваясь с ритма. Девушка не знала, что делать и как себя вести; она была не в той ситуации и не в той весовой категории, чтобы противостоять двум взрослым людям, которые день за днем размазывали ее, будто масло, тонким слоем по нити мироздания, символизирующей жизнь...       — На свалку, — вынесла свой безапелляционный вердикт мать и резко швырнула обувь назад, в руки дочери. — Ты можешь ехать на олимпиаду, но мне это не интересно. Когда будут успехи по математике, тогда и поговорим.       Орисс стояла секунду, как оплеванная, а затем взлетела вверх по лестнице. В носу защипало сильнее, но она старалась не плакать. Не здесь и не сейчас, не перед ними...       Не показывать свою слабость.       — Ах да, — Лизель блаженно потянулась, и школьница замерла, не дойдя нескольких шагов до спальни — столько яда было в словах ее матери. — Виноград твой я выкинула. От него всё равно нет никакого толку... Как и от тебя.       ЧТО?!!       У девушки как будто потемнело в глазах, и она покачнулась.       — Я... ты... я вас всех ненавижу!!! — вскричала Орисс; бессильная ярость заклокотала в груди школьницы, поднимаясь темным комком хаоса из глубин ее израненной души. — Да чтоб вы все сдохли!!!       Девушка ворвалась в свою комнату, будто ураган, и яростно хлопнула дверью, ставя точку в этом ужасном разговоре; в вечерней тиши оглушительным звоном раздался поворот щеколды — трудный подросток заперлась в своей комнате, не желая никого видеть. Резким движением сорвав с плеча сумочку и бросив ее на стул, а многострадальные сапожки — в угол, Орисс бросилась на кровать и, уткнувшись головой в подушку, зарыдала.       Чувства, копившиеся всё это время, прорвались наружу, будто вода из ржавой трубы, захлестывая девушку обильным потоком эмоций. Предательски заныло сердце, отзываясь новой болью, но школьнице было плевать. Ее сегодня растоптали и унизили, смешав с грязью... впрочем, чего она ожидала? Того, что семья, где девушку никогда не любили, эти, казалось бы, самые близкие в мире люди неожиданно изменят свое мнение на противоположное? Надеяться на это было так же смешно, как и верить в то, что дикие гули из одной компьютерной игрушки действительно прилетят на Луну.       Майерс давно уже поняла, что ей нельзя плакать. Просто потому, чтобы не спровоцировать новый приступ. Но сегодня девушка не могла иначе, не могла справиться с накопившимися за день эмоциями, так как они были сильнее ее...       Орисс не знала, сколько она так пролежала на кровати, тихонько всхлипывая в подушку. Никто не ломился к ней в дверь с лекциями, перемежающимися отборным немецким матом и звуками ремня... наверняка затишье перед бурей. Мать и дед ее поступка безнаказанным не оставят, в этом девушка была уверена на все сто. А значит, расслабляться нельзя. Не здесь и не сейчас, когда ты находишься в состоянии вечной войны со всем миром.       Девушка шмыгнула носом и, кое-как утерев слезы с глаз, потянулась за телефоном.       «Стефани, мне нужна твоя помощь...»