Присни(сь) мне

      Он никогда не видел свою татуировку полностью, целиком, необрезанную, обычно — только её фрагменты. Виноградные лозы. Клювы. Когти. Вопящие рты. Он не видел её целиком с момента как нанёс её рисунок на кожу — бледную, чувствительную, тонкую. Нанёс, чтобы досадить Деклану. Нанёс, чтобы проверить, так ли она плоха, как говорят. Нанёс, чтобы… наверно, чтобы проверить, на что он способен, когда ему так пиздецки больно.       Сегодня что-то изменилось. Потому что во сне он наконец рассмотрел её — всю, до последней черной клеточки. Он видел петляющую и вздымающуюся дорогу в Барнс. Видел свою любимицу Чейнсо, робко и опасливо выглядывающую из зарослей виноградных листьев. Видел дубы и сосны, упирающиеся в небеса и разрывающие облака. Видел клювы и когти Человека-ворона, что гонялся за ним во снах и раздирал предплечья, когда Ронан крепко жмурился, пытался защитить глаза. Он видел перья. Они были нарисованы чёрной краской, но для Ронана они переливались изумрудно-зеленым и индиго-синим. Так будут переливаться перья его Чейнсо, когда она подрастёт.       Он словно не был сейчас в своём теле, словно наблюдал со стороны. Словно стоял у себя за спиной или тату отделилась от его тела и повисала в воздухе.       Ронан-во-сне сидел на краю голого матраса и кормил свою ворону, ещё не обрётшую такое оперенье, способное хоть немного сохранять её тепло. Ронан-во-сне ковырялся в пластиковой баночке с маленькими червячками длинным пинцетом, разыскивая самых толстеньких из них. Ронан-во-сне слушал музыку через наушники, висящие на шее. Ронан-во-сне укачивал Чейнсо на левой ладони, мурлыкая под нос сочинённую воронью колыбельную, и целовал крохотную мягкую головушку мокрого из-за его вспотевшей ладони воронёнка. — Раз, два, три, четыре, пять Чейнсо надо засыпать… Утром ранним, на рассвете Ронан Чейнсо свою встретит… Раз, два, три, четыре, пять, Будет с нею он играть. Два, четыре, шесть и восемь Никогда её не бросит.       Робкое царапающее прикосновение к правой стороне шеи заставило Ронана-из-сна вздрогнуть, а Ронана-из-реальности задрожать, тихо заскулить и задёргать левой «лапой». Потому что он уже знал, кому принадлежит эта волнующая внутренности рука. Он видел человека, когда тот подходил и усаживался с ним рядом. Он молился, чтобы этот человек появился в его сне. Он молил его образ: «Приснись мне! Приснись!» Теплые пальцы прочертили дорожку от мочки уха к голому плечу, споткнувшись на вороновых перьях татуировки.       Ронан резко обернулся, уронив пинцет в банку с червячками, и уставился на вошедшего ошеломленным взглядом. Ошеломленным, потому что никто не смеет заходить к нему без стука. Ошеломленным, потому что во сне ему не нужно скрывать эмоции от этого человека.       Адам закусил губу и отдалил руку от кожи Линча. — Извини. — он прошептал это едва слышно. — Я просто… просто хотел понять.       Ронан заломил левую бровь. — Понять что? — Понять, окажется ли она колючей и острой на ощупь. — Адам отвёл взгляд и шумно вздохнул. Ронан-из-сна ощутил, что тот через мгновение поднимется и уйдёт. Ронан-из-сна не хотел, чтобы это случилось. — Пэрриш, — он накрыл его руку, покоящуюся на бедре своей, сильно сжал. Адам вскинул брови цвета запылённых пшеничных колосьев, и расслабил кисть. Ронан медленно проник пальцами меж пальцев Адама — царапающе, щекотно, заигрывающе, порочно. — Ты можешь. — Ронан кивнул и развернулся, садясь к Адаму спиной и позволяя рассматривать рисунок на коже. Чейнсо волшебным образом исчезла из его ладони, переместившись на насест. Баночка с червями очутилась на столе — между кассетами ирландской рок-группы «The Cranberries», кассетой с бесконечным повтором «Шлёп-песни» и книгой о гибели Мэрилин Монро.       Адам робко дотронулся до рисунка перьев на шее Линча, стал медленно спускаться ниже, прослеживая кончиком пальца дорогу в Барнс, виноградные лозы и листья с каплями росы. Он спускался всё ниже, едва дотрагиваясь, а у Ронана уже скрутило живот — от отчаяния, боли и желания, которое нельзя удовлетворить ни выпивкой, ни гонками, ни дракой, ни даже поджогом. Это даже нельзя нагрезить.       Нельзя, нельзя, нельзя! — Ронан сжал кулаки с такой силой, что ногти пропороли ладони. Нельзя нагрезить такого Адама. Такого интимного и близкого, родного и тёплого, такого… голодного до прикосновений и обнаженного.       Адам коснулся перьев над резинкой его трусов, которая оборвала рисунок. — Ронан? — вопросительно позвал Пэрриш. Ронан, давно зажмурившийся и напряженный, по интонации почувствовал, что брови Адама изогнулись в робком обращении к нему.       К чёрту всё! — Линч сорвал наушники с шеи и бросил телефон на пол. Он был слишком возбужден, чтобы аккуратно укладывать объекты. Растянувшись на кровати, он положил голову на скрещенные руки. — Залезай. — коротко выдохнул Ронан. Адам издал удивленный звук, но послушно исполнил приказ. Он придавил ноги Линча своим весом сразу под ягодицами, чуть спустил его боксеры, и Ронан ощутил, как больно становится ему лежать на животе — сдавленное тесным бельём напряжение вдавливается в постель весом двух тел.       Адам прочертил пальцем крючки вороньих когтей ночного кошмара Линча и стал подниматься пальцами обратно к плечам: обе руки гладили кожу кончиками пальцев, сводя с ума и заставляя дрожать. Ронан чуть опустил подбородок и открыл глаза, чтобы видеть Пэрриша: закушенную нижнюю губу, чуть дрожащие локти, завороженный взгляд, морщинку желания меж тёмно-пшеничных, будто пыльных бровей.       Перехватив его взгляд, Ронан порочно облизнул губы, освободил из-под веса головы свою левую руку, поднёс к губам, медленно и вызывающе вытащил язык, в лунном свете блестящий от слюны, и проник им под кожаные ленты, оплетающие запястье, не прерывая с Адамом зрительного контакта. Он втянул их в рот и стал посасывать, издавая низкие и тихие стоны и дотрагиваясь влажными губами до чувствительной кожи запястья.       Пэрриш выпускает воздух из легких, теряясь в океане синих глаз. Его руки замирают на пояснице и обжигают кожу Линча своим теплом — родным и недостижимым. Ронан смотрит на него из-под полуопущенных век: вызывающе, голодно, порочно. Адам прерывисто выдыхает и подаётся к нему, закрывая спину своим телом. Когда их лица оказываются на одном уровне, Адам припадает губами к кожаным лентам Ронана и, подцепив их своим языком, чуть поворачивает голову, проникая кончиком языка в рот Линча. Ронан издаёт надсадный стон, отпуская ленты браслетов, прикрывает глаза и поворачивает голову, чтобы вылизать рот Адама медленно, порочно и влажно.       Ронан моргает, и сон меняется.       Вот он снова сидит на постели, ссутулившись, а Адам Пэрриш, его несбыточная мечта, утыкается мягкой пыльной чёлкой ему в спину и щекочет дыханием голую кожу. Адам вздыхает тяжело и прерывисто, трётся кончиком носа о спину Ронана, заставляя мурашки курсировать вдоль позвоночника и по рукам, вдыхает запах его кожи: дорогой парфюм и дешевая выпивка. Адам издаёт сдавленный всхлип и прижимается горячей мокрой щекой к лопатке Линча. — Ронан… — шепчет Пэрриш едва слышно, вытирая солёную влагу с щеки обнаженной спиной парня. — Что? — спрашивает Линч таким же шепотом. Адам не отвечает. С его губ срывается прерывистый вздох, руки обвивают талию Ронана, прижимаются к животу и обшаривают грудь, запоминая рельеф мускулов, жил, их перекаты, напряжение и жесткость. Адам тесно прижимает его спину к своей груди, обнимает согнутыми под себя ногами бёдра Линча, и утыкается носом в затылок бритой головы. И дышит-дышит-дышит… Ронан не знает, какой запах Адаму нравится больше — его несуществующих волос, его кожи, геля для душа или дорогого парфюма. Ронан знает лишь про себя — что ему нравится Адам. Весь. Каким бы нелепым и несуразным он временами ни был. Ему нравится запах дешевого березового мыла Адама, свет его волос — запылённые колосья пшеницы, его глаза — небесно-голубые и задумчивые, такие непохожие на его собственные: злые, синие, агрессивные, ядовитые.       Ему нравится Адам.       Адам, который так устал, что засыпает на заднем сиденье Свиньи под громкий и ворчливый рёв её двигателя, поджимая ноги и обнимая себя руками, словно стараясь казаться меньше и защититься.       Адам, который вытирает моторное масло серой тряпкой и удовлетворенно выдыхает, когда его устраивает проделанная работа.       Адам, который носит белую майку-алкоголичку и на поясе связывает в узел рукава рабочего комбинезона.       Адам, у которого черные полосы машинного масла на пальцах, крутых и чуть ссутуленных плечах и на правой скуле.       Адам, у которого кожа на руках сохнет и трескается.       Адам, который носит старенькую растянутую футболку красного цвета с логотипом кока колы.       Адам, который ненавидит быть в должниках.       Адам, который хочет — читай «жаждет» — свободы.       Адам, который всего хочет добиться сам.       Адам, который ненавидит подачки.       Ронан поворачивается к нему в момент, когда Адам хочет развернуть его. Ронан видит дорожки слёз на красивом лице. Стирает их подушечками пальцев. Адам кривит губы в печальной жалкой улыбке и чуть подаётся вперёд, словно хочет коснуться лица Ронана солёными губами.              Линч моргает и картинка снова меняется.       Они в лесу. Сосны разрывают макушками облака. Где-то на поляне жуют траву серебристо-голубые олени. Они светятся, мерцают. — Патронус. — вдруг произносит Адам рядом с его ухом. — Помнишь? Патронусы отгоняют дементоров.       Ронан помнит. Он помнит всё, что связано с Адамом. Каждую секунду, каждую деталь. Например, он помнит, что Адам очень любит мальчика-который-выжил, потому что тот похож на него — добрый, чистый, не знавший любви родителей, герой-изгой волшебной школы. Он помнит, что Адам ненавидит спрягать латинские глаголы, но составлять предложения из кучи перепутанных слов обожает. Он помнит, что Адам обожает ромашки — видеть их, касаться пальцами, срывать одну и заправлять стебель в волосы. Он помнит, что Адам умеет плести венки из цветов и трав. Он помнит, как Адам сплёл один из полевых трав и, водрузив его себе на голову, растянулся на зеленой траве, подставив лицо солнцу и подложив руки под голову. Он помнит, как не мог отвести глаз от расслабленного, но чуть наморщенного лица — солнце слепило Адаму глаза, и Ронану безумно хотелось заслонить его от солнца. Он помнил, как пересел, и Адам распахнул глаза. «Хочешь меня задушить?» — поинтересовался Пэрриш. Ронан не ответил. Лишь продолжил жутко пялиться на него. Адам слабо улыбнулся и закрыл глаза. Потому что доверился ему, доверился Ронану Линчу — алкоголику и пироману. Он помнит тонкий шрам, очерчивающий его нижнее левое ребро. Ронан видел его лишь мельком, лишь долю секунды, пока Адам надевал красную толстовку с обрезанными рукавами, но запомнил, будто часами рассматривал и прослеживал его подушечками пальцев. Он несчётное количество раз представлял, как обласкает этот участок кожи. Он помнит карту родинок на загорелой бронзовой спине. Он знает каждую. Он может нарисовать эту карту по памяти, с завязанными глазами. Он знает, что три его родинки составляют равносторонний треугольник, две — созвездие Рыси, а ещё двадцать две — созвездие Ориона. Он представлял, как прикоснётся к каждой тёмной точке кончиком пальца и проследит рисунки созвездий, и как Адам сладко вздохнет и задрожит под его пальцами…       Он знает тело Адама, как своё собственное. Он мог бы забрать этого Адама с собой, сбежать с ним на край света и до конца жизни целоваться и спать одной постели с Пэрришем.       Ронан переводит взгляд на свои руки: они почему-то лежат на шее Пэрриша, обнимаю её и запястьями ловят его учащенный пульс. — У тебя пульс херачит. — доверительно сообщает Ронан, поглаживая кожу под линией челюсти подушечками больших пальцев: кожа у Адама мягкая, но поцарапанная песком и обожженная солнцем. — Я знаю. — отзывается Адам очень близко, практически ему в губы. — Это потому что ты так близко, Ронан.       Ронан ёрзает; он прижат спиной к стволу сосны, опускает взгляд: носки кед Адама и его ботинок соприкасаются. Почему?       Ронан вскидывает голову, чтобы задать упрямый вопрос, когда Пэрриш, обжигая правой ладонью его под лопатками, а левой мягко сжимая ягодицу, тянет на себя, прикрывая свои восхитительные небесно-голубые глаза. — Адам? — Линч успевает выдохнуть лишь его имя, прежде чем Адам, на мгновение прижавшись носом к его щеке и вдохнув запах кожи, прерывает его вздох, встречает его губы и знакомится с их вкусом, целуя глубоко и неспешно.       Видение снова сменяется, прогоняя ощущения рук Пэрриша на теле и его горячих губ на губах Ронана.       Линч открывает глаза лишь на мгновение, чтобы увидеть лицо Адама — близко-близко, — и ощутить движение его губ поверх своих собственных. Руки Пэрриша крепко обнимают его за шею, а руки самого Линча нетерпеливо задирают его красную толстовку с коротко обрезанными рукавами, забираются под неё и голодно оглаживают каждый выпирающий позвонок, прослеживают и подсчитывают каждую родинку, сбивая Адаму дыхание, а сам Ронан тесно прижимается пахом к голому прессу Адама, сквозь джинсы ощущая жар его восхитительного тела.       Следующий сон принёс то, чего Ронан желал сейчас больше всего на свете.       Линч открыл глаза и увидел свою комнату на фабрике Монмаут, а на спине ощутил непривычный вес и робкие прикосновения к коже. Сильно вывернув шею, он поглядел на того, кто был сейчас рядом. Адам. Уложив светлую голову на татуированные лопатки Линча, просунув левую руку под Ронана и переплетая с ним пальцы, Адам глядел на черные изгибы татуировки, покрывающей почти всю спину, и водил пальцем по краю, прослеживая рисунки.       Почувствовав под щекой движение, Адам приподнял голову. — Тебе приснился кошмар?       Ронану не снился.       Но он кивнул, желая узнать, что сделает с этим Адам. — Иди сюда, любимый. — позвал Пэрриш, укладываясь рядом и раскрывая руки для объятий.       Ронан смотрел на него, ещё полусонного и помятого, и с каждой секундой всё четче осознавал: ему не нравится Адам Пэрриш. Он, блять, влюблён в Адама Пэрриша. Безумно. До зубного скрежета. До треска плотно сжатой челюсти. До бабочек в животе и птиц под рёбрами. В ту его версию, что зовёт его так приторно-сладко, что сводит и склеивает зубы, как карамель. В ту его версию, что одним словом признаётся ему в любви. — Ронан?       Ронан Линч слышит свой шепот словно издалека: — Не разбуди Чейнсо. — он падает в объятия Адама, ныряет головой под растянутую футболку, тесно прижимается к горячей груди Пэрриша, часто дыша его теплом и запахом кожи и ощупывая его грудь как слепой — подушечками пальцев, поглаживая, каждый миллиметр. Когда он мягко сжимает левый сосок Адама двумя пальцами, Пэрриш надсадно стонет и хрипло зовёт Ронана: — Ро, иди ко мне.       Линч стаскивает с него растянутую серую футболку — такую тонкую, что можно рассмотреть соблазнительные бугорки сосков, такую тонкую, что можно играть, кусать и лизать соски через ткань, и не будет разницы, — несколько мгновений смотрит на его грудь, запоминая карту мускулов и напряженный впалый живот, тесно прижимается к его обнаженному телу и впивается в его губы, не боясь ничего. Он проникает языком неспешно, изучая и пробуя на вкус. У Адама вкус винограда — чуть кислый, и оттого — будоражащий, возбуждающий, колюче-прекрасный. Ронан стонет в губы Пэрришу. Его живот сводит сладкой судорогой — он чертовски твёрдый и мокрый сейчас и незамедлительно сообщает об этом Адаму, притираясь пахом к его полутвёрдому дружку и плоскому животу, оставляя на белье и коже Пэрриша ниточки влаги. Адам стонет в ответ и, уперев ладони в грудные мышцы Ронана, сжимает его соски между указательным и средним пальцем, чуть тянет и поглаживает подушечкой большого.       Следующая картинка отпечатывается в памяти, выжигается на подкорке. Он и Адам соприкасаются телами — обнаженными и горячими. Ронан обнимает Адама за спину, прижимает его грудь к своей, а Пэрриш отвечает ему тем же. Адам крепко спит. Ронан чуть отодвигается от него и смотрит вниз. На них нет ничего, ни одного сдерживающего элемента одежды. Они соприкасаются там, и это чертовски горячо и восхитительно. Головка его члена тыкается Адаму в правую паховую впадину, а головка члена Пэрриша — Линчу в чувствительную точку под прессом. Ронан присматривается: на прессе Адама поблёскивают мутные пятнышки спермы, …       Его или моей? …почти идентичные капелькам на животе самого Линча. Линч собирает их пальцами и рассматривает пошло блестящую кожу.       Когда он переводит взгляд на ранее мирно спящего Адама, тот глядит на него мутными голубыми глазами и тихо усмехается: — Хочешь ещё разок? — А ты? — вырывается у Ронана ответный вопрос. — Чуть позже, — мягко произносит Адам, прикрывая глаза и притягивая к себе бритую голову Ронана, чтобы уткнуться ему в череп своим носом, тёплым дыханием, и ласково мазать губами, оставляя на коже чуть влажные следы поцелуев. — Сейчас я хочу лишь одного — приклеиться к тебе и никогда не отпускать. — Это две вещи. — замечает Ронан голосом, дрогнувшим от нежности Адама. — Математика — не самая романтичная вещь. — бормочет Адам, засыпая и тесно прижимаясь прессом и членом к Линчу, чтобы к утру, когда их сперма высохнет, их невозможно было безболезненно отодрать друг от друга, чтобы им пришлось идти в душ вдвоём. — Ронан, — его голос слабеет от подступающего сна, — я тебя…       Ронан просыпается с бешенным пульсом, от которого сердце стучит где-то в горле. Ему тяжело дышать, а глаза щиплет от слёз. Адам-из-сна хотел признаться ему в чувствах. Его Адам хотел сказать, что влюблён. Ронан стискивает кулаки, набирает воздуха столько, что легкие разрываются, и выдыхает всё яростным отчаянным криком, молотя кулаками по матрасу.       Лохматый, только что проснувшийся Пэрриш врывается к нему без стука. — Ро, что с тобой?       Линч переводит на него полный обиды и злости взгляд. Сейчас он ненавидит Адама… — Ро? — снова зовёт Пэрриш, медленно приближаясь к кровати. — Тебе приснился кошмар? — НЕТ! — огрызается Линч, отворачиваясь к окну, обнимая себя руками и прижимая согнутые ноги к груди. Адам прерывисто выдыхает и забирается на постель. Ошеломленный такой наглостью, Ронан глядит на него через плечо. — Ну, прости? — Адам неловко поднимает плечи и осторожно укладывается за спиной Линча. Его тяжелые тёплые руки мягко и робко обвивают тело Ронана, бедра оказываются под ягодицами Линча, давая опору. Сухие губы утыкаются в загривок, и Ронан совсем теряется.       Он всё ещё спит? Он проснулся? Он видит сон во сне? — Ты настоящий? — тихо спрашивает Линч, подрагивая в тёплых руках. — А тебе бы хотелось этого? — робко уточняет Адам, обнимая его чуть крепче.       Ронан минуту обдумывает это, взвешивая все «за» и «против», коих оказывается не так уж и много: «ЗА»: -они будут спать вместе -целоваться -прикасаться друг к другу -кормить друг друга картошкой фри -держаться за руки -лежать на крыше БМВ и смотреть на звёзды -обниматься -любить -дрочить друг другу -заниматься любовью «ПРОТИВ» -Ронан не умеет любить -Адам не умеет любить -они пустые, в них вообще нет любви, вот ни капельки       Ронан поворачивается, чтобы ответить «нет», хоть плюсов и больше в три раза, но слова застревают в горле, потому что это — грёбаная ложь. А он не будет лгать Адаму. Он хочет. Хочет хотя бы попытаться. Если всё пойдёт плохо, он просто сгладит острые углы, и они с Адамом разойдутся, но на хорошей ноте, — чтобы остаться друзьями. …Может, даже друзьями-с-привилегиями. — Да. — Линч утвердительно кивает.       Адам ласково царапает его загривок. — Тогда присни мне кожаные ленты, ладно? Как у тебя. — просит он, утыкаясь губами Ронану в загривок. — А когда ты проснёшься, я буду рядом. Каждый раз, когда ты будешь просыпаться, Ронан, я буду рядом.       Окруженный теплом и запахом Адама, Ронан проваливается в сон.       В его лесу сосны и дубы упираются кронами в небеса. В его лесу белые облака запутываются в ветвях деревьев и остаются на месте навсегда. В его лесу перед скандинавской каменной аркой на камне-пьедестале, на алой бархатной подушке лежат кожаные ленты. В его лесу Девочка-Сиротка, смущенно улыбается и произносит: — Это для Адама.       Ронан касается пальцами кожи: она на ощупь даже чуть мягче, чем его браслеты. Он осторожно сматывает их в кольцо и прижимает к груди, а когда просыпается…       …когда он просыпается, то видит умиротворенное лицо Адама Периша, спящего в его постели и обнимающего его своими крепкими изящными руками с сеткой выпирающих вен. Адам чувствует его взгляд и просыпается. Мягкий золотисто-оранжевый свет делает его летним. — Ты достал их? Браслеты.       Ронан переводит взгляд на свой сжатый кулак. Да, достал. Он до боли сжимает кулак вокруг лент. — Давай попробуем? — в голосе Ронана слышится мольба и упрямство.       Адам нежно улыбается, щурясь от света, слепящего глаза, целует его в правую бровь и, соприкоснувшись с Ронаном кончиком носа, произносит: — Давай.