Раздвигая границы

Он в изумлении приоткрывает рот, в каком-то детском, наивном выражении непонимания. Он может чувствовать. Он правда может чувствовать. Это было настолько же сюрреалистично, насколько вообще может быть сюрреалистичным способность агента к ощущениям. Тело Бэйна, ранее принадлежавшее ничтожному существу на самом дне ("вершине") пищевой цепочки, теперь было его. Его личный транспорт, его оболочка в реальном мире. Он так давно хотел выбраться из проклятой симуляции - и вот он здесь. Странно, но это совсем не приносит облегчения. Скорее, наоборот. Ноги с непривычки подкашиваются, глаза слепит яркий свет. Голову от наполнившего пространство шума разрывает на мелкие кусочки. Слишком много запахов. Слишком много звуков. Слишком много ощущений. Слишком много всего. Он обхватывает руками череп и делает пару глубоких вдохов, чтобы прийти в себя: у него нет времени на саморефлексию. Ему нужно найти и убить мистера Андерсона. Он сделает это, несмотря на дрожащие колени и волны поднимающейся к горлу тошноты. А вдобавок к этому - Смит опускает глаза вниз - его новому телу, очевидно, требуется удовлетворить физиологические потребности. От давления изнутри живот начинает скручивать, неприятные ноющие ощущения в самом его низу с каждой секундой все сильнее. Коротко зашипев, он добирается до каюты (где, как он предполагал, должна была находиться ванная комната). Ноги заплетаются друг о друга, и он едва не валится ничком возле раковины. Господи, как отвратительно. Безусловно, он знал, как устроено человеческое тело. В его мысленной классификации биологических видов анатомия человека занимала место где-то между простейшими организмами и лягушками из семейства Microhylidae. Такое ранжирование было составлено с учетом своей значимости лично для него, разумеется. Когда он еще был агентом, ему не требовалось эмпирическое подтверждение собственных знаний. Откровенно говоря, ни у кого из них вовсе не возникало необходимости раздевать пробужденных повстанцев (Смит, во всяком случае, ни разу не попадал в ситуации, где это бы потребовалось - жучки в тела можно было засовывать и без подобных извращений). Но иногда он, отослав Брауна и Джонса куда-нибудь подальше, позволял себе удовлетворить свое исследовательское любопытство. Он присаживался перед мертвым телом на корточки. Разрезал рубашку и штаны, не смущаясь порчей одежды или увиденным зрелищем. Водил пальцами по основанию шеи, вскрывал грудную клетку и внимательно рассматривал наполнение. Или, как ему больше нравилось это называть - набивку. Как у чучел животных, которые люди ставили себе в дома, словно трофеи своего превосходства над природой. От этой мысли Смит всегда усмехался себе под нос. Столь ограниченное сознание никогда не сможет принять, что человек давно утратил статус высшего существа на этой чёртовой планете... Его не беспокоил запах, ибо вонь от живых человеческих тел была куда худшей пыткой. Потом... Потом обычно шла очередь живота: его он вспарывал снизу вверх острым ножом и наблюдал за ало-коричневым круговоротом из потрохов и экскрементов. На гениталиях он особо не задерживался - его внимание было поглощено куда более интересными человеческими органами, чем проклятые отростки, за счет коих они размножались. Сейчас он, если честно, об этом жалел. Удели он тогда внимания этим отвратительным штукам чуть больше, теперь ему не пришлось бы мяться в нерешительности возле раковины... В попытках собраться с силами и удовлетворить естественные для человека потребности. Скривившись, Смит делает глубокий вдох. Ему все равно придётся это сделать. Рано или поздно, но придётся. Надо просто собраться. Это совсем не сложно. Желая покончить с этим как можно быстрее, он расстегивает ширинку и с заметным отвращением вынимает половой орган. Смотрит на него пару секунд, после чего прикрывает глаза и расслабляется наконец. Все еще отвратительно. Но так гораздо легче. Сам не зная, почему, он замирает на месте и чутко прислушивается к своим ощущениям. Сжимающая член рука не спешит отнимать пальцы... Ему интересно. Неприятно до одури, дискомфортно, противоестественно - но все ещё интересно. В конце концов, Смит всегда отличался излишней для программ любознательностью. В Матрице, его прошлой жизни, это приходилось скрывать (в том числе, от себя - его не особенно прельщала мысль о собственной дефективности). В том проклятом месте ему никогда не удавалось побыть одному: всегда под наблюдением. Всегда на связи с другими агентами. Полная боевая готовность в ожидании новых приказов мэйнфрейма. Как же он это ненавидел. Но такого больше никогда не будет. Они больше не посмеют держать его там в качестве пленника. Он свободен. Почти. От долгожданной свободы его отделяет лишь жизнь мистера Андерсона. Однако... Смит внимательно прислушивается к тому, что поисходит за дверью, а после вновь опускает проницательный взгляд вниз. Однако у него еще есть немного времени - совсем немного, но его достаточно, чтобы кое-что попробовать... За все то время своего личного ада он считает себя вправе потворствовать своей любознательности. Он обхватывает ладонью основание члена и начинает водить вверх-вниз. Процесс идет туго, поэтому он моргает, слегка дезориентированный. Затем на пробу сдвигает пальцы выше и пытается снова. Кажется, стало чуть лучше. Крайняя плоть двигается на удивление легко, и незаметно для себя он ускоряет темп. Оголяет головку, дожидаясь, пока смазка смягчит трение, прикусывает от напряжения кожу вокруг рта. С губ непроизвольно срывается стон - и он тут же вздрагивает, ошеломленный такой вот своей реакцией. Или не своей... Это ведь тело Бэйна. Как бы то ни было, остановиться он уже не может. Или не хочет. Откинув голову далеко назад, бывший агент хватает ртом воздух, а лучевая кость отчётливо выступает на побелевшем от напряжения запястье. Левом запястье - Бэйн, очевидно, был левшой. По телу, по омерзительно смердящему, человеческому телу волнами проходит наслаждение. Гортанный стон с точностью до миллисекунды совпадает с моментом оргазма, прежде чем его ведет в сторону от нахлынувших ощущений. Чтобы не упасть, бывший агент упирается ладонями в край раковины и пытается взять под контроль сбившееся дыхание. Лишь почувствовав плечом холодный металл стены, Смит может закрыть глаза и тщательно проанализировать ситуацию. Положа руку на сердце (фигурально), он должен признать, что опыт был хоть и с непривычки скоротечным... Но любопытным. И он никак не может понять, нравится ему это или нет: если бы он был человеком, самым близким определением его нынешнего состояния была бы растерянность. Но он не человек. Не до конца, во всяком случае (он кривится на долю секунды, представив, что останется в таком омерзительном состоянии навсегда). Ему надо побыстрее разобраться с мистером Андерсоном и заканчивать с этим... Пока все не зашло слишком далеко. Он приводит себя в порядок и смотрит в зеркало. Не смотрит даже - жадно вглядывается. Его не интересует человеческое лицо с точки зрения привлекательности, он лишь помечает для себя наиболее важные моменты: шрам на правом виске. Немытые волосы и колкий, враждебный взгляд карих глаз. Последнее, впрочем, принадлежало ему, а не Бэйну. Он снова делает пару глубоких вдохов и медленно движется вдоль каюты, не останавливаясь взглядом ни на чем конкретно. Ему надо дождаться Избранного. Чтобы все наконец закончилось. А пока ему нужно что-то, чем можно отвлечься до прихода Мистера Андерсона. Пальцы дрожат, когда он лезет ими в карман и выхватывает тонкое лезвие, которое человек носил при себе как оружие ближнего боя. Как жаль, что от некоторых ситуаций оно его не уберегло. Ладонь крепко обхватывает рукоятку ножа, и по запястьям стекает восхитительно тёплая, живая кровь. Алыми бусинами она падает на пол, под его ноги, под его отвратительно человеческие ноги, оставляя на борту корабля нечеткий бархатистый след. Он не режет внутреннюю сторону руки, ибо знает, чем это чревато для слабого органического сосуда. Вместо этого он погружает лезвие в податливую плоть глубже - глубже в тыльную часть - и наблюдает. Восхитительно. Стук капель прерывает лишь короткий, почти незаметный вздох - и Смит мысленно проклинает себя за такую слабость. Проклинает, но не видит в себе ни сил, ни желания останавливаться. Этот процесс, почти как его предыдущий эксперимент с человеческим телом, приносит едва ли не схожее удовольствие. Впервые за десятилетия своей личной тюрьмы - своего личного ада - он чувствует что-то по-настоящему реальное. И Смит ненавидит каждой клеткой своего кода то, как бездарно люди пользуются этой реальностью. Как напрасно растрачивают ее на бесполезные вещи вместо того, чтобы смириться с неизбежностью. Человеческая жизнь похожа на стекло: хрупкое, но оттого невероятно ценное. Дорогое. Если стеклянный стакан разбить, он разобьётся... Это логично. Однако его жизнь похожа на пластиковый стаканчик - сколько его не роняй, он всегда принимает прежнюю форму. Неподатливый к любым воздействиям извне, неубиваемый и легко адаптирующийся. И он это ненавидит. Он закрывает глаза и облизывает кончиком языка губы, полностью сосредоточившись на ощущении боли и густой влаги на руках. У него не так много времени, но он мог распорядиться им правильно, чтобы получить максимум выгоды от своего текущего положения. Сотни звуков и запахов уступают место железному привкусу человеческой крови на зубах, когда Смит вонзает их в один из порезов и рвет за край. Слои эпидермиса обнажают синеватые мышцы. Под коркой из крови, которую стремительно заливают все свежие ее потоки, практически не видно, какого цвета была кожа человека. Все еще не открывая глаз, Смит сползает вниз по стене и подтягивает колени ближе к груди. Теперь осталось лишь дождаться мистера Андерсона. А когда он убьёт его, все закончится. Он будет к этому готов. И он почувствует, как Избранный умирает - почувствует так же, как сейчас ощущает щиплющую боль от порезов на руках. Как ощущал взрыв самых различных чувств в момент эякуляции. Впервые за всю свою жизнь (свое существование) он искренне улыбается.