This is forbidden!

Что если мы бы могли рассказать целую историю лишь лёгким движением смычка, сопровождающегося небольшим диалогом и полностью напитанного эмоциями? — гласит красная строка виртуального тура ребят. Двое появляются на сцене и действие начинается. Новый студент, в предвкушении дальнейшего обучения музыке поступает в Московскую Консерваторию. Персонаж Бретта, Иосиф Иосифович Котек — молодой скрипач, человек с ярко горящими глазами, доверху наполненный сладкими грёзами об искусстве музыки. За годы обучения у юноши складывается крепкая дружба с молодым преподавателем свободной композиции Петром Ильичем Чайковским, сыгранным Эдди. Сия связь носила скорее мутно-нежный характер, пока неясный, но точно не чистый, как вода великих русских озёр дружеский. Глубоко лелея и восхищаясь талантом юного скрипача, Чайковский часто просит его играть свои новые пьесы, кои тот сочиняет под великим вдохновением, подаренным ему «котиком», как тот любил ласково его называть, слегка коверкая его фамилию. Иосиф всегда с радостью соглашается. В этот час же Котек вновь играет столь особенную и близкую сердцу композицию. Лёгкие движения смычка, быстро бегающие пальцы левой ладони, будто играющие в чехарду, а самое главное — элегантный и даже какой-то слишком ангельски чистый звук, исходящий из инструмента, всё это лишь усиливает в профессоре совсем недавно вернувшиеся запретные тёплые чувства. Виртуозное исполнение, на удивление, наполненное чувством с первой ноты, напрочь затмевает все рассуждения Петра о композиции, заменяя их лишь единой мыслью, которую Чайковский, по глупой ошибке, произносит вслух. «Я думаю, что глубоко влюблён.» — тот молвит, как только последнее движение смычка закрывает полёт мелодии, кладя руку на грудь в попытке схватиться за сердце голой ладонью. Заметив непонимание в лице товарища, тот, громко прокашляв, быстро меняет тему на вновь накрывшее его «робкое вдохновенье», как он любил называть это живописное чувство, поэтично пользуясь сердечно полюбленными словами Фета. Идея о написании скрипичного концерта уже долгие годы сидела в сердце композитора, тихо ожидая своей очереди. Тут же разгоряченный профессор попросит Котека помочь тому в написании произведения, и вскоре они начнут творить. Под тусклым светом лампады Чайковский элегантно выводит каждую ноту на странице. Верный ученик и объект нежных чувств юноши сидит рядом, держа инструмент, с коим сроднился как с братом за годы обучения. Он проигрывает каждые несколько тактов, что пишет профессор, внимательно следит за каждым взмахом пера, одновременно и учась композиции и наблюдая необычайную концентрацию друга. Насколько завораживающе раздражённым выглядит Чайковский когда его что-то не устраивает, насколько откровенно он тонет в игре младшего товарища, явно слишком засматриваясь на него и заметно отвлекаясь. Иосиф видел всё, и это «всё» дарило ему неописуемое волнение в сердце, странные и слегка неприятные чувства в глубине живота, а так же порождало всё больший интерес к сему искусству. Особую радость несло, по видимому, единство их чувств, то, что Пётр Ильич разделял их не слабже. Спустя довольно быстро тянувшееся время, благодаря вовлеченности обоих, величайший, как в будущем многие скрипачи будут его называть, концерт был написан. Чайковский просит Котека стать первым, кто исполнит его, на что Иосиф Иосифович лишь игриво приглашает его сыграть с ним, будто невзначай признаваясь в нежных чувствах. На самом же деле, великий композитор не играл на скрипке, но такое отступление служит лишь способом раскрыть эмоции и переживания героев в более чувственном, понятном для самих актёров ключе, воспользовавшись тем, что Бретт и Эдди умеют лучше всего. Романтичная и спокойная вторая часть, наполненная, скорее всего, самыми чистыми чувствами самого композитора и играющих на сцене, по уши влюблённых в музыку, держащую каждое мгновение их жизни вместе, звучит в зале. Чувственная мелодия сладко сливается с аккомпанементом фортепиано. Чайковский нежно ведет смычком по струнам столь дорогой Котеку скрипки, стоя слегка за его спиной. Поза не самая из удобных, но по-своему комфортная, объединяющая и даже какая-то, возможно, домашняя. По крайней мере именно эти чувства она и показывает, тёплые, нежные эмоции, у многих людей наверняка связанные с домом. Ноты потихоньку заканчиваются, а звук начинает угасать, Иосиф поворачивается к профессору, протянув руку к смычку и заглянув ему в глаза, будто вопрошая ответ на романтичное признание. Пётр несколько теряется, но через момент отходит от студента, вновь положив руку на грудь. «Так нельзя, нет!» — в панике молвит он. «Мне нужно идти.» — не найдя другого выхода говорит Чайковский. «Что? Но почему?» — растерянно произносит Котек. «Это запрещено, запретно,» — Петр делает небольшую паузу на отдышку. «Если кто-то узнает, наша репутация будет раздавлена.» — всё также в панике обводя взглядом всю комнату, продолжает он. «Ох, я уже и позабыл, что мы в 19-том веке.» — будто с некоторым облегчением воскликает Иосиф. «Вы видите, Чайковский. Там, откуда я, мы искренне верим, что каждый достоин любви.» — эту фразу он явно адресует не только профессору напротив, Бретт поворачивается к зрителям, будто удостовериться, что для них это не просто набор слов, а настоящее послание, быть может, способное изменить мир в лучшую сторону. «Как же чудесно сказано.» — с некой досадой и видимой тоской отвечает композитор. Вдруг опомнившись, он подходит к Котеку, на ходу неловко доставая драгоценный камень из кармана пиджака. «Возьмите, это камень эпохи Романтизма. И вспоминайте меня с ним всегда.» — Чайковский в последний раз смотрит ему в глаза, кладя камень в ладонь Иосифа и нежно зажимая её своими. «Мне нужно идти. До свидания!» — уже не оборачиваясь, великий композитор покидает комнату, а вместе с ним и Эдди сцену. Котек, слегка опешив, рассматривает минерал, бормоча себе под нос: «Я и о камне позабыл». Бретт поднимает алый кристалл высоко в небо, вытянув руку. Действие заканчивается. Дальше ребятам предстоит влиться в героев следующей эпохи и точно также прочувствовать тяжесть их жизни, и точно также поведать нам о ней. Но разве то не правда? Ведь, каждый и правда достоин любви. И разве, прослушав бывает творчество Петра Ильича, вы не прочувствуете, насколько чувства те были сильными и как умело откликаются они в его мелодиях?