Терпкий

День выхода печатного издания сборника рассказов под авторством Се Ляня наконец настал. Иначе как волнительным это событие было трудно назвать, хотя, безусловно, в коктейле эмоций выделялись и радость, и гордость, и уважение к проделанной всеми участниками процесса работе. В том числе и к той работе, что сделал он сам. Сегодняшний день не предзнаменовал откровений, открытий для мира — рассказы не были чем-то уникальным, новым для художественной литературы, но что влияло еще сильнее — все они были выложены еще летом, в тот же день, как Се Лянь рассказал о своем первом достижении Цзюнь У. Печатная версия была уникальна лишь иллюстрациями, ведь Се Лянь понимал, что дебютная самостоятельная работа вряд ли привлечет к себе внимание. Тираж был довольно маленьким, и даже будь он продан полностью, Се Лянь вышел бы в плюс на сотню-другую юаней. Иными словами, он рассчитывал на провал, и искренне желал испытать его самому. Несмотря на то, что Хуа Чэн хотел предложить свою финансовую помощь, Се Лянь хотел осуществить первый проект сам, потратив свои накопленные за годы труда сбережения почти полностью. Для него это было чем-то сродни гештальта — он не желал, чтобы его жизнь продолжала строиться на усилиях других людей. Красивые цветные иллюстрации, толстый твердый переплет, качественная бумага и четкая печать — все это требовало немалых средств даже в маленьком тираже на тысячу копий. Это было минимальным числом, которое издательство согласилось напечатать, и Се Лянь не смел даже надеяться, что продадутся все. Он стоял у одного из четырех магазинов, в которых согласились продавать его книги. Каждый взял на себя около сотни книг, а остальные шестьсот планировалось доставлять напрямую со склада издательства. Хуа Чэн был рядом с ним, держа в руках единственный экземпляр с подписью автора; Се Лянь был жутко смущен, но, будучи бездумно влюбленным даже спустя десять месяцев отношений, не мог отказать милым глазам своего чудесного парня. — Гэгэ взволнован? — мягко спросил Хуа Чэн. Пусть его помощи и отказали, он продолжал поддерживать Се Ляня на его пути. — Конечно. Сложно не волноваться… — он выдохнул, потянувшись к лицу возлюбленного чуть дрожащей ладонью. — Наверное, приходить не стоило. — Не стоит так нагнетать. Ты ведь все равно хотел посмотреть, что можно почитать из новинок. Желание уйти возникало не только из-за страха быть обнаруженным и осужденным, но и из-за его связи с Хуа Чэном и уже его связи с выпущенной книгой. Помимо поддержки, он продолжал выкладывать фото, видео, текстовые послания о любви в своих соцсетях, и среди его постов так же была и безвозмездная реклама. И вполне возможно, что даже если в Се Ляне не узнают автора, то в Хуа Чэне узнают самого Хуа Чэна, что могло бы сделать ситуацию и состояние писателя только хуже. Популярность его парня, в целом, не доставляла проблем. Периодически Се Ляню писали в личку с просьбами рассказать что-то об их отношениях, даже приглашали на интервью схожего характера, но он просто спокойно отказывал, не испытывая особых неудобств. Находились и более настойчивые, решавшие подойти к Се Ляню из любопытства. Большинство из них хотели сделать с ним или его парнем селфи, едва ли осмеливаясь задать хоть какой-нибудь вопрос. Но бывали и обратные случаи — агрессивные фанаты Хуа Чэна, нежелавшие делить кумира с Се Лянем. Если тот был с парнем вместе, такие быстро получали словесные оплеухи и уходили. Сам Се Лянь просто игнорировал, не намереваясь вступать в полноценный конфликт — даже самые настойчивые отставали, стоило ему зайти в продуктовый и начать преспокойно выбирать продукты для их с Хуа Чэном ужина. — Вообще-то… — он вдруг начал говорить, прерывая ряд размышлений Се Ляня. Хуа Чэн будто бы угадывал, когда во время молчания Се Лянь задумывается о чем-то абстрактном, и всегда стремится переместить фокус внимания возлюбленного с «чего-то» на себя. — Я тоже очень взволнован. — Правда? И почему же? — поинтересовался Се Лянь, обрадовавшись тому, что в потоке мыслей услышал голос любимого человека. — Мне ведь наконец удастся нарисовать гэгэ. Я искренне невероятно волнуюсь, — спокойным тоном, совсем не соответствующим сказанным словам, произнес Хуа Чэн. — Если быть точнее… я в нетерпении. Его голос и так был довольно низким, но в разговорах про рисование и Се Ляня он будто делался еще ниже, сопровождаясь легким придыханием. Хуа Чэн обволакивал своим голосом, прекрасным тембром, красотой речи, которой Се Лянь не мог перестать восхищаться. А осознание, что с таким изменением связан именно он, нежно отстукивало в висках и проявлялось на щеках влюбленным румянцем. — Сегодня? — уточнил Се Лянь. — Я готов в любую секунду, — в ту же секунду, счастливо и воодушевленно ответил Хуа Чэн. — Значит, сегодня, — смущаясь не без яркой улыбки на лице, заключил писатель. Книжный магазин наконец открылся. К открытию подошли несколько людей, один из которых был настолько скрытным, будто бы сам был прячущим личность автором, помимо Се Ляня и Хуа Чэна, но первый не был готов осознанно следить, пришли ли они за его книгой или ради чего-то иного. Се Лянь любил книги. В детстве именно из-за его любви к чтению у родителей появилось намерение сделать из него писателя. Счастливым совпадением оказалось то, что писать у мальчика не только получалось, но и процесс вместе с результатом доставляли ему немало удовольствия. Его детские книги расходились большими тиражами и не воспринимались как творчество популярного ребенка. Гораздо чаще его обвиняли во лжи об авторстве, чем в неприятной для чтения книги. И все же Се Лянь был во многом чересчур наивен, и с высоты колокольни двадцати восьми лет мог понять, что его творчество точно уж нельзя было назвать серьезным без преувеличений. Он с удовольствием прогуливался меж книжных полок, рассказывая Хуа Чэну о своих любимых произведениях или авторах, чья жизнь завораживала не меньше книг. Ему нравилось узнавать новое обо всем — не столь принципиально, будет ли новая информация касаться жизни одного человека или чего-то более масштабного, вроде объективных знаний. И еще больше ему нравилось использовать знания — просто делиться ими или помогать кому-то с их помощью. Потому Се Лянь и работал так много — наконец нашел оправдание он. Дело было не в финансах, пусть они и были приятным бонусом: на деле ему просто нравилось быть полезным и узнавать новое. Поэтому он улыбался гостям, даже если мысли витали где-то далеко. Поэтому он с такой усидчивостью учился рисовать на капучино. — Гэгэ, а эта про что? — спросил Хуа Чэн, стоило Се Ляню закончить свой рассказ о предыдущей работе. Он указывал на книгу из раздела английской классики. Се Лянь уже смирился с тем, что Хуа Чэн своими вопросами его обманывал: зная, как его парню нравится что-то рассказывать, он спрашивал даже о тех книгах, что знает сам, чтобы услышать мнение самого важного для себя человека. — О, это «Джейн Эйр»! Чудесная работа, — сделал быстрое суждение Се Лянь, после чего дополнил разъяснением: — Писательницы, как по мне, пишут многие художественные жанры лучше своих коллег-мужчин. Наверное, говорить, что их книги чувственнее — немного по-сексистски, но мне правда кажется, что это так, — рассуждал он, хоть и сам писал преимущественно в художественных к жанрам, которые пару месяцев назад украсились конкретикой из романтики. — Так эта одна из таких, чувственных? — интересовался Хуа Чэн, не стесняясь беря книгу в руки и рассматривая обложку. Изображалась реальность европейской жизни девятнадцатого века, насколько он мог судить, персонажи изображали нижестоящую по должности девушку и явно социально-возвышающегося мужчину — выводы можно было сделать по детальности нарядов. — Сань Лан угадал. «Джейн Эйр» о преодолении, любви… очень красивая история, надо бы перечитать, — улыбался Се Лянь, обращая взгляд, направленный ранее на Хуа Чэна, на книгу в его руках. — Позволишь подарить тебе в честь премьеры? — игриво поднял брови Хуа Чэн, поворачивая книгу обложкой к писателю рядом с собой, будто бы был героем рекламы. — С удовольств…- Не успел Се Лянь закончить фразу, как услышал разразившуюся на весь книжный — до этого такой тихий и спокойный, словно озерная гладь воды, — брань, грубую и лишенную смысла. Такую Се Лянь последний раз слышал от своего младшего двоюродного брата, когда тот играл в компьютер, и, по всей видимости, проигрывал. Даже любящий выругаться Фэн Синь не мог идти ни в какое сравнение, и Се Ляню было даже сложно представить выражающегося так человека. — Да почему ты не можешь мне просто показать, где эта гребаная книга? — мысленно цензурируя и блокируя некоторые красочные междометия, услышал Се Лянь. Хриплый высокий голос мужчины звучал с той стороны, где располагался вход, поэтому писатель решил просто игнорировать раздражающие всплески брани. Однако жалость не могла не взыграть в нем — грубому мужчине тихо, чуть ли не дрожащим голосом, отвечал, по всей видимости, сотрудник, явно не готовый к работе с такими людьми. — Гэгэ, не хочешь посмотреть? — вдруг спросил Хуа Чэн. Се Лянь даже удивился: с чего бы ему предлагать нечто подобное? Обычно именно Хуа Чэн всячески умаливал значение мимо проходящих людей, говоря, что происходящее вокруг не имеет значение, пока они вдвоем рядом. — Если честно — нет, — признался Се Лянь. — Скорее, хочу уйти. Хуа Чэн кивнул, и, быстро обняв его, повел за руку к кассе. Писатель надеялся, что они не встретятся с ругавшимся мужчиной, но, видимо, свои жалкие крохи удачи Се Лянь растратил на получение любви своего парня. Они решили пройти мимо стойки с новинками от отечественного автора, на которой и стояла его книга, и именно туда едва не рыдающий сотрудник привел бранившегося посетителя. — Пожалуйста, не рвите пленку… Вы можете раскрыть книгу только после покупки! — дрожа всем телом и голосом, объяснял консультант. — Да не хочу я покупать эту хрень! Мне нужно просто прочитать! — с каждым словом цензурировать изобилующую красноречивыми изъяснениями речь было только труднее. Се Лянь тем временем не мог прийти в себя, спрятавшись за соседней стойкой. Обычно при странных совпадениях он говорил «Вспомнишь солнце — вот и лучик»; сейчас же в голове с бо́льшей явностью возникала аналогичная по смыслу приговорка: «Вспомнишь говно — вот и оно». Бранившимся человеком оказался вспомненный совсем недавно младший двоюродный брат Се Ляня — Ци Жун. Помимо удивления собственному невезению, в его голове, прерываясь на рассматривание полок, появлялись мысли и о том, что в воспоминаниях о маленьком Хуа Чэне присутствовал именно этот, злой еще с младенчества, брат. Видимо, именно то, что бывший Хунхун-эр узнал в голосе Ци Жуна, заставило его предложить выйти к нему навстречу. — Сань Лан… — начал Се Лянь, измученно прикрывая глаза. — Давай просто сбежим. — Конечно. И они выбежали из магазина, отложив «Джейн Эйр» на случайно попавшуюся полку. Се Лянь зарекся обязательно купить ее себе позже и все же перечитать, но сейчас совершенно не хотел оставаться в магазине и секундой дольше. Из всех своих знакомых с детства и юности именно с Ци Жуном он хотел бы встретиться меньше всего. Возможно, даже встреча с почившим отцом или вызывающей только сожаление матерью была бы предпочтительнее, чем с этим живым воплощением стыда. Погода стояла чудесная, пусть ветер и морозил немного. Утренние лучики солнца счастливо бегали по свободным от толпы дорожкам — большинство людей уже были на работе и любовались осенним солнцем, падающим на покрасневшие деревья, из окон офисов. Иными словами, все словно бы кричало о том, что влюбленным стоит устроить маленькую свободную прогулку. — Сань Лан, сколько тебе потребуется времени на то, чтобы нарисовать меня сегодня? — спросил Се Лянь, намеренный предложить немного прогуляться. — Неужели гэгэ думает, что я смогу управиться всего за один день? — улыбаясь, ответил Хуа Чэн. — Я планирую украсть у тебя не меньше недели; сегодня же, даже приступив прямо сейчас, не смог бы даже закончить эскиз. Но тебе не стоит беспокоиться, что я буду отвлекать тебя слишком много: после завершения эскиза я могу делать немалую часть работы без модели. Хотя твой Сань Лан будет гораздо счастливее, если ты будешь на всем пути к готовой картине. — Ух… Извини, я как-то не подумал. Разумеется, я тоже хотел бы быть твоей моделью на всем пути, — сказал Се Лянь, не имевший возможности сдержать мягкую улыбку. «Если то, что так нравится Сань Лану, продлится долгое время, и мы при этом еще и будем проводить время вдвоем… Как тут не радоваться?» — Сань Лан, что тебе больше всего нравится? Из этапов рисования? — Эскиз, — не задумываясь, ответил Хуа Чэн. Еще спустя секунду, он дополнил: — И доведение картины до идеала последними мазками. Иными словами, мне более всего нравятся самое начало и самый конец. Однако, гэгэ, если я буду рисовать тебя с натуры, безусловно, буду радоваться каждой секунде. — Ты преувеличиваешь, — рассмеялся от осознания собственного счастья Се Лянь, взяв руку Хуа Чэна в свою ладонь спустя долгий перерыв; все тело сразу наполнилось теплотой, несмотря на то, что взятая рука была такой же холодной, как и всегда. — Нисколько, гэгэ. Путь от книжного магазина до их дома не был особенно длинным, зато проходил через парк, украшенный осенью в разные цвета. Увидев, как Се Ляню любуется открытой перед глазами красотой, Хуа Чэн заговорил. — Не хочешь прогуляться? — он сжал мягкую руку чуть сильнее, и едва потянул за собой в сторону тропинки, что вела к маленькой опушке, где разрешалось сидеть на траве и листьях. — Если гэгэ позволит, я хотел бы сплести ему венок. — Конечно позволю! — радостно улыбнулся Се Лянь, позволяя возлюбленному вести себя к красочному пейзажу. Сам он не умел плести венки ни из цветов, ни из листьев, зато всю весну ходил в одуванчиковых коронах, созданных талантливыми руками его парня. Се Лянь приземлился на землю, положив ветровку на траву так, чтобы двое могли на ней уместиться — ветер совсем утих, потому холодно не было вовсе и курточкой можно было пожертвовать. Не двигаясь с места, Се Лянь собирал листочки вокруг себя, собирая те, что с длинными веточками и обладают красивейшим цветом или даже окрасом. Хуа Чэн, чутка погуляв, собрал еще больше и вернулся к своему любимому, которого собирался наградить милой желто-красной короной. Его глаза, разными цветами играющие под холодными солнечными лучами, сияли радостью и предвкушением. — Гэгэ, я очень люблю тебя, — спокойным и нежным голосом объявил Хуа Чэн, сплетавший листья в венок. Се Лянь, все еще сидящий на ветровки, уже несколько минут головой лежал на коленях любимого, а потому, находясь в такой близости сего лицом, едва сдерживал желание мигом подняться и поцеловать Хуа Чэна. Сдерживал, потому что не хотел портить свой будущий подарок. — Сань Лан, я тоже очень-очень люблю тебя, — произнеся это, словно очевиднейший из всех фактов, Се Лянь, улыбаясь, потерся носом о штанину Хуа Чэна. — Ты у меня такой чудесный и талантливый. — Я счастлив быть «у тебя», — посмеялся он, после чего потянулся к животу Се Ляня, на котором лежали еще листочки для венка. Но вместо их использования, он просто погладил любимого и продолжил плести из лежащих рядом. Трогать Се Ляня было настоящим благословением, даже через одежду: Хуа Чэн искренне наслаждался каждой воплощенной в реальность возможностью, чувствовал себя счастливее и умиротвореннее в ту же секунду. Всего час назад он был готов взорваться от гнева, стоит Се Ляню отойти за диапазон взрыва, но вот сейчас, сидя на траве и наблюдая лицо возлюбленного на своих коленях, он не мог перестать думать о том, как много счастья привносит в его жизнь любовь. Спустя минут десять он закончил венок, и Се Лянь, переставший слышать шуршание листьев, открыл глаза, тут же увидев нежную улыбку любующегося им мужчины. Хуа Чэн с удовольствием и искренним счастьем в глазах смотрел на мирно лежащего Се Ляня, надеясь, что тот уснул. Однако, столкнувшись с неоправданными надеждами, он заулыбался лишь ярче: неважно, донесет ли он своего любимого до дома на руках или пройдет с ним за руку, разговаривая обо всем на свете — он все равно будет счастливее всех существующих на Земле людей. — Гэгэ, твоя корона готова, — мягко говорил Хуа Чэн, будто бы все еще надеявшийся, что Се Лянь все же спит и позволит донести его на руках. — И кто же я тогда? Король? — смеясь, спросил он, поднимая руку к лицу возлюбленного и тут же получая ответ в виде свободной от короны руки Хуа Чэна на своей. — Нет же, Вы — принц. Наследный принц. Сами же признавали, что образы героев позаимствованы у меня и Вас, Ваше Высочество, — официоз молодому самодовольному мужчине, казалось, не шел от слова «совсем», и все же Се Лянь не мог перестать умиляться, радуясь тому, насколько чудесный человек остается рядом с ним. При этом Хуа Чэн во всей своей странности, звучал по-настоящему почтительно, будто его любовь к Се Ляню состояла в том числе и из поклонения, словно монарху. — Сань Лан, перестань! — Неужели гэгэ не позволит мне даже надеть корону? — расстроено пробурчал Хуа Чэн, сжимая находящуюся на его щеке руку чуть сильнее, как бы демонстрируя свою обиду и разочарование. — Конечно же позволит. Ты пользуешься слишком высоким расположением у Моего Высочества, Сань Лан, — поддержал игру Се Лянь прежде чем подняться с колен своего любимого подданного и повернуться к нему же лицом. Он чуть наклонил голову, будто бы позволяя надеть на себя головной убор. — Я так счастлив возможности присутствовать на Вашей коронации! — Хуа Чэн надел венок из ярких листьев на каштановые волосы: янтарные глаза Се Ляня тут же засияли новыми красками, в которых теперь виднелись не только красные оттенки одежды его возлюбленного мужчины, но и красота осенних листьев. Се Лянь улыбнулся еще сильнее, хотя сам думал, что счастливее быть и не сможет. Быстро оглянувшись по сторонам, он увидел несколько пар гуляющих людей, но решил все же не обращать внимание; желание поцеловать было гораздо сильнее смущения. Все же именно сегодня был день кульминации всей поддержки, оказываемой Хуа Чэном. Се Лянь наконец смог отпустить и прийти к тому, кем был одиннадцать лет назад — к той своей вариации, что исчезла из-за страха, неприязни к себе и миру, в котором он оказался. Он не достиг и вряд ли достигнет тех высот, на коих был по праву рождения, но свою юность он ценил вовсе не из-за оказываемого внимания, материальных средств и всеобщего восхищения. Се Лянь продолжал всегда смеяться над юным собой — тем, кто может посоветовать ребенку «жить ради него» — но на деле более всего желал стать таким вновь. И он наконец смог. Благодаря Хуа Чэну, доказавшему, что именно то, кем был Се Лянь ранее, достойно истинной любви, и что то, кем он стал сейчас, заслуживает любви не меньшей; что Се Ляню не нужно оглядываться ни на какие обстоятельства, чтобы быть достойным любви; что любовь с ним будет всегда, каким бы он ни решил быть. Из-за появившихся в голове невольно рассуждений Се Лянь решил не продолжать поцелуй, несмотря на все то одобрение, которое Хуа Чэн выказал к решению поцеловать — впрочем, дело было не совсем в моменте, просто ему никогда не удавалось и не хотелось отказывать возлюбленному в желании поцеловаться. Се Лянь же счел неуважением погружаться в любовь Хуа Чэна, наслаждаясь поцелуем, и при этом думать о чем-то совершенно отвлеченном. — Сань Лан, — начал он, смотря в разного цвета глаза любимого, — как ты думаешь, мне стоит наладить общение… с семьей? Именно этот вопрос стал следствием возникших во время поцелуя размышлений. В конце концов, его характер и жизненная позиция того времени, по которому он, как оказалось, скучает, были сформированы не им самим, а его семьей, с представителем которой ему как раз довелось встретиться сегодня. — Гэгэ, семья — это правда важно. Но кто относится к твоей семье — решать лишь тебе одному, — после недолгих рассуждений ответил Хуа Чэн. — Готов ли ты признать его семьей — это истинно важно. Во вторую очередь идет другой вопрос, на который тоже ответить можешь только ты, — а хочешь ли ты общаться с кем-то, даже если и признаешь его семьей? — Даже немного стыдно, что ты, будучи младшим, обучаешь меня таким простым вещам. — Тебе вовсе не должно быть стыдно. У нас очень разный опыт. Твоя семья «создала» немалую часть тебя, я же отказался признавать кровных родственников семьей еще в юности. Разумеется, мне проще советовать кому-то сделать так же. После прекращения поцелуя улыбка Се Ляня сама собой исчезла, но после слов Хуа Чэна вновь вернулась на свое место. Ему безумно нравилось давать Се Ляню поводы улыбаться. — Пожалуй, ты прав, — наконец заключил старший из них. — Гэгэ не проголодался? — Так много волнения, что никакого желания есть нет… — Волнение — не причина для пренебрежения своим здоровьем! — резко ответил Хуа Чэн, вынужденный повторять эту фразу довольно часто. Се Лянь вопреки собственным убеждениям о важности здоровья, часто пренебрегал приемами пищи, о чем его парень узнал после начала сожительства. Хуа Чэн продолжал верить, что сможет исправить эту неприятную привычку прецендентом, хотя девять месяцев попыток так и не увенчались успехом. — Гэгэ, выбирай кухню и пойдем к машине. — Сань Лан, я понял, что ты намерен меня покормить, но я правда хотел бы начать рисовать как можно дальше по времени к отходу ко сну. Если мы поедем куда-то, то потеряем очень много времени! — Се Лянь осознавал пагубность своей привычки пропускать по несколько приемов пищи за день, и все же не был готов жертвовать временем, которым его парень мог бы насладиться с кистью в руках, на поездку в какое-то замудренное место. — В соседнем доме же пару месяцев назад открылся итальянский ресторан, а мы так туда и не сходили. Пожалуйста, Сань Лан? Се Ляню не нужно было менять интонация на более нарочито милую или раскрывать глаза в умоляющем выражении, чтобы Хуа Чэн тут же согласился со всем, что ему предлагают. Не было нужды и говорить «пожалуйста», и все же Се Лянь знал, насколько Хуа Чэну нравятся такие жесты со стороны его парня. Хотя на специально созданные интонации и выражения он бы не согласился и в таком случае. .・。.・゜✭・.・✫・゜・。. Полчаса спустя они уже сидели в уютном зале лаундж-ресторана. Интерьер подходил больше для встреч после тяжелого дня — теплый темный свет, преимущественно серые и темные цвета, расслабляюще-нежно пахнущие живые цветы на каждом столике. Но и для спонтанного обеда место тоже прекрасно подходило, ведь светлый пейзаж за окном убирал атмосферу «вечерности». Хуа Чэн и Се Лянь часто выбирали именно рестораны итальянской кухни, когда обедали вне дома — им обоим нравились преимущественно итальянские принципы готовки, обилие соусов и разных видов их реализации. Хотя Хуа Чэн искренне считал еду Се Ляня самой вкусной и даже не стеснялся говорить об этом официантам, спрашивающим, понравилась ли ему еда, он с удовольствием проводил долгие вечера или быстрые обеденные перерывы со своим возлюбленным. Ему нравилось смотреть, как Се Лянь выбирает блюдо, как после мило его ест, а стоит официанту прийти забрать тарелку — обязательно выказывает положительную обратную связь с благодарностями. И хотя ему более всего нравилось, когда Се Лянь пробует его еду и дает возможность увидеть схожую, но более счастливую реакцию, он не мог не ценить такие нежные и милые моменты вне дома. Более всего Хуа Чэна радовало то, что его возлюбленный спустя несколько месяцев после начала отношений перестал противиться тому, что именно Хуа Чэн оплачивает счет. Се Лянь, как он сам предполагал, живя в обстановке достатка и комфорта, избавился от большинства проблем с восприятием денег как по волшебству. И если увольнение еще доставляло определенный дискомфорт, то принятие подарка в виде вкусного ужина не смущало вовсе. Перекусили они довольно быстро, ведь взяли достаточно быстро готовящиеся блюда. Се Лянь насладился салатом с креветками и манго, а Хуа Чэн взял некую авторскую пасту, вдохновленную итальянскими шефами, приезжавшими не так давно на мероприятие в Шанхай. Блюда сопровождались облепиховым чаем, представленным в качестве комплимента гостям, пришедшим в обеденное время на буднях. Хуа Чэн еще хотел убедить Се Ляня на десерт, любимым из которых, как выяснилось, были вовсе не круассаны, которыми его задаривали после знакомства, а сметанники! Увидев строку из меню, он не смог избежать возможности предложить, но получил жестокий отказ со словами о том, что хочет поскорее отправиться домой. — Гэгэ, пора бежать рисовать? — сытно и будто бы хищно улыбаясь, спросил Хуа Чэн. — У Сань Лана есть все, что нужно для рисования? — Разумеется. Я же знал дату премьеры еще месяц назад, — он объявил, будто бы это было очевиднейшим из фактов. — Разве я мог не подготовиться заранее? — Прости, что сомневался в тебе, мой предусмотрительный Сань Лан! — рассмеялся Се Лянь, после чего оба вышли из заведения. .・。.・゜✭・.・✫・゜・。. Се Лянь снова стоит в ванной. Переодеваться вовсе не было для него чем-то неловким, они жили вместе слишком много времени, но обстоятельства меняли многое. Слишком многое, чтобы у него была возможность их хоть как-то игнорировать. К примеру, Се Лянь без каких-либо переживаний переодевался из пижамы в рабочую форму, пока работал в кафе, не оглядываясь на то, смотрит ли на него лежащий по соседству Хуа Чэн. Но когда они ходили вместе в бассейн или в спортивный зал, предпочитал отходить в уборную для переодевания; и душ, конечно, тоже принимал с закрытой шторкой. Пусть они и жили вместе, Се Ляню было крайне неловко даже думать о том, что они увидят тела друг друга полностью обнаженными. При этом он мог спокойно менять футболку на свитшот, если стало холодно, прямо в гостиной, где на диване сидит Хуа Чэн. Или, опять же, с утра переодеваться, не смущаясь внимания своего парня. Однако, стоило делу коснуться хобби Хуа Чэна, то Се Лянь сопротивляться желанию спрятаться не мог. После раскрытия отношений у них было еще несколько фотосетов. Хуа Чэн всю зиму упрашивал Се Ляня на весеннюю съемку в «Царстве одуванчиков», как это назвал фотограф, а летом на свой день рождения попросил съездить за город и устроить съемку у озера. До и после нее они, конечно, наслаждались этим озером без камеры. И всегда Се Лянь крайне смущался. Возможно, из-за того, что съемки были связаны с тем самым днем, когда они впервые поцеловались и который считают первым днем своих отношений, процесс переодевания казался даже более интимным, чем тогда. Что же говорить о рисовании, которое потребует еще больше времени и еще больше пристального внимания со стороны Хуа Чэна. Его костюм выглядел красиво и при этом несколько возвышенно. Атласная бежевая рубашка чуть светлее оттенка кожи, коричневые облегающие брюки с завышенной талией — все выглядело на Се Ляне чудесно, пусть в обычных обстоятельствах он, скорее всего, не стал бы носить нечто подобное. Волосы были распущенны, как и ожидалось — Хуа Чэн обожал вид волос Се Ляня, ниспадающих по плечам, даже если те выглядели немного неряшливо. Обнимаясь со своим возлюбленным, Хуа Чэн обязательно трогал его волосы, наслаждаясь мягкостью прядей, словно драгоценнейшим шелком. Умыв лицо холодной водой, Се Лянь наконец вышел из ванной. Хуа Чэн стоял рядом с дверью, не скрывая своего нетерпения, сочившегося из каждой мимической складочки на красивом лице. — Гэгэ, ты выглядишь прекрасно. — Спасибо, Сань Лан. Ты тоже всегда прекрасен, — ответив, Се Лянь подошел к Хуа Чэну и легонько поцеловал того в губы, привстав на носочки. У него бы не получилось, если бы к нему не наклонились в ответ, но Се Лянь был уверен, что такого не произойдет — его парень всегда с удовольствием ловил намеки на поцелуи и воплощал их в реальность. Хуа Чэн провел свою модель в комнату, которая раньше исполняла роль студии — теперь она была переделана в комфортную гостиную с большим количеством свободного пространства, где можно было, например, станцевать вальс в рождественскую ночь. Диван был передвинут к стене, так что места стало еще больше; мысленно Се Лянь позволил себе восхититься силой своего парня-художника. — Гэгэ, присаживайся, пожалуйста, — Хуа Чэн указал на кушетку рукой и закрыл ведущую в их художественный кабинет студию. Се Лянь предлагал запечатлеть на картине и пушистых комочков, но справедливо согласился с тем, что они могут помешать процессу рисования именно из-за своей пушистости. Се Лянь опустился на кушетку, упираясь на мягкую спинку и подогнув ногу, иными словами — устроившись как можно удобнее. Именно об этом они с Хуа Чэном договорились перед тем, как Се Лянь отправился в ванную — «Поза должна быть как можно более удобна». В конце концов, ему предстоит лежать так много часов, поэтому с требованием он с пониманием согласился. Уже сосредоточившийся на том, чтобы полностью освободить мысли для долгого пребывания без движения, Се Лянь сперва даже не заметил протянутую Хуа Чэном книгу. Заметив, он тут же задался вопросом. — Что? «Джейн Эйр»? Разве мы не сбежали, так и не купив ее?.. — Мой маленький секрет, — ответил Хуа Чэн, продолжая хитро улыбаться и дополняя улыбку предвосхищением. — Мой и парня твоего лучшего друга. — Ты что, использовал господина Хэ как курьера? — брови Се Ляня сошлись домиком, и прежде чем взять книгу он потер точку меж ними, чтобы расслабить лицо. — Я же сказал, что секрет! И все же Се Лянь был искренне рад возможности почитать. Он читал довольно медленно, мог одной книге уделять десятки часов, перечитывая некоторые моменты и даже целые главы для точного понимания сюжета, потому мог бы «растянуть» чтение на все написание картины, чему не мог не порадоваться. Почувствовав желание поблагодарить, Хуа Чэн опустил тело к кушетке, поставив руки по обеим сторонам от Се Ляня. Тогда он почувствовал некоторую странность. Смотря на открытые предплечья, которые и до этого видел множество раз, он чувствовал себя как-то иначе. Но любое ощущение не могло устоять перед желанием поцеловать Хуа Чэна — это он и сделал. — Спасибо, Сань Лан. — Тебе спасибо, гэгэ, — он поблагодарил Се Ляня, одарив таким же маленьким и почти мимолетным поцелуем, который явно хранил в себе желание большего. Рабочее место Хуа Чэна было обустроено довольно просто: табуретка, рядом тумбочка с материалами и инструментами, большой холст, как мог оценить Се Лянь — примерно девяносто на сто двадцать. Он полагал, что большинство из инструментов сегодня не понадобятся, ведь Хуа Чэн уже сказал, что сегодня они едва успеют закончить эскиз, и все же не мог не подивиться. Модель явно находилась в условиях более удобных и расслабляющих. Но спустя несколько минут странное ощущение начало нарастать. Се Лянь впервые в своей жизни столкнулся с тем, что не может сосредоточиться на книге, и постоянно обращает свой взгляд на Хуа Чэна, который в ответ пристально смотрит на него самого, при этом не замечая чужого взгляда. Хуа Чэн сосредоточенно рисовал мягкими движениями карандаша по холсту, выводил новые линии, которые Се Лянь не сможет увидеть, если не высидит свое. Сильные руки осуществляли движения столь нежные, будто холст состоял из облака, и трепетные, словно бы пальцы уподобились дрожащим крыльям бабочки. От него исходило вдохновение. Каждый взгляд, направленный на «сцену», в центре которой восседал Се Лянь, был все воодушевленнее предыдущего. Он видел Хуа Чэна довольным, счастливым, искренне радостным, игривым и веселым, вдохновение в нем он познавал только в процессе фотосессии, однако же то, что он видел сейчас, не шло ни в какое сравнение. «Сань Лан выглядит…»