...а секс по расписанию

      Ким Сокджин впивается пальцами в чужую плоть.       Спина девушки — молочно-белая, ухоженная, — услужливо гнётся, пока она сама негромко постанывает от сильных упругих толчков. Алый полумрак комнаты туманит и без того плохое зрение Джина, размазывая фигуру под ним в нечёткий сливочно-розовый контур. Прикольно выходит — наёмная шлюшка его не видит, у неё на голове плотный тканевый шлем с кошачьими ушками, в котором прорези для глаз отсутствовали ещё на этапе выкройки. А у него зрение с почти запредельным минусом, и очки на столике у дверей — хрен дотянешься. Только и остаётся что довериться осязанию, игнорируя жажду визуального контакта. Зато ощущения острее. А чертовка хороша — узкая, тугая, горячая, мокрая… Из новеньких, что ли? Давненько Джин таких не пробовал. Он кайфует от скольжения члена в упругой глубине, предвкушая отличный оргазм. Сдерживается, старается, продлевая собственное удовольствие. Крепче натягивает, притормаживает после каждого толчка, шумно дыша. А эта, под ним, возмущённо сопит от того, что он медлит, и сама насаживается. Джин хихикает, самодовольно улыбаясь, нежно гладит спину, урчит, низким хриплым голосом уговаривая потерпеть. Её реакция — чистейший бальзам на мужское самолюбие, уязвлённое нынешним миром, утыканном флагами феминизма. Будет чем прихвастнуть друзьям на перекуре. Заставить кончить шлюху — достижение сомнительного характера, зато высоко ценится там, где поблизости нет пытливых женских ушек.       Джин спину девушки гладит и гладит непроизвольными движениями, всё ближе к крышесносному оргазму, от которого глаза сами закатываются, а ноги спазматически дрожат, не в силах держать тело. Машинально водит руками по спине. Задирает форменное платье-халат, складками собравшееся на талии, всё выше. И ещё выше. И ещё чуточку выше….       А в следующую секунду, увидев тонкую вязь на лопатке, натужно хрипит-орёт от испуга, кончая внезапно, как кальмар от страха, и отскакивая с матюками на другую сторону небольшой комнатушки. Поспешно, почти истерично шарит руками по тумбочке в поисках очков.       Не то, чтобы он ожидал в борделе оттрахать собственную жену.       Сохи ошалело-медленно поворачивается на внезапные матюки. Поспешно тащит с головы мягкую ткань. В отличие от Джина, она после коррекции зрения видит даже в этом грёбаном красном свете всё просто отлично. Но ей-богу, когда ты уже вот-вот, в одном шаге от кайфа, до оргазма пара толчков — а партнёр внезапно отскакивает, как от монстра в ужастике, да ещё орёт неожиданно знакомым голосом — это, конечно, пиздец. И покупая на час любовника онлайн в борделе с чудным названием «Стручок», точно не ждёшь, что им окажется собственный муж.       — Так, — произносит Джин очень спокойным тоном, ибо через минуту здесь начнётся адовый пиздец, после чего бордель с адовым названием «Стручок» провалится в ад. И кстати, разве его жена не должна быть сегодня на заседании клуба по завариванию чая?       — Так, — произносит Сохи очень сосредоточенным тоном, ибо через минуту тут будет локальный Рагнарёк, и никто и ничто её от этого не остановит. И, кстати, разве у Джина не сегодня это его заседание мужского клуба по курению трубок с вишнёвым табаком?       Давненько они друг в друга такие огненные взгляды не метали. Кажется даже, что вообще никогда, за двенадцать лет знакомства.       Шесть лет. А до этого ещё шесть, начиная с первой встречи на первом курсе, когда их знакомят родители, а затем строго четыре встречи в год — её день рождения, его день рождения, Чусок и Соллаль. Двадцать четыре встречи за шесть лет до договорного брака. Медовый месяц — раздельные комнаты в отеле для новобрачных на Чеджу, неделя вместо положенных хотя бы десяти дней, ибо карьера, карьера, карьера.       Шесть лет брака — отдельные спальни в огромных апартаментах по ипотеке. Контракт: дети после тридцати пяти, никаких претензий к свободному времяпрепровождению, совместные ужины по вторникам и пятницам, выход в люди один раз в неделю для поддержания имиджа. Спальня больше у Сохи, зато у Джина огромный рабочий кабинет.       Она — прокурор в центральном Сеульском суде.       Он — адвокат в крупнейшей юридической фирме Каннама.       И вроде бы всё идёт хорошо первый год. Она ухаживает за собой и за мужчиной, следит, чтобы их совместные выходы в люди были безупречными. Он покупает крутые туры, которыми можно похвастаться в Instagram.       Первое столкновение в суде как прокурора и адвоката. Потом второе, потом третье. И вот уже «передай соль» за ужином отдаёт агрессией, «забери стирку из химчистки» попахивает отдушкой скрытых претензий, и всё взрывается к херам на четвёртый год, когда «сука, какого хера ты так громко дышишь на другом конце квартиры» выходит на финишную прямую.       Стоит ли говорить, что переспали они невнятный единственный раз по пьяни в первое полугодие брака? Плевок спермы в презерватив и судорожный спазм члена Джин даже оргазмом назвать не смог, Сохи не кончила вообще.       Может, именно после первого неудачного секса всё растрескивается, и ширится до уродливой пропасти с осыпающимися в бездну краями за счёт попеременно выигранных и проигранных дел в суде?       Год двенадцатый: им только и остаётся, что сидеть на званных по контракту ужинах, и актёрствовать перед друзьями на оговорённых по контракту выходах, мучительно-тоскливо раздумывая, как бы отмазаться, ибо даже залипание в соцсетях приятнее нудного времяпрепровождения с супругом.       И, разумеется, обоим хватает ума скрывать друг от друга и случайные, и временно-долгоиграющие связи. Да, догадываются. Да, подозревают. В конце концов, рассуждают логически — ну какой нормальный человек без секса потянет нынешние стрессы? Но не хвастаться же ими направо и налево, и уж тем паче, друг перед другом? В конце концов, не зря оба лучшие в своём деле, и отлично знают, как заметать следы.       И тут нате вам, пожалуйста.       У Сохи, в отличие от мужа, зрение — единица. В первый год очки Джина её умиляли до «ааай, оппа такой забавный в очках» и «ой, надо бы его тоже отправить на коррекцию». На второй появилось глухое раздражённое «какого беса очки этого долбодятла по всему дому валяются, и с хера он их ищет у неё в спальне?» На третий превратилось в стойкое подозрение, что Джин к ней в спальню таскает шлюх. Подозрение рассеялось после установки камер. Не таскал — просто читал по вечерам в её отсутствие, любуясь закатом из панорамных окон пентхауса, и, разумеется, постоянно забывал очки на её тумбочке. Подозрение-то рассеялось, а раздражение — осталось, и Сохи после некрасивого скандала с битьём посуды вешает на двери спальни замок.       Комнатушку с алой раздражающей LED-лентой под потолком по всему периметру Сохи видит просто отлично. Правда, больше раздражает Сохи оргазм, который ей красиво машет платочком, скрываясь в трясине неудачного брака. Этот-то сука кончил! Впрочем, она подозревает, что Джин тоже не сильно кайфанул. Довести клиентку точными уверенными движениями почти до вершины и обнаружить, что это, вообще-то, жена — какой уж тут кайф!       И всё равно было обидно — так, что смотреть на Джина не хочется от слова «совсем».       Сохи обшаривает взглядом пространство, минуя фигуру мужа: напротив кровати два узких длинных столика по обе стороны от входной двери, справа — вход в ванную, слева с потолка свисает непонятная херь из ремней — то ли гамак, то ли … хм.       До Сохи вдруг доходит, что никакой это не подвесной гамак. Она, сообразив назначение предмета, вдруг так ярко представляет себя в этой штуке: опутанную ремнями, без возможности слезть самостоятельно, распятую и раскрытую, и неудовлетворённое нутро воет от желания. Тем более что напротив… он.       Тот, кто так хорошо трахал её ещё минуту назад, и кого она знает/не знает вот уже двенадцать лет.       Взгляд Сохи невольно прикипает к мужу.       Джин, нацепив очки, молча шарит по карманам сброшенных брюк. Скрываться больше нечего, и ей-богу, видок у него ещё тот — расхристанная, расстёгнутая рубашка, носки, очки и торчащий член. Красивый, кстати, и кажется, весьма недвусмысленным образом заинтересованный в происходящем. Эй, он же только что кончил?       Джин чертовски хороший муж. Правда. Он не забывает про даты — 100 дней, 1000 дней, 5000 дней, дни рождения всех её родственников и важных подруг. Беспрекословно покупает требуемые для статуса вещи и быстро запоминает её список предпочтений в еде, чтобы её побаловать. Ему даже немножко нравится Сохи.       А вот он Сохи определённо не нравится, ибо вместо спокойного общения она, по идиотским корейским традициям, предпочитает жеманный неприятный флирт, откровенно говорит, что на его дурацкие шутки у неё не стоит, выигрывает пару раз в суде, безжалостно размазывая его по фактам — хотя видит бог, он честно старался ей подыграть.       И секс тот единственный был ужасным: она как дура изображала из себя смесь хищной кошки с милой булочкой, да так по-пьяному неуклюже, что Джин еле кончил — крепко зажмурив глаза и представив себе тогдашнюю любовницу.       И вот уже её вкусности в холодильнике меняются на его, совместные визиты доходят до требуемого контрактом бытового минимума, а во время совместных ужинов разговоры о законодательстве Кореи, обсуждении инцидентов, споров о том, кто прав, а кто не прав в том или ином деле, уступают место смартфонам и планшетам.       Всё, что осталось от приязни — изысканный запах в её спальне, который ему действительно нравится, и Джин иногда тешит себя парой часов там, пока Сохи не дома. Любуясь закатом, за раскрытой книгой мечтает, что жена не окинет его презрительным взглядом, оценивая нынешнее поле боя, а улыбнётся хотя бы чуточку ласково.       Да чёрт с ней, пусть не улыбается, пусть хоть здороваться начнёт.       Но чтоб вот так, поймать на горячем, на ахиренно огромной круглой кровати, в форменном бордельном наряде из серого шёлкового халата, который одним движением распахивается, давая доступ к телу (шикарному, кстати, телу, что уж там себе-то врать?), пока она злобно сверлит его глазами…       Так стоп. Его жена — шлюха???       Джин прикуривает, выпуская дым в потолок. Руки мелко дрожат от пережитого шока. Хорошо, что фирменная Zippo рассчитана именно на эдакую косорукость в экстремальных ситуациях — пламя вспыхивает от малейшего щелчка. И — господи, да что его эта мысль-то так зацепила? — облом похвастаться кончившей под ним проституткой заставлет ноздри раздражённо раздуться при первом выдохе. Он плюёт на распахнутую рубашку — предельный уровень честности можно достичь либо при полном доверии и любви, либо при открытой неприязни и равнодушии уровня «да похрен на него/неё». У них с Сохи очевидно не первый случай, и актуальный вопрос — выжить в нынешнем цунами, а вовсе не его обнажённый торс.       Унылая мысль о разводе закрадывается со второй затяжкой — не в первый раз за этот год. Следующая разверзает перед Джином тоскливую черноту той самой двенадцатилетней бездны по контракту — о неподъёмной сумме, которую придётся отдать Сохи, и после которой Джину останется примерно ничего. Он кривит подбородок перед новой затяжкой. То, что он Сохи застукал на подработке в борделе, ни разу не делает легче — его телефон надёжно заперт в сейфе «Стручка», и в суде будет её слово против его.       — Так, значит… — морщась, хрипит он и откашливается в сторону. Сохи нервными дёргаными движениями завязывает чёртов пояс халата, на который у Джина уже рефлекс, как у собаки — подойти, потянуть, развязать… вставить. У неё лицо словно высечено из камня, кровавого от алого адского освещения. — Так значит, подрабатываешь шлюшкой по ночам? Сказала бы — я бы больше денег давал…       — Я???       Она не врёт. Джин смотрит и отчётливо видит, что она не врёт, умудряется в одно слово вложить тот внутренний уровень честности, который он научился за столько лет чуять на уровне интуита. У неё такое ошалело-возмущённое лицо, она настолько не играет, потрясённая до глубины происходящим, что он ни на секунду не сомневается в её искренности. Она не врёт по тем же причинам, что и он: ей на него глубоко и долго насрать, и играть перед ним — ноль смысла. И, кажется, её телефон тоже заперт, ибо ни одного гаджета в поле зрения нет.       — Я шлюха??? Уёбок, это я тебя купила!       Джин, планируя со следующими жалящими словами эффектно выпустить дым ей в лицо, им же и давится.       Что, простите?       — Что простите? — он не особо мудрит с выражениями, ибо, блять, что простите? — В смысле, ты — меня? Идиотка, это бордель для мужиков! Только не говори, что не знаешь, где находится для женщин!       — Разумеется, знаю, дебил, но в отличие от тебя, у меня нет цели в количестве, я предпочитаю одного, зато долго и качественно!       — А, ну да, зато штампы на меня лепить — тоже не любишь, дура? Я не гоняюсь за юбками, Мин Кан Го уволилась!       Сохи, готовая броситься на него с кулаками от обвинения в проституции, замирает, переваривая новость.       Мин Кан Го, секретарша босса, постоянная любовница Джина в офисе, миленькая девица с кукольной внешностью, бесценная в плане поставки трендовых новостей о Джине, боссе Джина и его партнёрах. Джин получал от неё инфу в постели, Сохи, не желая оставлять мужа без присмотра одного в офисе — во время походов с ней по магазинам. Должность любовницы мужа её ни капельки не волновала — она с удовольствием шаталась с этой секретуткой по бутикам, помогая подбирать бельё. Кан Го хитренько улыбалась, думая, что красиво обводит Сохи вокруг пальца. Сохи тщательно сцеживала ехидный оскал в сторону, и выбирала не слишком дорогие магазины, чтобы не наносить слишком большой урон семейному кошельку.       — Какого чёрта? — удивление от новости перебивает злость. Сохи тянется к Джину, и он беспрекословно достаёт пачку с сигаретами. За двенадцать лет хочешь не хочешь, а разовьёшь безотчётный уровень понимания партнёра.       — Этот её, пень Пусанский, разродился, наконец, брачным предложением, и она переводится в офис на берегу моря… — поясняет он на тон спокойнее, щёлкая зажигалкой.       — Тебе не кажется, что такие важные вещи мне надо было бы знать? — раздражённо интересуется Сохи сквозь первую затяжку.       — Надо бы. Она сегодня подала заявление — планировал тебе рассказать за обычным завтрашним ужином.       — А кто на её место?       — Пока никого, объявили конкурс…       Оба замолкают, думая каждый о своём.       — Так! Так что там, блять, про я «шлюха»? — первый отвисает Сохи.       Ой, блять!       Джин тянет время за новой затяжкой, медленным выдохом в сторону и спрашивает, глядя на неё с подозрением и максимально аккуратно подбирая слова:       — Ты как тут вообще оказалась?       — Думаешь, шляться по борделям — только мужская привилегия? — огрызается Сохи.       Джин прищуривается, снова прячась за сигаретой. Нервно-агрессивное поведение Сохи никогда не цепляет феминизм, ущемление прав или их гендерное равенство в игре «с кем бы потрахаться, чтобы не узнала общественность». Она без повода, так по-глупому, наезжает настолько редко, что Джину нужно ещё пару тяжек на размышления. Он рассеяно ищет выключатель адищенского алого света, от которого глаза с каждой минутой болят всё больше.       — А как твоё Мендонское дело? — он наконец запускает пробный вопрос.       — Отправили на дорасследование… С чего ты вообще спросил?       — Ты редко бухтишь из-за привилегий по гендеру, сладость. Посоветуй допросить ту бабку ещё раз, только теперь в присутствии врача — она точно симулирует деменцию, и специалист быстро её расколет. Ну а отвечая на твой вопрос — я не сомневаюсь, что ты можешь ходить по злачным местам, просто я думал, что тебя шпилит тот мексиканец из кофейни напротив…       Очередь Сохи морщиться и прятаться за сигаретным дымом. Она затягивается, обеспечив себе паузу, и нехотя цедит:       — У него виза на жительство закончилась, и мне пришлось его лично депортировать. Собиралась сообщить тебе завтра вечером…       — Весёленький у нас завтра был бы вечер, — скалится Джин, выдыхая дым прямиком в алый свет, и делая комнату всё больше похожей на преддверие ада. — А сюда как попала?       — Надо было наладить контакт с женой этого новенького судьи, — Сохи забавно высовывает на секунду язык, будто стараясь избавиться от неприятного привкуса во рту. Джина этот жест умиляет обычно, но сегодня неловкость размазывается по коже, и он отводит глаза. Этот жест… милый. Правда милый, и видеть его в борделе — последнее, чего он бы хотел. — Разговорились пару дней назад за ужином, сам знаешь, как это бывает, перешли на мужей и их лень…       — Эй!       — Что ты эйкаешь, мне даже врать не приходится о том, что мы не трахаемся!       — И по чьей инициативе?       — Я, что ли, виновата?       — Ну знаешь ли, блять, дорогая, — Джин таким тоном произносит «дорогая», что у Сохи возникает лютое желание от него отодвинуться, но она упрямо лепит попу к столику, — я тебе не раз предлагал хотя бы ещё раз попробовать, но у кого-то вечно болела голова!       — А ты мог быть и понастойчивее!       — Да я в жизни не скажу ни слова, и не сделаю ни одного жеста, которые ты, прокурорша недоёбаная, могла бы потом вменить мне в вину как принуждение!       — Тюфяк!       — Бревно!       Сохи с силой давит окурок в пепельницу и отворачивается. «Принуждение» в устах Джина вкупе с её взглядом, что вновь натыкается на люльку, вызывает новый тягучий прилив внизу живота.       Да что ж такое-то?       Впрочем, она знает — что.       Она, чёрт побери, любит принуждение. Любит быть слабой и беспомощной, где она не просто с кем-то трахается, а где её берут — жёстко и не спрашивая. Где хоть в этом моменте не до решений, выборов, сделок — чистое удовольствие, где можно побыть безвольным, урчащим от эйфории комком плоти.       Перед глазами меркнет при мысли о Джине, который имел её несколько минут назад именно так, как она любит — ослеплённую темнотой, почти беспомощную… Брал ровно так, как ей нравится — почти грубо, почти жёстко, с идеальным для Сохи ритмом. Если бы не чёртова татуировка… она чувствует, как скапливается смазка, а жар заставляет кожу алеть и сердце биться чаще.       Её муж — её недосягаемая мечта.       — Ладно, — хрипло выдыхает она. И раньше не унижалась, когда поняла, что заигрывания — не про него. Когда осознала, что прямой разговор с ним — лучше и легче дурацких ужимок. Когда было уже поздно. И сейчас не будет. – В общем, она зарегила меня по своему коду в этом приложении. Меня ещё проверяли пару дней, долго и нудно присылали анкеты про мои предпочтения, а потом предложили прийти сюда. Простые условия: смартфон сдать в сейф в холле, оплата вперёд, маску не снимать, не разговаривать. Стоп-слово — колесница.       — И сколько? — интересуется Джин.       — Оплата?       От названной суммы Джин присвистывает, туша окурок. Несколько мгновений ошалело пялится на огромную круглую кровать с подушками, на которых можно раскладывать партнёршу в любой позе.       — Вот уж никогда не думал, что за меня так дорого возьмут! — он невольно выпячивает грудь и усмехается. В полах распахнувшейся рубашки снова мелькает член, и Сохи закатывает глаза и презрительно фыркает — единственная доступная ей опции. Близок локоть, да не укусишь.       Очевидно, что «лучше и легче» не про неё. Ей ведь не хватит духу прямо признаться, что она его хочет?       — Боги, нашёл чем гордиться, — выплёвывает она, но любопытство на секундочку перевешивает жажду очередной раз посраться. — А ты сколько?       На озвученную сумму Сохи возмущённо щерится.       — Да уж, по сравнению с тобой я просто дешёвка, — от слова её саму коробит, и она, не сдерживаясь, зло кивает в сторону кокетливо выглядывающего члена. — Ты, блять, это уберёшь из моего поля зрения?       — А что, так нравится — или так НЕ нравится? — ехидно скалится Джин. Но рубашку запахивает и снова принимается шарить по полу в поисках брюк.       У Сохи, честно говоря, в этом адском алом свете глаза тоже начинают болеть. Им отведён час, и сколько прошло, она не знает — её смартфон надёжно заперт в сейфе «Стручка». Она прищуривается и всё-таки находит взглядом маленькие часы за горой подушек на тумбочке у кровати.       Чёрт, не так уж и много. Зато повод отвернуться от Джина, пока тот одевается.       Нравится. Ещё как нравится, что голый, что одетый. Ей только облизываться и остаётся — и на стройные длинные ноги, и на подтянутый живот, подкачанные мышцы рук и широкие плечи. Муж за собой хорошо следит, год за годом получая приз «Самый красивый адвокат Сеула». Это он на работе в скучных офисных пиджаках, дома в объёмных пижамах, а тут приоделся на выход — дизайнерская рубашка, стильные джинсы с лохматыми дырками на коленках, взъерошенные волосы, за укладку которых наверняка отвечает модный салон за углом их дома, рядом с кофейней.       И для кого? Для шлюх?       Сука. Точнее — мечта, а не муж. И как, блять, шампунь с кондишеном, два в одном — её и не её одновременно.       — Да пофиг, — фыркает Сохи. — Раздражаешь.       — Ну надо же, а десять минут назад не раздражал, — скалится Джин ещё больше, аккуратно пряча достоинство за молнией. Этот оскал вкупе с чувством времени, которое его, в отличие от Сохи, никогда не подводит, вызывает новый приступ раздражения, щедро разбавленный тоской по несбывшейся мечте.       Нет, правда, она хотела бы сдержаться.       Но!..       — Ты, блять, козёл, вообще нихуя не догадался, кто перед тобой, а?       — Я? Как я мог догадаться, идиотка? Я тут своего члена не вижу, в этом адском свете, как я тебя, по-твоему, мог узнать?       — Я тебе миллион раз говорила — сделай коррекцию, идиот!       — Я миллион раз отвечал — у меня низкий процент на успешный исход! Хочешь всю жизнь заботиться о слепом муже, дура?       Два гневных выдоха обжигают друг другу лица. Сохи разворачивается, крепко сжав губы, чтобы не выпустить слова, после которых уже никакого диалога не будет. Плюхается на кровать, прямая как палка, и складывает на груди руки. Дурацкая маска валяется рядом с бедром, и девушка, скользнув по ней взглядом, впивается пальцами в плечи. Много тут было с ним таких, в маске, до неё?       Вечная дилемма жён — хочу знать или всё-таки не буду?       — Как, блять, можно не узнать жену, тварь? — она всё-таки не сдерживается, цедя вопрос сквозь зубы. — Как насчёт наощупь?       — Да я тебя щупал один раз в жизни, и знаешь что? — распаляется Джин. — Он был пиздец некайфовым! Если бы не тату твоя ёбаная, хер бы я тебя вообще узнал, так бы и…       Джин затыкается, да поздновато — Сохи его тон подхватывает так зловеще, что впору эту комнату любви переименовать в Хэллоуинский аттракцион.       — Дотрахал бы до моего оргазма? А ты женщинам кайфануть не даёшь по личным соображениям или тебе вера не позволяет, мм?       Джин молча смотрит на Сохи.       Она чертовски красивая. Он мог бы собой гордиться, ибо так расцвела она именно в браке. Была до свадьбы пухленькой, вроде красивой и ухоженной, но такой, обычно ухоженной, каких на улицах тысячи. А тут обтесалась, приобрела лоск, шарм, красота словно выступила из камня под умелыми касаниями резца скульптора.       Вот только не он был тем скульптором. Она лепила себя сама. Он когда-то, давно, надеялся, что для него, но она лишь посмеивалась: «Я одеваюсь для себя. Крашусь для себя. И люблю я только себя …»       Джину казалось, что он этой всепоглощающей любви к себе только мешает. И он ушёл в сторону, запер свои желания подальше, смирившись с тем, что он второй лишний в её нарциссизме.       А сейчас он смотрит и смотрит, впитывает развратный гневный образ, чтобы поляроидной фотографией отложить его в памяти, где он так и будет выцветать, никогда и ничем не подпитываясь больше.       Его жена — его недосягаемая мечта.       Джин трясёт головой и снова тянется за пачкой. Нет, ей-богу, надо взять себя в руки и бросить курить. Совсем. Не мальчик уже, здоровье дороже. Но сейчас, пожалуй, ещё одну.       — Не хочу ругаться, — произносит он сквозь горький вдох. — Слушай, ч-чёрт, ладно, я тебя не узнал. Но знаешь, я даже извиняться за это не хочу, и не буду. Я просто увидел фигуру, а наощупь ты была офигеть приятной. Отзывчивой. Мне понравилось. А ты молчала, а я в этом свете ничего не видел. Но!.. — Джин выдыхает и сквозь клубы дыма пристально разглядывает Сохи, обвиняюще ткнув в её сторону сигаретой. — Я-то не молчал! И поздоровался, и спросил, удобно ли тебе или нет! И потом, вообще-то, тоже не молчал!       Зато теперь молчит Сохи. Сцена получасовой давности тропическим вихрем танцует по телу: приветствие, первое касание, первые ласки, её возбуждение, ни с того ни с сего заклокотавшее в горле, невесомость в подвздошье, восторг и ощущение полёта. И сумасшедший водоворот мыслей, в котором безмолвно пульсирует мольба — ну пожалуйста, пусть этот парень, за которого я заплатила так много, будет добрым и ласковым, и красивым, пусть всё будет хорошо, пусть он потом скажет…       … что я красивая       … что я крутая       … что ему понравилась…       … что он меня…       … любит …       Она устала злиться, честное слово. И на себя, и на него. Наверное, поэтому её усмешка отдаёт ноткой печали, когда она встаёт и просто подаёт Джину вместо ответа маску-шлем.       — Попробуй, — она кивает на ткань, вытаскивая сигарету у него из рук. — Не думаю, что у тебя голова намного больше моей.       Джин, озадаченный внезапно мирным предложением, вертит маску в руках. Точно шлем: закрывает голову почти полностью, оставляя только кончик носа, губы и подбородок. Уши съёмные — наверняка в тумбочках целый комплект запасных лежит: медвежьи, лисьи, Микки Мауса, а то и вовсе какой фантастический твари. Ткань на скулах и щеках чуточку присобрана и раскрашена, чтобы скрыть форму лица.       Тут бы мальчика с девочкой не перепутать, не то, что жену узнать. Он медлит, но Сохи с каким-то странным предвкушающим выражением лица ждёт, и он решительно натягивает маску.       Ну… странно. Неуютно в первую минуту, ибо маска лишает не только зрения. Напротив слуховых отверстий что-то вроде уплотнителей под мягкой тканью, которые не глушат звуки, но странным образом их искажают.       — Здравствуйте, — слышит он голос, в котором с трудом узнаётся Сохи, и то, потому что он знает, что это она. А так бы — в жизни бы не подумал на собственную жену. — Я ваш сегодняшний партнёр, люблю делать это сзади, позвольте мне позаботиться о вас, — её фраза в точности повторяет его, едва он полчаса назад зашёл в комнату.       От голоса нутро наполняется неожиданным волнением и предвкушением. Джину вдруг невыносимо охота оказаться на кровати. Чтобы Сохи сверху, на нём, в позе наездницы, а ему её не видеть, почти не слышать, заблочить в памяти искажённые вечным капризным презрением губы. Только чувствовать, как она медленно опускается и поднимается на его члене, напрягая свои изумительные бёдра. Представлять в мягкой темноте, как она запрокидывает голову, позволяя его рукам свободно скользить, исследовать и мять.       Джин невольно дёргает вниз распахнутые полы рубашки, прикрывая пах, ибо член весьма заинтересован такой яркой картинкой, и отчётливым бугром приподнимает ткань брюк.       Так. Спокойно. Ему нужна сейчас его верхняя голова!       Сохи залипает невольно на изгиб Джиновых губ, очки в руке, которые он снял, чтобы надеть маску… Её пальцы невольно сжимаются в кулак, прячутся за спину.       Господи, вот бы сейчас добраться до этих губ…       Ох, нет, скорее, пусть лучше он до неё доберётся!       В голове истеричной бабочкой бьётся мысль, что как только они обсудят условия их нового вооружённого перемирия и разойдутся до утра, ей не мешает снять ещё кого-нибудь. Она же себя знает — упущенный оргазм переварится ядом для окружающих, и Джин будет первым, кому достанется самая большая доза.       Так. Успокоиться. У них сейчас есть вопросы поважнее.       — Понятно. Тут неудивительно…. — бормочет Джин, стягивая маску. У него волосы растрёпаны, а глаза подслеповато обводят окружающее пространство в поисках её силуэта. Взъерошенный, уязвимый…       Сохи поспешно отводит взгляд. Снова опирается рядом с ним бёдрами о стол, глотает дым так, будто он может успокоить её голод, загоняет новой затяжкой свои желания поглубже. Возвращает ему сигарету, забирая из рук маску, очень стараясь не коснуться мягкой, ухоженной кожи мужа.       Для кого же он за собой так ухаживает, а? Ну не для этих же шлюх…       Молча, краем глаза ловит движения, как он надевает очки, приглаживает волосы…       Очень хочется повыть. Вот просто очень.       — А неплохо эти суки устроились. Вместо того, чтобы нанимать девочек или мальчиков за бабки, просто дерут деньги с обеих сторон, — задумчиво произносит разумный прокурор Сохи вместо воя, разбивая тишину, которая кажется ей слишком уж напряжённой.       — Но, получается… — медленно отвечает Джин, складывая в уме паззл. — Так, нет, стоп, я не понимаю, как организаторы этой шарашкиной конторы не могли знать, кого с кем сводят?       Сохи переключается на размышления. Всяко лучше, чем сдерживать желание швырнуть сигарету подальше и всё-таки его просто обнять, запустив руки под рубашку и скользя ладонями по талии.       — Если бы этот бордель, то есть бардак, организовывала я, то я бы тоже не хотела знать, кто тут кто. После анкетирования доверила бы левому чуваку, а то и рэндомайзеру, поменять имена на цифры, обозначив пол и предпочтения для потрахаться — и запустила бы всё прогой. Хрен кто что найдёт и докажет, если делать всё на локальном компе, а потом его просто сжечь. Даже если прижать исполнителя, ответственного за рассылку сообщений — ничего не знаю, меня попросили сводить людей по предпочтениям в сексе. Типа, откуда ж я знал, что это реал, а не просто вирт?       — А тут всё автоматизировать, — подхватывает Джин, вспоминая, что не встретил ни одного человека в коридоре с тремя дверьми. — Вход с улицы — по коду, лифт — по коду, едешь по одному, ибо время распределяется между клиентами так, что никого не встретишь. Сейф для смартфонов на этаже — по коду…       — Наверняка сканер для техники в коридоре, чтобы просечь, не притащили ли клиенты с собой лишнего… — осеняет Сохи. — В дверном косяке?       — Точно! Комната — по коду….       — Тому, кто сюда приезжает раньше — обязательное условие переодеться, убрать вещи из поля зрения второго, — она кивает на тумбочку у кровати, — и надеть халат и маску… И хрен кто догадается, что его партнёр не наёмник, а тоже клиент! — Сохи щёлкает пальцами, как всегда, когда ей удаётся раскрыть хитрый план подозреваемого.       — Если только не встретятся…       — … два знакомых клиента.       Муж с женой смотрят друг на друга с полным восторгом и воодушевлением. План раскрыт, дело закрыто!       Они эти чувства испытывали всего-то пару раз в жизни — редкое единение, когда делаешь что-то вместе, и твой партнёр тебя поддерживает целиком и полностью.       Например, когда одного насильника отправили за решётку именно их совместными усилиями — Сохи дожала на заседании суда мужа-адвоката, а тот фактически спустил дело на тормозах. Их проклинала родня богатенького чёболя, надолго посаженного за решётку, а Джин с Сохи пили вместе с судьёй шампанское в задней комнате суда, и держались за руки именно в порыве этого объединяющего чувства.       А конкретно сейчас им даже слов не надо.       — Недешёвый бизнес, — задумчиво говорит Сохи с усмешкой, способной без суда и следствия порезать обвиняемого на части.       — Ипотеку точно закроем, ещё и останется, — уверенно заявляет Джин, раскуривая вторую сигарету для Сохи.       — Как насчёт Европы? Давно мечтали прокатиться по фьордам.       — И всё равно останется.       Они так синхронно подносят сигареты к губам и затягиваются, будто у них тут командная эстафета по курению. Комната ныне, в подсвеченным алым дыму смотрится как преддверие ада для особо тупых грешников, которые понадеялись на авось в многомиллионном городе.       — Обсудим детали дома? — спрашивает Джин вежливо и галантно, на глазах из лихого и сексапильного любовника превращаясь в скучного мужа. Очки лёгким движением пальца сдвинуты на переносицу; встрёпанные волосы приглажены спокойным движением ладоней; рубашка медленно застёгивается, скрывая подтянутое тело окончательно. И только чёртова сигарета, приклеившись в уголок губ…       … оставляет надежду.       Сохи молчит. Внутренняя борьба, которую она давно проиграла собственной гордыне, разгорается с новой силой. Она шарит взглядом по помещению, отходит к тумбочке и подносу с напитками. Тушит окурок в стакан с водой, прихватывает парочку леденцов из маленькой вазочки, один закидывая в рот. Медленно подходит к Джину, всё-так же молча, ибо горло намертво перехвачено волнением, которого она не испытывала уже давно — так давно, что хочется тосковать об упущенных возможностях.       Зато не хочется — упускать ещё одну.       Она подаёт ему пепельницу без слов, и Джин с удивлением тушит окурок, не дождавшись ответа и недоумевая, чего ей от него надо. Чуть отшатывается, когда она подносит к его губам леденец, но всё же приоткрывает губы, принимая конфету. Взгляд сквозь стёкла очков у него дофига подозревающий — уж не отраву ли она ему подсунула? Мало ли — он-то о разводе всего лишь мечтает, но женщины, как известно, в таких делах куда как радикальнее.       Но Сохи неожиданно тянется за маской. Дёргает поясок халата, и ткань с шелестом распадается, обнажая молочно-белую кожу и тёмный треугольник. Она выдыхает горько-сладкой отдушкой фруктов и табака, будто волнуется невероятно, и натягивает маску.       Приподнимет лицо, опускает руки и просто ждёт в темноте, ничего не видя, почти ничего не слыша, готовая к чему угодно — например, к стуку захлопнувшейся двери и своей истерике в оставшиеся полчаса.       Но Джин молчит, и, кажется, не шевелится. Она чувствует еле заметные выдохи на подбородке — точно такой же вкус, фрукты и табак, и ещё тепло, и запах дерева, почти незаметный и намертво въевшийся ей в подкорку, его любимый парфюм.       И в тот момент, когда она уже почти решается открыть рот, чтобы начать, наконец, чёртову истерику…       Невероятно офигевший Джин скользит взглядом по губам жены, которые так явно дрожат от волнения, что рука сама невольно тянется к ним, чтобы уложить пальцы на чёртов желанный рот.       У Сохи горячие, очень горячие выдохи, и голова к нему задрана так доверчиво и умоляюще, что у него всё внутри растекается тёплым приливом.       Надо будет обязательно содрать с неё эту дурацкую маску.       Но не сразу.       Ближе к концу.       Руки Сохи замирают на его плечах, она немного неловко, наощупь, тянется к его уху. Соблазнительное обнажённое тело проезжается по его торсу — он так и не успел застегнуть рубашку.       — У нас же ещё есть время? Или… да?       Джин молчит, и молчит, и молчит, словно назло заставляя Сохи изнывать от волнения, от чувства собственной уязвимости, втайне от неё наслаждаясь касаниями и теплом. А затем тянет руки по талии под халатом, сильно сжимает — так, будто не касался никогда раньше, будто наконец-то…       … дождался.       И резко развернув спиной к себе, подталкивает легонько к кровати.       — Стоп-слово ты знаешь, — шепчет он, впиваясь пальцами в желанную плоть.