***
Пока тебя помнят вгибы локтей моих, пока еще ты на руках и губах моих, я побуду с тобой. Борис Пастернак «Доктор Живаго».
Уилл Грэм не хотел уходить. Он специально подольше топтался у выхода из поместья Ганнибала Лектера, оттягивая момент, когда придётся покинуть его. Так как официально Уилл Грэм не являлся его пациентом, для сеанса психотерапии Ганнибал Лектер выделял исключительно час в неделю, проводя их только по окончанию остальных сеансов. Ганнибал, бывало, готов был задержаться, внимательно выслушивая поток сознания Грэма ещё лишних двадцать минут, или принять его у себя, когда тот, подобно бездомной собаке, придёт к нему под дверь и будет молить о помощи, что случалось неоднократно. Уилл видел, что за эти часы непрекращающейся умственной деятельности Ганнибал порядком вымотался, его клонило в сон, но из вежливости — как всегда — он не спешил побыстрей спровадить Уилла, а терпеливо дожидался, пока тот соберётся и окончательно потеряет нить разговора. Уиллу было стыдно, что он попусту тратит время Ганнибала, но у него никогда не получалось так сразу заставить себя уйти. Да и такой Ганнибал, полусонный, с хрипотцой в голосе и слегка затуманенным взглядом, являл своей необыкновенной красотой руку древнегреческих скульпторов. Уилл неторопливо справлялся с шелковым шарфом, так долго, что Ганнибал предложил свою помощь. Уилл, нервно усмехнувшись, согласился. Он затаил дыхание, когда нежные руки Ганнибала соприкоснулись с его шеей; он аккуратными, будто просчитанными на миллисекунды вперед движениями завязывал его шарф, и, не прерывая зрительного контакта, попутно продолжал что-то рассказывать о гуманистической психологии Фромма. Грэм плохо улавливал суть — он почти перестал дышать вблизи него: габариты Ганнибала Лектера, значительно превосходящие его собственные, не давали покоя. Грэм частенько разглядывал его внушительную спину и сильные руки, о касаниях которых неоднократно изнывал, и этого благоговения Ганнибал, конечно, не мог не заметить, но, лишь ухмыльнувшись, предпочитал отмолчаться. Вместо того, чтобы уйти и наконец избавить Ганнибала от своего общества, Уилл Грэм желал лишь одного — прильнуть к нему, спрятаться в его надежных объятиях и больше никогда не возвращаться к себе. Около Ганнибала он чувствовал себя в безопасности, так, как никогда не почувствовал бы себя в собственном доме, пусть и посреди ничего в лице непроглядной глуши в грядах леса, в окружении собак и закрытыми на два замка дверьми. Дома терпеливо ждут мертвые тела и кошмары, и, полагал Уилл, только будучи в руках Ганнибала он может абстрагироваться от них. И хотя они действительно давно перешли границы их отношений как пациента и врача, он таки не был уверен, что Ганнибал так просто примет его в свои объятия; неудивительно, если он окажется таким не одним, ведь Ганнибалу Лектеру на каком-то подсознательном уровне хочется доверять, безоговорочно верить, и, возможно, отдаться ему в полное распоряжение, подчиняться. Об этом размышлял Уилл, пока Ганнибал поправлял его шарф. Последний наконец завязал шарф так, как нужно было Уиллу, и, в качестве завершающего, в чем-то отцовского, жеста, похлопал его по плечам и улыбнулся, что заставило Уилла резко выйти из своих мыслей, которые теперь вертелись вокруг сильных рук Ганнибала. От его улыбки внутри все перевернулось — в ней был нечто такое, что так и кричало: «я вижу тебя насквозь». — Уилл, я сейчас тоже ухожу, — говорит Ганнибал, прервав неловкую паузу. — Если позволите, я бы мог подвести вас. Нам, конечно, не совсем по пути, но я никуда не тороплюсь. А вам довольно далеко ехать... — Ну, если вы настаиваете, — Грэм нервно усмехнулся, и это было единственным проявлением того, что от этих слов его сердце готово было выпрыгнуть из груди. Грэм был искренне счастлив удостоенной чести провести с Ганнибалом больше времени, но в то же время – от чего-то боялся этого. В ответ на это Ганнибал кивнул и попросил подождать, пока он оденется. Уилл как бы невзначай разглядывал Ганнибала, не оставляя без внимания ни единое телодвижение, всматриваясь в выступившие вены на предплечьях и широкую спину. Ганнибал элегантно натянул шерстяное пальто и накинул шарф, похожий на шарф Грэма, на что тот в шутку предложил помочь его завязать. Грэм давно заметил за собой, сколь легко ему удается прятать возникающие эмоции, те, что вызывают влюбленность и трепетание перед человеком. Ему часто намекали, что он выглядит безэмоциональным, и его голос ничего не выражает, хотя это не значит, что он ничего не чувствует — он просто приучил себя, пожалуй, еще с детства, не показывать то, что просится наружу изнутри, если не видит, что в том есть какой-то резон или если не уверен, что получит тех же эмоций в ответ. Вполне вероятно, что именно поэтому он до сих пор холост, хотя причин тому великое множество. Вот и сейчас, когда изнутри все горит, так, как не горело никогда и ни с кем прежде, Грэм упрямо продолжает следовать этому табу. Ганнибал Лектер закрыл за собой дверь и направился к машине — Уилл Грэм следовал за ним. Ганнибал, сама вежливость, открыл Уиллу дверцу машины, на что тот его тихо поблагодарил. Ганнибал сел за руль и, пристегнувшись, переспросил адрес. Эти минуты, прошедшие в полной тишине пока машина прогревалась, Уилл пытался зацепиться за какую-нибудь тему для разговора, но то было безуспешно. На продолжение философских рассуждений они оба не были настроены — так что еще остается обсуждать, чтобы не выдать с потрохами свое трепетание по отношению к Ганнибалу Лектеру? Да и так ли оно неочевидно со стороны, как кажется Грэму; для чего есть эти чувства и чему вообще они приведут? Уилл окончательно потерялся в своих чувствах, поэтому принял решение разобраться с ними позже, когда останется один, а сейчас не стоит лишний раз нагружать себя. Ганнибал же, которому определенно не требовались слова, чтобы догадаться о мыслях близкого человека, глубоко погрузился в свои размышления о чем-то, что Грэму все же не дано понять. Самая большая проблема есть то, делает умозаключение Грэм, что мы никогда не знаем наверняка, что происходит в голове других людей. Чужая душа — потемки. Казалось, что весь мир вокруг остановился и вслушивался в мысли Грэма — а мысли занимало утонченное, будто списанное с картины античного художника, тело Ганнибала Лектера, которого он безумно жаждал коснуться, погрязнуть в нем, чтобы почувствовать себя защищенным. Об этом он задумался, честно признаться, чтобы не думать о том, что чувствует Ганнибал к нему хотя бы в платоническом плане. Для секса, в отличие от подлинной любви, не нужен особый набор чувств, так что в сравнении это гораздо проще. Они почти никогда не находились так близко, как в этот момент — обычно на сеансах их разделяла дистанция между креслами, а сейчас Ганнибал находился намного ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Но он оставался таким же непроницаемым, холодным, далеким. Ганнибала Лектера разгадать невозможно. Не сказать, что он был равнодушным — равнодушные люди ведут себя совершенно иначе. Ганнибал же всегда проявлял интерес и любезность к собеседнику, не оставляя его без внимания, а девушки иной раз наивно полагали, что небезразличны ему, хотя, в сущности, он относился так к каждому, поэтому, понимая это, сложно заподозрить его в неком особенном отношении к себе. Сердце Ганнибала отнюдь не было черствым — оно казалось попросту мертвым. Оттого Уилл Грэм не знал, что думать, а спрашивать напрямую казалось неуместным. Было крайне глупо надеяться на что-то большее, чем встречи раз в неделю. А Уилл тщетно жаждал захлебнуться в Ганнибале целиком, стать с ним в сочетании единой скульптурой. Он думал об этом тысячу раз, но, сколько бы ни размышлял, ответа на бесконечные вопросы так и не нашел. Его любовь представлялась холодным пространством, отведенное лишь звездам. Довольно сентиментальности, думал Уилл, мир ведь не рухнет, если Ганнибал не ответит взаимностью. Давно пора смириться, что у него, Уилла, изначально не было никаких шансов, что Ганнибал Лектер намного выше его, он где-то там, на Олимпе, и до него никак не дотянуться. Уиллу до боли хочется рвать глотку, крича о своих чувствах, прижаться к нему посильней и не отпускать, но все, что он способен сейчас делать — ждать, пока Ганнибал Лектер отвезет его домой, чтобы закрыться в четырех стенах и изнывать о чужом тепле. Это все, на что ты способен, Уилл Грэм? Как жалко. Сколько бы ты, Уилл Грэм, ни доказывал себе, что можешь обойтись без Ганнибала Лектера — на деле ты остаешься бездомной собакой, которую забрали из жалости, но она этого не понимает и продолжает умолять хозяина о внимании, даже если от того пахнет чужой собакой. Уилл Грэм отвечал внутреннему голосу, что, если не может завладеть сердцем Ганнибала, то имеет право завладеть хотя бы его телом. Каждый день он думает о том, как Ганнибал Лектер возьмет его, пусть на том же кресле, их тела сольются в одно целое, они соединятся единой тонкой нитью, и границы между их отношениями окончательно сотрутся. Ганнибал Лектер своими габаритами скроет Уилла Грэма за широкой грудью от всего мира — и будут иметь значение только они, их тела, соприкосновения и стоны. Они смогут вкусить тела друг друга, подобно запретному плоду; это ведь никак не касается любви, верно? Но, парировал внутренний голос, Ганнибалу к чертям не сдалось твое худощавое изуродованное тело. У Ганнибала, поверь, полно кандидатов, с чего ты взял, что он выберет именно тебя? Не будь столь самонадеян, Уилл. Ты во всем проигрываешь Ганнибалу Лектеру. Забудь чушь про то, что у вас некая уникальная связь, будто вы дополняете друг друга; ты выдумал это, чтобы как-то оправдать свою нужность Ганнибалу. Он бы, усмехнувшись, назвал твоё отношение к нему эмоциональной одержимостью. Неясность — одна из самых отвратительных вещей, что когда-либо ощущал Уилл Грэм. Он устал додумывать. Вполне вероятно, что все возникшие недопонимания реально решить одним диалогом, но Грэм не находил сил начать его, ведь боялся последствий, которые он может принести. На самом деле, как бы Грэм не отрицал это, на данный момент ему легче было жить в неведении — продолжать невольно разглядывать Ганнибала Лектера, когда тот, сидя в кресле напротив, что-то рассказывает или внимательно слушает, продолжать вспоминать каждый прошедший разговор поминутно, анализируя его, продолжать мечты о завладении телом Ганнибала. Если же Ганнибал Лектер поставит четкую грань их отношений, Уилл Грэм останется с разбитым сердцем и потеряет смысл вставать по утрам. План на этот случай он пока не придумал. И Ганнибала винить будет не в чем, насильно ведь мил не будешь. Эти мысли сжирали Уилла Грэма изнутри. Он так и не смог сосредоточить мысли на теле Ганнибала Лектера — его опять понесло куда-то не туда, отчего стало невыносимо больно, но он не подавал виду. Они так и продолжили ехать дальше в мертвой тишине. Уилл Грэм прислонился к окну и закрыл глаза, надеясь заснуть.***