Tonight I'll kiss you!

Целовать кого-то — это приятно? Чуя не знает, но хочет узнать. У нее даже есть человек, который ей нравится — точнее, она влюблена до беспамятства, но не желает в этом признаться даже самой себе, — но здесь возникает маленькая проблема. Дазай. Дазай Осаму есть «маленькая проблема». Крайне гетеросексуальная проблема. Неправильно, наверное, так уверенно рассуждать о чьей-то ориентации, но Чуя, на самом деле, не видит иного выхода — она видела Дазай исключительно с противоположным полом, становилась случайной свидетельницей ее флирта с парнями и, ну, думать об Осаму иначе, чем как о натуралке, получилось из рук вон плохо. В хорошие дни Чуя позволяла себе думать, что ее подруга сделает исключение ради нее, увидит в рыжей нечто большее, чем соседку по парте и подругу детства. В плохие — хотела признаться и пропасть из жизни Дазай, пожалуй, навсегда. Сегодня как раз плохой день. Поэтому Чуя собирает в кулак свои жалкие чувства, убеждаясь, что так продолжаться больше не может — иначе ее голова взорвётся — и она обязана сказать заветные три слова, получить в ответ выпученные от удивления глаза и неуверенно поджатые губы, и наконец, покончить с этим. Разрушить все окончательно, сжечь дотла и не жалеть. В теории — просто. На практике — Чуя нервно ждет, когда закончится фильм, который они с Дазай смотрели, расположившись в комнате Накахары, и буквально отсчитывает секунды до титров. Да, она специально посмотрела его перед ночевкой, чтобы контролировать ситуацию и знать, когда следует начать делать дыхательные упражнения, чтобы не сдохнуть от волнения и тревоги. Только сейчас до Накахары доходит, что, возможно, не стоило звать Дазай с ночёвкой, если учесть, что та точно не ответит ей взаимностью — тогда Чуе придётся умирать от стыда всю ночь, подперев подругу боком в одной кровати. Жалко. Отвратительно. Глупо. И самое главное — поздно что-либо менять. Осаму, увлёкшись происходящим на экране, хрустит чипсами, не подозревая, что происходит сзади с Чуей. А Чуе кажется, что из убеждённый атеистки она сейчас превратится в религиозную фанатичку. И похуй, что церковь не признает однополые отношения. Ей просто необходимо подышать. Попить водички. Или водочки — для храбрости и блеска глаз. Жаль, что из всего этого у Накахары есть только вода — воздуха ей сейчас катастрофически не хватает. — Я скоро вернусь, — сдавленно шепчет Чуя, подскакивая с постели и буквально сбегая на кухню, даже не удосужившись проверить, услышала ли ее Осаму. Утешает себя, что Дазай должна услышать другие три слова, более шокирующие и смущающие. Даже травматичные — причем для обеих. «Я тебя люблю» — крутится на языке, пока рыжая наливает себе полный стакан воды. Осушает его залпом, о чем сразу же жалеет: вода тяжело спускается по горлу, словно вот-вот застрянет и заставит Чую задыхаться. Велик соблазн опуститься на пол и не двигаться, пока Дазай в ее комнате не уснет, а потом... потом все по-старому: взгляды украдкой, плохо скрываемая забота и слезы в подушку по ночам. Ну, с третьим Накахара, пожалуй, преувеличивает, но иногда казалось, что ей физически необходимо оплакать свою невзаимную влюблённость. Пока до такого не дошло. Чуя ставит стакан обратно, делая глубокий вдох, давая себе фору в пару секунд, после — на цыпочках приближается к двери. — Я... — один шаг, дрожащий шёпот, — тебя... — второй шаг, пол слегка поскрипывает, — люблю... — тянется к ручке, понимая, что ее маленькая репетиция ей вряд ли помогла, потому что... Блять. — Чуя, ты пропустила самое интересное! — Дазай, до этого лежавшая на животе, с кряхтением поднимается и садится, скрестив ноги вместе. — Я уже хотела за тобой бежать, но потом поняла, что тогда сама ничего не увижу, лучше уж я сама тебе перескажу, если ты хочешь, конечно! Временами у Чуи побаливает голова от того, как Осаму тараторит. Сейчас она даже подумывает, что будет скучать по ее звонкому, торопливому голосу. — Я смотрела этот фильм, Дазай, — уже тише произносит Накахара, и атмосфера в комнате, кажется, приобретает совершенно новые оттенки. В такой только в любви и признаваться, желая услышать в ответ слова взаимности, но Чуя готовится к другому финалу. Она просто реалистка, которая, к тому же, никогда не любила жанр «романтика». У нее только «драма» и «психологический триллер». Интересно, какие жанры любит Дазай?.. — Мне нужно тебе кое-что сказать, — произносит Чуя быстрее, чем Осаму успевает открыть рот, и буквально чувствует, как собеседница напряглась. Никому не нравятся разговоры, начинающиеся с таких слов, но Накахара понравиться не стремится — она уже заранее поставила точку, не предусмотрев никаких важных ролей для Дазай. Пусть это будет монологом. Дазай не сводит с нее тяжелого проницательного взгляда, будто уже все поняла, пока Накахара усаживается рядом, сложив руки вместе. Выпитый стакан воды словно испаряется из организма рыжей — ей снова безумно жарко в теле и сухо во рту. Не могу. — Что ты хотела мне сказать, Чуя? Есть у Осаму дурацкая привычка заглядывать собеседникам в глаза. Вот и сейчас, следуя этому правилу, она опускает голову, стремясь заглянуть рыжей под челку. Чуя от этих действий хочет убежать, теряя последние частички смелости. Вжаться в стену позади себя, а лучше — оттолкнуть Дазай ногами, закричать несдержанно, чтоб та ушла и больше никогда не приближалась к ней. Боже, блять. Отодвинься. Прекрати дышать мне в губы. Выйди из комнаты. Покинь город. А лучше — планету. — Дазай, я... — слова словно застревают у нее в глотке, цепляются за язык, жалостливо плача и воя: «Не говори ей!» — С тобой все в порядке? Ты вся красная, — сипло замечает Осаму, оглядывая Чую. Какое точное замечание. Благодаря ему Накахара внезапно отскакивает, словно приходя к какому-то выводу — причем, крайне неутешительному — и одним резким движением встает с кровати, игнорируя удивленный взгляд Дазай. В голове вместе с выбросом кортизола проносятся тысячи успокаивающих мыслей: от «я скажу ей потом» до «я никогда не признаюсь». Но не сегодня. Сегодня у Чуи, кажется, язык к небу прилип. Она судорожно ищет оправдания своему странному поведению и, к еще большему своему ужасу, чувствует как Дазай тянет ее назад. Не встретив сопротивления, Осаму усаживает ее на прежнее место, не говоря при этом ни слова. Накахара не знает, что чувствует, когда мельком смотрит на Дазай и не встречается с ответным взглядом. Дазай смотрит куда-то ниже. Она смотрит на ее губы. Что. В этот момент Чуе кажется, что комната лишается воздуха. Душно, жарко. Рука Дазай сжимает ее бедро, — что Накахара даже не сразу заметила, — будто найдя в нем опору, спасательный круг, нечто, позволяющее удержаться в реальности. Время, за которое Осаму достигает губ Чуи, растягивается и множится, растекаясь между ними секундами и мгновениями. Прикосновение мягкое, словно спрашивающее «можно?», и губы Дазай теплые, нежные, ласковые. Божечтотыделаешь. Накахара никогда, даже в своих потаённых фантазиях, не продумывала такой вариант развития событий, поэтому она просто теряется. Теряется в чувствах, ощущениях, тревоге, когда Дазай, уловив сомнения и неопытность Чуи, осторожно берет рыжую за подбородок, направляя и помогая. Накахара слабо двигает губами, позволяя вести себя и медленно расслабляясь в руках Осаму. И когда Дазай отстраняется, Чуе кажется, что та вытянула из нее признание, даже не задействовав слова. Осаму улыбается. Едва заметно, но ощутимо в полумраке комнаты. Способность говорить возвращается к Чуе не сразу. — Что ты наделала, Дазай... — Накахара закрывает лицо ладонями, оперившись локтями о колени — ее лицо снова горит. — Я поцеловала тебя. Это плохо? — тень сомнения слышится в голосе Осаму, и Чуе хочется нервно и мерзко похихикать: она заразила ее своей тревожностью. Это не плохо. Но это определённо пиздец. Начало конца. Теперь у Чуи еще больше поводов переживать, и возможность поплакать в подушку уже не кажется такой постыдной. Дазай поцеловала ее. Сама. Никто ее не заставлял. Это было ее желание — от начала и до конца. — И что теперь?.. — устало тянет Чуя, улавливая перемены в организме: мышцы тянет, сердце постепенно успокаивается, голос слегка похрипывает. Ее мозг уже, похоже, переутомился от такого количества впечатлений, и девушку тянет в сон. — Теперь? — Осаму задумчиво прикладывает большой палец в подбородку, изображая задумчивость, и серьёзно произносит: — Теперь мы должны сходить до магазина, потому что я съела все чипсы с крабом. Чуя хлопает глазами, не сразу понимая, что это шутка, а после закатывает глаза. Угораздило же влюбиться в идиотку.