откровение.

Так никто и не понял, в чем же был секрет. Так никто и не услышал, что же я сказал. Так никто и не поверил, что меня уже нет. Так никто и не узнал — и никогда не узнает.

В моей правой руке, устало сжимающей телефон, засветился экран блокировки, на котором большими буквами значились цифры «03:04». Уши прожигала мёртвая тишина вагона, вокруг все спали: кто-то причудливо повесив голову себе на грудь, кто-то облокотившись на жутко неудобный пластиковый стол перед собой, кто-то вовсе вывалился в проход и безвольно потряхивался от любого неловкого движения машиниста. Только где-то вдали можно было различить быструю ходьбу проводников. Лампочка надо мной светила совсем слабо, будто бы специально подчёркивая искусственный покой вокруг. До прибытия электрички оставалось около полутора часов, но, как бы я не старался, сон всё не приходил. Слева от меня сидел Юра, с усердием разглядывающий полупрозрачные тени в ночи за окном. Его лицо было несвойственно сосредоточенным, подбородок вытянут, а орлиные брови настороженно сведены к переносице, будто бы он искал чего-то, но никак не мог найти. Его спутанные русые волосы лезли в поблескивающие медовым цветом ядовитые глаза, то и дело залезая под тонкую оправу спущенных на кончик носа круглых очков. Видимо, не обнаружив ничего интересного, он резко отвернулся и вновь засел в смартфон, нервно дрыгая угловатыми коленками, торчащими из прорези обегающих джинс, и как-то неестественно сильно сжимал челюсть до появления острых желваков. Я вынул наушник из левого уха и наклонился к лицу парня, обеспокоенно шепча: - Юр, ты как? В норме? Он кинул на меня наполненный дикостью неразумного животного взгляд. Его почти закрывавшие радужку расширенные зрачки, казалось, выражали столько непонимания и раздражения одновременно, что даже глумливые мурашки поскакали по моим рукам. Тупо пялясь на меня ещё несколько секунд, он отвернулся и, видимо придя в своё обычное состояние, измученно буркнул: - Спать хочется, хоть подыхай. Возможно, это было из-за неяркого света или каких-либо других объективных причин, но лицо моего друга казалось мне в тот момент фарфоровым, как у самой бездушной куклы. Я мог рассмотреть каждую венку, каждый капилляр под прозрачной светящейся кожей, блестящей от едва выступившей испарины. Небрежно погрызенные широкие ногти с глубокими заусенцами вокруг, которые Юра часто ковырял в стрессе, приняли какой-то болезненный синеватый оттенок. То был непривычный, незнакомый мне образ по обыкновению энергичного и жизнерадостного парня. Это меня нервировало. - Если тебе так плохо, то ложись ко мне на плечо, - предложил я, робко протягивая ладонь к пушистой голове друга. Я, будто прощупывая почву и проверяя будет ли он против, робко дотронулся кончиками пальцев до русого затылка, заставляя его склониться в мою сторону. Юра, находящийся не в силах отнекиваться, тяжело вздохнул и послушно последовал за наставлением руки, прильнув ко мне ухом, холод которого я ощущал даже через плотную ткань футболки. Накрытый заранее снятой с меня курткой он немного поворочался и, найдя наиболее удобное для себя положение, безмятежно закрыл глаза. В тот момент я чувствовал себя заботливой матерью-птицей, рядом с которой лежит лоснящаяся тушка любимого малыша, забавно потирающегося маленьким клювиком об яркое оперение. Боясь лишний раз шелохнуться, чтобы не разбудить пригретого возле бока ласкового котёнка, я задерживал дыхание насколько мог и с усилием рассматривал друга, усердно пытаясь сохранить этот хрупкий образ в памяти. Может быть мне хотелось когда-нибудь потом припомнить Юре эту слабость, которую я в этот раз спустил ему с рук, иронично подшутить и дружески задеть, а может причина состояла в том трепете, на мгновение заполнившем душу… сейчас бы мне в любом случае показалось это всё глупостью. Казалось, всё было в порядке. *** Песня, которую я случайно поставил на повтор, играла уже раза 4 и начинала надоедать, но будить только-только задремавшего Юру мне совсем не хотелось. Путь домой проходил нелегко, с постоянными ночными пересадками, от которых невозможно было нормально выспаться уже несколько суток. И всё равно, даже если и звучит глупо, но, как старший, я не должен был вести себя эгоистично по отношению к Юре. Я держался из последних сил не нарушать его долгожданный отдых и считал это свою «жертвенность» правильной. - Если я сейчас обблюю тебя, ты не будешь против? Я с непониманием покосился на Юру, на лице которого была нарисована какая-то заговорщическая блаженная ухмылка. Он стал ещё бледнее, чем двадцать минут назад, будто кровь в приступе безысходности совершенно покинула его тело. Я небрежно схватил его за скукоженный подбородок, поднося лицо парня ближе к себе. Из уголка его вытянутых сиреневых губ по подбородку стекала подозрительная струйка вязкой пены. Моё сердце мгновенно рухнуло в самые пятки, и я бы рухнул вместе с ним, если бы не чёртого кресло. Страх сделать что-то не так, промедлить и потерять друга прямо там, в этом сраном мёртвом вагоне сковал мои мысли тяжёлой жгучей веревкой. Я потерял возможность мыслить. В голове стояла пустота и белые искры не сдерживаемой паники. Вместо слов, которые бесконечно путались и всё никак не собирались в предложение, изо рта выходил какой-то истерический писк. Я чувствовал, как мои губы нервно дрожали, изображая всю шаткость ситуации, чувствовал сухой ком в горле и жгучие слёзы беспомощности, жестоко подступающие к уголкам глаз. - Т-ты.. я сейчас позову людей, что смогу тебе помочь! – воскликнул я, в истерике вскакивая со своего места. – Потерпи немного! Я пытался успокоить не столько Юру, сколько себя, ведь, кусая губы, делу не поможешь. Единственное, что я с трудом смог понять в тот момент, так это мою абсолютную бесполезность. Лучшим решением было позвать специалиста, что я немедленно и собирался сделать. Но Юра из последних сил абсурдно удержал меня. Своей железной рукой он схватил меня за запястье и с силой усадил обратно, будто в его руках я был какой-то игрушкой, которую можно свободно подчинять своей воле. - Ты чего шум наводишь, балбеса кусок? Если ты расскажешь кому-нибудь, то ты, блядь, представляешь какие проблемы меня ожидают? – со злостью бросил Юра, глядя мне прямо в глаза. - О ч-чём ты? Тебе нужна помощь! Вдруг всё усугубится? Почему ты так легкомысленно к своему.. – он перебил меня, с усилием затыкая мне рот своей потной ладонью. Сдерживая мою громкость одной рукой, другой Юра полез в карман чёрной кожаной куртки. Через пару секунд он ловко достал из кармана маленькую блестящую прозрачную баночку, на дне которой всё это время покоился какой-то странный белый порошок с довольно неприятным химическим запахом, ощущаемым даже через плотно прикрытую крышку. Догадываться долго мне не пришлось: даже одной кривой надписи «МЯУ» чёрным маркером хватило бы, чтобы понять назначение содержимого. - Мне казалось, что я уже ни раз рассказ тебе об этом.. Но ты же в любом случае никому не скажешь, правда? – он улыбнулся так искренне и по-доброму, как делал это только в такие, «особенные» моменты. В таком состоянии я не смог бы возразить Юре, и он это прекрасно знал, поэтому мне оставалось лишь, переступая через себя, кивнуть. Он наконец-то убрал руку с моего лица и вновь устало зарылся головой в моё плечо, словно совсем ничего не произошло. - Ну ты и паникер. Мне хотелось кричать. Слёзы, всё это время копившиеся в складке века, как по команде, водопадом хлынули из глаз, размывая предметы вокруг. Я шмыгал.. А дальше я не помню. *** Через два часа я был дома.