Standing next to you

В ванной комнате было жарко. Большое зеркало неправильной овальной формы уже покрылось паром так, что на нем без особого труда можно было пальцем вывести какую-то надпись или нарисовать сердечко. Было тихо, лишь звук капель, ударяющихся о черную мраморную плитку, нарушал спокойствие, говоря о том, что здесь кто-то есть. Юнги смотрит на силуэт, скрытый за стеклянной перегородкой, на которой уже вода и пар создали свои неповторимые узоры. Он нервно выдыхает и, позволив белой рубашке сползти со своих плеч и остаться на полу, тихо, словно хищник, крадется к душевой кабине. Ему стыдно, невероятно стыдно за свою выходку. Вместо того, чтобы провести этот вечер в руках своего любимого мужчины, омега решил, что верным решением будет устроить тому скандал. Вместо того, чтобы прямо сейчас быть в родных и крепких объятиях, ощущать трепетные касания и поглаживания, слышать чуть хрипловатый голос и получать легкие поцелуи, Мин виновато крадется, желая хотя бы как-то извиниться. Оказавшись в закрытом пространстве, Чонгук будет вынужден его выслушать, если не решится выгнать. Младший корит себя еще с момента, как закрыл дверь в их комнате с громким хлопком. Он скучает, невыносимо. Последние три недели они практически не виделись. Мужчина приходил поздно ночью, когда Юнги уже спал или готовился ко сну. Однако сценарий был всегда один: Чонгук принимал быстрый душ, заваливался на кровать практически без сил и вырубался, прижимая к себе любимого. Уходил рано, когда Юнги еще спал. Хотя младший и старался вставать с Чоном, желая урвать жалкие пять минут внимания. Мин понимал, честно, старался по крайней мере, но тоска никого не щадит, верно? Оставаясь наедине с собой, он просто медленно угасал. Зачем ему роскошная квартира, безлимитная карта, дорогие украшения и брендовая одежда, если дорогой его сердцу человек не будет рядом? Лучше он будет в дешевой одежде, маленькой квартире, но будет иметь возможность видеть Чонгука больше тридцати минут в день. Нет, Юнги приезжал на работу к альфе, но смог урвать лишь парочку поцелуев, а после отправился домой. Мин стал спать хуже, потому что ночами просто смотрел за спокойным лицом альфы, нежно касался любимых черт, словно пытался запомнить. Именно поэтому, стоило старшему перейти порог дома, омега не вышел, не подарил привычные объятья, не поцеловал кротко губы и любимую родинку на кончике носа. Юнги был зол, обижен. Обманчивое ощущение собственной ненужности достигло своего апогея в этот вечер, плюс запах чужих феромонов, оставшийся на чужом пиджаке, заставил омегу высказать все, что накипело внутри. Он не слушал Чонгука, а просто плакал, выплескивал на того свою боль, совершенно не замечая чужой виноватый взгляд. Омега тихо открывает дверь душевой кабины, словно мышка залазит в ту. Юнги подходит к альфе, прижимается к тому, оставляет легкий поцелуй между лопатками, пока руками обвивает чужой торс. – Прости меня, – он сильнее обнимает, словно боится, что Чонгук вырвется (тому даже особой силы не придется приложить, если он захочет). – Я не прав, хён. Я не должен был ругаться на тебя. Я ведь знаю, что ты работаешь для нас, чтобы мы ни в чем не нуждались, чтобы я мог жить и не задумываться о деньгах… Но… Я скучаю. Я практически каждый день просыпаюсь и засыпаю без тебя, вижу твое лицо только по ночам, когда ты уже глубоко спишь. Я вижу, как ты устаешь, какие у тебя круги и мешки под глазами. Ты приходишь и засыпаешь, едва ли твоя голова коснётся подушки. И вместо того, чтобы попытаться тебе помочь и просто снизить твой стресс, я устраиваю тебе сцену, как какой-то глупый ребенок. Юнги всхлипывает, не в состоянии тащить вину внутри себя. Вода прячет его слезы, приглушает звуки, но Чонгук чувствует, как чужое тело слабо содрогается. Старший разворачивается, прижимает к себе младшего, оставляет легкий поцелуй на черных волосах. – Мне правда жаль. Ты можешь на меня обижаться, можешь даже накричать, только не игнорируй и не ненавидь, хорошо? Я же не смогу без тебя, хён… – Ты правда подумал, что я могу тебе изменять? – если честно, это единственное, что ранило Чона. Неужели Юнги сомневался в нем? Мужчина даже не смотрел на других. Омеги для него были безликие, просто работники или клиенты, не более. Неужели… – Что? – Юнги даже отрывает голову от чужой груди. – Я… – он вспоминает свой поток слов, беспочвенные обвинения. Становится еще хуже. Тонкие пальцы тянутся к чужому лицу, устраиваются на чужих щеках. Юнги смотрит прямо в чужие глаза, не отводит взгляда. – Никогда. У меня грязный язык, иногда я не думаю то, что говорю, когда злюсь. Не думай о таком. Я верю тебе, Чонгук, всем твоим словам и действиям. Я знаю, что ты никогда не предашь меня, потому что любишь. Я просто глупый, ужасный, я хотел сделать больно, потому что обида просто поглотила меня. Это не оправдание, я понимаю. Но, пожалуйста, никогда не сомневайся в себе из-за глупости, что я произнес. Я люблю тебя и знаю, что в ответ ты чувствуешь тоже самое. Пожалуйста, прости… Чонгук улыбается уголком губ, а после прижимается к любимым малиновым губам. Он скучал. И скучал не меньше. Но ему надо было закончить все дела, чтобы наконец-то взять отпуск и провести его со своим крошечным. – Я не обижаюсь и не злюсь, – мужчина целует чужую ладошку. – Я не буду скрывать, что меня задели твои слова о возможности измены, однако… Я тоже виноват. Вместо молчания, я должен был сказать, что работаю так много, чтобы наконец-то уйти в отпуск и не отлипать от тебя ни на мгновение. Возможно, тебе было бы легче. – Теперь, чувствую себя еще хуже, – младший виновато закусывает нижнюю губу и отводит взгляд в сторону. – Не надо, потому что я понимаю. Я тоже скучал, – он укладывает широкие ладони на талию младшего, прижимая того к себе. – Каждый день просыпался и не хотел вставать с кровати, выпускать тебя из своих объятий, хотел полежать с тобой чуть дольше, пару раз даже опоздал. Но понимал, что если дам слабину, то просто отсрочу свой отпуск. – Тогда… мир? – омега встает на носочки, обвивает руками чужую шею, улыбается, а старший замечает огоньки, что на дне любимых глаз горят. – Стоит укрепить его, не думаешь? Кивок. Чонгук утягивает омегу в чувственный, нежный поцелуй. Юнги льнет ближе, пальцами за чужие плечи цепляется, показывает, как сильно скучал, как изголодался по ласке и вниманию. Чон проникает в чужой рот языком, вылизывает, пока руки опускаются ниже, сжимают две половинки, заставляя младшего простонать. Мужчина отстраняется, прижимает Юнги к стене. – Как же я тебя хочу, – он касается губами шеи, оставляет после себя следы, потому что прошлые уже давно сошли. Засосы и укусы яркими лепестками на бледной коже расцветают, а Юнги уже плавится. Младший и подумать не мог, что скучал настолько. Чонгук просто поцеловал его, а он уже возбудился, растекся перед старшим лужей. Чон исследует любимое тело, уделяет особое внимание персиковым соскам, вызывая чужие стоны. Бледные пальцы сжимают черные волосы у корней. Он откидывает голову, потому что все кажется слишком. Мужчина ведет дорожку ниже, становится на колени, легонько кусает тазовые косточки, смотрит на небольшой аккуратный член, истекающий смазкой. Ведет ладонью по бедру, заводит за спину, касается ложбинки. – Ох, детка, неужели так сильно скучал? – Да. Просто невероятно, хён, – он чувствует, как Чонгук играется, испытывает его, тянет время. – Когда ты задерживался уж слишком на долго, то я натягивал на себя твою рубашку, которую ты кидал в стирку. Она так пахла тобой… Я утыкался в твою подушку и трогал себя. Но мне было безумно мало, хён. – Мне жаль, кроха, я виноват, – он целует чужой лобок, поднимает голову вверх. Юнги выглядел великолепно. Его щеки были как самые спелые розовые персики, волосы прилипли ко лбу, губы горели от частых покусываний. – Я должен исправиться. Мой омега позволит? – специально голос понижает. А Юнги от чужого «мой омега» начинает натурально скулить. По телу проходят мурашки, а член непроизвольно дергается. У него определенно есть фетиш или кинк. – Повернись, – уже рычит. Мин слушается, опирается ладонями о стену, ощущает контраст температур между собой и стеной. Однако это никак остыть не помогает, да и не нужно. Чонгук разводит ягодицы, на которых останутся его следы, открывает вид на очаровательно сжимающуюся и блестящую от смазки дырочку. – Невероятно красивый везде, – знает, что Юнги такое смущает, поэтому и говорит. Чонгук ведет носом, втягивает в себя любимый запах свежей малины. Мужчина больше себя не сдерживает. Проводит языком по колечку, собирает сладкую, чуть вязкую смазку и довольно мычит. Возможно, однажды он просто задохнется между ягодиц своего любимого и не будет жалеть об этом. Он ласкает языком нежную кожу снаружи, не может не любоваться тем, как мышцы нервно сжимаются, а омега подрагивает. Альфа толкается кончиком языка, срывая стон с чужих уст, но не спешит. Прижимается губами, дразнит чувствительное отверстие, за что получает тихий рык сверху. Юнги слишком не терпится. Грубее руками сжимает половинки, разводит в стороны еще больше. Чонгук толкается внутрь сильным языком, утопает между ягодиц, гладит нежные стеночки и довольно рычит, когда чувствует пальцы Юнги в волосах. Ему нравилось, когда тот себя отпускал, отдавался в руки желанию, показывал, что сам хочет не меньше. Мощный язык толкается глубже и активнее, заставляя Мина сильнее прогибаться в пояснице, вжимать в себя старшего и громче стонать. Чонгук одной из рук касается чужого живота, а после и стоящего члена. Ласкает его в темп своим толчкам. Юнги хнычет, чувствует, как оргазм с кончиков пальцев его ног и рук проходит по всему телу, концентрируется где-то там, внизу живота, а после взрывается белыми пятнами перед глазами. Он стонет громко, прикрывает глаза. Чонгук давится вытекающей смазкой, но все равно не отстраняется, собирает ту. Его руки крепко держат омегу, не позволяя тому упасть. Он оставляет поцелуй на трепетно сжимающейся дырочке, а после легонько, на месте метки, кусает ягодицу, вызывая новою волну дрожи у еще не отошедшего младшего. – Тебе ведь мало? – старший встает на ноги, разворачивает Мина к себе лицом. – Потому что мне да. Парень лишь обвивает чужую шею руками, тянется за поцелуем. Вкус собственной смазки ощущается так грязно и пошло, ему нравится. Чонгук зажимает его между стеной и собой, закидывает стройные ноги на свой торс. Старший входит в податливую дырочку плавно, не желая навредить. Юнги же не терпится, он то и дело пытается дернуть бедрами, насадиться быстрее, потому что ему мало. Ему хочется наконец-то ощутить мужчину внутри, почувствовать себя наполненным. – Какой ты нетерпеливый, – Чонгук двигает тазом и резко, до упора входит в омегу. С губ Юнги слетает стон, а ногти впиваются в чужие плечи. Как же ему хорошо. Чонгук не двигается, наслаждается моментом их «единения», тем, как внутри младшего горячо и тесно. Первым не выдерживает Юнги, начиная двигаться. Мужчина лишь ухмыляется и перехватывает инициативу на себя. Он начинает с размеренных и глубоких толчков, медленно ускоряя темп. Юнги держится за старшего, оставляет после себя следы. Он припадает губами к чужой шее, слизывает капельки воды, перемешанные с потом, кусает, целует, потому что не только Чонгуку нравится ставить метки и показывать, что его партнер занят. Мин проходится поцелуями по линии челюсти, а после припадает к любимым губам. Ему вечности мало, чтобы насладиться своим альфой. Звуки стонов, рыков, шлепков ударяются о покрытые плиткой стены, становятся свидетелями горячего перемирия между двумя любящими сердцами. Пара никуда не спешит. Они позволяют друг другу насладиться собой, восполнить те долгие дни нехватки внимания, прикосновений. Юнги плавится, растекается по стене, подмахивает в темп Чонгуку, шепчет о том, как сильно любит, как скучал. Мужчина не остается в долгу, осыпает комплиментами, говорит слова восхищения, извиняется, что заставил ждать себя так долго и мучительно для них обоих. Но Юнги будет ждать вечность, если понадобиться, потому что ему никто кроме Чонгука не нужен. Он знает, что никто не сможет полюбить его так, как его альфа. Никто не будет смотреть на него глазами, полных безграничной и сильной любви, ни в чьих руках он не будет чувствовать себя в безопасности, ничьи объятия по ночам не будут успокаивать так, а голос отгонять кошмары и призраки прошлого. Возможно это безумие, вот так любить и растворяться в человеке, однако Юнги знает, что они делят его на двоих. – Люблю тебя, – шепчет омега, а после кончает, пачкая чужой и собственный животы. Он утыкается в чужое плечо, чувствует, что Чонгук тоже близко, потому что его движения становятся резче, хаотичнее. Альфа кончает глубоко в Юнги с громким стоном. Мужчина прижимается к младшему, прикрывает глаза, вместе с любимым отходит от довольно яркого оргазма. Возможно… воздержание иногда полезно. Минут через двадцать Чонгук выносит укутанного в махровый халат омегу. Прижимает к себе сильнее, слушает чужой лепет и щебетание, не может скрыть улыбки. Юнги после оргазма становился невероятно нежным и любил говорить слова любви и благодарности. – Знаю, крошечный, – он укладывает того на кровать, целует чужой лоб. Чонгук никогда не думал, что в нем может быть так много любви и нежности. Он рос в условиях, где проявление эмоций считалось слабостью, поэтому всем вокруг он казался черствым, холодным, кто-то даже считал его бессердечным. Но просто не было в его жизни того, о ком хотелось бы заботиться, кого хотелось бы обнимать и часами целовать. А потом появился Юнги. Тогда мир Чона и приобрел краски, появились запахи, а еда перестала быть пресной. Мальчишка, который совсем ему не подходил по всем канонам, выбивался из привычной картины мира… Этим миром и стал. Старший ложиться рядом, притягивает к себе Юнги, укрывает их одеялом. Младший уже успел избавиться от халата, поэтому сейчас они просто прижимаются друг к другу, кожа к коже. – Я честно завтра увижу тебя утром, когда проснусь? – Юнги немного дует губы, пальчиком повторяет узор татуировки, что с руки заползала на грудь. – Обещаю, – он целует темную макушку, а после аккуратно приподнимает чужой подборок, устанавливая зрительный контракт. – Тогда верю, – Юнги быстро чмокает в губы и прячется в чужой груди. Теперь все правильно.