Между прошлым и будущим

I

Он не спит уже девятую ночь. С тех пор, как их отряд (корпусом девятерых солдат называть язык не поворачивался) покинул Шиганшину. С тех пор, как лёгкое касание Микасы вытянуло его из тёмного глубокого забытья, в которое тело погрузилось для восстановления сил. С тех пор он не смыкает глаз ни разу за девять дней. Обычно сидит на кровати или на полу рядом, обняв колени руками, и просто смотрит вперёд. Или ходит по коридорам королевского дворца, где их любезно приютила Хистория, пока не наткнётся на часовых. Они вечно его прогоняют. Сначала ему не дают покоя трупы товарищей, погибших в Шиганшине. Перед глазами стоят лица командора Смита, Бертольда и двух сотен ребят, размазанных по земле Звероподобным. Каждый день он видит и покалеченных выживших. Сашу, заядло уплетающую изыски королевской кухни, которая всё ещё едва ходит. Командора Ханджи, которая весело бьёт его по плечу, а потом, отвернувшись, морщится, пока трёт рукой пустую глазницу под повязкой. Он говорит с Армином о том, как тот жалеет, что его спасение обошлось такой ужасной потерей. Армин тонет под этим грузом, ведь он прекрасно осознаёт, что приговорён. И Эрен не в силах ему помочь. Ночами же приходят и смешиваются воспоминания носителей Атакующего, отца и тех, кто был до. Те, кто был до… Все эти дни Эрен не смыкает глаз, потому что боится проснуться одним из них. Он путается в воспоминаниях, как в густых зарослях тростника, скрывающего полностью, бредя через который, не понимаешь, куда выведут тебя ноги. Эрен старается ориентироваться по солнцу над головой. Но и его временами заслоняет плотный слой облаков. По ветру Эрен определять не умеет. Он бродит в этой густой траве, стараясь не выдавать своей растерянности, до дня торжественной церемонии во дворце. Потому что в этот день всё рушится. Его иллюзии. Его мечты. Его надежды. Рушатся. Рука Хистории в его руке. И вот уже нет ничего. Нет Эрена Йегера — надежды человечества. Густой тростник редеет, расступается, открывая пустошь. Вытоптанная земля раскаляется под солнцем. И тишина такая, что, Эрену кажется, он оглох. В ту секунду он понимает: ничто уже не будет как прежде. И он тоже прежним никогда не станет. С того момента проходит три дня. Заседания разведки и военной полиции в главном штабе идут с утра до вечера. Ханджи завалена работой настолько, что нет времени приглядеться. Армин смотрит печально, с сочувствием. Ему тоже есть над чем грустить. Микаса не приближается, потому что думает, что он до сих пор скорбит о погибших. Да, пожалуй, Эрен скорбит. Только теперь он не спит не от ужасов прошлого. Не только от них. Кошмары дней, что ещё суждено прожить, мучают его беспрестанно уже третьи сутки. Он не спит потому, что знает, как спасти человечество. Он грызёт по ночам подушку, потому что знает, чем придётся за это заплатить. Он в ужасе от того… Кем. Он. Должен. Стать. Словно призрак, он бродит во тьме по замку, потому что не знает, как с этим быть. Этой ночью часовые ему не попадаются. Вопреки обычному маршруту, когда ноги носили его по коридорам с этажа на этаж, с лестницы на лестницу, он отклоняется в сторону широкой галереи на третьем этаже, где видел мельком за окнами что-то наподобие балкона. К его удивлению, в этой части отведённых им покоев нет никакой охраны. Хотя, кому ещё взбредёт в голову шататься в темноте по пустынным залам. Широкая дверь поддаётся на удивление легко, будто кто-то уже давно предугадал, что Эрен придёт сюда. Прохладный воздух столичной ночи окатывает с головы до ног, когда он тихо, стараясь не разорвать тишину скрипом старых петель, выбирается наружу из шелестящих створок. Только теперь он понимает, что вышел из комнаты в лёгких штанах и кофте. Глядя на свои босые ступни, он думает, что его бессонница слишком далеко зашла. Эрен не спеша ступает по холодным шершавым плитам, и дышит. Дышит. Дышит. Дышит. Перед прыжком в бездну как никогда хочется задержаться на краю. Чуть дольше насладиться этим миром, к которому он так привык. Вдохнуть его глубже, запечатлеть в памяти. Ясное звёздное небо. Яркие огни улиц и теплые отсветы в окошках домов. Гул разномастных голосов горожан и раскатистый смех пьянчуг. Звон посуды и стекла, ровный цокот лошадей и грохот повозок. И тишина замка, изредка прерываемая поступью часовых. Всё это он не слышит, не видит — чувствует, впитывает в себя. В этой тишине его друзья и боевые товарищи, кто так же, как и Эрен, не может уснуть и беспокойно ворочается в кровати, и кто, наоборот, спит без задних ног и без сновидений, лишь бы не вспоминать о пережитом недавно аду. Они не знают, и до самого конца не узнают правды. Эрен уже решил. Он сделает это один. Под ногами крошатся, осыпаясь, хлипкие комья земли. Три дня назад бездна разверзлась перед ним и теперь ждёт, пока он попрощается с родным и привычным. С тем, что уже позади. Эрен знает, что прыгнет. Он понял, что выбора в этот раз у него нет. Если он хочет спасти мир от титанов, исключить эту переменную из уравнения, стереть будущее, в котором народ Имир станет жертвой ненависти других народов, и нарисовать новое, — он должен стать убийцей. Злом. Чудовищем. Для всех без исключения. Он доходит до мощного парапета и опирается ладонями о точеный камень перил. От всего того, что творится внутри, сейчас, как никогда, хочется закричать. Дать волю гневу и слезам. Но Эрен просто молча сверлит глазами стену Сина вдалеке. Придёт день, и он разрушит её. — Чего бродишь среди ночи? — раздаётся за спиной ровный голос. Чуть более безразличный, чем обычно. Эрен не оборачивается, только слегка вздрагивает от того, насколько тихо капитан умеет приближаться. Из всех товарищей именно о капитане Леви Эрен всё это время боится вспоминать. Ведь из-за него капитан пожертвовал близким человеком и, наверняка, теперь жалеет об этом. Возможно, ненавидит его. Ему нестерпимо стыдно перед Аккерманом за случившееся на той крыше, он так нормально и не извинился перед ним за дерзость и за то, перед каким выбором поставил капитана. Он сделал верно, отстояв Армина, но за боль, которую испытал тогда капитан Леви, Эрен всё ещё винит себя. Ему удачно удаётся избегать Аккермана все эти дни. С тех пор, как их с Микасой выпустили из-под ареста, Эрен чувствовал, что должен объясниться с капитаном, но никак не мог решиться. И вот он здесь. Одетый в простые тёмные брюки и белую рубашку, на две пуговицы расстёгнутую сверху, Леви бесшумно становится рядом, скрестив руки на груди, и смотрит вниз, на город, всё ещё оживлённо гудящий пьяными песнями, звенящий громкими тостами. Они принесли этому городу победу, но слишком дорого за неё заплатили. Эрен смотрит на капитана. — У вас тоже бессонница, — констатирует он. Ответом служит едкий взгляд стальных глаз и невесёлая усмешка. Ночь сегодня холодная, и колючий ветер пробирается под одежду, треплет волосы, неприятно задувает в глаза. — Сама проницательность, Йегер, — бросает Леви коротко, не поворачивая головы. Затем оглядывает его голые ступни, но, благо, никак не комментирует. Эрен следит за прядками чужих волос, выбитых ветром из причёски, и на миг хочет стать таким же: всего лишь крошечным волоском среди всех остальных, который колышется на ветру и которому не нужно принимать ужасающе сложных решений. Он понимает, что пялится, когда улавливает в ироническом прищуре знакомое «жить надоело?», и тут же опускает голову. — Простите, — бормочет себе под нос. Рефлексы, приобретённые за годы в кадетке и отточенные в эти несколько месяцев в разведкорпусе, — единственное, что спасает его от пристального внимания товарищей и командора Ханджи. Удаётся успокоить всех отговорками про тяжёлое потрясение от битвы за Марию. Но капитан Леви почему-то видит сквозь них. И Эрен теряется, когда до уха доносится жёсткое: — Что ты там видел? Судорожный вдох подавить не получается, и, понимая, что его раскусили, вот так просто, за какую-то секунду, Эрен бросает затравленный взгляд на капитана, мысленно спрашивая: «Зачем же вы так?». Но Леви Аккерман безжалостен. — Там, на церемонии, — продолжает он. Глаза Эрена наполняет ужас. Сердце гулко долбится об рёбра, ломая что-то внутри. Снова. «Пожалуйста, не надо», — хочется сказать. — Когда Хистория коснулась тебя, — добивает. — Ты ведь видел глазами Прародителя в тот момент. Только теперь Эрен вспоминает, что именно капитан находился ближе всех к нему в ту минуту. Конечно же, он заметил, как перекосило его лицо. Но Эрен был так поглощён открывшейся ему тайной, что понял это только сейчас. Капитан просто сложил два и два. А Эрен ведь действительно думал, что сможет сохранить всё в секрете. Он умоляюще глядит на невозмутимого и непреклонного сейчас Аккермана, в надежде, что эти его слова — просто плод воображения, затуманенного кашей из воспоминаний. Но капитан развеивает эту надежду, когда хватает Эрена за ворот кофты и разворачивает к себе. — Рассказывай, Эрен, — говорит он на удивление мягко. Его имя из уст Леви всегда звучит как-то по-особенному. Эрен сам себе не может объяснить, почему на него это так действует, но каждый раз, когда капитан называет его по имени, он ловит телом лёгкую дрожь и весь на миг замирает. Леви смотрит спокойно, уверенный в том, что сейчас получит ответы. У Эрена в глазах — мольба о пощаде. Но когда капитан отпускает его и, разворачиваясь на пятках, велит идти следом, Эрен, задержавшись на пару секунд, бросив последний взгляд на мир, в котором так привык жить, шагает к балконным дверям. Они покидают балкон, минуют галерею и поднимаются вверх по лестнице. Эрен знает, что там находятся комнаты высшего командования. Он был там только один раз, во временном кабинете командора Ханджи. И ещё один раз позавчера ночью, когда, запутавшись в мыслях, случайно забрёл не туда. Или это было вчера… Он уже не помнит. Словно понимая, о чём тот думает, капитан Леви раздражённо фыркает: — Ходят здесь по ночам всякие герои войны, а потом вид делают, что всё хорошо. Я таких, как ты, Йегер, — оборачивается он, шагая по лестнице, — терпеть не могу. Ничему не научился. Эрен идёт, опустив голову, смущённый донельзя всей этой ситуацией. Но на несколько минут тяжёлые мысли всё же оставляют его, и, полностью сосредоточившись на прямой спине и бритом затылке впереди, он следует за капитаном по тёмному коридору до громоздкой дубовой двери, испещрённой узорами. Здесь он впервые. — Садись и выкладывай, — Леви рывком распахивает дверь кабинета, проносится к окну и кивает на единственный в комнате стул. Так вышло, что стул этот служит капитану рабочим креслом. Эрен застывает у входа, осматриваясь. Ничего особенного. Изящный стол на тонких ножках у окна, с аккуратно разложенными стопками бумаг, резной стул, выглядывающий из-за него. Тёмный ковёр на полу перед столом. И книжные стеллажи во всю стену — слева и справа. Над окном нависает мощная гардина с плотной шторой, которую Аккерман, видимо, сам связал в узел и закинул сбоку на подоконник. Комнату освещает только луна в окне да свеча на столе. Её, наверное, с вечера не тушили, потому что сейчас она больше похожа на низкий пень, обросший корнями из воска. Капитан, примостившись бедром к столешнице слева, испытующе смотрит на него. Капитану очень идёт лунный свет. Эрен делает робкий шаг вперёд. Мысли вновь тяжелеют, и под внимательным взглядом Леви он обходит столешницу и осторожно опускается на отодвинутый для него стул. Совсем рядом. Буквально руку протяни — и достанешь до кармана на брюках. Эрен хватается пальцами за собственные штаны и сжимает кулаки. Выдыхает тяжело и долго. Леви молча глядит в окно, куда-то сквозь стекло и эту ночь. — Капитан, может… — Не «может», Эрен, — тут же пресекает эту жалкую попытку к бегству. — То, что ты видел, мучает тебя. Поверь, будет лучше, если поделишься с кем-то. Эрен мотает головой, потому что нет, не станет никому лучше от таких знаний, но звонкий щелбан тут же возвращает ей прежнее положение. Капитан склоняется к нему, заставляя смотреть в ответ. — Ты расскажешь мне, и это не обсуждается. Приказ. А приказы капитана он обязан исполнять. Тот раз в Шиганшине — единственное исключение. Второго не будет. — Явиделбудущеекапитан, — выпаливает Эрен на одном дыхании и опускает голову под тяжестью воспоминаний. Добавляет тихо: — И оно было ужасным. Долгие-долгие секунды в комнате стоит тишина. Эрен не в силах сказать больше, а капитан не требует подробностей, всё смотрит задумчиво в окно, сложив руки на груди. Наконец, спрашивает только: — Шансы есть? Эрен крепче сжимает кулаки, ногти больно вонзаются в кожу. Миллиарды стечений обстоятельств, тонны вариантов того, как всё может сложиться, проносятся перед ним. Он знает их все, видит их перед собой. Он прожил каждый из них. И в каждом из них конец эпохи титанов наступает ценой смерти его друзей, его товарищей, всего элдийского народа. В каждом из них, кроме одного. Ему страшно даже произносить это. Как будто, стоит сказать — и все мосты, связывающие его с прошлым, обрушатся. А так хочется хотя бы на чуть-чуть задержаться на краю. — Один, — почти хрипит он. Теперь очередь Леви вздыхать тяжело. Эрен поднимает наконец глаза, чтобы убедиться, что его услышали — уж очень долго тот хранит молчание. Капитан стоит всё так же, опираясь крестцом о стол, вперив глазами в пространство перед собой, только брови нахмурены сильнее, а пальцы чересчур крепко сжимают плечи. Наконец, оцепенение спадает, и Аккерман спокойно, насколько может, цедит сквозь зубы: — И сколько людей погибнет, если им воспользоваться? Эрен поражённо моргает. Он ожидал как минимум допроса с пристрастием, где из него стали бы выпытывать мельчайшие подробности. Но Леви, будто знает, как больно Эрену говорить об этом, знает, что не-воз-мож-но рассказать об этом, и спрашивает лишь самое важное, не принуждая выворачиваться наизнанку. Будто не хочет ранить ещё сильнее — Много, — глухо отзывается Эрен. — Но это неизбежно, какой бы путь я… мы ни избрали. Леви кивает, будто подтверждая свою догадку. — Кто ещё в курсе? — Никто. Капитан недоверчиво поднимает брови. Эрен опережает его вопрос. — Им незачем знать. — А ты их мнения спрашивал? Любой из них готов за тебя… — Я знаю, — перебивает Эрен. Он не может позволить себе дослушать. — Знаю. И именно поэтому не хочу им ничего говорить. Лукавит. Он хотел рассказать, и не раз за эти несколько дней. Армину в первую очередь. И ещё Ханджи. Чтобы они придумали что-то… Но единственный шанс наступит только если Эрен Йегер будет молчать. — Тогда почему ты решил рассказать мне? — бесцветно отзывается Леви, не меняя положения. Не отходит, но и не удостаивает вниманием. Будто мыслями он сейчас где-то далеко. На той крыше в Шиганшине, например. Ясно как день, что капитан не станет умирать за него. Он поклялся отобрать его жизнь, а не жертвовать своей. Леви Аккерман может убить его прямо сейчас, если узнает всю правду. Эрену стыдно перед самим собой, но часть его, готовая выдать всё, что знает о будущем, в подробностях, именно на это и рассчитывает. Волна накатывается внезапно. Перед глазами встают ошарашенные лица Армина и Микасы, оторопевший Жан, разинувший рот Конни и разбитая Ханджи. Мёртвая Саша. Эрен понимает, что больше не выдержит. — Они не поймут, — говорит он, чувствуя, как предательски дрожит голос. — Станут уговаривать, скажут, что точно есть другой путь, нужно только его найти… Сердце срывается в галоп. Перед глазами мечутся картинки из будущего, наступления которого он всем нутром не желает. Кажется, трещит ткань зажатых в пальцах штанов. Ещё чуть-чуть и рванёт. — Но другого пути нет, капитан. Его просто не существует, — шепчет задушено. — Неужели, если бы он был, я стал бы… Я бы не… Слёзы предательски катятся по щекам, и Эрен закрывает лицо руками. — Но вы, — продолжает он, уже захлёбываясь, — вы поймёте. Вы не станете осуждать мой выбор. Только вы, капитан. Он не готов снова показывать свою слабость капитану. Он ведь солдат. Они ведь только что вернулись из ада, потеряли стольких товарищей. И, несмотря на всё, что произошло с разведкорпусом за последние дни, он — солдат и не имеет права вот так позорно реветь. Но капитан, видимо, считает иначе. Чужие пальцы — тёплые — касаются виска. Слегка-слегка, почти невесомо, отодвигая волосы от лица. Эрен робко поднимает взгляд, ожидая, что вот сейчас ему отвесят смачную оплеуху. Капитанские оплеухи он привык встречать с открытыми глазами. Тогда они, по крайней мере, смягчались. Те, кто жмурился, получали по полной. Но капитан Леви только вздыхает тяжело и смотрит на него, жалкого и зарёванного, героя, мать его, будто на несмышлёного ребёнка. «Ну вот, опять придётся тебя учить», — говорят его уставшие глаза. — Какой же ты всё-таки идиот, Йегер… — тихо бурчит он, найдя пальцами растрёпанную мальчишескую макушку. — Сколько раз тебе говорить: не тащи всё на себе в одиночку. Один шаг навстречу. И вот Эрена уже утыкают лицом в свежую белизну рубашки. Ладонь капитана не давит, а только склоняет ближе, оставляя право выбора: отпустить себя и выговориться либо закрыться и держаться подальше. Капитан Леви всегда даёт выбор. За это Эрен ему бесконечно благодарен. И предан. Он почти отчаянно прижимается к твёрдой груди, цепляясь руками за плотную ткань, уютно пахнущую мылом и немного капитаном, и, ощутив, что его поддерживают, а не отталкивают, наполняется весь этим чувством благодарности. Слёзы затапливают глаза, и Эрен, не сдерживаясь, воет навзрыд в чужую грудину, уже не боясь быть вышвырнутым вон из-за своей слабости. Капитан, кажется, тоже свой выбор делает. Молчит сначала, дышит глубоко и размеренно. Эрен чувствует ровный стук сердца у него под рёбрами. А потом подушечки его пальцев робко проходятся по макушке. — Вот же вымахал, детина, даже сидя уже до груди дотянулся, — ворчит Леви, поглаживая отросшие пряди. Кладёт вторую руку Эрену на плечо и сжимает пальцы. — И как ты всё ещё можешь думать, что дорог мне меньше, чем им? Эрен не понимает, что ему говорят. Но в интонации этого глубокого голоса звучит беспокойство и — совсем немного — нотки, похожие на те, что он слышал когда-то в голосе отца, когда тот успокаивал неудачно упавшего сына, обрабатывая разбитые колени. И что-то ещё, чего в этом голосе он никогда прежде не слышал. На душе становится чуть теплее. Эрен крепче прижимается к капитану и, чувствуя движения мягких пальцев в своих волосах, полностью отпускает себя. До этого дня он не проронил ни слезинки. И вот теперь вся накопленная усталость, скорбь и боль от прошлых потерь и знаний о будущем вырываются из него бурным потоком стенаний и слёз. Капитан Леви его не отталкивает. А слёзы всё не кончаются. В какой-то момент его головы сверху касается что-то тяжелое и горячее. И через несколько долгих секунд исчезает. Проходит около получаса, пока Эрен, то успокаиваясь, то вновь взрываясь в истерике, не затихает окончательно. Капитан молчит, продолжая ворошить его волосы. Не ругает, не гонит прочь. Когда буря утихает, несколько минут Эрен, чуть всхлипывая, проводит в крепкой хватке капитана, пока не чувствует, что глаза высохли, и вдруг осознаёт со всей ясностью, на которую способен, что здесь — между ними — только что произошло. И чёрт с ней, с истерикой. Капитан Леви сказал что-то… Эрен, не отрываясь от чужой груди, распахивает глаза почти в ужасе. Щёки мгновенно заливает румянец. Скорый стук сердца — или сердец — отдаётся в ушах. Пальцы в его волосах останавливаются. Полностью растерянный и оглушённый прошедшим срывом, Эрен не решается поднять глаз, поэтому, всё ещё сжимая в руках белую ткань рубашки капитана, охрипшим голосом произносит: — Простите за… Это всё. Он не видит лица Леви, но чувствует его спокойный взгляд сверху. Ладонь, до того лежавшая на плече, касается подбородка, отрывая от груди и заставляя поднять голову. Эрен сопротивляется. Ещё не хватало показывать капитану это красное распухшее месиво, которое сейчас являет собой его лицо. — Эрен, — говорит Леви тихо. — Посмотри на меня. Подчиняться приказам капитана он должен беспрекословно. Но сейчас капитан просит. И Эрен капитулирует. Ослабшие руки бессильно опускаются и повисают вдоль тела. Он вздыхает обречённо и поднимает взгляд. Если Эрена Йегера когда-нибудь попросят назвать самое необычное, что он видел в жизни, то он, не задумываясь, скажет: «Капитан Леви». Потом добавит, что дело в выражении лица. Глаз. Скажет, что, однажды ночью закатив истерику у капитана в кабинете и испортив его чистейшую рубашку, можно получить в ответ это выражение. Если вы — Эрен Йегер, конечно. Как было бы с другими, Эрен не может сказать наверняка. Что он может сказать в этот момент, так только раболепное: — Капитан Леви, я… — Пообещай мне кое-что, Эрен, — прерывает его Аккерман, осматривая зарёванное лицо. Дождавшись кивка, продолжает: — В следующий раз, когда почувствуешь, что тебе тяжело, не держи в себе. Ханджи я не скажу. И друзьям твоим тоже, если считаешь это нужным. Так что… приходи. Чуть помедлив, Леви отпускает его и вновь отворачивается к окну. Эрену ничего не остаётся, кроме как вновь согласиться. Ему действительно легче. Вместо тяжёлых давящих эмоций голову наполняет невесомая пустота, вытеснившая собой мысли обо всём, кроме капитана Леви. Капитана Леви, который тоже мучается бессонницей. Капитана Леви, который не считает позором его слёзы. Капитана Леви, который говорит, что Эрен дорог ему. Это… странно. Слышать такое от этого человека. Что-то настолько смущающее. Поэтому сейчас Эрен сидит весь красный уже не от рыданий. Он стыдливо прячет лицо, пока осмысливает произошедшее. Хорошо, что капитан уже на него не смотрит. И это последнее обещание… Он с самого начала их знакомства чувствовал невесомую поддержку от Аккермана, иногда своеобразно проявлявшуюся. Капитан Леви уже много раз вырывал его из рук смерти, но до сегодняшнего дня Эрен был убеждён, что причиной всему — миссия. Охранять важный объект. Не дать мальчишке-титану умереть раньше времени. Убить, если тот выйдет из-под контроля. Но теперь Эрен знает кое-что очень важное. И щёки всё ещё предательски горят. — Спасибо вам, капитан Леви, — почти шепчет он. И вспоминает кое-что, о чём давно хотел сказать. — И… простите меня. За командора Смита. На этих словах Леви еле уловимо дёргается. — Я, правда, сожалею, что вам пришлось… — Эрен вскидывает голову, поднимаясь со стула, но замирает, глядя на то, как чужая ладонь приближается к губам и останавливается буквально в сантиметре. Леви смотрит внимательно. Ни капли раздражения в его глазах Эрен не находит. — Помнишь, что я говорил тебе, Эрен? О сожалении? — он замолкает на несколько секунд, давая время вспомнить. — Это был мой выбор, и я сделал так, как считал нужным. Выслушал обе стороны, и принял решение. Вот и всё. Я не сожалею об этом, если хочешь знать. И уж точно ты не должен сожалеть за меня. Они стоят рядом ещё с минуту в молчании, не глядя друг на друга. Леви заговаривает первым: — Завтра переселяемся в новый штаб. Военная полиция взялась за слияние подразделений, так что придётся пользоваться одним из их бывших корпусов. Собери вещи и хотя бы немного поспи, завтра будет тяжёлый день. Эрен понимает, что хочет сказать капитан. Спи и дай поспать другим. Хватит докучать мне. Проваливай поскорее. Аккерман, видимо, ход его мыслей угадывает, и, тихо выдохнув, влепляет таки бодрящую оплеуху. Эрен даже моргнуть не успевает. — Если бы я хотел тебя выгнать, то уже выгнал бы, сопляк ты мнительный. На твой убитый вид тошно смотреть, и поэтому я прошу тебя прекратить шататься по замку и поспать, наконец. Уже дважды за этот час капитан о чём-то просит его. Сердце вновь ускоряет только унявшийся ритм. — Я вовсе не думаю… — пытается оправдаться Эрен, потирая пострадавшую скулу. — Конечно, не думаешь, — резко обрывает его глубокий хриплый голос. — Ты вообще никогда не умел подумать, прежде чем что-то сделать. И теперь, что бы там ни увидел в памяти Прародителя, ты решил, что будешь нести это бремя один. Капитан Леви не спрашивает, он уверен в своих словах. И Эрен не пытается ничего опровергнуть. Его видят насквозь, и сейчас это даже приносит облегчение. Леви с досадой смотрит ему в глаза и видит в них только подтверждение сделанных выводов. — Я скажу тебе ещё раз, Эрен: не пытайся всё осилить один. «Приходи». — Это приказ, сэр? — тихо спрашивает Йегер, не двигаясь с места. Если да — он невыполним. И оба это понимают. — Это предложение. Не более. «Приходи». Эрен совершенно не думает, что делает, когда протягивает руку и кладёт её на грудь капитану, в том месте, где несколько минут назад высыхали его сопли и слёзы. — Ваша рубашка… Он не знает, что хочет сказать. Ему стыдно, ведь, помня отношение капитана к чистоте, он всё же посмел замарать его одежду. — А за рубашку ты мне ещё ответишь, — говорит капитан с лёгкой усмешкой, перехватывая руку. Удерживает в своей. — Чувствуешь? — пальцы в его хватке дрожат. — Тремор. Тебе нужен сон. Сейчас отрубишься до утра без сновидений. Так что вон отсюда, и чтоб я больше не видел тебя в таком состоянии. Капитан отпускает его руку и отходит от стола к окну, демонстрируя наглядно, что разговор окончен. Эрен, остановившись у порога, бросает напоследок ещё одно смущённое «Спасибо», тихо закрывает за собой дверь и на ватных ногах добирается до своей комнаты. Он засыпает в холодной постели на целых пять часов и наконец-то не видит абсолютно ничего.

II

Он приходит спустя две недели. Всё это время Леви как заведённый метается из нового штаба то в штаб военной полиции, то в королевский дворец; разгребает ворох бумаг на своём столе, который становится, вопреки логике, всё больше; и в конце каждого дня — для него это поздняя ночь — он добирается до кровати и засыпает мертвым сном на оставшиеся три-четыре часа до рассвета. Эрена всё это время он почти не видит. Раз или два его макушка показывается на тренировочном поле во внутреннем дворе штаба. Ещё раз они сталкиваются на пару секунд у кабинета Ханджи — Эрен устало вздыхает, пока весёлый голос командора провожает его воодушевлённым «Это мы ещё проверим завтра!». Леви видит в его глазах крик утопающего о спасении, и великим усилием уговаривает Зое дать парню отдохнуть. На следующий день на своём столе он обнаруживает небольшой свёрток с ароматным чаем. Где Эрен его достал, Леви не слишком интересно, но сам чай он тем же вечером заваривает на пробу и остаётся доволен. В течение недели он сам руководит генеральной уборкой нового штаба разведкорпуса и наблюдает за Эреном в редкие перерывы либо при приёме работ. В уборке этот парень всё ещё превосходит остальных. Однако, припомнив рубашку, Леви выделяет ему дополнительный этаж и внеочередное дежурство по кухне. Пацан расстроенно скулит и, ссутулившись, плетётся за новой тряпкой в кладовку. Но всё же выглядит относительно лучше. Возможно, сам успокоился, возможно, Ханджи всё же удалось заставить упрямца принимать лекарство. Стоило ненароком заметить при ней, что Эрен плохо спит, и эта женщина тут же помчалась в лазарет, а потом доставала Йегера ещё несколько дней. Леви не жалеет о том, что сказал ей. Потому что хотя бы с экспериментами теперь решено было сделать паузу. Осенние ветры задувают сильнее, и в последние дни Леви занимается решением ещё одной насущной проблемы в новом штабе — отопление. Благо, на отдел снабжения стало легче надавить через королеву Хисторию, поэтому теперь Леви ходит по комнатам и устанавливает в каждой специальные обогреватели, разработанные на базе их топлива для УПМ. До комнаты Йегера он сегодня не добирается. Зато Йегер добирается до него. Стук в дверь раздаётся в районе одиннадцати вечера. Отбой дали час назад. Обычно Ханджи, заработавшись, в это время заходит на чашку чая, но сегодня Леви как никогда сильно не хочется её видеть. Он ужасно устал возиться с этими тепломашинами. Он хочет побыть в тишине. Но дверь открывает Эрен, и Леви с облегчением кивает ему, разрешая войти. Он рад, что это не Ханджи. И не рад, что Эрен снова виновато смотрит на него исподлобья. — Я не помешал? — робко спрашивает. Мнётся около двери, не решаясь закрыть её изнутри. Одет по форме, в выглаженном кителе. Будто готовился, в самом деле. — Если ты пришёл обсудить отопление, то лучше свали прежде, чем я встану из-за стола, — фыркает Леви, прекрасно понимая, что Йегер его не разочарует. Светлая улыбка на несколько секунд озаряет красивое лицо, и Леви невольно засматривается. Оказывается, Эрен уже давно не улыбался. — У тебя поставим завтра, — говорит он просто, чтобы что-то сказать. Эрен, наконец, закрывает дверь и подходит к столу. — Я не мёрзну, можете не тратить время. Он всё ещё как будто смущается своих способностей, каждый раз как-то неловко упоминая о них. Вот и сейчас стоит, потупив взгляд, пока рука самовольно тянется к затылку. И щёки у него впали. Не ест ни черта, что ли. Ещё контролировать его, как маленького, не хватало. — Не мёрзнешь, не спишь, а теперь ещё и не ешь, видимо, — бросает Леви с упрёком. Ловит реакцию. Эрен опускает так и не доставшие до цели пальцы и принимается теребить ими полу кителя. Не поднимая головы, виновато бурчит: — Всё в порядке, капитан, правда. Я… ем, нормально ем. Насильно кормить его он не собирается. С этим прекрасно справится Микаса. Тревожит другое. — Но снова не спишь. Эрен молчит. Очевидно, что сказать ему в своё оправдание нечего. Леви знает, зачем тот пришёл. В конце концов, он сам это предложил. Единственное, с чем он ошибается, это время. Он ждал Йегера гораздо раньше, и с каждым днём всё больше беспокоился за его состояние. — Эрен, — зовёт он. Тот сразу вспыхивает весь, будто не по имени назвали, а кипятком облили. Леви улавливает во взгляде, направленном на себя, нездоровый блеск отчаяния вперемешку с ожиданием… чего-то. И Леви мгновенно понимает, чего. Скрипучий внутренний голос шипит на подкорке, что не нужно было подпускать пацана так близко, нельзя было трогать его, несмотря на то, как сжималось что-то в груди при одном только взгляде на бледное потерянное лицо. Но Леви, последовав заразительному примеру, тоже сорвался. В прошлый раз Эрену явно нужна была поддержка. И Леви дал ему то, что мог позволить себе отдать. Сейчас Эрен смотрит на него и ждёт разрешения. Поддержка всё так же необходима, видит Аккерман. Но теперь от него хотят больше. Чёрт, как же давно он не имел с этим дел… Аккерман знает это выражение в чужих глазах. Каждый раз, уловив его на себе, недвусмысленно даёт понять, что не заинтересован. В последний раз он отчитал Петру так, что та ещё несколько недель не поднимала при нём головы. Но сейчас что-то предательски отзывается внутри на почти голодный взгляд Эрена. Одно слово — и его сметут со стула, повалят на пол и, очевидно, утянут в омут неуставных отношений. Леви тяжело сглатывает. Последствие его выбора двухнедельной давности сейчас глядит на него во все свои отчаянные глаза и ставит перед ним новый выбор. Тишина в комнате густеет. Кажется, что бы он ни сказал, Эрен будет упрямо добиваться своего. Либо — худшая перспектива — просто сломается. Потому что Леви не собирается поддаваться. Не собирается срываться ещё раз. Он не собирается говорить судорожно бьющееся в голове «Иди сюда», потому что не имеет на это права. Он не собирается, но Эрен, этот маленький подлец с безумными глазами, дрожащим голосом спрашивает его: — К-капитан… можно? И всё летит к чертям. Он вскакивает так резко, что крепкий стул на импульсе отлетает назад, с отвратительным скрипом проезжаясь ножками по полу. Что именно «можно», ясно без пояснений. В эту секунду Леви готов разрешить ему всё. Эрен кидается к нему, будто хочет удержать от внезапного падения. Но Леви первым вцепляется в воротник чужого кителя и тянет на себя. — Не смей называть меня капитаном, когда просишь такое, — шипит он практически тому в губы. — Да, — выдыхает Эрен и тянется вперёд. Чёртов сопляк. На один миг Леви разрешает себе потерять контроль. Всего на миг, а потом он возьмёт себя в руки и объяснит паршивцу, что так он лишь заглушит боль, и то ненадолго. И сожалений только прибавится. Он едва касается мягких губ Эрена, искусанных и обветренных, едва улавливает тепло, как наваждение сносит раскрывшейся настежь дверью. Реакции работают быстрее, чем осознание. — Я знаю, ты ждёшь меня, Леви! — радостно возвещает с порога Ханджи. Он резко встряхивает, как держался, оторопевшего Эрена за грудки, пытаясь всем видом показать, что отчитывает пацана за что-то, и в раздражении оборачивается на Зое, которая, замерев в дверях, с интересом изучает происходящее. Кажется, не срабатывает. Потому что в уцелевшем глазе командора Ханджи натурально черти пляшут свои адские танцы. — О-о, — удивлённо изрекает она, проходя в комнату. — А может, и не ждёшь? Э-эрен, — тут же переключается, — что ты опять натворил? Оставил пыль в углах? Или — не может быть! — неправильно заварил его новый чай? Она указывает пальцем на тот самый свёрток на столе, который Леви не убирал как раз на случай внезапных чаепитий. Эрен в его хватке делается бордовым после её слов. Леви, наконец отпустив его, отступает к столу, и, не дав Йегеру оправдаться, отвечает на понимающую улыбку внезапной гостьи: — Если бы ты разъяснила ему как следует, что бессонницу нужно лечить, а не забивать на неё… — Леви! Не при детях же! — вскидывает руки Ханджи, не дав ему закончить, и тут же оказывается рядом с Йегером, всё ещё бордовым. — Эрен, ты снова не спишь? Лекарство не помогает? Пока женщина допрашивает Эрена, который, кажется, наконец-то начал понимать, что происходит, Леви наблюдает за ним, всё ещё смущённым и бросающим робкие взгляды в его сторону. Ему хочется ударить себя по лицу. Отчасти Ханджи права насчёт детей, Йегеру и шестнадцати ещё нет. Но, если взглянуть со стороны пережитого опыта, Леви не назвал бы его ребёнком. Эрену, как и многим из них, пришлось очень рано повзрослеть. Но его вины в соблазнении подростка это не отменяет. Откинувшись на стул, он безапелляционно бросает в Ханджи: — Чай. Оба гостя поворачиваются к нему и замолкают. После небольшой паузы, Леви, не дождавшись никаких действий, повторяет: — Чай, говорю. Ты ведь за этим пришла, — после чего кивает на Эрена. — Три чашки. Ханджи торжествующе хлопает в ладоши, затем хлопает Эрена по плечам: — Вот и славненько! Я бы, конечно, принесла кое-что покрепче, но в комнате есть несовершеннолетние… — Ему бы не помешало. — Леви! Больше никогда не оставлю его тебе, — возмутившись, она приобнимает Йегера за плечи и подталкивает к двери со словами: — Эрен, будь душкой, спустись на кухню, завари чаю. Не забудь про любимую кружку одного чистоплюя… — Очкастая. — Видишь, как он злится! И вот, возьми чай. Очень вкусный, кстати. Где ты его достал, Леви? Аккерман следит за тем, как эта женщина настойчиво выпроваживает Эрена за дверь, и может лишь только догадываться, что она сейчас скажет. Эрен, явно не получивший того, что хотел, теперь выглядит крайне расстроенным. Леви ловит себя на мысли о том, что незавершенность их разговора тяготит и его. Разговора, да. Но дверь закрывается с тихим скрипом, и всё внимание переключает на себя Ханджи, усевшаяся прямо на столешницу перед ним. — Я знала, что когда-нибудь именно Эрен станет тем, кто растопит твоё сердце, — сладко тянет она, пока лицо Леви искривляется в отвращении. — Но как командор я не могу наплевать на дисциплину, Леви. — Понятия не имею, что ты там себе напридумывала, — он скрещивает на груди руки и устремляет глаза к окну. — Йегер не спит и становится менее продуктивным. Разве плохо пытаться вбить ему это в башку? Может быть, это провело бы кого-то ещё, но Ханджи слишком давно его знает. И наблюдает за его отношением к Йегеру тоже давно. Она лишь вздыхает и слегка касается его плеча. — Тогда, будь добр, выбирай другие способы в следующий раз. Или поставь замок, в конце концов. А сегодня я, и правда, так заработалась, что перед глазами плывёт, вот и кажется всякое. Она потягивается, громко зевнув, и под хмурым взглядом Леви шагает к широкому креслу в углу комнаты рядом с дверью, которым тот не пользуется. Всё это время Аккерман не может выбросить из головы, что там внизу, на кухне, Эрен, один, сейчас думает свои идиотские мысли и делает свои поспешные выводы. И, возможно, портит своими кривыми руками прекрасный напиток. — Он никогда не умел нормально заваривать чай, — цедит Леви, поднимаясь со стула. Пересекает кабинет, игнорируя полный любопытства вид женщины в кресле. Открывает дверь и громко захлопывает, выходя наружу. Всю дорогу до кухни в его ушах звенит пропитанный шальными нотками женский крик: — Вот же чёрт! Опять что-то случилось, а я ничего не видела и не слышала! Леви, правда, переживает за чай. И совсем немного — за Эрена.

***

Вода всё никак не закипает. Сидя напротив печки, он следит за непостоянным огнём, который то ярко вспыхивает, то, успокоившись, ровным свечением обволакивает чайник, свисающий с крючка над огнём. Примерно также Эрен чувствует себя сейчас. При воспоминании о том, что сейчас чуть не случилось — или чуть-чуть случилось — в кабинете капитана Леви, в теле разгорается горячая смесь из чувств. Стыд. Смущение. Желание. Досада. Досада на так некстати ворвавшуюся командора Ханджи, конечно. За эти пару недель Эрен успевает пересмотреть сотни кошмаров в своих лихорадочных и коротких снах, вызванных таблетками командора. Успевает поговорить с Микасой и Армином о своём состоянии. Врёт и не врёт одновременно. Он не хочет им врать, и с каждым разом, с каждым участливым взглядом ему становится всё хуже. Он не может больше смотреть кошмары и перестаёт пить таблетки. Он старается делать вид, что всё как обычно, он в порядке и готов участвовать в экспериментах, в генуборке и тренировках. И какое-то время даже получается. Но каждый раз, стоит увидеть капитана, его невозмутимое и красивое лицо, Эрен вспоминает о том случае. Вспоминает и, как ни пытается отрицать это, хочет ещё. Его тянет к капитану Леви с такой силой, что приходится бить себя по щекам, останавливая порыв кинуться к нему прямо сейчас, где бы тот ни находился. Эрен понимает, что это. Капитан знает его тайну. Рядом с капитаном ему даже дышится легче. И прижаться к нему хочется ото дня ко дню всё сильнее. Именно с этим намерением сегодня, не выдержав, Эрен вошёл в чужой кабинет. Чтобы отвлечься от гнетущих мыслей, он подхватывает со скамьи свечу, поднимается и идёт к стеллажам с посудой. Где-то здесь на отдельной полке хранятся все чайные принадлежности. Достав заварник и промыв его от пыли, он аккуратно протирает стенки изнутри специальной тряпочкой и опускает на стол. Разворачивает свёрток с чаем. Вдыхает аромат. Пряный и яркий. Эрен не разбирается в травах и листьях, но ему нравится. Лучший из всех в королевстве, сказала Хистория, когда он заходил к ней на прошлой неделе. Эрен тоже так думает, только не про чай. — Эй, — тихо шуршит голос за спиной. Открытый свёрток дрожит в пальцах, и тёмные листья летят мимо заварника прямо на стол. Капитан всё так же бесшумно передвигается. Останавливается позади и коротко вздыхает. Эрен боится пошевелиться, не разрушив хрупкую атмосферу между ними. Всем видом говорит: «Вот он я. Открыл спину. Доверяю. Делайте со мной, что хотите». Капитан протягивает руку и, бросив приказное «Дай сюда», накрывает ладонь своей, бегло проходится по фалангам пальцев и, дотянувшись до бумаги, сжимает свёрток вместе с кожей. Забирает у него чай. Обходит и становится рядом у стола. Внутри всё скручивается в тугой узел, и Эрен хватает капитана за вторую руку, удерживая. Прося глазами чего-то, о чём сам имеет мало ясного представления. Леви смотрит тяжело. — Командор Ханджи что-то сказала? — Она внезапно ослепла и оглохла, — видя, как удивлённо распахиваются глаза напротив, добавляет: — Это был её выбор, за кого ты меня принимаешь. — Я не сожалею, — говорит Эрен. Наверное, впервые так честно то, что хочет сказать. Впервые именно капитану, с тех времён как поклялся уничтожить всех титанов. — А стоило бы, — отвечает Аккерман, и сердце в груди Эрена сжимается в спазме. — Это не поможет тебе, Эрен. Твоя боль никуда не уйдёт. Он вырывает свою ладонь и принимается за чай. Руки Эрена всё ещё конвульсивно извиваются в треморе. У капитана же абсолютно ровные и плавные движения. Эрен смотрит на то, как эти руки насыпают в заварник чай, аккуратно сворачивают остатки в бумагу, как тонкие пальцы собирают рассыпанные по столу листья по одному в небольшую кучку. — Но вы позволили… — начинает он наконец, и тут же стальные глаза прорезают его насквозь. — Я позволил себе лишнего, это правда. И этого больше не повторится. Принеси чёртов чайник. — Но… — взбрыкивает Эрен. — Чайник, Йегер, — припечатывает капитан, повышая голос. Эрен молча разворачивается и идёт к печке. Выполнять приказ. Он хватает чайник из огня, не озаботившись взять кочергу. Кожа в этом месте тут же вскипает и начинает отвратительно плавиться. Но ему плевать. Эрен зол, и никуда эту злость сейчас деть не может. Разве что напроситься на взбучку от капитана, но после того, что случилось между ними, это кажется как минимум плохой идеей. Поэтому он просто ставит чайник на стол и сверлит глазами невозмутимое лицо Аккермана. — Моя боль, — поднимает обожжённую руку, испускающую пар регенерации, — это всё, что у меня есть, капитан. Без неё от меня просто ничего не останется. Вы ведь чувствуете то же самое. — Это не значит, что нужно ложиться в койку с кем попало. — Вы не похожи на того, кому любой сгодится. И я не предлагал вам… койку… — слегка смутившись, добавляет он. — Что же тогда? Леви скрещивает на груди руки, ожидая ответа. Эрен хочет многое сказать. «Ваше тепло». «Ваши прикосновения». «Ваше доверие». Он хочет бесконечно касаться капитана и чувствовать, что его касаются в ответ. Хочет, чтобы его принимали таким — израненным и изувеченным, со всем этим грузом будущего на плечах. Он хочет узнать капитана, изучить его полностью, прокрасться в самые потаённые уголки души и хотя бы часть — хотя бы малую часть его боли забрать себе. Эрен знает, что может разрушить стены. Но стены в душе капитана из особого камня. — Я хочу просто иметь возможность быть рядом с вами, — говорит он. — Только к вам я могу прийти и не прятаться. Вы помогаете мне, а я хочу помочь вам. Леви выдерживает его взгляд ещё несколько секунд, а потом возвращается к незавершённому делу. Подхватывает подостывший чайник носовым платком и медленно заливает кипятком листья. Изящным движением пальцев накрывает заварник крышкой. По тёмной комнате разлетается пряный аромат, забивающий ноздри яркими нотами имбиря. Капитан вновь берётся за чайник, делает несколько шагов к печи, тушит водой огонь и подвешивает обратно. Эрен следит за каждым его движением. В одиноком свете от небольшой свечи силуэт капитана слегка теряется, но раскрасневшиеся дрова прекрасно освещают тонкие черты лица. — Достань кружки, — спокойно говорит Леви, не глядя на него. Остается у печи, уперев руки в кирпич над очагом. И всё как в тот раз. Молчит, размеренно дышит, и — Эрен угадывает в глазах и позе — думает. Когда капитан делает выбор, лучше ему не мешать. Кружки неловким движением руки слишком сильно стукаются об стол. Эрен, осознавая свой косяк, тут же пригибает голову, ожидая едкого замечания о своей координации. Но капитан молчит. И, пока Эрен расставляет посуду на небольшой круглый поднос из стёсанного дерева, он слышит только отголоски размеренного дыхания позади. Чашку капитана — небольшую и лёгкую, из белого тонкого материала (Эрен не знает названия) — он ставит на поднос особенно аккуратно. — У тебя две минуты, — наконец говорит Леви еле слышно и отходит от тёплой кладки. — Как только чай заварится, стартуешь наверх. Всё ещё не поворачивается. Так и замирает спиной к нему. А Эрену многого и не нужно. Он в пару шагов преодолевает расстояние между ними, но, оказавшись в мучительной близости от капитана, останавливается в смущении. На что ему дают эти две минуты? Что разрешено, а что нет? Вдруг капитан оттолкнёт его и ударит, если он сделает что-то не так? Тяжёлый вздох разрушает тишину, и капитан Леви, слегка повернув голову, смотрит на него устало и снисходительно. Говорит всё так же тихо: — И чего ты застыл? Время идёт. Я не буду бить тебя. Сделай, что хотел. Эрену кажется, что он сейчас заплачет. Он обхватывает торс капитана руками, прижимаясь сзади, стискивая пальцами грубую ткань кофты на груди. Дотронуться до груди капитана ему не хватает смелости. Всю свою смелость он тратит на то, чтобы уткнуться лицом в чужое плечо и — медленно, почти невесомо — коснуться носом шеи, не скрытой воротником. И вдохнуть. Глубоко, во все лёгкие, вдохнуть аромат мыла и кожи с лёгким отзвуком мускуса. Капитан прекрасно пахнет. — Потому что я не пренебрегаю душем, в отличие от некоторых. Эрен удивлённо раскрывает глаза. Неужели он насколько обезумел, что сказал это вслух? — Да, Эрен. Ты сказал это. Капитан звучит спокойно и сдержанно. Как обычно. Как будто подобное с ним происходило уже добрую сотню раз. Но Эрену не хочется верить, что для него всё это ничего не значит. Хочется верить, что он для капитана Леви — особенный. Он утыкается в тёплую шею сильнее, и вдыхает, пока не заполнит все лёгкие. Капитан не сопротивляется. Капитан позволяет ему быть рядом. Капитан зовёт его по имени. Сейчас этого достаточно. Только бы подольше побыть вот так. — Время, — коротко командуют над ухом. Эрену не хочется отрываться. Эрен хочет ещё. Чёрт возьми, две минуты — это слишком мало. Но приказ дан, и он обязан подчиниться. Он согласился на эти условия сам. Тем не менее, напоследок он всё же осмеливается мимолётно пройтись губами по мягкой коже. Отстраняется и тут же оказывается у стола, готовый подхватить поднос и выметаться. А капитан вздрагивает всем телом. Молчит, не двигаясь с места. Эрен не видит его лицо, но чувствует, что сделал всё правильно. Он, чёрт возьми, уверен, что точно не оставил капитана Леви равнодушным. Он забирает со стола поднос, на ходу ставит на него заварник и нарочито медленно шагает к двери в коридор. — Спасибо вам, — говорит с улыбкой и скрывается за скрипом дверных петель. — Только попробуй что-нибудь разбить, — напутствует ему Аккерман из-за двери. И Эрен поднимается один по лестнице. Один доходит до кабинета капитана, где радостная командор встречает его аплодисментами. Один разливает по кружкам чай. И только спустя десять минут капитан возвращается. Напрочь игнорируя его и Ханджи, усаживается на стул и тянется к кружке. Не смотрит на Эрена. Не говорит с ним. И вообще ведёт себя так, будто Эрена Йегера здесь нет. Но Эрен видит сквозь всё это. Теперь он не просто уверен — он убеждён как никогда твёрдо в том, что капитану Леви не всё равно. Чай они пьют в молчании. Они — Леви и Эрен. Командор Ханджи говорит без умолку. О проекте гильотины. Об экспериментах на отвердевание, которые они продолжат «вот уже послезавтра». О беспокойстве за Хисторию, на которую то и дело военные недобро посматривают. О том, как достали её все эти отчёты. Леви веско подмечает, что большую их часть он взял на себя, но Ханджи отмахивается, прикрываясь отчётами по экспериментам. — Ты их для самой себя составляешь? — скептически уточняет капитан. Эрен прячет улыбку в чашке. Сейчас он, пожалуй, чувствует себя лучше, чем за все эти две недели. И когда командор Ханджи отправляет его спать, строго наказав выпить лекарство, Эрен практически не чувствует досады. Пожалуй, ему и правда стоит поспать. Своё он на сегодня уже получил. Остановившись на миг в дверях, Эрен оборачивается и встречается взглядом с капитаном. Лёгкий румянец тут же обжигает лицо. Во взгляде капитана он ясно видит излюбленное ругательство — «наглый паршивец» — адресованное ему. Но это не злит и не расстраивает. Потому что Эрен знает, что капитану не всё равно. — Спокойной ночи, командор, — говорит он Ханджи, что сидит на столе спиной к нему, и глядит прямо в серые красивые глаза: — До завтра, капитан. «Чего это он тебе спокойной ночи не пожелал?» — слышит он игривый голос командора уже за дверью. «Потому что наглый паршивец», – раздражённо фыркает в ответ капитан Леви. И Эрен готов засмеяться. Впервые за последние несколько месяцев.

III

— А почему Вы не стали командующим? — внезапно спрашивает Эрен. Он сидит с ногами в том самом облюбованном Ханджи кресле в углу кабинета, обняв колени руками, уже несколько часов и периодически задаёт вопросы. Времена, когда он приходил сюда в кителе, давно прошли. Несмотря на декабрьские холода, шарахается в одних штанах да кофте. Зимой вечера кажутся ещё более одинокими, чем обычно. Стоило обмолвиться об этом при Йегере, как тот притащился тем же вечером под дверь и вот уже неделю не вылезает из кресла. Леви отчего-то не смог пинками выпроводить его. Оставил сидеть. И смотреть. С неприкрытым любопытством разглядывать. Бесстыдно любоваться. Было бы чем, думает Леви. В себе он не находит того, что видят в нём другие. Зима за окнами и то выглядит приличнее. Крупные снежные хлопья валятся с неба, рассеивая вечернюю темноту вокруг себя. Белоснежные. Леви бы такие рубашки носить вместо застиранного тряпья. Ветер несёт их в разные стороны, врезает со всей силы в стекло, где они оседают примёрзшими кляксами. Что-то подобное на его глазах титаны проделывали с людьми. «Вы были женаты когда-нибудь?» — спрашивает его Эрен. Где бы ему — изломанному жизнью человеку — найти жену или кого-то, кто оказался бы готов выносить его характер, со всеми неврозами и травмами. Его бессонницу. Его смерть в любой из следующих битв. «Сколько титанов вы убили?» — спрашивает Эрен. Много, отвечает Леви. Он не гордился количеством ещё до того, как тайна подвала Гриши Йегера приоткрылась перед ним. Теперь и вовсе считает позором. Леви Аккерман убил много людей в своей жизни. Титанов. Товарищей. Друзей. Эрену не за чем знать об этом. Но пацан будто читает в нём что-то, глядит понимающе и — без жалости — решительно. «Вам не нужно сожалеть о прошлом, капитан, — говорит он. — Ведь всё, что вы делали до сих пор, привело вас сюда. В настоящее. Ничего не было зря». Он говорит это, а смотрит на Леви кто-то другой. Всего мгновение. Леви хочет, чтобы ему показалось. «Где ты этого понабрался?» — ворчит он, зарываясь в отчёты. А Эрен молчит и задумчиво смотрит в огонь свечи на столе. Так проходит час или полтора. И вот этот вопрос. Пожалуй, именно его Аккерман меньше всего хотел бы услышать. Он поднимает голову от бумаг и встречается глазами с Йегером. Слишком тёмными в полумраке комнаты. Слишком серьёзными для простого любопытства. Леви не желает, чтобы его спрашивали об этом когда-либо ещё. — Это моё условие, — говорит он ровно. — Я сказал Эрвину, что останусь в разведке, но никогда не стану приказывать людям умирать. Йегер явно удивлён ответом. Хлопает ресницами несколько секунд, раскрывая свои красивые — чертовски красивые — глаза. Иногда Леви хочется просто смотреть на него, вот такого: растерянного, смущённого, злого. Особенно — на улыбающегося. Последнее — редкость, но любая искренняя эмоция, кроме адской усталости, тоже сойдёт. — В твоих вариантах будущего есть тот, где я — командор? — с усмешкой интересуется Леви, подпирая ладонью подбородок. Его очередь спрашивать. Не хватало, чтобы пацан окончательно обнаглел. Они не говорили о будущем с той самой ночи во дворце. Леви не был дураком и понимал, насколько опасным может стать лишний посвящённый при почти нулевом шансе на успех. Он мог лишь предполагать. И, судя по выражению лица Эрена, предположил верно. — Так есть или нет? — повторяет он, и немного — лишь немного — позволяет себе засмотреться. Эрен закрывает наконец рот, смущённо прячет глаза за чёлкой и кивает. И волосы не стрижёт уже. Нерях Леви не любит сильнее даже, чем нытиков. Только вот с Эреном никогда не бывает так просто. — Я не буду допрашивать тебя, Эрен, — говорит Аккерман спокойно, откидываясь в кресле. — И ты можешь не говорить, если так нужно. Просто не замыкайся в себе. О, Эрен не замыкается. Эрен приходит почти каждый вечер. Задаёт неудобные вопросы. Касается невзначай, когда приносит с кухни чай на подносе, заваренный почти правильно. Когда просит о спарринге на тренировке. Когда еле живой от усталости падает на землю после очередного эксперимента. Леви всегда помогает ему подняться. Микаса, ревностно следящая за Йегером, словно мать, смотрит на Леви с неодобрением, стоит ему повалить парня на землю или припечатать лицом к дереву, будто тот хрустальный и не может регенерировать. Пусть она заботится. А Леви будет валять Йегера по земле лицом, демонстрируя, что без своего титана тот ни на что не способен. Припирать торсом вплотную к коре в Лесу Гигантских Деревьев, сбив пацана на полной скорости, чтобы увидел, как долго ему ещё учиться обращаться с УПМ. Будет раз за разом приставлять к горлу лезвие меча, застывая в сантиметрах от смуглого лица, смотреть в нереальные глаза и с удовольствием наблюдать, как растерянность в них сменяется злостью. Как разгорается в нём решимость и упорство, как он вновь и вновь пытается доказать, чего на самом деле стоит. Эрен станет корчить обиженные рожи, досадовать и кипятиться. Будет вспыхивать гневом и алеть в смущении, а потом негодовать своим друзьям на него. Эрена поглотит то, что происходит здесь и сейчас. Хотя бы на чуть-чуть. Поэтому Леви будет вновь и вновь прикасаться к нему. Также, невзначай. Будто бы из чистой необходимости. Будет учить его. Отвечать на надоедливые вопросы по вечерам. И иногда пить с ним чай. Очень редко позволяя обнять себя. Позволяя забыть ненадолго о чёртовом дерьмовом будущем, которое — очевидно — занимает Эрена всё остальное время. Потому что Йегер, на удивление, находит нечто приятное для себя в том, чтобы прижиматься к его, Леви, груди, к шее, нюхать его волосы и кожу. И сам Леви отчего-то раз за разом позволяет ему. Не из жалости. Жалеть мальчишку — это последнее, что он стал бы делать, пусть даже судьба его жестоко и мерзко имеет с самого детства, обрекает на смерть через несколько лет, а потом вываливает ещё и тонну тяжких знаний о судьбе целого мира. Жалость к Эрену Йегеру Леви никогда не испытывал. Мальчишка сам плюнул бы в лицо тому, кто его пожалеет. Есть нечто другое, что не даёт Аккерману, вопреки его нетерпимости к чужим прикосновениям, оттолкнуть наглеца. Он ни за что себе не признается, но при виде Йегера, который ходит как в воду опущенный, или слишком сильно уходит в себя, не замечая вокруг ничего, Леви хочется — до зуда под кожей — встряхнуть его. Сказать: «Ничего не кончено. У тебя всё ещё есть сейчас». Напомнить ему, что каждый из разведкорпуса, и королева Хистория, переживает за него. Что Леви переживает за него. Хочется схватить его кривую руку, сжать до боли, там, где бьётся пульс, и сказать: «Вот оно. Здесь. Сейчас. Ты живёшь, Эрен Йегер. Хватит смотреть туда». «Смотри на меня». Леви ни за что себе не признается, но ему хочется Эрена. Ближе к себе. Видеть, как его красивые глаза глядят на него с желанием. Переливаются от эмоций. Леви может заставить его испытывать что-то кроме боли, хотя бы ненадолго. — Это ведь не тот единственный шанс, о котором ты говорил? — на всякий случай уточняет он. К великому облегчению, Эрен мотает головой, пряча лицо в коленях. У него уши горят. И это наводит на определённые мысли. В любой другой вечер он оставил бы пацана в покое. Но сейчас любопытная догадка, засевшая в голове, требует подтверждения. Леви встаёт со стула, уверенный, что она подтвердится. — Э-эрен, — тянет он насколько может дружелюбно. Йегер только сильнее мотает головой, закрывается сверху руками. — Когда я был командором, — Леви садится на корточки напротив кресла, хватается руками за подлокотники, — я позволил себе что-то, что смущает тебя? Он знает, что для будущего этого мира такие мелкие подробности не имеют никакого значения. Но для них — да. Аккерман видит грань, которую нельзя переступать. Однако, если он узнает, что где-то в будущем, в одном из его вариантов, она была стёрта… Может быть, это станет его оправданием. Эрен глядит на него невозможным взглядом, чуть-чуть приоткрывая лицо. Абсолютно алое лицо. — Да, — шепчет еле слышно. Слишком близко. Леви не может заставить себя остановиться. — Но тебе это понравилось. Какие здесь могут быть вопросы. На такого Эрена хочется смотреть вечно. — Д-да… Совсем недавно Леви своими руками прибил к двери щеколду. В тот день он сделал это просто потому, что его достали внезапные вторжения Ханджи по вечерам. Только поэтому. Навязчивую мысль о том, что Эрен может когда-нибудь сам закрыть эту дверь изнутри, он усиленно отгонял. Ещё вчера Леви уговаривал себя не допускать даже мыслей об этом. Сейчас он понимает, что не удержится. — Эрен, — зовёт он полушёпотом. — Подними голову. Тот вздрагивает всем тело и резким движением выпрямляет шею. Леви безумно нравится то, что он видит. Их поцелуй такой же лёгкий, как снег за окном. Губы к губам. Ничего более. Несколько секунд как маленькая вечность. Леви хочет ещё. Он поднимается на ноги под ошарашенным взглядом Эрена, горящим от желания, и хрипит: — Сейчас я запираю эту дверь либо выгоняю тебя спать в твою комнату. Что выбираешь? Опирается ладонью о шероховатое дерево рядом со щеколдой и ждёт. С одобрением усмехается, когда нетерпеливые губы впиваются в его собственные, а железный запор с громким лязгом входит в пазы, отгораживая их от всего остального. Кожа Эрена безумно горячая. Весь он сейчас — воплощение слова «жажда». Это зрело давно. И когда-то должно было случиться. Почему бы и не теперь? Леви разрешает себе впервые за долгое-долгое время отбросить в сторону понятия долга и субординации. В конце концов, он сам — подстрекатель. Ничуть не лучше малолетнего преступника, прижимающегося сейчас к нему, будто нет на свете больше ничего и никого, кроме Леви. Эрен целуется отчаянно. Леви обхватывает его красивое лицо ладонями, оглаживая большим пальцами скулы, сбавляя темп, успокаивая. Всё, что он может дать ему сейчас, — недолгое спокойствие. Мимолётное счастье. По горячим щекам под пальцами текут слёзы. И Леви готов сделать всё, чтобы Эрену не пришлось больше их проливать.

***

Спать в палатке он уже отвык. В последнее время обычно сон застигал его в седле или за столом в кабинете. Редкая роскошь. Пока они не убедились в том, что по острову больше не разгуливает ни один титан (мать Спрингера не в счёт), Леви вообще почти не спал и в палатках не ночевал, предпочитая им ночные дежурства. Сейчас дежурить уже нет смысла. Но сон не идёт, и, проворочавшись часа полтора, Леви всё же решает не тратить зря время, валяясь под тонким брезентом и, натянув сапоги и набросив плащ, вылезает из палатки. Лагерь спит. Он слышит, как храпит громогласно Ханджи под соседним брезентом и прислушивается к остальным. Тихо. Странное шуршание в палатке девчонок он игнорирует, Браус постоянно что-то жрёт по ночам. Значит, и Микаса без сна. Дурацкую мысль командора заночевать у берега этого…как его… моря поддержали все, кроме него. «Пусть молодёжь развеется», — подмигнула ему Зое прежде, чем с головой нырнуть в солёную воду. Она явно льстила себе. Леви промочил ноги до середины голени, удивившись разве что вкусу воды и странным пятиугольным созданиям на дне вдалеке. В остальном это и правда было огромное озеро. Только вот настолько огромных озёр Леви в своей жизни не видел. Он и небольшие видел лишь мельком, во время экспедиций. Жизнь в подземном городе не баловала водоёмами. Поэтому свою дозу удовлетворения от моря он всё же получил. Эрен находится на берегу. Знает по шагам, кто идёт, потому даже не оборачивается. Леви садится рядом с ним на сырой песок и, поморщившись, глядит на звёздное небо и водную даль, освещённую обрезанной вполовину Луной. — То, что ты сказал сегодня, — начинает он, понимая, что разговор гиблый. — Идти войной на весь мир — сейчас непосильная задача для нас. — Сейчас — да, — кивает Эрен, продолжая рассматривать звёзды. — Но через несколько лет мы сможем… — Воплотить твоё будущее. Он оборачивает к Леви своё нахмуренное лицо. Он не любит, когда Леви так говорит. — Элдия будет развиваться. Разве это плохо? — произносит с укором. Леви рассматривает его. Измождённого, исхудавшего, с этими отросшими патлами. Всё ещё красивого. Эрену идёт лунный свет. — Цена, которую ты платишь, должна быть равной. — За будущее без титанов не может быть малой цены. — Равной, Эрен. — Она будет равной, Леви. Потом ты поймёшь. Эрен опускает тяжело голову. Всё это они уже проходили. Разговоры ни о чём конкретном и обсуждение абстрактных возможных жертв. Стоило Леви заговорить о других путях, как Эрен тут же взбрыкивал и обрывал любые попытки поговорить. Иногда уходил. Но всегда возвращался. Сейчас они близки к подобному сценарию. Леви не хочет повторять его вновь, поэтому просто отворачивается к морю. Потом он поймёт. — Значит, на моей жизни крест ты не ставишь, — говорит он. Только сейчас ведь доходит. Эрен всегда повторял, что он, Леви, увидит, узнает, изменит мнение. Потом. О себе Эрен ничего не говорил. По тому, как сжимаются его губы, Леви заключает, что ходит по краю. — Не ставлю, — кивает. — Но, пожалуйста, не нужно больше об этом. Леви не настаивает. Уже полгода он наблюдает, как Эрен постепенно свыкается с новым знанием, принимает и понимает тот груз, что тяжким бременем лёг на его плечи. Постепенно меняется. Но всё же, его отчуждённость носит лишь временный характер, накатывает волнами, и во время очередного приступа Эрен остаётся у себя, закрываясь от всех, от мира. От Леви. Постепенно Леви сам к этому привыкает. — Песок сырой, — говорит Йегер, и в его словах слышна улыбка, лёгкая-лёгкая. — Всё жду, когда ты сорвёшься. Смеётся, паршивец. А голова сама склоняется в его сторону, глаза сами находят красивое лицо, усмешка сама собой расползается по губам. — Предлагаешь место получше? — тянет Леви, приподнимая брови. Песок, действительно, сыроват. А кожа Эрена тёплая и сухая. — Всегда свободен, — улыбается он, протягивая руку. Через какое-то мгновение Леви седлает чужие бёдра, прижимаясь коленями к бокам. Горячие пальцы проходятся по спине вдоль позвоночника, оглаживая. — Ты устал, — шепчет Эрен ему на ухо. — Снова бессонница? Становится тепло. От Эрена ему тепло целиком. Виной тому способности титана или нет, Леви плевать. Только этот пацан так может. — Ага, скорее рефлекс, — говорит он тихо ему в шею, вдыхая знакомый аромат. — На миссиях хреново спится. С минуту они просто молча дышат друг другом. Они не были так близки несколько недель. Несколько недель почти беспрерывных вылазок, когда постоянно на ногах, на УПМ, на лошади, а Эрен превращается по несколько раз на дню, и сил нет даже на то, чтобы помыться нормально. Леви касается холодными пальцами крепких плеч и чуть отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. Взгляд Эрена сейчас — лучшее, что он видел за последние недели. В нём отражается звёздное небо и море. И, кажется, вся нежность мира. — Я хотел бы, чтобы это длилось вечно, — говорит он, обжигая тёплым дыханием губы. — Чтобы будущее не наступало. Так хотел бы остаться здесь, со всеми. С тобой. Но это невозможно, Леви. Невозможно… Леви слишком многое слышит в этих словах. И далеко не всё ему нравится. — Тогда хватит смотреть на меня, будто сдохнуть собрался, — пальцы сжимаются на его плечах. — Наслаждайся моментом, Эрен. Леви нет дела до сопливых романтических бредней, о которых мечтают девчонки. Сейчас он на берегу моря, с Эреном, согретый теплом его тела, беззастенчиво вылизывает его рот, и ничего нет в этом романтичного. Картинка, пожалуй, и правда, красивая. Но Леви плевать на картинки. Над ними нависла огромная тень неизбежного будущего, полного крови, боли и смерти. И у них есть совсем немного времени, чтобы успеть побыть друг с другом. Такими, какие они есть. С чувствами, которые они испытывают. С сомнениями и страхами. С мечтами, которым не суждено сбыться. Леви тоже хочет остаться здесь. Сейчас. В кольце этих горячих рук, блуждающих по телу, целуя эти нежные губы, перебирая пальцами мягкие волосы. Он готов прямо здесь насадиться на твёрдый член, что сейчас упирается в его бедро через ткань форменных штанов. Этим моментом Леви хочет насладиться сполна. — Два варианта, — выдыхает он сквозь поцелуй. — Либо ты сейчас же снимаешь штаны, либо… — О, я выбираю палатку, — не давая договорить, Эрен подхватывает его под бёдра и порывается подняться. — Вряд ли ты захочешь, чтобы все это видели. — Не шуми, не все здесь спят, — Леви соскакивает с чужих колен и поднимается сам. — Надеюсь, ты мылся. Эрен крадётся за ним по песку тихо и бесшумно. Учился у лучших. — Я чистый, но солёный, — шепчет он, стоит им добраться до палатки. Нетерпеливо потирается бёдрами сзади, чёртов наглый сопляк. И тем не менее, качественно трахать этот сопляк умеет. — Сейчас попробую, — усмехается Леви, откидывая в сторону брезентовый полог. — Не люблю, когда пересолено. Как только полог за ними опускается, становится совсем не до слов. Он ждал этого несколько недель. И плевать на сырость ночи, твёрдую землю и ветер, треплющий палатку. Эрен, солёный, вспотевший и горячий — вот всё, что сейчас занимает мысли. Эрен, который всё ещё хочет его. Эрен, молчащий о своём будущем. Целующий так неистово. Входящий так глубоко. Леви не нужно больше. У него есть сейчас.

IV

Ему снова снится этот странный сон. Снится Эрен, целующий его в номере отеля в Марли, как в последний раз. Снятся вражеские дирижабли над Парадизом, и титаны-титаны-титаны. Снова. Его товарищи. Снова кровь. Снова боль. Ему так больно. Он ничего не может сделать. Только рубить, резать и уворачиваться. Он должен выжить. Должен прикончить сраного Зика Йегера. Хотя бы за то, что ему приходится убивать сейчас дорогих ему людей. За всех них. Он должен выжить, чтобы спросить Эрена, неужели всё это он видел в своём будущем? Неужели он знал про мясорубку, через которую пройдёт Леви? Знал, что после всего, после взрыва чёртового громового копья он сможет выжить? Он хочет сказать Эрену: я верил в тебя. Хочет заглянуть в потухшие, чужие глаза, и сказать: я, мать твою, верил в тебя всё это время, так какого чёрта ты знал, и допустил всё это. «Потом ты поймёшь». Леви не понимает. Леви рубит, режет, орёт отчаянно от боли, и не понимает. А потом гремит взрыв и мир гаснет. Леви снится, что он сидит на скамье у конюшен их старого штаба. Холодного древнего замка. Снится красный летний закат, солнце, бьющее в глаза сквозь листву огромного дуба. Снится, что Петра весело смеётся, глядя на Эрда, получившего по голове копытами собственного коня. Снится, как Ауруо и Майк молча курят, прислонившись к изгороди, отделявшей конюшни от пастбища. И Эрен сидит рядом с ним. Взрослый Эрен, в куртке на голое тело и завязанным резинкой пучком волос на затылке. Этот Эрен явно не из времён первого отряда Леви. Аккерман глядит на него и не решается высказать свою догадку. — Это и правда я, капитан, — озвучивает за него Йегер. — Прости, что так внезапно. — Зачем всё это? — спрашивает Леви, понимая, что этот сон — не его настоящий сон. Ему уже давно не снится ничего, кроме кошмаров. — Хотел немного побыть с тобой напоследок, — говорит Эрен, глядя на ребят, которые, игнорируя их двоих, весело проводят время. И Леви вдруг понимает, почему оказался именно здесь. Почему Эрен выбрал именно это место и время. — Когда-нибудь, — говорит он, вглядываясь в яркий закат на горизонте, — ты сможешь отпустить их. Тогда ты поймёшь, зачем это всё было. — Ты скоро умрёшь, — обрывает его Леви. — Кто должен тебя убить? Это всегда проще — говорить о долге, обсуждать план действий. О своих чувствах думать у Леви всегда херово получалось. — Микаса, — говорит Эрен спокойно. Умиротворённо даже, прикрыв глаза на секунду. — Ты хочешь, чтобы она… — Это должна быть она, капитан. А я буду просто наблюдать, думает Леви. Наблюдать, как ты умираешь. Вот чего ты для меня хочешь, Эрен. А потом я буду доживать свою жалкую жизнь одиноким инвалидом. Изувеченным вдоль и поперёк трупом, в котором по какой-то неведомой причине ещё бьётся сердце. А ты умрёшь. — Меня ты тоже сможешь отпустить, — зная каждую его мысль, выдыхает Эрен. — Ты так уверен. Насколько далеко в будущее ты заглянул? — Только до момента своей смерти. Но знаешь, я верю в тебя, капитан. Казалось бы, ещё так недавно этот парень, смеясь, выдыхал ему в губы это осточертевшее звание, зная, как Леви бесит, когда он так зовёт его. Но сейчас, в этом сне, с этими ребятами он всё ещё капитан. Эрд продолжает ругать коня под звонкий смех Петры. Парни, глядя на эту картину, тоже улыбаются, выпуская дым. — Я верил в тебя, — всё же говорит Леви. — И я благодарен тебе за это, — Эрен смотрит на него и улыбается. Печально и нежно. Они так и не смогли поговорить в реальности. Как же много Леви хотел высказать. И сейчас, когда эта возможность наконец появилась, он не может сказать ни слова. Потому что Эрен — его Эрен — улыбается. И сжимает мягко его ладонь. Ту, на которой теперь меньше пальцев. Его Эрен скоро умрёт. — Я бы хотел, чтобы мы встретились в другом мире, без титанов и всей этой бесконечной войны, — говорит он, поглаживая пальцем бинты. Леви горько усмехается. — Будешь ждать меня в аду? И Эрен смеётся. Искренне, как когда-то очень давно. Леви не может оторвать взгляд, настолько это красиво. — Надеюсь, что подвернётся что-нибудь получше, — не переставая улыбаться, отвечает он, и сжимает крепче изувеченную кисть. — Пообещай мне одно, Леви, — говорит он, вмиг переменившись, со всей серьёзностью, на которую способен. — Когда всё закончится, не сожалей… О том, что ты умер? О том, что мир лежит в руинах? О том, что чёртов бесполезный инвалид остался жить вместо миллионов здоровых людей? — Не сожалей о том, что выжил, — просит Эрен. И этого Леви ожидает меньше всего. Он поворачивается всем корпусом к Эрену, в каком-то странном оцепенении застывает, не в силах оторвать взгляд. Как же, чёрт возьми, красиво он смотрит в ответ. Как же он вымотан всем этим. Они оба. — Микаса любит тебя, — зачем-то роняет он. Эрен крепче сжимает его пальцы. — Да. Имир выбрала её. Не тебя, договаривает Леви про себя. Не тебя, бесполезный кусок мяса, неспособный нормально даже двигать ногами. Не тебя, с кем Эрен проводил самые одинокие вечера в своей жизни. В твоей тоже… Потому что Микаса любит его. А как же тогда… — Не только из-за этого, — вдруг тихо говорит Эрен. Его тёплые пальцы нежно поглаживают запястье. Леви ничего не отвечает. Ждёт. Ты же все мои мысли читаешь, наглый паршивец. — Ты тоже меня любишь, — говорит тот с потрясающе мягкой улыбкой и опускает глаза. — Хоть и не говорил никогда… Сердце Леви пропускает удар. Боже, чёрт. Каким же идиотом он был. Всё это время Эрен хотел от него одобрения, принятия, признания. И отчего-то Аккерман глупо думал, что этого достаточно. Что крепких объятий, редких слов похвалы, влажных поцелуев и секса достаточно. Что всё и так ясно, зачем говорить что-либо… И вот теперь, глядя на одинокого, отчаявшегося, уставшего в край пацана — всего лишь пацана — на скамье напротив него, Леви понимает. Он ошибся. Ошибся, думая, что Эрен принял свою судьбу. Ошибся, отпустив его тогда, в последний вечер в Марли. Эрен — просто сопляк, которому хребет переломило вселенского масштаба ответственностью, и тот всё ещё, под тяжестью этой скалы, еле живой, тянулся к нему рукой, потому что хотел услышать… Всё это время. — Я… — выдыхает Леви, склоняясь к Эрену. Но тот вновь смотрит на него и прерывает тихим: — Тш-ш… — прикладывает палец к своим губам. — Я знаю. Я уже услышал. И улыбка его отзывается в сердце Леви щемящей болью. Они больше не увидятся. Это последний раз, когда он может побыть с ним. Живым. — …могли бы мы быть счастливы? — доносятся до него, как из-за стены, собственные слова. Возможно, он сказал это вслух, а может, снова подумал. Эрен всё равно слышит его. — А разве мы не были? — говорит он, и тёплая ладонь касается щеки, приподнимая голову. Эрен всё ещё красивый. Всё ещё наглый сопляк. Всё ещё надрывно, будто вот-вот заплачет, смотрящий ему прямо в глаза. И до Леви доходит, что тот имеет в виду. Перед глазами проносятся те моменты, которые они успели разделить за эти несколько лет. Каждый из них. Леви отчего-то забыл, насколько много их было. Он хотел для Эрена счастья. Насколько это было возможно. Секунды, минуты, мгновения. Столько, сколько мог успеть дать ему. Хоть сколько-нибудь. — Спасибо тебе за всё, — говорит Эрен шёпотом. В его глазах поблёскивает влага. Чёрт, это и правда, скоро случится. — Как только я встречу тебя в следующей жизни, — шипит Леви, хватаясь целой рукой за ворот чужой куртки, — я выскажу тебе всё, наглый паршивец. Привяжу тебя к себе, и хер ты сбежишь от меня. Понял? Удивление в нереальных глазах Йегера не даёт ему полностью погрузиться в эту сраную скорбь. Они ещё встретятся. — Да, — выдыхает Эрен и, быстро приблизившись, утыкается носом в шею. Тёплый. Леви вдыхает его в последний раз. И просыпается. Он сидит, еле дыша, на земле. За спиной обломки то ли костей, то ли камня. Повсюду дым, пыль и крики. Радостные крики выживших. Истерический вой Арлерта. Выстрелы в воздух. А перед его лицом — они. Эрвин. Ханджи. Эрд. Петра. Ауруо. Майк. Моблет. Все они. Рады ли вы теперь? Когда дело вашей жизни закончилось? Он смотрит на их исчезающие силуэты. Внутри пустота. Кулак к сердцу. Всё закончилось, думает он. Всё было не зря. Эрен стёр силу титанов с этой планеты. Вот он, его единственный вариант. Тихо кашляя, Леви сплёвывает кровью на землю, и поднимает голову к небу. Гул Земли остался в прошлом. Он смотрит в ясное — там, за опускающейся пылью — голубое небо, и думает: Эрена больше нет. Какое будущее ждёт их всех? Всех, кого он остервелено оберегал от смерти. Всех, ради кого он принёс эту жертву. Стоит ли оно того, это будущее? Леви не знает. Он слишком устал, чтобы думать. Всё, что у него есть сейчас, это небо и чёртова одинокая чайка, зависшая в воздухе, словно маяк. Крылья свободы, думает Леви рассеянно. Не в силах держать глаза открытыми, он сползает на землю. Всё тело болит. Но это ничто по сравнению с болью в его чёртовом сердце. Эрен мёртв. Свободен ли он сейчас? И сознание покидает его.

V

Он слишком устал. Только в четыре утра чёртов охранник впустил его на склад, хотя документы были готовы уже к восьми вечера. Вчера. А сдал он их вместе с накладными в четыре грёбаных часа утра. Сегодня. Вдобавок ещё и разгружался сам. Потому что, естественно, в такую пору грузчики не работают. Все нормальные люди вообще в четыре утра спят, а не таскают коробки с чаем на чужой склад. А ведь ему ещё и заплатить им пришлось. Чтобы эти ребята продавали его — Леви Аккермана — чай в интернете, хотя сами даже не могут наладить систему приёма документов. Леви устал и очень зол. Он сидит в бэк-офисе своей кофейни, в любимом кресле и курит в тишине сигарету, наблюдая за безвольно трепыхающейся мухой на подоконнике. Она даже не жужжит уже. Сейчас он чувствует себя таким же бодрым, как и эта муха. И кофе, гуща от которого причудливым и неясным узором осела на дне кружки в его пальцах, не помогает. Половина девятого. Из зала кофейни всё громче доносятся звуки утренней суеты офисного планктона и студентов из университета, что стоит практически напротив. И после того, как он поспал всего два часа, ещё целый день придётся стоять на ногах и смотреть на людские рожи. Сегодня Леви впервые проклинает себя за то, что решил когда-то работать в зале. Его уровень дохода от кофейни-чайной уже давно превосходит необходимость выходить за стойку. Леви просто нравится возиться с кофейными зёрнами и чаем. Особенно с чаем. Заварить правильно матча не смог ещё ни один из его немногочисленных сотрудников — нынешних и бывших. Сегодня суббота. И Леви работает один. Он чертовски устал и раздражён до зубовного скрежета. Чтоб он ещё хоть раз связался с проклятыми маркетплэйсами. Потушив сигарету в изящной пепельнице из какого-то там офигенно-дорогого стекла — подарок, который нельзя было не принять — он поднимается, тяжело и со скрипом, максимально оттягивая момент, когда дверь из бэк-офиса закроется за ним. Не получается. В зале со звоном входного колокольчика вдруг раздаётся и простреливает уши конское ржание ужасающей силы. Будто кто-то записал табун лошадей на диктофон и врубил это из колонки в пару сотен киловатт. По крайней мере, так кажется. Если бы человеческие челюсти не фиксировались жёстко в суставах, Леви сломал бы себе обе — с такой силой он сжал зубы. В секунду он оказывается за барной стойкой, всё ещё сжимая в руках чёртову фарфоровую кружку. Ещё один подарок из разряда «ты не можешь отказаться». Он смотрит в упор своими сухими глазами, красными от полопавшихся капилляров, на толпу обезьян. То есть лошадей. То есть парней. Высоких, испускающих во все стороны тестостерон студентиков кого-то там курса, ввалившихся к нему в приличное заведение с неприемлемым — запрещённым — звуком. Раньше он их не видел. Должно быть, первокурсники. Какой-то мощный блондин средне-арийского типажа поворачивается к нему и с идиотским выражением на лице осматривает стойку в поисках вывески с картой напитков. За ним оборачивается ещё один — высоченный тощий меланхоличный выродок. Леви сегодня недружелюбен. А ещё в этой компании всё-таки есть лошадь. Идёт прямо сейчас к нему. — Здравствуйте, — говорит лошадь, скаля свои лошадиные зубы. — Три американо, пожалуйста. Без всего. Леви сдержанно кивает, глядя на то, как от его вида у лошади постепенно стекает с лица улыбка, и немного выдыхает. Ему легче, когда другим также невесело, как и ему. А потом, когда он уже делает шаг в сторону кофемашины, лошадь кричит: — Эй, Эрен! Ты что будешь? И ноги замирают. Весь Аккерман отчего-то застывает на месте каменным изваянием, сжимая в пальцах почти до боли белый фарфор. Ещё один высокий парень подходит к стойке. Леви делает над собой дикое усилие, чтобы обернуться. Он видел его где-то. Он настолько часто видел его смуглое лицо, его стройную фигуру, не скрытую даже под всеми этими тёмными безразмерными шмотками. Видел где-то эти каштановые неряшливо завязанные в пучок волосы столько раз, что даже не верится, что сейчас — реально. Леви знает его. И эти глаза — эти аквамариновые глаза, которыми парень смотрит на него… Чёрт. Это невозможно. Кружка выскальзывает из деревянных пальцев и летит вниз. Под звук бьющегося фарфора Леви встречается с этими безумно странными глазами, и наконец осознаёт услышанное имя. Эрен. Его зовут Эрен. И мир вокруг разбивается на сотни тысяч осколков. Леви знает этого парня. Он никогда в жизни с ним не встречался. Но его внутренности скручивает так, от одного вида, от звука имени, что становится трудно дышать и ещё труднее соображать. Все в зале глядят на них. Белые острые осколки любимой чашки валяются под ногами, вперемешку с кофейной жижей. Леви кажется, он умер. На миг. Потому что в следующую секунду этот Эрен говорит ему: — Всё в порядке? И мир собирается заново. Звуки, аромат кофе и свежих круассанов. Гул холодильников. Шёпот в дальнем конце зала. Шорох чужих шагов. И его голос. Леви моргает, пересиливая себя, и раздражённо бросает в ответ: — Это просто кружка, — и возвращает взгляд, с трудом, к лошади. — Три американо без всего и..? И обратно. «Что будешь пить, недомерок?» — кричит его взгляд. «Свали поскорее и оставь меня одного», — читается в нём. «Кто ты нахрен вообще такой?» — прячется в глубине стальной радужки. А этот Эрен всё ещё смотрит поражённо, словно чудо какое увидел. Смотрит прямо ему в глаза и говорит, не обратив внимания на меню: — Что-нибудь на Ваш вкус. На вкус Леви хорошо подошёл бы приклад в рот и безжалостный выстрел. Но он только кивает головой и медленно, не отводя глаз, отступает назад, к кофемашине. — Хорошо, — говорит он. — Вам повезло, что мой вкус безупречен. Наконец отвернувшись, он изо всех сил старается не выдохнуть слишком резко. Что за херня сейчас случилась? Ответ тонет в возобновившемся гомоне животных, собравшихся у стойки. Две обезьяны и лошадь. Прекрасно. К какому виду отнести этого… Этого. Эрена. Леви не знает. Не глядя в сверхчеловеческие глаза парня, он ставит перед ним чашку альтуры, его любимый сорт. Ничего лишнего. Чистый кофеин и табак. Только этот кофе способен разбудить Леви по утрам. Таким, как сегодняшнее, например. Отдавая заказы очередным гостям, краем глаза он наблюдает со стойки за тем, как кривится пацан, пытаясь распробовать горький терпкий напиток. Не удивительно. Не всем дано понять прелесть альтуры. Но ведь было сказано: «На Ваш вкус». Леви пожелание исполнил. Не без умысла, конечно. Он изо всех сил старается не смотреть на это стадо — а точнее, на одного конкретного представителя — когда занимается заказами набежавших посетителей. Хвала богам, у Ханджи сегодня пары с двух. Видеть её сейчас Леви не хочет. Вообще никого не хочет видеть, и это стадо особенно. Не хочет видеть Эрена. Эти страшно красивые глаза. Отзвуки его голоса, о чём-то шутящего с друзьями, всё ещё покалывают что-то внутри. Он искренне не понимает, что происходит. Разобравшись с предофисной и предуниверской волной, он прислоняется к стене у стойки, провожая взглядом наконец-то уходящих людей. Три животных тоже сваливают. Светлая обезьяна кричит с порога: — Эрен, мы опоздаем. Леви не хочет смотреть в ту сторону. — Всё нормально, идите без меня, — звучит почти совсем рядом. Этот голос. Животные покидают зал. За столиками остаётся от силы пара-тройка неторопливо цедящих чай стариков. И Эрен. Леви смотрит на пару за столиком аккурат у него за плечом. Милая женщина, вся в седых кудрях, в ярком красном кардигане поверх такого же яркого розового платья, смотрит через тонкие очки на своего угрюмого плешивого мужа, тоже седого, и весело рассказывает ему о чём-то, связанном со своими студентами. Она часто заходит по утрам, в основном одна: по понедельникам, средам, пятницам и субботам. Сегодня, видимо, особый случай, раз с ней ещё и муж. Леви пару раз видел его здесь — встречал жену после пар. Леви сосредотачивается на её высоком, поскрипывающем голосе, считает катышки на кардигане и игнорирует. Игнорирует. Игнорирует. — Вам помочь? — обеспокоенно спрашивает Эрен. Он стоит прямо напротив Аккермана, отделяемый одной лишь барной стойкой. Леви слишком упорно старался его не замечать, и теперь вопрос, сорвавшийся с красивых пухлых губ, оглушает его, будто граната. — Что? — переспрашивает, не совсем улавливая, какая ему может быть нужна помощь в данный момент. Эрен кивает за стойку, ему под ноги. Леви не хочет смотреть. Ни на этого парня, ни туда, куда он показывает. — Чашка. Я могу убрать. Ах, этот паршивец подумал, что из-за него Леви вдруг растерял координацию и, как сопливый официант, разбил посуду. Зубы сжимаются так, что, кажется, что-то хрустит. Самое ужасное, пожалуй, в том, что пацан не издевается — он на полном серьёзе предлагает убраться здесь за него. Леви уязвлён, раздражён и всё ещё не отошёл от шока. — Метла в подсобке. Совок и тряпки там же, — бросает он, возвращаясь в бэк-офис. Нет сил больше находиться рядом с этим наглецом. Если кто-то захочет чай или кофе, его позовут. А пока хочется просто закрыть глаза и побыть в тишине. Потому что из-за усталости у него окончательно помутились мозги, ведь Аккерман какого-то чёрта подумал, что разбил свою любимую кружку. У него никогда не было «любимой» посуды. Это белую чашку из тонкого фарфора всучила ему Ханджи на один из дней рождения. Просто забрала себе его старую керамическую дешевку и поставила эту. А потом ещё несколько недель нудела, если Леви пил при ней из чего-то другого. Даже если это был вискарный стакан. Так и привык. Браться за неё было удобно, и тонкая изящная ручка ему нравилась, но «любить» кружку? Леви людей-то никогда не любил. Куда уж до куска фарфора. Леви и сейчас не любит людей. Особенно того странного знакомого-незнакомого парня, который шуршит за дверью метлой. Скрипит петлями. Роняет совок с адским грохотом. Гремит сраными кусками разбитой посуды. Очень. Громко. Леви ненавидит людей. За редким исключением. И этот парень им сегодня не стал. Он раздражает. Поднимает внутри бурю странных, непонятных эмоций. Он так знаком и так неузнаваем одновременно. А ещё он наглый, упрямый, бесцеремонный пацан без царя в голове. И Леви понятия не имеет, почему сложил такое мнение о нём после одной-единственной встречи. Тем временем этот пацан врывается без стука в бэк и сверлит в Леви дыру восторженным взглядом. Аккерман устало смотрит в ответ, ожидая ещё какой-нибудь дичи. Не хватило ему за эти сутки. Леви ненавидит людей. Как и этого Эрена. — У вас есть моющее средство для тряпок! — восклицает тот чуть ли не в экстазе. И вот тут сердечная мышца в груди даёт сбой. Леви в непонимании пялится на незваного гостя на пороге, судорожно анализируя разразившуюся внутри вакханалию. Он чувствует, как натягивается железная цепь, слышит, как раскрывается для него капкан, грозящий не то что ногу отнять, но, чёрт возьми, башку целиком вместе со здравомыслием. Потому что этот парень говорит: — Это потрясающе! Как я раньше не додумался… И Леви не выдерживает. Вскакивает с кресла и, в попытке унять непонятно откуда взявшееся нервное возбуждение, рявкает в ответ: — А ты что же, грязными тряпками полы мыл до сих пор? Он не сдаётся так просто. И этот раз не станет исключением. Не станет. Какого чёрта сопляк вообще восторгается тем, как Леви делает уборку? Какого чёрта это вдруг так важно? «Кто ты нахрен вообще такой?» Вцепившись в подлокотники кресла, чтобы позорно не свалиться обратно, Леви свирепым взглядом глядит на парня в дверях. Дышится тяжело. Вообще всё это — тяжело. Вся эта ситуация ставит в ступор, не укладывается в голове. А парень… Эрен. Эрен замолкает. Затем смущённо улыбается и чешет затылок, рассыпая из пучка свои чёртовы волосы. И это самое красивое, что Леви видел за пол своей жизни. Эрен говорит: — Ну, я стирал их мылом. Леви слышит лязг стальных челюстей по обе стороны от своей головы, но не сопротивляется. Он слишком устал. А Эрен слишком ему знаком. Леви Аккерман в ловушке и совершенно без понятия, как из неё выбраться. Муха на подоконнике уже не двигается. Он позволяет себе опуститься обратно в кресло и прикрыть веки. Мылом он их стирал… Ха. Он позволяет себе лёгкую усмешку. Пацан совсем без башки. Приходит к нему в кофейню, моет за него пол, разговаривает, будто они уже лет десять приятели. И смотрит… Сейчас особенно странно. — Чего? — бурчит Леви. — Я… ни-ничего, а… — мнётся смущённо Эрен, безумно красивый парень с ахерительными глазами. — А Вас как зовут? Бейдж Леви не носит. На вывеске снаружи только его фамилия. Пф. Вот ещё. — Если за сутки найдёшь ответ, с меня кофе бесплатно, — вылетает из его рта совершенно неожиданно. Он хочет сказать пацану сваливать. Хочет сказать: «Не твоё дело». Хочет прогнать его так жестко, чтобы сопляк больше никогда не попался на глаза. Но сегодня не его день. Леви слишком устал. Он всё ещё не понимает, что происходит. Поэтому даже не особо удивляется собственным словам. А пацан, моргнув пару раз, улыбается во весь рот и кивает. — Тогда до завтра. И да, я больше чай люблю. Когда дверь закрывается с тихим щелчком замка, Леви всё ещё слышит этот голос. Капкан схлопывается, не оставляя шанса на спасение. Леви устал, зол и раздражён. Сегодня, определённо, плохой день. А завтра у него выходной. И сюда возвращаться он уж точно не собирается. Пусть обыщется. Аккерман набирает Ханджи короткое сообщение, прежде чем колокольчик за стойкой оповещает, что пора работать. Отложив мобильный, он тяжело вздыхает и выходит из кабинета. «На завтра отбой. Занят.» Эрен любит чай. Кто бы мог подумать.