самый красивый закат

одиночество — не совсем весело. одиночество бывает разным: без людей или среди людей. одиночество феликса что без людей, что с людьми совершенно одинаково. они пустышки, они раздражающие и требующие. он не стремится называть этих людей друзьями, потому что сам не считает их таковыми и знает, что они не считают тоже. феликс думал, что возвращаться домой, гулять в центре или по своему району и переживать счастливые моменты в одиночку очень круто. это и вправду было так: он радовался тому, что мог выделить время на себя и отдохнуть от социума. но потом что-то случилось. потом вдруг стало так неуютно и плохо и феликс понял, что одиночество бывает настоящим одиночеством, когда на душе гадко и вокруг нет никого, с кем бы он поделился переживаниями. никто не воспринимал его всерьез, оказывается. те одноклассники-друзья, с которыми он общался когда-то, больше не одноклассники и друзья. все, что держало их рядом, — это дома недалеко друг от друга и вынужденно проведенное вместе время. все изменились, все обрели новых друзей и исчезли по щелчку пальцев. от них, пожалуй, остался только пустующий годами диалог в телефоне, который иногда оживает — о, да, поздравления с днем рождения. сегодня у феликса день рождения. сегодня очередной день сентября, к счастью, выходной. он учится на третьем курсе на специальность, которая совершенно его не привлекает. и почему подростки так рано обязаны выбирать, кем должны стать в будущем, если не могут разобраться в себе самих? феликс не может разобраться в себе — он знает, что он любит рассветы и закаты, приторный ванильный торт с щедрым количеством взбитых сливок, морозный воздух зимой, аптечную ромашку в пакетиках, ананасы и свой блонд. это все. феликс в действительности боится копать глубже, в душу и характер, потому что понимает, насколько неприятен и отвратителен он как друг, близкий человек, партнер и прочее-прочее-прочее. он апатичный к эмоциям и чувствам других, но слишком эмоциональный и чувствительный сам. феликс ненавидит себя сильнее, чем люди, ненавидящие его до зубного скрежета. под ногами мерзкие желтые-красные-оранжевые листья, сто раз растоптанные и смятые подошвой чужих ботинок. феликс терпеть не может осень — то холодно и дождливо, то солнце вынуждает прятать глаза и умирать от жары. сегодня опять дождливо. вчера было так же. одноклассники-друзья вспоминают о его дне рождения, потому что в соцсетях отмечена дата, а не потому, что они помнят. они желают счастья, здоровья и любви — все так типично, что даже смешно. феликс усмехается, позволяя этим сообщениям остаться непрочитанными, и заходит в магазин. каждый новый день рождения не отличается от старого. путь всегда один: дом — магазин, магазин — крыша, крыша — дом. и феликс всегда один. как морально, так и физически. стоило перестать писать всем друзьям, так никто больше и не писал ему. это было обидно и забавно. и привычно, конечно же. феликс больше не стремится писать кому-то в попытке вернуть общение, потому что это бессмысленно. он пытался, где-то на втором курсе точно спрашивал, а смогут ли они встретиться, а в ответ получал клишированное: «ой, я не могу, я занят», «ой, сегодня у собаки брата тети сестры по материнской линии день рождения», «ой, а я забыл про твое сообщение». феликс давил в себе не самые приятные чувства и печатал: «понятно, ничего страшного», хотя страшного было много чего. страшно, например, то, что он вдруг осознал свою ненужность и закрылся в себе, что он вдруг осознал, как люди лицемерны и глупы, что люди так просто забывают и отпускают. только он-то до сих пор не отпустил. он нуждается в людях так же, как каждый нуждается в кислороде и воде, потому что люди — это тоже потребность, это социум и развитие. но социум не хочет впускать феликса в свой дом и лишь разводит руками. феликс хмыкает. ох, ладно, не сегодня — ни-ког-да. возможно, в другой жизни ему обязательно повезет, но в этой остается только пустота. остается только одиночество. дождь, в общем-то, не так противен, когда никуда не нужно идти. макияж чуть смылся, конечно, но это не страшно, все равно никто его не увидит. сегодня феликс не экономит на себе, решая помимо торта — кстати, он так подорожал — купить две бутылки пива, зажигалку и праздничные свечи. ровно двадцать одну. столько сегодня ему исполняется. белые носки пачкаются брызгами от луж. капюшон упрямо спадает с головы, когда его поправляют в пятый раз. феликс останавливается на несколько минут около соседнего двора и меняет музыкальный плейлист, потому что ему стала попадаться чересчур веселая музыка, а он такое слушать даже под дулом пистолета не будет. депрессивная музыка всегда была лучше — в ней смысла больше, чем в этой приторно-любовно-счастливой какофонии пиздежа и блядской романтизации. в подъезде невероятно хорошо пахнет сыростью и пылью, в лифте бесконечно мигают лампы, которые меняли, кажется, в прошлом десятилетии, на крыше снова ни души. и феликсу снова нравится жить. телефон показывает полседьмого и субботу, а еще заткнувшийся поток сообщений от родственников. ветер растрепывает волосы, когда феликс снимает надоевший капюшон и садится на кровлю прямо в чистых штанах. до заката полчаса, и эти полчаса он хочет посвятить торту и двум бутылкам пива, которые вытаскивает из своей большой черной сумки и ставит рядом. улыбается. и почему именно две? феликс распаковывает торт и достает из кармана свечи в тонком прозрачном пакетике. в воздухе свежо, дождливо — хоть уже и не капает — и пахнет едой наверняка с верхних этажей многоэтажки. вообще, феликс именно в эту забрался впервые — он никогда не повторяется и желает наблюдать вид на разные районы. сегодня выбирает свой, но его дом даже не виден отсюда, спрятанный за домами повыше. за спиной хлопает тяжелая дверь — феликс слышит, потому что музыку на всю громкость не ставит никогда (спасибо повышенной тревожности), но не обращает на это внимание. понимает, что на этой крыше есть кто-то еще, когда оборачивается и видит парня, застывшего с нахмуренными бровями и банкой консервированных ананасов в руке. феликс отчего-то смеется и возвращается к свечкам на своем торте. парень на крыше с ананасами. наверное, тоже свихнулся от одиночества. феликс поставил уже девятнадцать свечек. — любят же подростки хуйней страдать, — произносит незнакомец, разложив большой плед на кровле и сев поблизости. — мне двадцать один. сегодня исполняется, — феликс даже не злится и не обижается. его, конечно, напрягает чужая компания, но не так сильно. он переводит взгляд на парня, рядом с которым стоят две банки с ананасами, и кривит губы в усмешке. выглядит этот парень совершенно безобидно, он такой же помотанный жизнью и уставший. тоже в испачканных брызгами носках и новеньких найках. — а тебе-то сколько? — двадцать один. — а пиздишь так, будто семьдесят. незнакомец цепляет крышку банки открывашкой и кидает на плед две пластиковые вилки в флоупаке. — будешь торт? — феликс двигает торт к парню, молча жующему ананасы, и поглядывает на вторую бутылку пива. видимо, для этого он ее и взял. — пиво еще есть. — а у меня еще одна банка ананасов. — это просто прекрасно. люблю ананасы. — а я пиво. незнакомец представляется хенджином и поздравляет с днем рождения, когда феликс задувает свечи и загадывает очередное желание, которое никогда не сбудется. потому что ни одно его желание до сих пор не сбылось. у хенджина черные волосы, кажущиеся на ощупь безумно мягкими и шелковистыми, и милая родинка под глазом. он выглядит забавно и нелепо в дебильной белой панаме с ромашкой, но феликс даже не отрицает того, что и сам не против ее примерить. торт такой же приторный и вкусный, как в прошлом году. но сегодня почему-то ощущается намного вкуснее. может, потому что мешается с пивом, может, из-за новой компании. хенджин не заходит с вопросами далеко, не спрашивает. интересуется, почему феликс сидит на крыше и одевается в легкую для такой погоды одежду. а еще напоминает, что тушь потекла так, будто он плакал. феликс усмехается. хенджин следом добавляет: — но ты все равно очаровательный. феликс отводит взгляд и вскидывает брови в удивлении, закинув в рот квадратный кусок ананаса. щеки горят. телефон печально звякает новым сообщением, пока солнце исчезает за дальней многоэтажкой, а небо наконец окрашивается в невероятный-непонятный цвет. облака нежно-розовые, в самом низу подсвеченные ослепительно-оранжевым от солнца. феликс впервые видит такой закат и зачарованно фотографирует его на телефон. жалко, конечно, что камера не передаст все в действительности. хенджин рядом прыскает, опустошив половину бутылки. — ценитель закатов? — тянет он с усмешкой и подсаживается ближе, заглядывая в полуразбитый экран телефона. сидят они, в общем-то, на одном пледе. — а разве это не красиво? — красиво, но дело даже не в закате. — а в чем? — феликс поднимает глаза на хенджина, отложив телефон в сторону и подцепив край чужой панамы пальцем. молча он спрашивает, можно ли ее забрать. молча ему отвечают: «можно». от хенджина пахнет мятной жвачкой и головокружительно приятным одеколоном. — в твоих ощущениях, в настроении. но больше все-таки в том, кто рядом с тобой, когда ты считаешь закат красивым. — ты романтик, что ли? — что ли. хенджин ложится, сцепив руки за головой, и пронзительно-изучающе смотрит феликсу в глаза. торт съеден, банка с ананасами пустая наполовину. феликс подрагивает от поднявшегося ветра и натягивает на панаму капюшон черного худи. снова пахнет едой откуда-то снизу. в груди тепло и спокойно, когда феликс вновь переводит взгляд на закат, приобретший фиолетовые оттенки. — как же, блять, красиво. хенджин немо соглашается. все дело в компании, но об этом он не говорит. он в принципе какой-то неразговорчивый. и пьяный. и красивый тоже. и феликс тоже пьяный. он с громким выдохом-стоном приземляется рядом и складывает руки на груди. — ненавижу свой день рождения. каждый новый год одно и то же: вроде так много людей в этих ебучих сообщениях, они все делают вид, что им не все равно, хотя поздравляют только потому, что у меня дата на страничке написана. а на деле… нихуя у меня нет. — день рождения и вправду ужасный день, — говорит хенджин, прикрыв глаза от ветра. черные пряди его шелковистых волос опускаются на лицо, и феликс подавляет внутри внезапное яркое желание заправить их за уши. он допивает пиво и ложится обратно, взглянув на парня. — в прошлом году я в день рождения расстался с парнем. было отвратительно. — тебе нравятся парни? — я говорю тебе про день рождения, а не про парня, — хенджин ухмыляется, приоткрыв глаза. — но, да, мне нравятся парни. а тебе? — и мне, кажется, тоже. — кажется? — ну… не то чтобы я крут и популярен. ладно, я вообще не крут и не популярен, — феликс сдирает кожицу с губ и думает, что пора прекратить их кусать. во рту привкус крови, который он поспешно заедает ананасом. — я испытывал к ним симпатию и пару раз признавался в чувствах, когда это было невыносимо, но до сих пор живу в одиночестве. у меня никогда не было отношений. я даже не целовался ни разу, — он обреченно вздыхает и закрывает лицо ладонями, шепотом добавив: — и мне, блять, двадцать один. — таких людей много. я бы, конечно, мог понять тебя, но я-то целовался… и секс у меня был. — почему ты думаешь, что у меня его не было? — потому что ты никогда не целовался, — хенджин тихо смеется и треплет феликса по голове. небо темнеет. — почему ты такой глупый? — потому что я пьяный, — феликс слабо отталкивает теплую ладонь и приподнимается на локте, повернувшись к парню. — вообще-то, я довольно разносторонняя личность и знаю много интересных фактов. — например? хенджин все еще улыбается — он пьян совершенно так же, не меньше. звонит телефон, и хенджин не глядя отключает звук, потому что продолжает смотреть на феликса. чужие звонки его сейчас интересуют меньше всего. — если кинуть лимон и лайм в воду, то лайм утонет, а лимон будет держаться на поверхности из-за менее плотной структуры, — спустя минуту говорит феликс. почему-то все факты в его голове, бережно хранившиеся в отдельном отсеке для таких случаев, испарились. — интересно? — интересно, — хенджин, конечно же, блять, улыбается. такой довольный и надменный — феликс делает один-единственный вывод: — ты надо мной смеешься, да? я реально выгляжу очень глупо? — нет, ты выглядишь прекрасно. просто я думаю о том, что хочу тебя поцеловать, и мне нравится эта мысль. феликс расплывается в идиотской улыбке, вместо того чтобы что-то ответить. да он и не знает, что ответить, когда ему заявляют о таком без стеснения. феликс, если честно, тоже начинает думать об этом. он стягивает капюшон, следом кладет панаму на плед и как-то нервно-предвкушающе поправляет волосы. — мы знакомы всего… час. — может быть, если ты не сделаешь этого сейчас, то так и умрешь нецелованным девственником. — зачем ты говоришь мне, что я умру девственником? как это вообще связано? хенджин пожимает плечами, хотя, конечно, знает, как это связано. он снова смотрит вверх, особо не надеется ни на что и не расстраивается, потому что говорит это, наверное, больше ради шутки, нежели серьезно. но губы у феликса, пусть и покусанные, выглядят очень даже ничего. феликс в принципе выглядит так, словно создан для поцелуев. отрицать бессмысленно. хенджин бегло оглядывает его, застывшего в размышлениях, и подавляет еще одну усмешку. и вправду глупый — как о таком можно размышлять вообще, хенджин бы не упустил возможность, если бы кто-то вроде феликса сказал ему, что они могли бы поцеловаться. — ладно, давай, — и он говорит. такой предсказуемый, это забавно. — все равно я вижу тебя в первый и последний раз в своей жизни. — а ты хочешь видеть меня в последний раз именно сейчас? феликс убирает блондинистые волосы за уши и закатывает глаза. когда он так близко, хенджин может уловить ванильный запах вперемешку со стиральным порошком от черного худи. а вот волосы пахнут сладким шампунем. — а смысл, если это просто странная случайная встреча? я не знаю о тебе ничего, кроме имени и ориентации. — ты можешь спросить после и взять мой номер телефона — я не собираюсь отказывать. — а тебе это надо? если это так, ради прикола, то отказываюсь я. этот парень еще и болтливый, надоедливый и все равно, блять, красивый, когда уныло надувает щеки. — как же ты меня достал… — хенджин драматично вздыхает и целует феликса, лишь бы только он заткнулся и успокоился. губы покусаны — немного неприятное ощущение. — расслабься и открой свой ебучий рот, — недовольно шепчет он, когда чужие губы сжимаются и совсем не двигаются. феликс хмурится, желая кинуть что-то обидное в ответ, но хенджин вдруг мягко добавляет: — я могу трогать твое лицо? — ты уже поцеловал меня без спроса. — значит, могу. это чудесно. вообще-то, это странно, а не чудесно. феликс от этого дня ожидал целое ничего, а получилось вот так. получился какой-то идиот с банкой ананасов и дурацкой панамой, и этот идиот только что подарил феликсу первый поцелуй в жизни. ну, не сказать, что он первый… без языка ведь. феликс промаргивается. — я не знаю, что делать, я же не целовался… — когда у тебя будет секс, ты скажешь то же самое? — а ты собираешься заняться со мной сексом? хенджин все-таки смеется так громко, что голубь, сидящий на парапете, пугается и взлетает выше, решив приземлиться на другую крышу. феликс продолжает хмуриться, но почему-то улыбается. — если ты не против, мы, конечно, можем. — мы по-прежнему знакомы час. — когда будем знакомы два часа, подумаешь? — хенджин дергает бровью. — когда будем знакомы два часа, подумаю, — феликс дергает бровью тоже и укладывается обратно на плед, повинуясь большой ладони, надавившей на грудь. волосы хенджина щекочут щеки, феликс перестает себя сдерживать и все-таки заправляет их за уши. потом и вовсе накручивает на палец и прижимает к корням, как пучок, потому что хенджин наконец-то целует его снова. и это немного лучше того, что было до. феликс переживает о собственной неопытности меньше и просто-напросто старается повторять за чужими движениями. у хенджина горячий умелый язык — это смущает и в разы сильнее будоражит-возбуждает. губы приятные, мягкие, пухлые, такие, кажется, идеальные для поцелуев. да и сам хенджин в принципе ничего: он красивый и пахнет так, что у феликса сносит крышу, когда он утыкается носом в оголенную шею и выдыхает после короткой минуты их нормального первого поцелуя. хенджин молчит, дышит тихо и спокойно. ветер и вправду холодный. но его рука, забравшаяся под одежду, отчего-то теплая. феликс хочет застонать, когда его за поясницу прижимают ближе и целуют снова. поясница, похоже, его эрогенная зона. это одновременно и позорно, и хорошо. феликс мычит и вздрагивает — пальцы слабо давят на позвоночник, — а потом чувствует на хенджиновых губах улыбку и вкус крови. открывая глаза, он видит, как новый знакомый хмурится и стирает кровь ребром ладони. — ты чувствительный и кусаешься. феликс краснеет и шепчет: — прости, я случайно. а после просто целует снова. хенджин прощает его моментально, потому что любит целоваться и забавляется неловкостью и неопытностью парня, которого знает всего лишь час. пока что этот час — лучший час в хенджиновой жизни. если будет второй, а затем третий и так далее, хенджин примет это за согласие хотя бы познакомиться ближе. пойдет или нет — какая разница. ему важно только то, что происходит в моменте. а в моменте феликс ненамеренно стонет от его прикосновений и сильно сжимает волосы в пучке, намереваясь, кажется, вырвать их прямо с корнями. но хенджин не жалуется — грубость ему тоже нравится, как и странные парни. а феликс очень странный и очень очаровательный. он поспевает за чужим языком и даже пытается взять инициативу на себя, но в удовольствии выгибается, когда ладонь ложится на шею, и перестает пытаться. феликс в полном подчинении. — ты прям пиздец чувствительный. сам-то знал об этом? — шепчут ему в губы, а следом холодным носом трутся о щеку. дыхание горячее, рука держит крепко. феликс, в прострации, возбужденный и все такой же очаровательно-сексуальный с потекшей тушью, долго молчит. — откуда мне-то знать… — ну вот теперь знаешь. — о, ну спасибо за это, — он язвительно кривит влажные искусанные губы и скидывает хенджина с себя, принимаясь убирать пустые упаковки и бутылки в сумку. — так ты все-таки отказываешься? — и хенджину почему-то становится тоскливо, но он искренне старается не звучать обреченно и обиженно. феликс улыбается. — да пойдем еще часок погуляем, а то я устал тут находиться. — это значит, ты согласен? — на что? на секс? — да необязательно на секс… я это в шутку сказал, — хенджин поднимается следом и в ожидании кусает нижнюю губу. — но если ты хочешь, мы можем это устроить. феликс не отвечает — кидает на него насмешливый взгляд и открывает тяжеленную дверь. в квартиру к нему они попадают часом позже, потому что феликс действительно согласен. когда на рассвете они молча сидят на кухне, феликс в приступе смущения натягивает край сползшего одеяла на оголившееся плечо и фыркает — хенджин опять смеется над ним. — ладно, этот закат был самым красивым в моей жизни. — я думал, ты скажешь: «секс был самым красивым». — пока что он был единственным. тебе стоит стараться усерднее. хенджин округляет глаза и даже давится воздухом. феликс отворачивается к окну. теперь его очередь смеяться.