Один день

Эти мысли долго не отпускали. Эти идеи медленно коптились с самого начала общения, и сейчас утягивали с головой в свою бурлящую пучину. Эти мысли удушали каждый бесконечный день. Дрим больше не мог терпеть этого мазохизма, ему требовалось всей душой хоть что-то сделать с этим. С чувством, пьянящем его непростительно долгое время, дурманящее сознание и замыливающее глаза. Одним утром - по отсчету той вселенной - парень принимает тяжелое для себя решение - рассказать. Будь объектом привязанности кем-либо другим - может эти эмоции не приносили бы так много терзаний, сомнений и почти уважительного страха. Но все сложилось как нельзя плохо. Эти ощущения были направлены на него, и ни на кого другого.

***

Одиночество является неотъемлемой частью существования Инка, с самого появления. Да, по сути, он никогда не бывает один, слушая гомон создателей без возможности хоть как-то, даже на секунду дистанцироваться от их голосов и ощущений, с чем он смирился, не испытывая никакого дискомфорта. Будет глупо отрицать необъяснимую боль после исчезновения первого вышедшего за рамки своего мира, ставшего первой и последней привязанностью, основанной на старой привычке баловаться с эмоциями, однако в остальном все стабильно. Погруженный в процесс работы мужчина не замечает появление знакомого рядом с собой. Возможно, Инк во время рисования под диктовку голосов вовсе не замечает окружающий его мир. Парень же жмется, ощущая тошнотный страх, засевший между пересохшим горлом и скрутившим нутром. Сверлит взглядом беловолосый затылок, будто в поиске поддержки или ответов. И все же, Дрим собирает всю свою силу и дрожащую смелость, выплескивая их в робкое, краткое прикосновение к чужому плечу. — Привет... – мямлит он как только собеседник поворачивается, — Ты... ты сейчас сильно занят? – парень старательно избегает обжигающей пары серых глаз, теперь направленных на него, он все еще помнит их другими. — Не сильно. Что-то надо? – мужчина поворачивается всем корпусом. Он сидит в позе, чем-то напоминающую позу лотоса, но Инку никогда не хватало растяжки, чтобы сесть правильно. Юноша неловко отводит глаза от немного вытянутого худощавого лица, пытаясь не пересечься лишний раз с этим взглядом. Вздыхает, в попытке все еще собраться с силами. — Я хотел кое-что сказать и... попросить, – руки будто живут собственной жизнью, теребя край перчатки, пока сам парень осторожно подступает к волнующей его теме. — Валяй, – Инка немного напрягает столь не типичные подчиненному загадочность и неоднозначность. — Я долго думал над этим, если честно, – ком в горле подступает все сильнее, от одних только воспоминаний на сколько неизмеримо долго он думал над этим. — Я-я не знал говорить или нет... наверно это все же глупо, – Дрим отворачивает голову, пока Инк внимательно слушает. — Но я больше так не могу, понимаешь? Я больше не могу терпеть... Просто не могу... Это ужасно... Я... почти все наше общение, почти все время, что я тебя знаю, мне стоило... Стоило сказать... – он еле сдерживает слезы, а голос ломается на шепот. — Я люблю тебя. Три, многими столь заветных, слова сползают с языка Дрима еле заметными змейками горя. Он не смог произнести это, смотря на персону воздыхания. Отливающий золотом пшеничный блонд слабых кудрей скрывает за собой напряженное лицо парня, который словно пытался свернуться в комок жалости к себе. — Я знаю, что ты никогда не сможешь... – он запинается, не зная, как выразить свои скачущие галопом мысли. — Просто... просто помоги мне... Можно... можно мы, всего на день, больше не надо... Побудем... – с каждым новым словом некогда звонкий голос утихал, растворялся в окружающей пустоте. — ...парой? Для Инка весь этот монолог был несколько неожиданным. Скорее всего он замечал нечто соответствующее в поведении знакомого, но явно не отдавал себе в этом отчета и не задумывался. Дрим осторожно, еле касаясь берет неприлично давнего знакомого за запястье, опускаясь на колени. — Прошу... Пожалуйста... Игнорируя крики “сверху” о том, как и что нужно делать мужчина оценивает произнесенное. Такой просьбы от Дрима он уж никак не ожидал. Тем не менее, на раздумья уходит не так много времени. — Одни сутки. Двадцать четыре часа и не минуты больше, – Инк крепко держит знакомого за плечо, говоря все это расслабленным, но жестко-утвердительным голосом. Сначала парню кажется, что ему это послышалось, но точно ощущая цепкие пальцы на своей руке он резко поднимает голову. В ореховых глазах сверкает солнечно-желтый проблеск надежды, и Дрим дергано кивает, еле веря в происходящее. — Хорошо, – Инк, казалось бы, из воздуха материализует наручные электронные часы, выставляя на них таймер. — Чтобы мы оба точно услышали. Дрим не верит в свое то ли настоящее счастье, то ли худшее горе. Окончательно захлестнувшие эмоции вызывают слезы, и он падает на несколько неудобное костлявое плечо, вцепившись в грубую ткань чужой одежды. Приобнимая "партнера на день" Инк дотягивается до лежащего рядом пояса с красками, открывает рыжий флакон и небрежно касается горлышка, пачкая большой палец в жидкости. Порция мизерная, даст лишь оттенок искусственного ощущения, но так будет гораздо проще подыграть. Вскоре парень отстраняется, параллельно стягивая с ладоней перчатки, чтобы утереть руками лицо. Дрим почти сразу улавливает использование красок, но ничего не говорит, желая остаться в неведении и слепой надежде, что это сделано ради него. Инк встает, пытаясь утянуть за собой второго, получая в ответ недоуменную гримасу. — Ну, ты же хотел. Давай тогда сходим, отметим, – мужчина чуть улыбается, будто подбадривая. — Ты имеешь в виду на... на свидание? – в ответ кивок. Вставая следом, он до сих пор не может смириться с происходящим, до противного ощущения в нутре. Рядом образуется портал-чернильная бездна, а Дрим крепче сжимает голыми руками холодные длинные пальцы. После плача дыхание так и не возвращается в норму. Подыскивать вселенную долго не пришлось - взгляд падает на всеми любимый Оутертейл, жители которого привыкли к постоянным визитам всевозможных незнакомцев. Хотя, у этого мирка были и постоянные посетители, основной из которых, наверно вплоть до уничтожения этой АУ, будет отрицать свой статус регулярного гостя. В тех местах множество ресторанов и примитивных забегаловок с видом на поддельное, но от этого не менее прекрасное вечно звездное небо. Популярные проходные места Инк отсек моментально: там всегда много людей и все вытекающие из этого проблемы, а Дрим только рад такому отбору. Уютный столик на двоих при свечах в дальнем уголке под открытым небом звучит для парня в сотни раз роднее. На том и решили. Для Дрима алкоголь всегда был чем-то лишним и неудобным, поэтому на горе одного из ярых любителей выпить ужин или еще завтрак обходится без спиртного. — Какая у тебя жизненная философия? – еле сдерживая ехидную улыбку мужчина разливает по чашкам еще горячий облепиховый чай. — Когда ты успел залезть в сборник "не скучные темы для разговора на первом свидании"? – добродушно усмехается второй, подтаскивая к себе минималистичную кружку. — Пока ты клянчил свечи и у официанта. Думал, может чего нового узнаю. — Ну и как? — Да ничего такого. Больше походит на сборник дебильных советов. Ну и конечно же там тьма вопросов про внутренний мир, – он пожимает плечами и откидывается на дешево лакированную спинку стула. — Ну, это не удивительно, – парень же скромно усмехается. — Там столько про сны говорится, будто это может всю личность вскрыть. — Для многих это правда важная тема. — Ты уверен, что прям для многих? – Инк практически пренебрежительно вздергивает тонкие брови. — Абсолютно! Нам с братом даже пришлось выучить сонник, чтобы косвенно не навлекать несчастия жителям, сильно верящим в тайные послания снов. — До сих пор помнишь все это? - в ответ кивок на грани гордости. — кошмар... Но тут требуют погадать, порастолковывать, надеюсь ты не против. — Не против, – осторожно произносит Дрим, загораясь интересом, который старательно пытается скрыть за двумя мягкими на вид ладошками и кружкой в них. — Перескажи сон, который будем трактовать. Чем подробнее - тем точнее будет понятен смысл. — Со слов того создателя: она долго гуляла по знакомому лесу, наблюдала за растениями, животными и всякая такая ерунда, шла по знакомой тропинке. Плавно лес перешел в густую и темную чащу, трава стала ниже, деревья - выше, а кусты вовсе пропали. Она почему-то остановилась, после чего услышала за спиной голос то ли друга, то ли знакомого, – во время молчания, больше похожего ни то на попытку вспомнить, ни то расслышать голос рассказчика, еле-рыжий взгляд уходит в сторону, прищуриваясь. — Да, когда она обернулась, то увидела только огромного кораллового аспида, свернувшегося клубком и поднявшим голову. — Так... – юноша всматривается в колышущуюся поверхность чая, хмурясь, от чего на лбу явнее проступает столь непривычная такому солнечному и молодому лицу морщинка. — Потеряться в лесу... Ну, по Нострадамусу это говорит о неправильности совершаемых поступков или намерений, а если чаща хвойная - то еще о нехватке свободы и независимости. Не думаю, что тропа имеет большой вес в этом сновидении, но если рассматривать ее как узкую дорожку, то это знаменует верный путь к успеху, хоть и отличающийся от дороги других. Но одновременно с этим тропинка наверняка кривая и пыльная, если находилась в лесу, а это говорит о будущей нестабильности, опасности, предупреждает о попадании под дурное влияние. Не знаю, довольно противоречиво. Друг, появившийся виде зверя - предостережение о том, что этот знакомый попытается разрушить дружбу. А коралловый аспид, это? — Змея с черно-красным узором и тонкими белыми полосами. Безумно ядовитый для большинства живых существ, – вздыхает Инк, все еще довольно вальяжно располагаясь. Теперь он ощущает во всю меру в какой ахинее ненамеренно согласился участвовать, что в любом случае гораздо лучше перспективы выслушивать жалобы на бессмысленные сны. — Вот черт... – короткие округлые ногти ритмично постукивают по столу, у бортика белесой, теплой от содержимого, керамики. — Просто что-либо красное в образе друга обещает неприятные события, а черный змей вовсе олицетворяет огромное зло. Как-то все не особо хорошо складывается, – он обеспокоенно вздыхает, тупя глаза в стол. Неожиданно, при этом плавно узловатые длинные пальцы накрывают чужую ладонь, останавливая нервозные движения. Из кудрявой головы напрочь вылетела причина этого скудного, но не менее уютного застолья, из-за чего подобная тактильность выбивает из колеи. В этот раз парню совершенно не удается утаить округлившихся глаз. — Так переживаешь, будто сам себе вердикт выписываешь, а не надо, - еле вспомнивший, что собеседника не просто можно, а желательно трогать, Инк не подает виду, одаривая практически живой мимолетной улыбкой. Дрим с охотой верит, смущается, на миг ненарочно задерживает дыхание. — Хорошо, – парень свободной ладонью держится за кружку словно за спасательный круг, неловко поглаживая большим пальцем бархатисто-сухую, слегка прохладную кожу руки сверху. — Только не убирай... - осторожно шепчет. — Не буду, – в полголоса, но как всегда уверенно отвечает второй. — А тебе есть что рассказать о себе, чего я не знаю? Такое... беззаботное, простое, – даже если Дрим вновь звучит увереннее, его голос все также еле уловимо вздрагивает в предвкушении. — Наверняка. Только придумай тему, мне просто так сложно рыться в воспоминаниях. — К примеру... – Дрим забегал глазами, в поиске чего-нибудь простого. — Твоя одежда. Я помню, что она довольно долго была другой, но ты так и не сказал почему сменил ее. — Хм, – мужчина на секунду опускает взгляд на себя, как бы припоминая подобную ситуацию и вскоре дает ответ. — Когда Создатели придумывали мой первый костюм они были юны, неопытны и все такое. Им нравилась многослойность, сложное шмотье, а особенно факт того, что я не привязан ни к одной вселенной и могу быть одет во что угодно. Конечно, как дань уважения канону меня одарили голубоватой кофтой, но на этом отсылки к первоисточникам закончились. А-а потом они прислушались к моим комментариям о том, что нужно придумать что-нибудь проще и эффективнее. И подкинули мне идею этого образа со словами "еще и модный будешь". — Ты сам все это сделал?! — А как же. Создатели уже давно абсолютно беспомощны без меня и перестали сами воплощать идеи в жизнь. Это их плата за почти самостоятельную систему и мое появление. — Так вот почему... – парень потер идеально гладкий подбородок. — Мне казалось, что они просто обленились и стали использовать тебя как инструмент. — Не исключено, – Инк пожимает плечами. — Ты ведь тоже раньше ходил в другом? — Верно, а что? — А ты под каким предлогом и как сменил прикид? — Не помнишь? – Дрим смотрит так, будто одним выражением лица пытается хоть немного расшевелить воспоминания второго - в ответ отрицательное качание головой. — Прям совсем? — Прям совсем. – от второго вздох на грани слышимости. — Предыдущий костюм стал мне буквально мал, а рубашка, жилет, брюки и особенно сапоги были четко под меня, без запаса на вырост. Да и ходить в официальной одежде принца стало давно неактуально, – он хотел сказать почему это стало неактуально, но смолчал, запнувшись, в том числе из-за понимания с кем ведет беседу. — В итоге я пришел к тебе, пожаловался. Ты ничего особо не ответил, лишь что-то записав, а на следующий день принес мне новую одежду. Я думал, что тебе ее передали Создатели, но видимо ты все сам сделал. — Понятненько, – в задумчивости Инк беззвучно постукивает пальцами по столу. — Интересно, как долго для половины из вас я швеей работал... – Дрим нескованно улыбнулся. — Я думаю вряд ли долго и вряд ли прям швеей. — В любом случае мог бы вовсе не работать, – мужчина ответно беззлобно ухмыляется. — Это тебе панкейки несут? — Быстро они. Да, я решил себе взять, говорят, что тут они лучшие. Хочешь попробовать? — Нет, не хочу потом заморачиваться. — В смысле потом заморачиваться? – они все же разъединяют руки, освобождая место для тарелки. — Мне же нужно будет потом прочищаться. Поэтому проще тупо не есть. — А... Точно. Дрим быстро жмурится, стараясь выкинуть из головы то, как именно это "очищение" выглядит, звучит и ощущается. Взяв со стола тканевую салфетку, он заправляет один из ее концов под передние треугольнички желтого плаща на манер исторической знати. Второй же участник "застолья" залпом пьет душистый чай, по неопределенной привычке оттопыривая мизинец. Игнорируя одну очень странную деталь, а именно те самые электронные часы с таймером, красующиеся на щиколотке у Инка, все проходило вполне приятно. Выпечка и впрямь оказалась прекрасной, ни один из посетителей не мешал расспросами или другой ерундой, а тихий диалог за столиком со свечами плавно струился. Подобное время препровождение шло рука об руку с потерей ощущения струящейся линии бытия. Одна минута могла тянуться смехом и радостью словно час, а один час монолога пролетал подобно минуте. Это одновременно пугало и успокаивало. Амбивалентность непривычно забила восприятие реальности у Дрима, и он, не готовый переносить столь сложные и яркие чувства, пытается сделать с этим хоть что-то. — Знаешь, мне кажется, мы могли бы пойти еще куда-нибудь, – как бы между словом произносит парень, мозолистыми от тетивы, но от этого не менее нежными и осторожными пальцами гладя ободок пустой чашки. — Давай. Предлагаю вернуться в пустоту, – Инк лениво встает с насиженного места и двигается дальше, совершенно не планируя просить счет. — Почему именно туда? – Дрим же, резво вылезав из-за стола, оставляет на столешнице веданную только самому кошельку сумму монет, которой, по мнению парня, должно хватить. — А ты хочешь тут остаться? — Не знаю. Тут просто... – он начинает сомневаться стоит ли продолжать и тут же вспоминает, что второго шанса больше никогда не будет. — Пойдем смотреть на звезды? Я знаю несколько укромных мест. — Тогда веди. Посидим там, а потом в пустоту. Мне кое-что доделать надо. Дрим решил идти пешком и не зря. Чем дальше они отходят от городка, тем меньше становится местных жителей с различными гостями, и больше природных красот. Из-за тысяч мелких огоньков над головами, люминесценции некоторых растений и живности в воде все царит в мягком окутывающем полумраке, к которому быстро привыкают глаза. Также и уши быстро привыкают к тихому шелесту природы, забывая про недавние разговоры и возню ресторана. Вскоре парень сходит с протоптанной дорожки и ведет попутчика к голому холму. Издали пригорок казался неоднородным и явно неудобным, но уже стоя на нем взгляду открывается гладкая полянка без валунов, кустов и подозрительных ям. Трава шуршит под телом Инка, который тут же устраивается как по струнке в горизонтальной плоскости, пока второй правильно садится в позу лотоса. На самом деле гибкости Дрима можно позавидовать. Многие шутят, что при большом желании, даже без подготовки, он сможет пускать стрелы из лука стоя на руках при помощи ног, на что сам парень в замешательстве и смущении чешет затылок. Но пока никто не смог подтвердить эти предположения. Обе пары глаз устремляются вверх, к пульсирующему сиянию, будто далеких огоньков. Свежий воздух щекочет нос прохладой, в головах пусто. В кои-то веки у Дрима в котелке не бурлят мысли, ни обнадеживающие, ни огорчающие, ни пугающие - абсолютная чистота. Чистота со звуком колышущийся травы и сиплого дыхания под боком. Но юноша отвлекается от успокаивающего ощущения, замечая чужой взгляд на себе. На своем лице, которое от неожиданности начало теплеть на скулах. — Чего такое? – все же не выдерживает он. Инк некоторое время молчит, словно не обратил внимание, что его заметили и задали вопрос. — Сейчас фраза "в твои глазах видны звезды" приобретает новый смысл, - в ответ парень чуть склоняет голову и сводит брови домиком. — Я имею в виду буквальный. Ты слишком широко глаза распахиваешь и звезды начинают в них отражаться. Тонкая улыбка вновь на миг скользит по бледному лицу. Дрим находит это красивым, но чересчур смущается, чтобы осознать. Чересчур смущается, чтобы отметить, что звездное небо поблескивает не только у него самого, но и в смоляно-черных глазах. Чересчур смущается, чтобы сказать как, сильно желает вновь коснуться жемчужных, будто растекающихся по прижатой траве волос, переливающихся в естественном блеклом свете. Он вздыхает, пытается сдержать улыбку, провалив попытку отворачивается к небу. Не глядя Дрим, опускает руку и ищет вторую, найдя - не решительно и все же сам переплетает пальцы. Чувствуя ответные действия слабо ссутуливается, интенсивнее рдея. Свободную ладонь Инк кладет себе на живот, обтирая с кожи влагу ночной росы. возвышенность, на которой они расположились, оказалась достаточно высока, чтобы горизонт находился не где-то в дали, а прямо у обрыва поляны. Из-за этого горизонта появляется до боли знакомая голова с крайне удивленной миной. Темнокожий мужчина, глянув на обоих "гостей", вынимает один наушник и скрещивает руки на границе растительности и земли, уходящей отвесно вниз. Инк мгновенно признает в пришельце Эррора и догадывается, что тот тоже считал этот участок местности достаточно отдаленным для уединения, поэтому он без церемоний встряхивает пядью в сторону знакомого в жесте, мол "отвали". Как то ни странно Эррор "отваливает", махнув на голубков и опустившись куда-то вниз, после чего на секунду доносится треск искаженного портала. Все это время мечтательно задравший голову Дрим, услышав знакомый звук, начинает оглядываться. Обнаружив вокруг себя лишь пустырь, парень поворачивается к соседу. — Ты это слышал? — Что слышал? – Инк лежит в привычном для себя состоянии, похожем на умиротворенность. — Ладно, наверно показалось, – бурчит он себе под нос, прикусывая губу. От секундной тревожности вскоре не остается и следа - слишком не располагающая на подобное атмосфера. Парень постепенно привык к уличной прохладе, согреваемый радостью и долгожданным ощущением нужности, пока чужая ладонь медленно становится все теплее. Дрим блаженно вздыхает, запрокидывая голову, чтобы в далеко не первый и точно не последний раз погрузиться в темную гладь. — Как думаешь, а тут есть какие-нибудь созвездия? – вопрос звучит так мягко, что Инк сомневается не послышалось ли ему. — Наверняка. Подавляющее большинство существ любят давать смысл всему, что видят. Тем более мало кто может похвастаться гипнотически пульсирующими точками над головами. — Это да... – ответ следует после задумчивой задержки. — Жаль, что мало кто видел какие-либо созвездия, они же такие... завораживающие. Их интересно изучать, – сейчас в Дриме скорее говорит его профдеформация, память о значении звезд в жизнях окружающих и виды бескрайнего космоса из-под кроны древа. Они замолкают. Пока один, будто медитируя, уходит в некий транс, на второго накатывает неприятно-липкая сонливость. Инк недовольно трет пощипывающие глаза и приподнимается на локтях. — Эй, – после долгого молчания тихий голос хрипит сильнее обычного. — Пойдем, а то меня уже в сон клонит. — А? – в первую секунду легкий рывок на себя взывает вопросы. — А, да, хорошо. Входя в бескрайнюю пустоту Дриму приходится проморгаться от слепящей серости после завораживающих пейзажей. Сколько лет прошло, а парень все еще не может привыкнуть к ощущениям в этом месте, а точнее - полному их отсутствию, и это из раза в раз напрягает, почти пугает своей необычностью и неопределенностью. Спасает лишь то, что он ни разу не был здесь один. Инк отходит от портала не более чем на метр и бесцеремонно опускается на горизонталь, многими именуемую полом, скидывает с себя ненужные вещи, достает блокнот и создает меж пальцев угольный карандаш. Дрим садится рядом, легко касаясь своим коленом чужого, осматривается. Рядом лежат поясная сумка с различными кистями, перьями и странными баночкам, а чуть поодаль легендарный артефакт - множество раз переделанный пояс с цветастыми колбочками. Последнее интересует сильнее всего. Почти каждого будоражит могущество и некая таинственность содержимого этих склянок, немногие могут увидеть их в применении, и лишь некоторые имеют возможность рассмотреть чудо-краски вблизи. — Я могу взять, посмотреть? – нерешительно уточняет парень первый и последний раз пользуясь возможностью спрашивать почти что угодно. Согласием служит невнятное, тем не менее утвердительное "угу". Дрим робко касается все также голой рукой потертого материала, ожидая ощутить что-то необычное и... Понимает, что просто-напросто трогает старую кожу и стекло. Любопытство берет верх над удивлением и весь ремень оказывается в руках. Неоднородные жидкости, слегка светясь, переливаются в колбах, искрят различными оттенками и продолжают движение даже в состоянии покоя самих склянок, словно живые. — Разве это не буквально жидкие эмоции? — Они и есть, – Инк отвечает совершенно не отвлекаясь от рисования. — Но это абсолютно не ощущается. Разве так и должно быть? — Должно быть, потому что ты не последний, кто чувствителен к этой энергии. Там специальное стекло, практически не пропускающее, так скажем, эмоции. — Да, тогда понятно. Дрим задумывается, вспоминая, даже среди знакомых, количество существ, которые могут отследить различные типы магии. Страшно представить скольких подобных он ни разу не видел, и сколько из них безжалостно охотились за столь могущественным набором. Парень ежится и кладет ремень туда, откуда брал. Тусклое сияние отражается на белесой поверхности, так же, как и сам ее свет дает слабый рефлекс на колбах. — Я все не могу понять - за какие эмоции отвечает каждый из цветов? Предположу, что, как обычно, желтый это радость, голубой - печаль, красный отвечает за ярость, но это даже не половина из всех красок. — Ты почти угадал. — В смысле? — Красный и правда отвечает за ярость, аля агрессию, гнев - подобный спектр, а грусть или печаль это синий. Но с желтым совсем мимо. — С желтым мимо? Хочешь сказать, что Создатели решили не ассоциировать желтый со счастьем и предположения других тоже ошибочны? – это удивление - самая ожидаемая реакция, Дрим был уверен, что его золотистый образ олицетворяет добро и позитив. — "Остальные" никак не могли узнать наверняка что за что отвечает, зато шанс на понимание есть у моих давних знакомых в роде Эррора, так как они могли напрячь внимательность и отследить мои реакции на краски. А Создатели и вовсе не парились над подобными вещами. Они даже не думали какие эмоции на какие позиции можно поставить, – мужчина отрывается от блокнота и с ухмылкой смотрит на собеседника. — Представляешь, как было весело пытаться понять что есть что? — Ага... – тянет второй, сводя брови ни то в понимании, ни то в сожалении. — Да и вообще: основных цвета три с еще тремя дополнительными, а, зачем-то, красок семь, пока основных эмоций вовсе пять, пока одной из них тут даже нет – продолжает Инк, возвращаясь к работе, выдерживает небольшую молчаливую паузу. — Хочешь расскажу про них? — кивает он на краски. — Да, очень! — На счет твоей любимой радости - это оранжевая, так как желтая краска дает тревогу. Зеленая - это что-то типа спокойствия, а в сочетании с красным почему-то дает отвращение. Голубой - удивление, а фиолетовый отвечает за траур. Синий с оранжевым, по той же необъяснимой причине, что и с отвращением, дают раскаяние, а желтый с фиолетовым - презрение. — Но я помню, что некоторые краски просто накладываются друг на друга. — Да, такое тоже есть. Скорее всего такой странный эффект проявляется из-за того, что эти сочетания - сочетания противоположных цветов. Ты пока понимаешь? — Пока что да, – парень отвечает неуверенно, замечая, что почти не видит связи между этими "противоположными сочетаниями". — Только погоди, почему в этих парах не участвует голубой? — Он не является ни дополнительным, ни основным цветом. — Тогда я не уверен, что правильно тебя понял. — Ты же наверняка слышал о том, что существует три "главных" цвета? – мужчина поглядывает лишь одним глазом и заметив уверенный кивок продолжает. — Каждому из них есть противоположный цвет - тот, который получается при смешении двух оставшихся. К примеру: когда берем красный - остается синий и желтый. Желтый и синий дают зеленый, а значит противоположный красному - зеленый. понятно? — Да, – сложная логика красок становится чуть понятнее, но эта информация все еще туго укладывается в голове. — Вот. При смешении противоположных цветов в равных пропорциях всегда получается коричневый. Если эти сочетания цветов размещать друг на друге, как зеленые листья на алой ткани, то вся композиция будет рябить в глазах. И чем насыщеннее оттенки - тем сильнее эффект. — И ты предполагаешь, что твои краски либо смешиваются, либо начинают рябить своей разницей? — В роде того, – мужчина пожимает плечами. – И еще. Сразу развею один миф - розовой краски у меня нет и не было. — Про что же тогда говорят? Не могло же все это с пустого места взяться. — Могло, хотя в этот раз оно не пустое. Залети в ласточкино гнездышко и поймешь, что розовая краска лишь бренд, не более, — Дрима слегка переклинило с упоминания такого места в этом контексте. — Получается отсутствующая эмоция в твоей коллекции это - любовь? — Потому что это не эмоция, а их комплекс. Привязанность к кому-то - обычное привыкание к симпатичной тебе личности. А симпатия - это радость от общения с кем-либо. Чересчур сложные комбинации для бутылизированных чувств. Похоть вообще относится не к психологии, а к физиологии. И все же эта тема ранит. Грузом безысходности тянет к отчаянию, от чего отвлекает толчек локтем с усмешкой. — Кстати, абсолютно на всех, кто чувствителен к этой энергии краски влияют скорее как наркотик, пока для остальных это самая обыкновенная тушь. — Так все же были те, кто пробовал. — Ну, Эррор пробовал случайно и еще час плевался краской, а насчет наркотиков это скорее вывод на основе некоторых ублюдков, питающихся эмоциями в любом агрегатном состоянии, – это все впрямь забавляло мужчину, так как он успел позабыть тот случай, корявые записи о котором обнаружил среди заметок. — Что? Эррор пробовал твои краски? – в воображении возникает картина великого и ужасного разрушителя, заляпанного цветными чернилами, с мылом в руках. — Как это, блин, произошло? — Подробностей не вспомню, но-о... – мужчина, все с той же усмешкой, перелистывает страницу, водя пальцем по строкам записей. — Бывает, что я делаю коктейли с добавлением красок, для... ну бля, короче, чтобы веселее было. Не знаю каким макаром он перепутал стаканы, но этот шизик щедро глотнул из моего. Зрелище то еще было... Угадай кто теперь всегда ставит свои плошечки в километре от моих. Дрим улыбается, и улыбается не слишком радостно, как ему хотелось бы. Тоска все еще глухо звенит в голове. Спустя какое-то время Инк находит еще больше записей о странных, но по большей части все же забавных случаях, связанных с главным собутыльником или с создателями и их поручениями. Некоторые подробности о последнем помнит даже сам Дрим, поэтому периодически дополняет рассказ деталями, а иногда собственным виденьем ситуации. За беседой, состоящей из некой ностальгии и воспоминаний о прошедшем, пролетает час, второй, может еще больше. Задумка создателей, творящаяся чужими руками, близится к завершению, что не может не радовать парня. Он жмется к худощавому плечу, изучая графитные витиеватые линии на бумаге. Нажим, штриховка и общий стиль меняется от наброска к наброску, словно у страниц работал десяток различных художников. Дрим не был уверен в том, связано ли это с многолетним опытом знакомого или все же с тем, что Создатели взаправду овладевают его руками, направляя линии и мысли. Это была одна из тех тайн, шарм которой абсолютно не хотелось рушить. Закрытый блокнот небрежно откинут к остальной кучке вещей неподалеку, а на коленях Инка теперь лежит парень, сияющим взглядом изучающий милое ему лицо. В близи внешность "бледной поганки" распадается на глаза с живым блеском, потрескавшиеся еле-розоватые губы, неаккуратную щетину, обычно заметную только при определенном освещении, и шумное дыхание. Не такая он уж и бездушная кукла. На тыльной стороне ладони Дрима, по золотистой коже растекаются темные узоры. Кисть немного щекочет и сразу будто успокаивает. Теплая рука который раз за сегодня греет вновь остывшие пальцы. Эта идея пришла из-за отсутствия более продуктивных или активных, тем более инк вспомнил о неиспользуемой водорастворимой туши, которая пылится в коллекции художественных материалов долгое время. Орнамент, появляющийся из-под кисти, сильно отличается от того, что пляшет по телу самого художника. Ворс создает мягкие, округлые линии, чем-то напоминающие лозу лимонника или вьюнка, пока узоры татуировок более угловатые, четкие и набиты твердой рукой. Все это ощущается как недоступная никому кроме творцов магия, а не прикладное умение с тысячами часов практики. — Ты очень красиво рисуешь, – все же не сдерживается парень, снова принимаясь тормошить воротник плаща. Инк приподнимает брови ни то в удивлении, ни то в вопросе. Хотя, все же скорее в вопросе. — Я не знаю как это объяснить, просто... – он отводит глаза. — Это так гипнотизирует, что ли. Так прекрасно, – последние слова Дрим шепчет, ощущая, что уши начинают гореть от некого стыда и смущения. — Ну да, – мужчина хмыкает. — Бесконечно можно смотреть на огонь, воду и чей-то труд. — Нет, я не про то. Это выглядит по-особенному. Ты же не просто трудишься, ты творишь! Колкие тычки острым концом кисти превращаются в прерывистые касания, оставляя все более и более крупные точки вдоль одного из завитков. Видимо, одна из последних клякс незапланированно растеклась, ибо Инк, облизнув кончик пальца, трет по запястью парня. — Я не вижу в этом разницы, но наверно со стороны виднее, – очередная загогулина расцветает на кисте руки. — Главное, что тебе нравится. Эти слова застревают в голове Дрима, и он изо всех сил надеется, что этого не видно по его лицу. Он чуть двигает головой, как бы прижимаясь к чужим ногам сильнее, скрывает глаза под пушистыми ресницами. Как же не хочется терять ощущение тепла рядом с собой, прикосновения рук и шершавый бархат голоса. Юноша начинает лихорадочно перебирать варианты того, как можно провести оставшееся время и не одновременно с этим не терять столь желанный контакт, пока не натыкается на самый разумный. И, если честно, очевидный, чтобы так долго к этому идти. — Как тебе идея посмотреть фильм? — Хм-м, – Инк вновь ведет диалог, не отрываясь он своего занятия. — Неплохая, почему бы нет. Но говорю сразу - я не буду смотреть с тобой драмы и мюзиклы. — Я и не собирался тебе их предлагать, – парень еще хотел добавить, что сам не особо любит эти жанры, но это слишком очевидная ложь, учитывая, что они с Блу несколько раз вовсе устраивали полноценные кино ночи с подобными картинами. — Твои предложения, что можно глянуть? — Ты вроде триллеры не особо любишь? — Не особо, – почти с досадой смотрит Дрим, догадываясь к чему был этот вопрос. — А жаль. Тогда любая фантастика, мне не важно, что конкретно. Дрим задумывается. Он знает огромное количество фантастических фильмов и даже сериалов. У некоторых из них даже существуют альтернативные версии из разных вселенных, что делает просмотр еще увлекательнее, но для этого требуется не малое количество времени. Тем более смотреть с художником фильм с плохим визуалом - настоящее кощунство. Скудный сценарий будет удручать и самого парня - ох уж этот многолетний опыт просмотра фильмов. — Ты смотрел "Властителей перстней"? Эта трилогия кажется достаточно хорошим вариантом, относительно всех озвученных и не очень пожеланий. — Может быть. Не помню. — Тогда предлагаю именно их, – "их" явно вызывает удивление. — Это трилогия. Или ты не готов..? — Не, не, нормально, – быстро отвечает Инк и тут же добавляет. — Поиски на тебе. — Оке-ей, – не особо радостно выдыхает второй. — Тогда встретимся дома? — Да, – после секундного ступора отвечает он, все забывающий, как именно то ли подчиненные, то ли союзники называют недоделанную вселенную, где обычно ночуют. Буквально еще две изгибающихся линии и узор готов. По словам Инка тушь еще не высохла и может смазаться, поэтому парень даже не собирается возвращать на руки снятые более чем пол дня назад перчатки. Все равно потом придется смыть, а сейчас можно и полюбоваться. Инку это совершенно не понятно. Под поисками фильма имелся в виду не самый обыкновенный и простейший запрос в поисковике, а настоящий розыск диска. Даже если об этих фильмах знал весь Мультиверс, найти магазин или коллекционера с нужным носителем все равно вызывает затруднения. Понимание, что "уютный dvd-плеер" сильно проигрывает обычному ноутбуку, накатывает который раз. Когда-нибудь у ребят обязательно дойдут руки найти что-нибудь удобнее. Пока парень удаляется на охоту за многострадальным диском, Инк сразу же перемещается в, так называемый, дом. В этот раз даже никого нет, что могло бы быть удивительным, но у мужчины подозрения, что младший член команды предупреждал о том, что куда-то там уйдет на некоторое время. А может мальчишка давно переехал в более благоприятное место. Так или иначе это совершенно его не беспокоит. Свободно - вот и замечательно. Зная, что никто не прибежит со странными, почти раздражающими просьбами и рассказами, Инк со спокойным сердцем падает на диван, вытягивая тощие ноги. На глаза попадаются беззвучные часы, продолжающие отсчитывать каждую секунду до конца суток. положив ногу на колено другой, мужчина смотрит на циферблат: остается не так много времени, а Дрим, кажется, только вошел во вкус. Да и краска почти перестает давать нужный эффект. Хмурясь, он ставит ноги в изначальное положение. Довольно скоро приходит и затейник марафона просмотра фильмов, торжественно всучивший три коробочки с дисками, от которых, как всегда, пахнет своеобразным пластиком. Инк садится перед экраном, возясь с приставкой, все еще стоящей на двух картонных коробках, а парень отмывает руки. Высохшая краска на столько хорошо растворилась в воде, что на коже не остается и намека на впитавшееся пятнышко. Ладони вновь сияют чистотой и живым блеском, особенно на фоне синевато-коричневатой воды. Дрим со вздохом вытирает руки жестким полотенцем и все еще не достает перчаток. Наконец возвращается в гостиную. Дисковод недовольно жужжит - видимо им слишком редко пользуются -, экран мигает парочкой лампочек, тоже отображая попытки соединения с другим устройством, а Инк уже сидит на диване, безразлично читая обратную сторону упаковки из-под первого диска. Дрим, теперь с кружкой растворимого какао, садится рядом. С одним щелчком узловатых пальцев гаснет весь верхний свет, так как соединение между техникой наконец найдено. Откинув, как оказалось, бесполезное описание, мужчина притягивает к себе второго за плечо, приобнимая. Дрим смущенно на миг отводит взгляд, пока заставка фильма не привлекает его внимание, поджимает колени к груди. Помимо горячего напитка в ладонях, нечто теплое проползает от горла до солнечного сплетения и даже ниже, от чего парень довольно вздыхает, не собираясь сопротивляться этому чувству. Голос повествующего будто перестает существовать, растворяясь где-то по пути до ушей. Каждый час всех картин пролетает незаметно, как по маслу, разбавляемый комментариями и обсуждениями просмотренного. Между двумя последними фильмами Дрим успевает сбегать за очередной кружкой какао, а Инк - посмотреть на часы. И пока один наконец собирается с моральными силами, второй понимает, что осталось лишь два с половиной часа и ни грамма эффекта краски. Мужчина смотрит на вошедшего в мрак гостиной, подсвеченного ореолом света с кухни, парня почти с жалостью. Солнечная улыбка и легкий румянец скоро утонут в омуте темноты и понимания. Инк молча кладет свою руку вновь на плечи подсевшего и нажимает "play". — Сколько у нас осталось времени? – как бы невзначай уточняет парень почти в самом конце фильма, прижимаясь всем телом к угловатому боку соседа. — Двадцать минут, – мужчина отвечает почти сразу, лишь мельком глянув на часы. Парень опешил. Даже если Инк произносил это мягко, или хотя бы безразлично, то для Дрима это прозвучало как удар под дых, во время которого воздух разрезали слова, а время поделилось на "до" и "после". Неужто пролетел весь день? прям целые сутки? В это откровенно не верится. — Ого, так быстро... – мямлит он. — Ага, быстро прошло, я и сам не заметил, - искренний тон практически отсутствует. — В таком случае... Ам, – Дрим пытается собрать разбросанные по голове слова в хоть какое-то предложение. Безуспешно. Он не хочет расставаться с этим обволакивающим теплом, не хочет покидать хоть и своеобразные, но все же желанные прикосновения, не хочет прощаться с душевными беседами. Все это бьется через черепную коробку, застревает в горле, отдает привкусом боли. Инк чувствует, как второй все сильнее напрягается, даже не двигаясь с места и ждет. — В таком случае спасибо за это время. Мне... мне было приятно, – наконец он продолжает. — Это главное, – пересиливая желание продолжать сидеть бездейственным камнем инк гладит руку второго в неком успокаивающем жесте. — Угу, – поглаживание только добивает. Юноша находит ладонь Инка и осторожно берет в свою. Бледные фаланги будто еще холоднее обычного, но это не важно. Почти долгие секунды спустя Дрим переплетает их пальцы, жмется еще чуть сильнее. — Я могу... кое что попросить? – практически шепчет Дрим в грудь второму. — Попробовать всегда можешь. Между ними опять тишина, нарушаемая лишь шумом все еще работающей приставки. Они явно проговорили титры. Либо в этой версии их вовсе не было. — Можно я... я... – очередная фраза "я тебя", которую лично, в слух, сказать чуть проще, чем "люблю" и немного сложнее, чем "ненавижу" застревает на языке, сворачивая в горле узлом. - Поцелую тебя? - выпаливает он дрожащим шепотом. — Можно, – Инк не задумывается и на секунду - пока есть время, он подыграет. Дрим практически произносит еле слышное "спасибо", в чем сам сомневается. Он садится слегка прямее, поворачиваясь лицом к Инку. В полумраке сложно сказать какое выражение лица у мужчины и парень будет верить, что безразличная гримаса ему только мерещится. Он никогда не думал, что это так сложно. Так сложно положить ладони на чуть теплые, шершавые от щетины, щеки, так сложно глянуть в белесые радужки, на фоне кромешной темноты, так сложно сократить расстояние между лицами. Сложно, но возможно. Дрим, прикрывая пушистыми ресницами глаза, касается сухих, потрескавшихся губ возлюбленного. Ощущает его руку на свое затылке, сквозь мягкие кудри. Чувствует, как сжавшееся нутро под ребрами начинает колоть, а на щеках быстро появляется влага. Он слышит пищание таймера. Ненавидит этот таймер, себя и то, как тепло другого тела отстраняется от лица. Дрим никнет, беззвучно давится подступающими слезами, будто стекает с встающего мужчины. Инк не оглядывается, но его успевает остановить рука, вцепляющаяся за ткань в отчаянии и просьбе не покидать. — Погоди, – голос почти не поддается контролю. — К чему был тот вопрос про сон? Почему... почему они попросили тебя рассказать? — Она сказала, что решила посмотреть сон якобы от твоего лица, и увидела это. Конечно, все переполошились и попросили передать, – мужчина жмет плечами уходя в портал, скорее всего работать, либо пить. А Дриму больно, почти физически. Он обнимает себя, лежа на все еще теплом диване. Скулит, от воспоминаний прошедших суток и ими же себя успокаивает. Он никогда не будет прежним. Вновь.