Lacrimosa

      Шарлотта знает, что, закрывая глаза, вскоре вновь обнаружит себя в той же незнакомой, безлюдной библиотеке, где единственным источником чьего-то постороннего присутствия — послужит звук шелестящих страниц.       Оракул всегда ожидает её на одном и том же месте. Расправив плечи и убрав руки за спину, он принимает наставническую позу. И действительно, его колкие, непрошенные слова больше похожи на нравоучения.       Нравоучения, которым эта девочка никогда не следует.       — Лотта… — обескровленные губы растянулись в улыбке, когда он смаковал новую, непривычную форму имени. Распробовал, примерял на языке. — Ло-от-та… Или тебе больше нравится Шарли?       — Можно просто Шарлотта. Необязательно использовать сокращение.       — Обязательно. Я же особенный, поэтому хочу, чтобы между нами не было формальностей. А ты?       Мёртвый Бог заглянул ей в глаза, жаждая прочесть в них следующее:       Нет, ты всего лишь опухоль моего головного мозга. Паразит. Монстр. Несуществующий плод моей фантазии. Ничтожный мусор. Я ненавижу тебя. Ненавижу…       Однако в тех не было и намёка на что-то подобное.       Казалось, что только глаза Шарли способны осветить черноту его души. Найти что-то хорошее даже в непроглядной тьме.       Шарлотта часто говорила: «ты хороший». И в ответ на это Фрей, схватившись за живот, только и мог, что закатываться звонким смехом. Почему она всегда настолько добра по отношению к нему, чудовищу, давно сгнившему изнутри?       Хотя нет, это не доброта. Он скорее поверит в то, что это всего лишь наивность. Глупость. Доверчивость. То, что присуще людям. Но никак не милость.       Он же медленно убивает её. Он намеренно ранит её. А эта глупышка всерьёз считает его своим другом.       Того, кто в один момент вытеснит из её белёсой головы все воспоминания. О родителях и одноклассниках, о доме и друзьях, о ней самой…       Что останется на их месте? Он. Их тела станут едиными. И тихий, мягкий голосок, слившись с его низким, чуть хриплым, обратится звенящим гулом, заполняющим всё вокруг.       Не будет никакой Шарлотты и Фрея. Будут только они вдвоём. Вне пространства и времени. Без единой души.       Это и есть то вечное счастье, что он ей предлагает.       — Конечно, — Шарлотта берёт сухую, изящную ладонь и переплетает свои тонкие пальчики с его. — Ведь ты мне дорог, Фрей.       Ему нравилось выискивать момент и подкрадываться к Лотте со спины, чтобы, обхватив за талию, оторвать хрупкое тельце от пола и кружить вместе с ней по залу. Гладить по голове, точно родитель, успокаивающий своего встревоженного ребёнка.       Но было невыносимо самому принимать ласку от её нежных рук, покрытых красными распустившимися бутонами.       Пару секунд он не двигался и, только немного погодя, осторожно вынул запястье из слабой хватки девочки. Колит. Человеческие касания напоминают удар током.       — Мисс Вайлтшайр, какая же ты всё-таки... — Фрей хихикает в кулак. — До сих пор так ничего и не поняла? Ты больна. Любовь — это неизлечимая болезнь, поразившая разом всё человечество. И вы ежедневно продолжаете заражать друг друга этим недугом. Калечить чужие сердца. Ревновать так, словно другой человек — ваша собственность. Думать, что вас обязаны любить в ответ только за то, что вы в кого-то влюблены. Как не посмотри, люди и впрямь ужасные эгоисты. И твоя привязанность тому подтверждение. Боишься остаться одна и поэтому говоришь о том, как я для тебя важен? Хотя втайне презираешь и жалеешь о том дне, когда добровольно согласилась меня принять...       Шарли, зная, что бесполезно пытаться его переубедить и ожидать, что её поймут, вымученно улыбнулась в ответ.       — Фрей, почему ты не можешь просто хоть раз... — она не стала договаривать, но Мёртвый Бог и так понял, что до него хотели донести.       — Мисс Вайлтшайр, сама посуди. Если я перестану ставить под сомнение, опровергать то, что ты говоришь, и противиться, делая всё в точности наоборот, разве не станет слишком скучно? Да и потом, в конце концов, я — единственный, кому тебе стоит верить. Голос твоего разума. Тот, кто останется с тобой, даже когда мир обратится в пыль, оставив после себя прекрасное ничто...       — Ты просто невыносим.       — Знаю.       Оракул усаживается на пол и достаёт с полки очередную книгу. Он выжидающе смотрит, намекая, чтобы та опустилась рядом с ним и присоединилась к чтению. Пустые чёрные глазницы таращатся на девочку, прожигая насквозь. Видят, что она и сама осознаёт, как опасно долго оставаться с ним наедине в самых глубинах, на подкорке своего подсознания.       Ты можешь не проснуться, когда заберёшься слишком глубоко в эти дебри. Ты не захочешь уходить, ведь эта иллюзия безмятежности окажется куда приятнее жестокой реальности, в которой все люди — всего навсего безликие оболочки, говорящие заготовленный кем-то заранее набор из бессмысленных фраз и предложений.       Шарлотта садится возле него и кладёт голову на плечо.       Спустя час-другой усталость всё-таки одерживает над ней верх. Её веки с каждой секундой становятся всё тяжелее и неподъёмнее.       Строчки бегут у неё перед глазами и расплываются в какую-то кашу. Уже непонятно, о ком в рассказе идёт речь. Где смысл? Кто автор произведения? Как он его написал и для кого?       — ... Мисс Вайлтшайр? Нет, Шарли?       Тишина.       Сбоку доносится сопение. Фрею больно слышать, как тяжело она дышит. Каждое утро эта маленькая девочка захлёбывается чернилами, громко кашляет, но говорит Феликсу, Беннетту и остальным: «не стоит волноваться, я в порядке».       Если Шарлотта согласится, то он заберёт эту душераздирающую боль и проглотит вместе со всеми сожалениями. Она не будет плакать. Больше никогда не будет страдать.       Почему проклятые чувства к этим жалким созданиям удерживают её?       Всё просто. Она любит. Их, а не его. Что должно случиться, чтобы она осталась с ним ещё немного подольше? Сколько времени должно пройти...       — По правде говоря, я тоже болен...       Фрей склоняется над ней и целует, вкладывая в этот жест куда больше смысла, чем в пустые, бесполезные слова. Сгребает пушистые белоснежные волосы. Очерчивает пальцами контуры лица и проводит от висков до самой шеи. Его прикосновения — чистый яд.       Если бы я только мог оставить её в покое. Покинуть и уберечь от холодных объятий смерти. От самого себя. Мне ведь не нужно согласие, чтобы захватить разум и тело. Но я спрашиваю… Изо дня в день надеясь, что однажды она согласится. Я научился кое-чему плохому у людей. Эгоистичности. Или же я с самого начала был наделён этим человеческим качеством? Мисс Вайлтшайр, я не хочу уходить… Возненавидь меня после этого, умоляю. Накричи и пригрози, чтобы я никогда с тобой не заговорил. Сделай хоть что-нибудь…       Оракул медленно отстраняется, зная, что Шарлотта не ответит. Не проснётся до их следующей встречи, продолжая быть неподвижной марионеткой.       — ... Зачем тебе кто-то кроме меня?       Он должен защитить её от этого опасного мира. Обязан быть рядом, пока сердце девочки ещё продолжает биться. Такова его миссия. Предназначение, которое он сам себе выбрал.       Возможно, если она выпьет таблетки, то ей станет лучше. Возможно, если она выпьет таблетки, их встречи навсегда прекратятся.       Тогда Мёртвый Бог останется в одиночестве и безмолвии. Окружённый книжными полками, которым нет конца. И навсегда затихнет, обратившись в груду человеческих останков, костей и сломанных, никому не нужных запчастей.       Всё вокруг постепенно угасает. Окружающее пространство скручивается в большой водоворот и обрывками проносится перед лицом наблюдателя, сидящего по ту сторону экрана.       Вы можете только разглядеть, как Оракул бережно поднимает тело Шарли и прижимает к себе.       — До чего же прискорбно, что наше с тобой будущее с самого начала было обречено на несчастливый финал. Какие же мы всё-таки жалкие. Ты согласна со мной, принцесса?       Тем временем дома, в глубине музыкального зала, Айден перебирает клавиши фортепиано, играя слёзную лакримозу.

Lacrimosa dies illa, Qua resurget ex favilla Judicandus homo reus. Huic ergo parce, Deus, Pie Jesu Domine, Dona eis requiem. Amen.