Навсегда

========== 1 ========== Он стоит над ними. Стоит и понимает, что мир именно вот в этот самый момент скукожился до точки, в которой лишь они трое. Просто он еще жив, а они – нет. Пепельные волосы обоих густо заляпаны кровью, склеившей их в неаккуратные сосульки. Киан старательно отгоняет от себя мысль, что если бы он вдруг вздумал поднять их тяжелые головы, то увидел бы настоящее месиво. Нет, он ни за что этого не сделает, он хочет запомнить их такими. Белая фарфоровая кожа в мелких брызгах, отчего белизна кажется какой-то призрачной. Выцветшая голубизна осеннего неба в глазах Тиль, шершавая глубина кофейной гущи в зрачках Зака и опаленная дырочка на его виске, припорошенная гарью. Киан онемело присаживается на корточки и мягким движением руки опускает Заку веки. Нащупав хрупкую ладонь, он расцепляет сжавшиеся на рукоятке пистолета пальцы и снимает с одного из них любимый перстень Зака, тот, с черным камнем. Ничего больше Киан взять не решается. Он неловко наклоняется и тыкается губами в уголок рта Зака, а потом, закрыв глаза, все же позволяет себе то, на что так и не осмелился раньше. Он целует холодные губы, всем собою чувствуя их упругость и соленый вкус крови. То, что он делает это рядом с Тиль, не затрагивает его никоим образом. Он словно бы мстит ей, уже мертвой, за то, что она украла этого мальчика у него, забрала так же холодно и жестоко, как стреляла в людей. Зак уже никогда не ответит ему, не сощурит свои узкие, лисьи глаза, не посмотрит искоса и насмешливо. И все это только потому, что Тиль безаппеляционно настояла на своем, а Зак и не подумал ей возразить. Именно поэтому Киан стоит сейчас на коленях в грязной подворотне и немо кричит от тоски и отчаяния. Кричит внутри, кромсая душу в клочья, понимая, что не вернуть, ничего не отмотать назад. Полицейские сирены все ближе, так что последнее, что делает Киан – вынимает из руки Тиль небольшой кейс. Если он останется тут еще хоть на минуту, его арестуют. Когда под визг покрышек в тупике останавливается пара машин, там уже никого нет, кроме двух трупов. * * * Городской бомонд, собравшийся на какое-то очередное благотворительное мероприятие, Киана интересует мало. Ему интересно лишь то, что есть при них: бумажники и украшения. Он незаметно поправляет шелковый лацкан таксидо. Сегодня Киан надеется уйти с полными карманами. Он ухоженно бородат, темные волосы уложены небрежной волной надо лбом, бокал шампанского дополняет облик то ли модельера, то ли художника. И Киан уже перехватил крайне красноречивые взгляды, по крайней мере, двух-трех представительниц высшего света. Нет уж, увольте. Светлые глаза под копной рыжеватых волос призывают его к внимательности. Тиль, как всегда, бдит. Изящно смеясь и прикасаясь кончиками пальцев к плечу мужчины перед ней, она напоминает Киану, зачем они сюда пришли. Что ж, действительно, пора. Своим загадочным видом Киан привлекает к себе то одну, то другую. Они подходят, казалось бы, независимо, просто поболтать, однако задерживаются на какое-то время. Ласково улыбаясь своим жертвам, Киан виртуозно снимает с тонких запястий браслеты, а при особой удаче, и бриллианты и нитки жемчуга с шей. Нагретые телесным теплом драгоценности незаметно перекочевывают в его карманы. Женщины даже не ощущают, что лишились чего-то. Они обнаружат это позже, когда он будет уже недосягаем. Тиль улыбается ему и показывает глазами на выход. Оставив очередной несостоявшейся пассии свой фальшивый номер телефона, Киан с извинениями прижимает руку к груди, мило прощается и уходит. Машина уже гудит мотором. Рывком открыв дверь, Киан быстро садится на сиденье, и Тиль жмет на газ. Царственно кивнув охраннику на выезде, она крутит руль. Вопросы излишни, все добытое они осмотрят дома. В дороге Киан косится на Тиль. Вот кто бы мог предсказать ему год назад, что тихая, скромная домохозяйка, которую он встретил в супермаркете, бесцветная до того, что напоминала моль, станет его верной помощницей? Киан чувствует даже растерянность, когда вспоминает, как переспал с ней первый раз, откровенно говоря, из жалости к беспросветной тоске в ее глазах. И как в постели с ним она превратилась в тигрицу, затрахавшую его тогда вхлам. Он не чувствовал к ней любви тогда, не чувствует и сейчас. Он просто знает, что секс, как всегда, будет фантастическим. Ему бы хотелось, чтобы в душе шевельнулось хоть что-нибудь, хоть искорка, но нет. Тиль хороша, умна, удобна, да, вот, удобна, найдено слово. Если бы еще в ее взгляде не горела страшащая его фанатичность. Киан понимает умом, что ничего хорошего из данной ситуации не получится, что когда-нибудь рванет, но и заставить себя любить Тиль не может. Перенимая тонкости его работы, она старалась изо всех сил. Добилась практически невозможного, встала вровень со своим учителем. И Киан ведь понимает, почему так. Она слишком хотела заслужить его одобрение. – Отметим? – спрашивает Тиль. Киан делает неопределенный жест. С одной стороны, ему хочется скорее домой, чтобы вывалить на стол все добытое, а с другой – почему нет? Он выгребает, не глядя, содержимое своих карманов, Тиль протягивает ему свою сумочку, куда он все ссыпает, а потом открывает незаметный тайник под сиденьем, куда и запихивает сумку. Предосторожности, будь они неладны. Тиль подруливает к клубу в приличном районе, оставляет машину на стоянке, и они оба заходят внутрь. Киан снова косится на нее. У Тиль нехорошо сжаты губы. Плохой знак. Знать бы еще, чем все закончится. Пока же она демонстрирует яркое желание выпить. Заняв один из столиков, они заказывают любимую Тиль «маргариту» и виски для него. Тиль выпивает напиток залпом и жадным взглядом окидывает близкий танцпол. С вызовом оглядывается на него, бровями спрашивает, не согласится ли он пойти с ней. Нет, он не танцует. Пожав плечами, она легко вскакивает с места. Через несколько секунд Киан наблюдает, как гибко извивается ее узкое тело под ритмичные биты. Допивая второй или третий стакан, да кто считает, он понимает, что за столом их уже трое. До Киана не доходит только одно, откуда Тиль выцепила этого высокого пацана с узкими азиатскими глазами и пухлыми губами африканца. Парень заливисто смеется и откровенно восхищенно пялится на Тиль. – Это Зак, – представляет она нового знакомого. – Ты не представляешь, как он умеет танцевать. Бог. Давай, возьмем его с собой? А? С меня шампанское. Киану очень хочется в эту секунду дать Тиль пощечину, сильно, так, чтобы мотнулась голова. На кой хрен тащить в их квартиру непонятного азиата? Но Тиль, как всегда в последнее время, решает все за двоих. – Идешь с нами? – теребит она парня за рукав. – Оттянемся. И этот, с губами, кивает головой, кажется, прежде, чем до него доходит смысл ее слов. – А если этот бука не захочет, мы с тобой зажжем сами, – губы Тиль тыкаются Заку в ухо, и тот снова улыбается. * * * Вот так и начались эти сумасшедшие, невозможные два месяца втроем. Зак, как выяснилось, недо-рэпер, недо-жулик, гармонично влился в их команду, слету принимая условия игры. Он безбашенно водит машину, отвлекает на себя внимание толпы, если такое необходимо. Он варит по утрам для Тиль кофе по-турецки и намазывает на горячие тосты тонкий слой масла. Он стоит на стреме, когда Киан встречается со скупщиком краденого. И он беззаветно, безумно любит Тиль. Киан помнит, что тогда, в ночь их знакомства, она не стала спать с Заком, только тискалась с ним до одури, пока мальчишка, перебрав шампанского, не вырубился. Он вообще оказался в ее постели лишь спустя несколько дней. В тот давний вечер они сидят в гостиной. Киан курит сигару, обмакивая ее кончик в бокал с арманьяком. Зак копается в телефоне. И лишь Тиль откровенно мается бездельем. Черное платье, обтягивающее ее, как перчатка, поблескивает металлическими нитями, когда она принимается танцевать под звуки джазовой волны, пойманной радио. Киан провожает глазами завитки дыма, уплывающие к потолку, но взгляд упорно сползает вниз, к Заку. Тот не замечает его внимания, хмурит брови и характерно закусывает губу, от чего у Киана внутри все замирает. Хочется разобраться с этим замиранием, и со сбивающимся дыханием, и с тягой к постоянному разглядыванию острых скул. Видимо, он не уследил за лицом. Тиль, танцуя, подходит к Заку и, задрав платье вверх, садится на него сверху. Зак глубоко вздыхает, и его ладони с готовностью ложатся на ее талию. – Я мечтаю накрасить твой рот помадой, – слышит Киан томный голос Тиль, и чувствует, как к горлу подступает желчь. – У тебя такие губы… Ты сладкий, как карамель, Зак, знаешь? Тиль тянется к ридикюлю на столике у дивана, нашаривает там золотистый тюбик и выдвигает кроваво-красную помаду. Киан сидит в кресле сбоку, поэтому видит, какое остро-заинтересованное лицо у нее сейчас. Тиль протягивает руку, и Зак покорно подставляется, пока она медленно водит по нему помадой. Закончив, она удовлетворенно хихикает. – Да, так идеально. И вот тут от спокойствия Зака не остается и следа. Он неожиданно сильно хватает Тиль и впивается накрашенными губами в ее бледный рот, оставляя алые росчерки везде, куда дотягивается, даже на шее, отчего кажется, что на коже раскрываются свежие раны. Киан замирает, а Тиль, стерва рыжая, подставляется под шквал поцелуев и бросает на него косые взгляды из-за плеча, которые только идиот назвал бы случайными. Нет, в ее глазах и вызов, и ненависть, и желание, и насмешка, и режущая, как стекло, ярость. Это ее месть за его равнодушие. Киану становится физически плохо. Он сам сделал ее такой, сам, своими руками, превратил в чудовище. Утонченного, хитрого, жестокого монстра, которому никого не жаль. Все она прекрасно поняла своим обостренным женским чутьем про него и этого мальчика, которого теперь, у него на глазах, тащит на жертвенный алтарь. Она знает, что Киан не посмеет ничего сделать, но так сладко ходить по краю, вызывать на бой, в котором не будет пощады, не будет спасительного укола моргенштерна. Они вздрагивают от удара бахнувшей двери. – Что случилось? – запыхавшимся голосом спрашивает Зак у Тиль. – Чего это он? Та равнодушно пожимает плечами. – Ты ему нравишься? – допытывается Зак. – Может, нам не стоило… мне… Тиль великолепна в своей самонадеянности, когда небрежно бросает: – Глупости. Вот увидишь, завтра мы помиримся. Зак не слышит в ее ответе второго смысла, а между тем он есть. * * * И мирятся, конечно. Вернее, так может показаться со стороны. Все старательно изображают вежливость и предупредительность, но всем троим понятно, что тут под тонкой корочкой кипит обжигающая лава. Киан по ночам слышит через стенку бесконечные стоны. От злости он вонзает в ладони ногти, но остается на месте. Он может почти с документальной точностью сказать, что и как там происходит в комнате. Как хитро блестят глаза Тиль, пока полуобнаженный Зак приближается к ней. Как дрожит мальчик, целуя ее тело. Как властно она нажимает на лохматую макушку, сдвигая ее вниз, к своему животу и еще ниже. Как ее всю выгибает на сбитых простынях, когда Зак входит, горячий и твердый до предела, и начинает двигаться. Как он благодарно целует острые лопатки в светлых веснушках, к своему счастью не видя в этот момент ее лица, на котором застыла скука и раздражение. И его неосознанное унижение Киан чувствует, как свое собственное. Киан терпит это долго, несколько недель, а потом решается на разговор с Заком. Он пытается сказать ему, что с Тиль нужно быть осторожным, что она хищник. Зак выслушивает его, сверля своими невозможными темными глазами, но, судя по всему, делает совсем неправильные выводы. Потому что теперь в дни, когда нет работы по профилю, Киан слушает звуковое сопровождение сумасшедших сексуальных битв даже днем. Когда Зак в очередной раз выходит в гостиную, залитую солнцем, в одних полузастегнутых джинсах, держащихся на честном слове, у Киана лопается терпение. – Тебе нужно съехать, – твердо заявляет он. – Это моя квартира, и я не помню, чтобы приглашал сюда и тебя. Когда будет нужно идти на дело, я позвоню. Зак теряется и озадаченно чешет в затылке, зарываясь пальцами в длинные, светлые патлы. Опухшие от поцелуев губы растерянно приоткрываются, и Киан запредельным усилием воли загоняет подальше мысли о том, что бы ему хотелось сделать с этими губами прямо сейчас. – Ты прав, – из-за спины Зака появляется Тиль в короткой шелковой грации. – Мы съедем. – Правда? – неприкрыто радуется Зак, оборачиваясь к ней. – Ну да, – кивает она, обнимая его за руку и прикусывая зубами кожу на плече. – Мы мешаем Киану. И они действительно уходят. Киан остается один в огромной квартире и ему хочется взвыть от тоски и ярости. Все же он профи. Он берет себя в руки, не пытается узнать, где обитает эта пара. Звонит только по делу, и они ни разу его не подвели, точно выполняя его указания. Вернее, выполняли, до сегодняшнего утра. * * * Зак случайно проговаривается, что Тиль хочет вместе с ним провернуть одно дело. Осторожные расспросы выявляют, что она решила стащить у бизнесмена-алжирца какие-то абсолютно сумасшедшие бриллианты баснословной стоимости. От этой затеи отказался даже сам Киан, потому что тщательно все узнал о системе охраны. Непробиваемо, стена. Тиль, видимо, подумала, что сможет провернуть все лично, хотя они обсуждали это, и тогда она, вроде бы, признала бесперспективность задумки. Что же толкнуло ее сейчас? Киан думает, что, скорее всего, она решила срубить фантастический куш разом и уйти от него. Но, это же безумие. Именно это он и говорит ей по телефону. И ладно бы только сама шла на дело, нет, она же тащит и этого влюбленного лиса. Тиль снисходительно отвечает, что все продумала, все пройдет гладко. На возмущенный крик Киана, что он запрещает, она только рассмеялась и сбросила вызов. Попытки дозвониться до обоих провалились. «Телефон выключен или наход…». Киан в безумной тревоге бросается к машине. Алжирец живет на приличном расстоянии от его дома, поэтому дорога занимает время. Когда Киан подъезжает к особняку, то видит открытые ворота, косо остановившуюся машину с простреленной дверью и несколько неподвижных тел во дворе. Видимо, у Тиль все совсем плохо с головой, если она, которую он обучал элегантности в отъеме добычи, вдруг решилась на столь грубое насилие. Киан понимает, что все мосты она сожгла, и мальчишке, скорее всего, не выбраться из ее капкана живым. Но не попытаться спасти его Киан не может. Мимо него с воем пролетает несколько полицейских машин, одна останавливается около дома. Киан неторопливо трогается с места. Ну конечно, соседи, услышав стрельбу, вызвали стражей порядка. То, что часть из них поехала дальше, говорит о том, что и номер машины, скорее всего, могли запомнить и послать по следам грабителей полицию. Застонав сквозь зубы, Киан спешно запускает на телефоне поиск по джи-пи-эс. Они оба могут сколько угодно отключать свои аппараты, такому поиску достаточно наличия работающей батареи. Через несколько минут он видит на дисплее две точки. Рядом. Ну конечно. Подруливая к кирпичной стене высоченного пустующего дома, Киан замечает автомобиль Тиль с распахнутыми дверями. Дело плохо. Он резко тормозит, выскакивает из-за руля и бежит, чуть не промахиваясь мимо узкого тупика. Именно там он и находит два застывших в изломанных позах тела. Чувствуя, как его стремительно заливает противная слабость, Киан идет в темный провал тупика, и каждый шаг дается ему все тяжелее. Даже слышные на пределе сирены не придают ему скорости. Они лежат рядом. Рука в руке. Киан отчетливо вдруг представляет их последний диалог. Зак наверняка признался ей в любви. А эта змея холодным тоном приказала ему выстрелить ей в голову, чтобы доказать это. Киан смотрит. Бок Тиль весь залит кровью. Охрана алжирца не сдалась без боя. Она поняла, что выхода нет, что не нужны ей теперь эти бриллианты, и решила уйти совсем. Прихватив с собой Зака, чтобы не было так страшно одной переходить черные воды подземной реки. Вот только Киан сомневается, что эти двое попадут в одно место. Для Тиль наверняка приготовлен объемистый котел, а этот запутавшийся лисенок… Куда попадет он? Да, он выполнил ее приказ, но потом ушел и сам. Бедный, юный, влюбленный идиот. Самый красивый, самый любимый. Любовь, оглушающая, колючая рвет сердце Киана тоскливой невозвратностью и безнадежностью. Он стоит над ними. Стоит и понимает, что мир именно вот в этот самый момент скукожился до точки, в которой лишь они трое. Просто он еще жив, а они – нет. И еще. Это – самое главное и болезненное. Его жизнь закончилась, здесь и сейчас. И абсолютно не важно, сколько на самом деле лет он проживет еще, его жизнь оборвалась в этот миг и час, когда он стоит над ними. Навсегда.