Сопротивляться

      — Найдите лорда Ингильмундра и передайте, что я искал его, — попросил Этельстан у перехваченного по пути случайного гвардейца.       — Да, лорд. — Угрюмый мужчина поклонился и отправился исполнять приказ.       Этельстан зашёл в слабо освещенную библиотеку, прикрывая воспаленные веки. С его последней ночи жажды прошла уже пара дней, но Этельстан всё ещё приходил в себя — с каждым месяцем вновь становиться самим собой оказывалось всё сложнее и сложнее. Времени требовалось всё больше. И именно времени у Этельстана было мало.       Голова раскалывалась. Тупая ноющая боль пульсировала внутри висков, путала мысли, заставляла их виться вокруг одного единственного желания. Низменного, жалкого, делающего Этельстана слабой поскуливающей собакой, жаждущей приласкаться к хозяйской ноге.       Желание настигало его снова и снова. Поначалу это было лишь слабое чувство трепета в груди и легкое волнение внизу живота. После — острое жжение под рёбрами, из-за которого невозможно было сидеть на месте.       Невыносимо противно. И с недавних пор эта животная жажда, помещенная в тело чьей-то недоброй рукой, настигала его каждый месяц. С поразительной пунктуальностью и сокрушительной силой.       Это делало его жалким и слабым.       Этельстану нельзя быть слабым. Не сейчас. Только не сейчас, когда он так близок к тому, чтобы епископ возложил корону на его голову.       — Лорд, вы искали меня?       Ингильмундр, верный человек и хороший друг, бесшумно вошёл в комнату. Если бы не вопрос, сказанный достаточно громко, его бы обязательно выдал терпкий запах, мигом забившийся в ноздри. Этельстан моргнул, прогоняя задумчивость, и поднял взгляд вверх, рассматривая гостя.       Как и всегда идеален. Собран, аккуратен и вежлив.       — Да, я искал вас. — Этельстан сглотнул. — У меня к вам просьба.       — Я слушаю, — кивнул Ингильмундр и сделал шаг вперёд. Этот человек, талантливый командир, не привык к долгим разговорам и длинным предисловиям. Он всегда давал чёткие приказы подчинённым и требовал того же в отношении себя — Этельстан знал это не понаслышке.       — Эта просьба весьма деликатная, — замялся Этельстан. Голос противно сломался на последнем слове, и стыд затопил шею.       Ингильмундр ещё раз кивнул, его брови подскочили в ленивой заинтересованности, а сам он весь обратился в слух, готовый исполнять волю своего без пяти минут короля. Это наблюдение сделало Этельстану приятно.       — Даже не знаю, с чего начать. — Этельстан вздохнул и, не придумав, куда деть безвольно болтающуюся вдоль тела руку, принялся теребить висящий на шее крестик — самый обычный, сделанный из кусочка мягкого железа. Он без усилий гнулся под пальцами и был таким маленьким и незаметным, что Этельстан невольно позавидовал этому куску металла. Когда его настигало желание, он бы тоже хотел быть маленьким, хотел бы спрятаться и сидеть в укрытии столько, сколько этого требовалось бы для ясности собственного рассудка. Жаль, что разумом он желал одного, а тело просило совсем иного.       — Начните с самого начала, — предложил Ингильмундр, сложив руки в замок.       Этельстан поморщился — металл под пальцами нагрелся от тепла кожи. Ему пришлось выпустить крестик из пальцев и вытереть влажную ладонь о полы халата.       — Откуда у вас этот крестик? — спросил вдруг Ингильмундр. — Он необычный.       Этельстан тряхнул головой, пытаясь понять, не послышалось ли ему.       — Что? О чем вы?       — Ваш крестик. Откуда он у вас? Возможно, разговор на отвлеченную тему поможет вам разговориться, и озвучить просьбу будет полегче, — сказал Ингильмундр, улыбаясь уголками губ. Он не торопясь опустился в кресло и бросил на Этельстана взгляд, полный участия и заботы. Поза его была открытой — он наверняка уже понял, что застрял здесь надолго, а потому и предпринял попытку отвлечь Этельстана.       Он был так добр. Этельстан не заслуживал его доброты. Он вообще не должен был обращаться к нему — только не к нему. Но, как Этельстан и думал, он оказался слишком слаб, чтобы суметь отказать самому себе.       — Не это меня сейчас волнует, — ответил он наконец. Ингильмундр кивнул и выпрямил спину. — У меня есть некоторая проблема, помочь с которой сможете только вы. Я вам верю и давно вас знаю. За этот год вы показали себя человеком преданным и верным. Я…       Этельстан прервался и, потупив взгляд, подошел к окну.       — Я думаю, что могу довериться только вам. По нескольким причинам, — продолжил Этельстан, разглядывая подрагивающие на ветру ветви кустарника за окном. Конец лета выдался теплым. — То, что я скажу, не должно вас удивить, я полагаю. Дело в том, что я…       — Вы омега, — закончил за него Ингильмундр спокойным голосом. Этельстан весь сжался и запахнул халат, пытаясь укрыться от чужого взгляда, терзающего затылок. От окна ему пришлось отойти — стало жарко.       — Да, — выдохнул Этельстан и сгорбился, боясь взглянуть в глаза Ингильмундру. Он отвернулся к стеллажу, заполненному старыми свитками — говорить было легче, когда не приходилось смотреть собеседнику в лицо.       Ингильмундр учтиво молчал — ждал, пока Этельстан возьмёт себя в руки и продолжит. Этельстан едва ли не заскулил. Он не ошибся. Ни в том, что этому человеку можно довериться, ни в том, что довериться следует именно ему. Пусть это решение и заставляло его пылать от стыда.       — Я давно это подозревал, но думал, что мне повезло: меня никогда не… мучила ж-жажда. — Этельстан сглотнул, запнувшись на слове, вызывающем у него животный страх. Пальцы перебирали необработанный край халата, уже распушившийся. Говорить, обращаясь лицом к мертвым свиткам, было и правда проще. — Она не мучила меня прежде, до недавних пор. Своего четырнадцатилетия я ждал со страхом. Одна добрая аббатиса, старая подруга Утреда, предупреждала меня о моей особенности. И Утреда тоже. Он даже выделил мне отдельную хижину в Румкове, чтобы я спокойно переждал ночь своего четырнадцатилетия. Но хижина не потребовалась: жажда просто не наступила. Не наступила и в следующем месяце, и месяцем позже. И я расслабился. Как вы знаете, я рос среди солдат. И мог спокойно разъезжать с Утредом и остальными по Мерсии, не боясь… быть застигнутым врасплох. Всё так и было. — Этельстан остановился, смаргивая яркие картинки прошлых путешествий. — Много лет я жил в гармонии со своим телом и мыслями, но всё изменилось после приезда в Гластингабург. Вот уже почти год я борюсь со своей животной сущностью. Я так и не понял, что изменилось. Я не знаю причины. Я ничего не делал. Но я начал чувствовать альф рядом. Я и раньше мог это делать, разумеется, но… в прошлом это никак не влияло на меня, не сбивало с толка.       Этельстан замолчал, прикрыв веки. Говорить было так сложно. Особенно в присутствии лорда Ингильмундра — ноздри Этельстана с каждой минутой наполнялись запахом альфы. Приятным запахом, соединяющим в себе сладость цветочного мёда и терпкость древесины, разбавленные пряным ладаном.       — Вам нужна помощь по ночам? — спросил Ингильмундр, прервав наконец мучительное молчание.       Этельстан резко развернулся — полы его халата распахнулись, и он тут же запахнул их обратно, защищаясь и прячась. То, каким спокойным голосом Ингильмундр задал вопрос, смутило Этельстана и заставило кончики его ушей налиться кипящим стыдом.       — Нет! Что вы, нет! Как вы могли о таком… — Этельстан впился взглядом в лицо Ингильмундра. Всё ещё спокойное и собранное лицо, излучающее предельное спокойствие. — С этим я… Я умею справляться сам.       Лорд Ингильмундр прервал их зрительный контакт, опустив взгляд на свои руки, и Этельстан смутился пуще прежнего.       Глупый. Ну до чего же он глупый.       — Это не то, о чем вы подумали. Под справляться я имел в виду другое. Я… Мне не требуется… — слова застряли поперёк глотки, вспарывая плоть, и Этельстан затих, не сумев высказать мысль до конца. Лорд Ингильмундр снова пришёл ему на помощь:       — Этельстан, — позвал он, и приятный, умиротворяющий звук его голоса подействовал на Этельстана почти что лечебно — он сумел сглотнуть застрявшие в горле невысказанные слова, острые, как лезвие только что выкованного кинжала. Трясущиеся руки, перебирающие края халата, замерли, и звук собственного имени обрушился прохладной волной на горящее в груди сердце. — Скажите, чего вы хотите от меня.       Воображение тут же услужливо подкинуло размытую картинку, наполненную шорохами одежд, клубящимся дымом и тихим, едва слышным скулежом.       — Я хочу, чтобы вы помогли мне сопротивляться.       — Сопротивляться чему? — Лорд Ингильмундр вновь поднял взгляд на Этельстана. Голос его прозвучал уже не так спокойно — или Этельстану всего лишь послышалось.       — Влиянию альф. Я переживаю, что тэны, или капелланы, или епископы — это не так важно, — входящие в состав витенагемота, сговорятся и будут продвигать всё ближе и ближе ко мне одного из своих альф, чтобы иметь влияние на короля-омегу в угоду интересов своей группы. В будущем мне бы этого не хотелось. Тех альф, что уже состоят в витенагемоте, я убрать не могу, а потому мне нужно научиться не поддаваться им.       — Убрать альф из витенагемота невозможно?       — Их слишком много, их могут быть десятки, Совет слишком велик. Если я начну беспричинно отстранять альф, меня нарекут не только слабым королём, но ещё и трусливым. Всё, что я могу — постараться обходными путями не брать в Совет новых альф. Но даже это будет сложно. Другие методы мне, к сожалению, недоступны… — Этельстан сделал паузу и, вздохнув, подошел ближе к Ингильмундру. — Потому я и обратился к вам. Вы честный человек, и я вам верю. И вы… альфа.       — Думаю, я смогу вам помочь, — кивнул Ингильмундр, задумчиво сведя брови к переносице. — Правда пока не представляю, как… Мы начнём сегодня?       Липкий страх опутал Этельстана. Не сегодня. Только не сегодня. Он не готов. Ему нужен хотя бы ещё один день. Ещё один день спокойствия с возможностью вдохнуть спёртый летний воздух полной грудью. Перед смертью не надышишься.       — Думаю, что лучше будет начать завтра.       — От меня требуется что-то особое? Мне нужно как-то подготовиться?       — Нет. Мне нужно только ваше присутствие.       На том они и разошлись. Этельстан долго ворочался на нагретой перине и думал, думал, думал. Ветер гнул изогнутые ветви деревьев за окном и мягко скользил меж листьев, заставляя их покачиваться — заставляя их подчиняться своим порывам. Этельстан бесконечно много думал о завтрашнем дне. До скрипа ткани сжимал в руках простыни и смотрел на высокие своды потолка, кусая губы. Перед тем, как его тело и разум провалились в сон, Этельстан успел и разозлиться на себя, и много раз передумать о своём решении. Он подскочил, оперся на локти и уже подумывал встать и отправиться на поиски лорда Ингильмундра, чтобы попросить у него прощение за беспокойство, отменить договоренность, но тяжесть прожитого дня вдруг ударила его по затылку, и Этельстан уснул, зарывшись носом в мягкую подушку.       Вечером следующего дня он сидел за столом в библиотеке и пачкал рукава камзола чернилами, обдумывая всё то, что сказал вчера лорду Ингильмундру. Этельстан мало что помнил: воспоминание будто бы испарилось, оставило после себя лишь чёрную вязкую пустоту, огромный шар, внутри которого было целое ничего.       Этельстан надеялся, что он не забыл упомянуть о том, что его проблема носит деликатный характер. Лорд Ингильмундр не был известен как сплетник, но Этельстан все равно переживал. Вдруг ещё вчера, едва распрощавшись, Ингильмундр рассказал всем о просьбе Этельстана? Вдруг монахи весь день шептались у него за спиной и давно уже передали послания лордам со всех королевств? Но даже если и так, они всё равно ничего не смогут поделать. Решение уже принято. Это немного приободрило Этельстана. К тому же, первым королем-омегой в истории он не будет…       — Добрый вечер.       Лорд Ингильмундр как и всегда вошел тихо, шурша своей свободной шерстяной накидкой. Этельстан кивнул ему и указал рукой на свободное кресло напротив себя. Ингильмундр сложил руки в замок, но в кресло не сел, продолжая возвышаться над Этельстаном.       — Как вы себя чувствуете? — спросил он.       Доброжелателен и учтив, как и всегда. Сердце Этельстана сжалось от стыда — он так не хотел причинять дискомфорт этому хорошему человеку. Весь день его грызли мысли о том, что его просьба о помощи была не просто просьбой, а почти приказом: разве мог Ингильмундр отказать своему будущему королю? Этельстан буквально припёр его к стене и прибил гвоздями, не дав возможности отказаться. Оставалось только надеяться на то, что это не займет много времени.       — Я в порядке, спасибо.       Они оба молчали. Этельстан чувствовал звуки чужого спокойного дыхания и понемногу успокаивался сам. Он ведь здесь, он пришел. Никто в замке не показывал на Этельстана пальцем, никто не шептался по углам, разгоняя крыс, значит, всё хорошо?..       — С чего мы начнём?       — Я думаю, следует начать с чего-то простого.       С простого. Как легко это было сказать, но как сложно решиться сделать. Этельстан пожевал губу и, вдохнув полной грудью, сказал:       — Попросите меня передать эту книгу вам.       Лорд Ингильмундр сморгнул выражение задумчивости на лице и посмотрел на книгу в руках Этельстана. Это был ветхий выцветший том, набитый пухлыми пожелтевшими от времени страницами. Он почти рассыпался в руках.       — Передайте, пожалуйста, эту книгу мне, — попросил Ингильмундр как и было велено.       Этельстан пожал плечами и продолжил сидеть на месте, не шелохнувшись.       — Попросите более настойчиво. И без "пожалуйста".       — Передайте книгу мне.       Этельстан качнул головой и поджал губы. Нет, что-то не так — всё слишком просто. Да, сейчас он не в жаре, но… Даже в обычные дни он порой чувствовал себя загнанным в угол зверем. Даже при свете дня, даже в середине цикла, он ловил себя на странных постыдных мыслях и замечал за собой отсутствие всякого контроля.       — Вы не могли бы… Подойти поближе? — осмелился спросить Этельстан.       — Это точно требуется? Я не думаю, что кто-то из альф, приближенных к вам, позволит себе что-то подобное, — предположил Ингильмундр, крепко задумавшись.       — Пожалуйста, — настоял Этельстан.       Лорд Ингильмундр медленно выдохнул и плотно сжал челюсти так, что по лицу заходили беспокойные желваки. Но он сделал то, о чём его просили: подошёл ближе, встав по правую руку от Этельстана и, чуть наклонившись вперёд, попросил:       — Дайте сюда эту книгу.       Он чеканил каждое слово. Голос его был твёрд и требователен. Этельстан почувствовал, как волосы на затылке зашевелились. Уже лучше. Но всё равно не то — желания тут же передать старый том в чужие руки у него не возникло.       — Нет. Не работает, — выдохнул Этельстан, складывая руки на стол перед собой.       — Это ведь хорошо? Если вы не поддаетесь, значит, всё правильно? Это то, чего вы хотели, — заметил лорд Ингильмундр.       — Не совсем так, — признался Этельстан, отказываясь смотреть своему собеседнику в глаза. — Нужно пробовать ещё. Что-то не так. Я знаю, о чём говорю. Однажды я был близок к тому, чтобы подчиниться, я должен проверить…       Этельстан почувствовал, что лорд Ингильмундр бросил на него взгляд — он пробежался по его телу, неспешно оценивая с головы до ног, пробрался под каждую складку одежды и залез в каждый вырез. На лице Ингильмундра на секунду застыло выражение острого любопытства. Оно было таким ярким и четким, что Этельстан невольно зажмурился. Ингильмундр сделал ещё один шаг вперёд, и любопытство в его глазах провалилось под черноту зрачка.       — Может быть, попробуем телесный контакт? — предложил Этельстан.       Видит Бог, лорд Ингильмундр хотел отказаться. Этельстан знал это наверняка. Неспроста ведь он едва заметно дёрнул головой и шаркнул подошвой сапог о пол, меняя позу. Однако он не возразил, и ни один мускул на его лице не дрогнул.       — Положите свои руки мне на плечи и попросите ещё раз, — сказал Этельстан.       — Как скажете, — кивнул Ингильмундр и приблизился. Руки его легли Этельстану на плечи, слегка сжали, собирая под собой грубую ткань камзола. Ингильмундр наклонился и прошептал Этельстану на ухо: — Дайте эту книгу мне.       Этельстан напрягся — в библиотеке стало ощутимо теплее. Прямо сейчас, в эту самую секунду. Скорее всего, жарче стало только ему одному. Волосы, шевельнувшиеся от чужого дыхания, защекотали алеющие щёки. Ладонь, что лежала поверх потрепанной кожаной обложки, дёрнулась. Этельстан чиркнул ногтем по переплёту, но руку не убрал, а сжал её в кулак, бездумно глядя на собственные костяшки.       — Нет, — сказал он, а затем повторил еще раз, но громче.       — Хорошо. — Тихое одобрение прозвучало где-то над головой, и под удивлённый вздох Этельстана Ингильмундр сильнее сжал его плечи, надавливая на них пальцами. Этельстану пришлось прикусить язык, чтобы изо рта не вырвался неуместный звук.       Этельстан резко поднялся, сбрасывая с себя чужие руки. Кресло противно проскрежетало ножками по каменному полу и отъехало в сторону. Этельстан обогнул стол и принялся перебирать пергаменты и карты. Он специально возился слишком долго, чтобы успокоить мысли и заставить горячую кровь отлить от шеи и щёк.       — Попробуйте заставить меня оставить здесь подпись, — сказал наконец Этельстан, выудив из кучи пергаментов чистый.       Он вернулся обратно и, не взглянув в глаза лорду Ингильмундру, уселся за стол, развернув перед собой чистый лист. Он откупорил пузырёк, наполненный чернилами, и макнул в него кончик пера.       — Поставьте здесь свою подпись, — попросил лорд Ингильмундр, сжав плечи Этельстана. На этот раз подсказка ему не потребовалась: он опустил свои руки на Этельстана по своему желанию. И так было даже лучше — Этельстан и не планировал облегчать себе задачи. Его рука зависла над пергаментом, чуть подрагивая.       — Вы должны подписать этот документ, — прошептал лорд Ингильмундр, склонившись к лицу Этельстана. От неожиданности тот дёрнул рукой, и большая капля чернил шлепнулась на пергамент, создавая нелепую кляксу посередине чистого желтоватого листа.       Этельстан мотнул головой на звук, и его гладкая щека проехалась по щетине лорда Ингильмундра. Кожа тут же покраснела, раздраженная множеством колючих иголок.       Еще бы чуть-чуть и их губы встретились бы.       Шею Этельстана окропило жаром, на затылке, под спутанными волосами стало невыносимо горячо — как будто кто-то растопил кусок жира и влил ему за шиворот. Этельстан втянул в себя воздух через нос и бросил перо на пергамент, разбрызгивая чернила по полотну.       — Простите, я подошёл слишком близко…— Лорд Ингильмундр отпрыгнул от Этельстана, как от прокаженного, и, сложив руки в замок за спиной, склонил голову, принося извинения.       — Всё в порядке, всё хорошо. Вы всё сделали правильно, — поспешил успокоить его Этельстан, хотя и сам был бы не против того, чтобы его глупое, поразительно глупое сердце тоже кто-то успокоил.       Кто-то сильный и благонадежный. Кто-то с приятным низким голосом и колючим подбородком.       — Продолжим? — спросил Ингильмундр и, улыбнувшись, добавил: — Кстати, вы не подписали пергамент.       Этельстан неопределенно качнул головой, поднимая залитое чернилами перо. Рукава собственного камзола были безнадежно испорчены.       — Я думаю, что на сегодня хватит, — сказал наконец Этельстан. Он услышал, как лорд Ингильмундр, стоящий у него за спиной, вздохнул и, зашуршав одеждами, покинул библиотеку, пожелав Этельстану доброй ночи.       В узкое окно библиотеки пробивались тусклые закатные лучи, отбрасывая красноватые блики на испачканный пергамент. Этельстан долго смотрел на чёрную кляксу, на мелкие крапинки, разбросанные по всему полотну и ругал сам себя. За слабость и несдержанность, за слишком бурную реакцию.       Он протянул к зажженной свече пергамент с кляксой и поджег его, любуясь огнём, пожирающим бумагу.       Этельстану казалось, что, подобно ребёнку, он занимается какой-то совершенно детской ерундой: если сильный и амбициозный альфа действительно захочет чего-то добиться, он не будет стоять над душой Этельстана и просить. Он будет действовать намного более агрессивно.       Он даже сможет использовать свой особый тон, чтобы заставить Этельстана делать то, чего ему захочется…       Пергамент превращался в пепел и оседал серыми хлопьями на дне ступки, пока Этельстан пытался не думать о лорде Ингильмундре, заставляющем его делать разные постыдные вещи тоном альфы.       Когда Этельстан собрался покинуть библиотеку и поднялся с кресла, он почувствовал, что между ног у него было влажно.       Переборов смущение, стыд за себя и страх, Этельстан от своего плана всё же не отказался. Следующим вечером он снова позвал к себе лорда Ингильмундра, и тот пришёл, привычно сложив руки за спиной в ожидании указаний.       Этельстан извинился за то, что вчера всё пошло слегка не по плану.       — А мне кажется, что всё прошло удачно. Вы ведь не поддались, — возразил он.       Этельстан бы и рад был согласиться, да только Ингильмундру вовсе не обязательно было знать о том, какие реакции он вызывал в нём своим близким присутствием. Однако продолжать их занятия было нужно: коронация стремительно приближалась, гостей и посланников в замке с каждым днем становилось всё больше и больше, как и внимания к персоне Этельстана.       — Мне кажется, вам стоит попробовать использовать на мне ваш… особый тон, — сказал Этельстан, нервно сглотнув.       — Это точно требуется? — Ингильмундр вздохнул, задумавшись.       Этельстан уже хотел было возмутиться и начать настаивать на своём, но Ингильмундр продолжил:       — Люди знают вас. Они видят, какой вы на самом деле. Вы сильный духом человек и грозный противник. И если бы всё это было не так, вы бы не готовились к коронации, и мы с вами не вели бы этот разговор.       — Утред говорил, что я могу быть податливым, — возразил Этельстан.       — Утред всё ещё видит в вас ребёнка, а вы давно выросли. Этельстан, вы очень сильный человек. Я не думаю, что какой-либо альфа осмелится использовать на вас свой… свои преимущества. Это было бы слишком глупо и опрометчиво. И не очень-то благородно.       — Как много благородных людей вы знаете? Особенно из числа тех, кто имеет хоть капельку власти?       — Не так уж и много, ваша правда, — согласился Ингильмундр, стрельнув серостью глаз в Этельстана. — Ладно. Хорошо. — Всплеснул он руками. — Что мне сделать?       Этельстан мысленно в сотый раз поблагодарил сговорчивость лорда Ингильмундра. Где бы он был, если бы не этот добрый человек. Этельстан с грустью подумал о том, что Ингильмундру вскоре предстояло покинуть город: гарнизон в Телволе требовал внимания и участия своего командира. Этельстан сделал мысленную пометку помолиться о том, чтобы эта поездка не затянулась. В конце концов, присутствие лорда Ингильмундра рядом имело политически важное значение.       — Попробуйте попросить меня подойти к вам ближе, используя ваш тон альфы, — сказал Этельстан, неуверенно заламывая пальцы.       Он отошёл к стене и упёрся в неё затылком — сквозь тонкую ткань рубашки Этельстан чувствовал холод старых камней. Он прикрыл глаза, наслаждаясь приятной освежающей прохладой.       — Идите сюда, — вдруг резко позвал его Ингильмундр.       Этельстан распахнул глаза от неожиданности: его перетряхнуло так сильно, будто кто-то невидимый сжал в кулаках его внутренние органы, перетянул их сильными руками, выкачал всю кровь и на место сухой пустоты влил раскаленное железо. Этельстан задрожал и стиснул руки в кулаки со всей силы, так, что костяшки побелели, ярко выделяясь в приглушенном свете комнаты.       — Нет, — выдохнул Этельстан и вновь прикрыл глаза, стукаясь затылком о стену.       — Подойдите сюда, — вновь попросил Ингильмундр и сделал шаг вперёд.       — Нет.       — Прошу вас, подойдите.       — Нет.       Ингильмундр молчал, и Этельстан молчал в ответ. Он не знал, сколько времени прошло: так и стоял с закрытыми глазами, ломая пальцы. В комнате было тихо. Он слышал лишь звук беспокойной бегущей крови в ушах и чувствовал, как внизу живота медленно тлели угли, выжигали его плоть, чтобы освободить место под иссушающее желание.       Этельстан взглянул на лорда Ингильмундра и увидел на его лице беспокойство и вину. Поймав взгляд Этельстана, тот уставился на собственные сцепленные руки.       — Что такое? — спросил Этельстан. — Что-то не так?       — Я… — Ингильмундр сделал пару мелких шагов вперёд. — Простите, я… Я просил вас своим обычным тоном.       Этельстан задохнулся от негодования. Зря он так рано начал радоваться своим скромным успехам: альфа ещё даже не начал играть в полную силу. От досады, пробравшейся под рёбра, хотелось выть. А от осознания того, что обычный приказ альфы, отданный даже не в дни жажды, вызывает в нём такую реакцию, хотелось занырнуть в глубокую ледяную бочку с головой, смыть стыд и следы желания, и никогда не выныривать обратно.       Как же он жалок.       Как же он хотел в этот момент вновь вернуться к своей прежней жизни, вернуться под крыло Утреда, чтобы никогда не томиться от желания. Не узнавать в проходящих мимо людях альф, не испытывать ни толики жажды, не скулить по ночам в подушку, посылая сигналы о помощи любому, кто только способен был их услышать. Но те времена давно прошли.       — Я ведь просил вас! — сорвался Этельстан и стремительно подбежал к Ингильмундру, хватая его за ворот камзола. — Я ведь просил. Это так сложно?       Ингильмундр спокойно выслушал его истерику и накрыл застывшие пальцы Этельстана своими.       — Простите. Я никогда раньше не использовал его на людях, — сказал он.       Пристыженный своей резкой реакцией, Этельстан отступил, заламывая пальцы, и уставился куда-то вниз, постоянно смахивая со лба мешающую чёлку.       До чего же он был противен себе в ту минуту. На лорда Ингильмундра хотелось равняться: он был спокоен, как воды Темеза в летние безветренные дни. Он всегда был учтив и внимателен. И никогда не давал поводов сомневаться в своей верности и лояльности.       Он совершенно точно не заслуживал того, чтобы Этельстан кричал на него. Он был верным другом и хорошим человеком. Он был сильным. И благородным, если еще ни разу не прибегал к помощи интонаций своего внутреннего альфы.       Альфы.       Этельстана вдруг поразила внезапно пришедшая в голову мысль: что, если ему тоже тяжело? Что, если его животная сущность тоже реагирует на Этельстана особым образом?       Он бросил быстрый взгляд на застывшего каменной стеной Ингильмундра — на его лице сгустились вечерние тени, грудь медленно опадала и поднималась, а руки были привычно сложены в замок.       Нет. Точно нет.       Ингильмундр старше его лет на восемь или даже девять, он наверняка более… опытный в таких вопросах.       “Но он всё ещё оставался альфой”, — сладко пропел внутренний голос.       Да, оставался. И тем не менее никогда не терял рассудок. Не срывался и не вопил, как рвущийся с цепи щенок, почувствовав скорую смерть.       — Это вы меня простите. Я был слишком резок. Попробуем ещё раз? — спросил Этельстан, неуверенно взглянув в глаза лорду Ингильмундру.       Тот кивнул, кажется, обрадованный тем, что Этельстан наконец отмер и заговорил. Как Этельстан и думал, Ингильмундр был слишком добр к нему, и не заслуживал того, чтобы на него вот так по-детски срывались.       Люди были правы, когда говорили, что омеги — порочные, несдержанные и греховные существа, годные лишь для того, чтобы их… Нет, Этельстан не будет об этом думать: ему всё ещё нужно научиться сопротивляться.       — Конечно. На этот раз я сделаю всё как надо, — ответил Ингильмундр и подошёл поближе.       Уши Этельстана покраснели оттого, каким тоном была произнесена фраза устами альфы. Живот скрутило, и Этельстану пришлось призвать на помощь все свои силы, чтобы не растечься бесформенной мокрой лужей. А ведь это был всё ещё лишь самый обычный голос.       Ингильмундр приблизился и, встав в трёх шагах от Этельстана, привычно сложил руки, слегка прочистил горло и сказал:       — Подойдите ближе.       Звук бархатного голоса альфы окутал Этельстана в тот же миг — виски загудели, кровь в ушах зашевелилась, почти причиняя боль, и он тихо выругался. На лбу выступили капельки пота, и Этельстан схватился на собственный пояс, чтобы вернуть себе контроль.       Он ожидал подобного. И в то же время всё было совсем иначе: тембр чужого голоса оказался в сто раз приятнее, собственное сердце застучало в несколько раз быстрее, а проклятая кровь выжигала вены кипятком и превращала его в горячий сплав, готовый вот-вот растечься на миллионы огненных ручейков.       Это было как откровение. Как наречие, которого никто кроме них не знал. Таинство, к которому суждено было прикоснуться лишь двоим людям. Разделить его, насладиться им и сделать всё, чтобы это осталось только между ними.       Этельстан бездумно царапал ногтями кожаный пояс, умирал и перерождался в мучительном жаре собственного тела и отказывался смотреть вперед.       Два слова и три шага. Всего три шага разделяли его от объятий альфы.       Стоило оно того? Стоила ли таких усилий демонстрация собственной силы? Он — всего лишь одинокий человек, жаждущий ласки. Он — потерянный принц, которого бросил собственный отец. Он — всего лишь животное, которое проснулось после длительной спячки. Он — всего лишь омега, который не может не подчиниться своему альфе.       Этельстан сделал полшага вперёд, но остановился и посмотрел на Ингильмундра: тот терпеливо ждал реакции, впитывая каждую эмоцию Этельстана. Привычно сложенные руки слегка подрагивали, но в целом выглядел он как и всегда, вот только… Зрачки его были огромными. Чёрными, как ночное небо, а радужка напоминала расплавленную сталь.       Однако Ингильмундр стоял на месте. Ни шагу вперёд не сделал, в отличии от Этельстана. Это и понятно: несмотря на свою природу, Ингильмундр оставался человеком, несущим Божье слово. Он — святой человек, и его вера настолько крепка, что даже животное начало не могло ее сломить.       Не то что Этельстан. Омега внутри него сладко пел: завывал, кричал в пустоту и звал альфу.       Этельстан остановил себя, не сделав полный шаг. Он не пойдёт дальше, ему нельзя, он не может. Не должен. Он даже не в жаре, так почему это так сложно? Ответ крутился где-то рядом. Глупый омега внутри него вместо того, чтобы скулить и просить о всяких непристойностях, мог бы и схватиться за простой, блуждающий в голове и сердце, ответ. Мог бы давно понять, что дело было не в том, что Этельстану нужен альфа. Любой альфа. Нет. Ему был необходим кто-то конкретный. Не зря омега внутри него долгие годы спал и очнулся только тогда, когда в жизни Этельстана появился лорд Ингильмундр.       — Нет, — выдохнул наконец Этельстан и, утерев рукавом пот со лба, решительно встретил потемневший взгляд альфы.       — Уверены? — уточнил Ингильмундр охрипшим голосом, и омега внутри Этельстана затрепетал и взвыл, умоляя сделать шаг вперёд. Умоляя ответить на вопрос отрицательно.       До боли прикусив губу, Этельстан твёрдо качнул головой и не сдвинулся с места, продолжая стоять и ждать. Нового приказа или собственного обморока от переизбытка чувств — он не мог сказать точно.       Однако дождался он совсем иного: Ингильмундр вдруг оказался совсем рядом, резко возник перед расплывчатым взглядом Этельстана, почти касаясь его носа своим. Его глаза, напоминающие по оттенку смесь расплавленной стали и голубого неба, пристально смотрели на Этельстана, и тот тонул в них и выныривал обратно. Волосы на затылке взмокли, спутались и неприятно щекотали кожу, а чужое дыхание опаляло кожу на щеках.       Ответа Ингильмундр и не ждал. Он опустил ладони Этельстану на плечи, и тот потерянно вскинул взгляд, всматриваясь в лицо напротив. Тени танцевали на радужке глаз Ингильмундра, сталь плавилась и растекалась, обжигая, и Этельстан медленно выдохнул, лихорадочно пытаясь осознать то, что сейчас происходило.       Ингильмундр провел ладонями по его плечам, мягко надавил пальцами, стягивая ткань рубахи, с секунду потоптался на месте. Крылья его носа дрожали, а глаза светились так ярко, что Этельстан на секунду засомневался, не чудится ли ему всё это. Ладони Ингильмундра тем временем двинулись дальше, огладили ворот, расшитый причудливыми узорами, и замерли, чтобы в следующее мгновение оказаться на голой коже Этельстана.       Оба вздрогнули. Этельстана слегка повело в сторону, он качнулся, вскинув голову вверх. Своды потолка казались слишком низкими. Того и гляди рухнут ему на голову, а он даже пикнуть не успеет. Ингильмундр застыл, с руками на его груди и взглядом, приклеенным к голой коже в вырезе округлой горловины.       Этельстан слегка наклонился в надежде поймать взгляд Ингильмундра, но в голову снова полезли глупые мысли. Вместо лица взгляд упал ниже, на одежду. Ингильмундр был наглухо закрыт и спрятан под грубой тканью темного камзола. Ни одного просвета, ни одного участка голой кожи. Какая досада.       И почему он вообще об этом подумал?       Этельстан сглотнул, а пальцы Ингильмундра ожили и тут же двинулись дальше, задели кожу, пробравшись в вырез рубахи, и Этельстан дёрнулся от неожиданности, опустил вниз голову, и они с Ингильмундром едва не столкнулись носами — настолько близко они стояли.       Пока Ингильмундр гладил кожу Этельстана горячими дрожащими пальцами, неотрывно прослеживая взглядом собственные движения, Этельстан наслаждался мгновением неожиданной близости. Момент казался совершенно волшебным, как взмах крыльев бабочки. Такой же легкий и хрупкий. Пугливый.       Чувствовать на себе чужие прикосновения было так приятно. Этельстан не был избалован подобными ласками. Особенно приятно было получать их от красивого и надежного альфы, от которого просто умопомрачительно сладко пахло мёдом и деревом. Этот запах напоминал Этельстану о доме. О давно минувших днях, наполненных легкостью.       Тело отзывчиво реагировало на ласку: Этельстан чувствовал, как щеки и шея наливались теплом, как во рту скапливалась слюна, которую ему приходилось сглатывать всё чаще и чаще, как по позвоночнику перекатывался острый колючий жар.       Этельстан шумно выдохнул и качнулся, привлекая к себе внимание увлекшегося его грудью и шеей Ингильмундра. Тот моргнул, веками смахивая наваждение с глаз, и встретился взглядом с Этельстаном. Должно быть, выглядел Этельстан жалко: наверняка весь покрылся пятнами стыда, вспотел, сверкал безумным черным взглядом и… О том, какую реакцию действия альфы вызвали в его теле внизу, Этельстан не хотел думать.       Как же он жалок. Как же слаб.       Ингильмундр тем временем огладил тонкий длинный шнурок, на котором висел крестик. Тот самый, о котором он спрашивал в первый день. Этот крестик всегда был при Этельстане. Ингильмундр провел пальцами по шнурку, повертел его в руках, невзначай задевая ногтями кожу Этельстана. Короткий надрывный вздох вырвался из его груди, когда Ингильмундр вытащил крестик из-под рубахи. Крестик самый простой, чрезмерно скромный для будущего короля.       Ингильмундр подержал крестик в руках, провел по нему большим пальцем и отступил на шаг назад, разрывая наконец тот кокон близости, в котором они пребывали последние несколько минут. Этельстан схватился за шнурок на шее как утопающий за лежащую на поверхности воды бесполезную ветку, и отошел вглубь библиотеки, поближе к открытому окну.       Этельстан думал, что Ингильмундр тут же покинет его. Но он остался стоять на месте — только лишь громко дышал и шуршал своей свободной одеждой.       Этельстан же думал о своей слабости. Если такой ступор у него вызывал тон альфы не в дни жара, то ему дорого обойдется его правление. Если бы только можно было снова вернуться в те дни, когда его не мучила его проклятая кровь…       — Ваш крестик и правда необычный, — сказал вдруг Ингильмундр.       Этельстан развернулся к нему, растерявшись. В какой-то момент, погрузившись в себя, он даже думал, что лорд Ингильмундр покинул библиотеку.       — Это подарок, — ответил Этельстан и уставился Ингильмундру в глаза.       — Чей?       — Осферта.       Ингильмундр явно пытался отвлечь Этельстана от дурных мыслей. Снова. И в этот раз у него получилось: мысли о собственной никчемности Этельстана вымотали, и он в который раз поблагодарил друга за тактичность. За то, что он не стал обсуждать произошедшее и извиняться. Это было не тем, чего сейчас хотелось Этельстану. О том, чего ему хотелось, он запретил себе думать.       Ингильмундр с интересом посмотрел на грудь Этельстана, и тот мысленно поежился, воскрешая на коже ощущения от прикосновений. Жаль, что всё так быстро закончилось.       — Тот самый Осферт, бастард Альфреда? — спросил Ингильмундр, сев в кресло и сложив руки на подлокотниках.       Этельстан позавидовал его спокойствию. Однако знание о том, что спокойствие альфы только внешнее, добавляло ему сил. Приятно было осознавать, что не он один испытывал… сложности. Ему не показалось. Ему не могла привидеться растерянность Ингильмундра, просто не могла.       — Верно. Осферт был моим дядей. Он погиб, защищая данов. Он был хорошим человеком. Я до сих пор жалею о том, что меня не было рядом в момент его смерти. — Этельстан отвернулся к окну. Время уже было поздним. За стеклом он не видел ничего, кроме ночной темноты и горящих на небе звёзд.       — И даже спустя столько лет вы не снимаете его подарок, — заметил Ингильмундр, легко улыбнувшись уголками губ. Этельстан улыбку не видел, но почувствовал.       — Когда он вручал его мне, Финан смеялся и шутил, что с таким мелким и лёгким крестиком я точно не пойду ко дну, если окажусь посреди моря, — Этельстан улыбнулся. — А потом Финан кивал на Ситрика, не переставшего носить массивные украшения даже спустя годы жизни среди саксов, и говорил, что Ситрик-то точно затонет. На его руках всегда, сколько я себя помню, были браслеты и кольца. Иногда он украшал и волосы. А ещё при нём всегда молот Тора. Он держался за него перед битвами.       Этельстан сморгнул приятные воспоминания.       — Видел бы Финан меня сейчас… — Этельстан посмотрел на свои пальцы, увешанные многочисленными кольцами. — Что бы он сказал теперь? И это я ещё без золотой короны на голове.       Ингильмундр легко рассмеялся, и звук его смеха окатил тело Этельстана мягкой волной, обернул его словно в одеяло. Этельстан был благодарен ему за то, что он не ушел, скомканно извинившись. Не бросил его одного вариться в котле из собственных переживаний и страхов. Удивительно, но разговор на отвлеченную тему приободрил Этельстана и отвлек от удушающих мыслей.       Ингильмундр не стал говорить о произошедшем. Он сидел в кресле и улыбался уголками губ, смотря на собственные сцепленные руки. И Этельстан был ему благодарен. За помощь, за тактичность, за то, что отвлёк. И за то, что прикоснулся.       Этельстан кивнул сам себе и покинул библиотеку, бросив Ингильмундру напоследок, что будет ждать его и завтра.       На следующий день Этельстану многих усилий стоило продрать глаза и подняться с постели. Виски неприятно гудели, в голову лезли стыдные и зудящие мысли. Даже холодная вода, которой Этельстану пришлось умыться, не взбодрила его, не вернула чувство контроля.       Этельстан долго молился, стоя на коленях перед алтарем — по обыкновению просил выдержки и терпения на грядущий день. И вечером ему предстояло узнать, внял ли Господь его молитвам.       Знакомый липкий страх окутал Этельстана, как только Ингильмундр бесшумной тенью вошел в библиотеку и прислонился плечом о дверь. Вот только к страху прибавилась и значительная доля робости, доселе Этельстану незнакомая.       Но деваться было некуда: Ингильмундр и так уже видел сотню эмоций на лице Этельстана. Робость не должна его пугать. И они всё ещё не закончили — Этельстан так и не был уверен в своих силах и способностях сопротивляться чарам альфы.       — Каков план на сегодня? — спросил Ингильмундр, звуча естественно и вполне беспечно.       Этельстан досадливо поморщился. Он ожидал, что Ингильмундр тоже будет хоть немного смущён, но ошибался. Это ещё раз подтвердило догадку о том, что Ингильмундру не было нужды стыдиться: он не делал ничего плохого, только выполнял просьбы Этельстана. Уж кому и стоит смущаться и злиться, так это Этельстану. Справлялся он с этим вполне успешно.       Господь неспроста сделал его таким: наверняка ведь проверял его выдержку. Как до Этельстана проверял и выдержку короля Альфреда.       Этельстан не ответил. Ингильмундр подошел к нему и, положив тяжелые руки на плечи, заглянул в глаза Этельстана. Движение было таким привычным, что Этельстан даже не смутился. Не отшатнулся и не возмутился. Они смотрели друг другу в глаза несколько долгих секунд, и потом Ингильмундр сказал:       — Я думаю, мы уже оба убедились, что вы прекрасно можете сопротивляться.       — Я так не думаю, — уклончиво ответил Этельстан, разорвав зрительный контакт. — Вы не знаете… Всего.       — В первый день вы сказали, что однажды чуть не подчинились альфе. О чём и о ком вы говорили?       Этельстан не высвободился из чужих рук, лишь торопливо вскинулся вверх, встречая требовательный взгляд серо-голубых глаз. Ингильмундр смотрел на него, не моргая, и его черный зрачок реагировал на каждое неуловимое движение Этельстана.       — О вас.       Этельстан прикусил щёку изнутри, ожидая реакции. Пребывание в тесных объятиях удивительным образом влияло на его откровенность. А Ингильмундр так уверенно утверждал, будто Этельстан умеет сопротивляться…       — Однажды, за пару дней до жара, я увидел вас во дворе. Ничего особенного, самый обычный день, один из многих. Вы отдали приказ гвардейцу и ушли по своим делам. Но я услышал ваш приказ и спустя мгновение очнулся возле задних ворот. Я направлялся туда, куда шёл тот гвардеец по вашему приказу. Понимаете? Я просто услышал ваш голос и пошёл, куда было велено.       Этельстан почувствовал, что крошечное расстояние, разделяющее их лица, стало ещё меньше. Ингильмундр вскинул голову чуть вверх, чтобы взглянуть в глаза Этельстану, и все утренние молитвы тут же позабылись. О чём он просил? О силе и выдержке? Пожалуй, это было не тем, чего он сейчас хотел.       Взгляд Ингильмундра вдруг опустился на губы Этельстана. Он тут же их облизал и получил в награду рваный вздох напротив своих губ. Глаза альфы почернели, тени на радужке вновь затанцевали, заволокли глубокий оттенок стали, и Этельстан качнулся вперед, задевая своим носом нос Ингильмундра.       — Господь испытывает меня, — выдохнул он Ингильмундру в губы. — Как испытывал Альфреда. Вот только Альфред справился, а я…       Ингильмундр внимательно слушал Этельстана и скользил руками по его плечам, неспешно массируя. Этельстан продолжил, сглотнув:       — Бог послал мне испытание плотью потому, что знал, что я грешник. Не отрицайте это. — Этельстан прижал палец к губам Ингильмундра, как только увидел, что тот намерен возразить. — Альфред успешно справился со всеми испытаниями. Несмотря на наличие внебрачного ребенка. Несмотря на то, что в линии наследования он стоял лишь после детей короля Этельреда. Несмотря на то, что был омегой. Он так много всего преодолел, чтобы быть тем, кем в итоге мы его знаем. А я слаб. Я так слаб. Я не достоин…       — За Альфредом стояли великие люди, — сказал Ингильмундр, опустив руки ниже, сжав локти Этельстана цепкими пальцами.       — Утред много раз ему помогал. И это неоспоримо. Но я о другом. Сам Утред рассказывал мне однажды, что его первое впечатление об Альфреде было не самым положительным. Он казался ему слабым и трусливым, тщедушным жалким омегой. В итоге его прозвали Великим — и даже Утред не смог бы с этим поспорить.       — Этельстан, вы совсем не… — начал Ингильмундр, но осекся, когда Этельстан схватился за рукава его свободного камзола. — Вы совсем не слабый. Как не был слаб Альфред и его дети. Все до единого. Вашу тетю Этельфледу не зря прозвали Железной леди Мерсии. Осферт был хорошим воином и верным человеком. Ваш отец тоже следовал идеологии Альфреда, и результат его правления мы с вами сейчас наблюдаем. И вы продолжите дело вашей семьи. И продолжите успешно. Потомки будут слагать о вас стихи и писать в хрониках, а современники — возносить и почитать.       — Не говорите так, — возразил Этельстан, цепляясь за рукава Ингильмундра. — Я ещё даже не коронован. И потом… Всё, о чем я могу сейчас думать, это…       Этельстан не договорил — не дав себе много времени на размышления, он подался вперёд и прикоснулся кончиком носа к лицу Ингильмундра. Ткнул наугад и попал в его висок, теплый, с пульсирующей под кожей беспокойной венкой.       Ингильмундр тут же обнял его, притянул ближе к себе, крепко вцепившись в ворот. Этельстан удобно уложил подбородок на его плече, и прикрыл глаза, забываясь в собственных приятных ощущениях, затопивших разум и тело. Он был в объятиях альфы — и это было всем, чего Этельстану хотелось. Сейчас. И завтра. И через год.       Ингильмундр бережно поглаживал его по волосам, пропускал спутанные пряди через пальцы, распрямляя кудри, и прижимал все ближе и ближе к себе. Щекой Этельстан касался колючей щетины на чужом лице, и медленно вдыхал и выдыхал, стараясь не свалиться под ноги Ингильмундру от переизбытка чувств.       Под одеждой по спине стекали щекочущие капельки, и Этельстан переступил с ноги на ногу, стараясь скрыть свое волнение и желание. Получалось у него плохо: тело стремительно покрывалось назойливыми мурашками, а кожа головы нагрелась до того сильно, что виски щекотало от пота.       Этельстан шумно выдохнул Ингильмундру на ухо, слегка повернув голову, царапаясь о щетину. Он прикрыл глаза и попытался отстраниться, но ему не позволили:       — Ты такой молодец, — похвалил его Ингильмундр, крепче прижав к себе. Второй рукой он обнял Этельстана за талию, заставив того запоздало дёрнуться, больше по привычке, нежели от удивления. — Ты большой молодец. Ты такой сильный. Я восхищаюсь тобой.       Он молодец. Он сильный. Он заслуживал восхищения. Восхищения альфы.       Глаза наполнились горячей влагой, и Этельстан еле слышно всхлипнул, смаргивая слёзы.       — Да… Я стараюсь, я… Правда стараюсь, — Этельстан почти плакал, прижимаясь к чужой груди, сжимая в руках ткань камзола на спине Ингильмундра, врастая в него руками, зарываясь в колючую щеку носом.       — Ты будешь прекрасным королём. Эта страна станет великой благодаря тебе. Ты потрясающий, — шептал Этельстану на ухо Ингильмундр, продолжая аккуратно придерживать его за голову и поглаживать по волосам.       Потрясающий. Да, всё верно — он потрясающий. Такой же, как альфа. Он должен соответствовать своему альфе. Ингильмундр был так добр к нему, не переставая хвалил, гладил по спине и волосам. От похвалы, низко звучавшей из его уст, глаза Этельстана наполнялись обжигающими слезами, смаргивать которые с каждой секундой становилось всё труднее.       — Я не могу, — Этельстан вскинул вверх заплаканные глаза. Жемчужная пелена размывала лицо Ингильмундра. — Не могу больше. Я так слаб…       Этельстан завозился в крепких объятиях, заскулил, почувствовав, как низ живота вспыхивает жаром, и уткнулся лбом в лоб Ингильмундра. Они замерли в таком положении. Этельстан прикрыл воспаленные веки, вдыхая сладковато-древесный запах альфы, перемешанный с ладаном, и гудел от желания, пока Ингильмундр гладил его спину.       — Хороший. Ты такой хороший. Ты молодец. Ты очень сильный. Ты самый сильный из всех, кого я знаю. Ты храбрый и умелый воин. И я бы никогда не хотел оказаться с тобой по разные стороны на поле брани.       — Ты не можешь этого знать. Ты не бился со мной бок о бок, — промычал Этельстан, утирая скатившую по щеке слезу тканью камзола Ингильмундра.       Прикрыв влажные глаза, Этельстан ткнулся губами в лицо Ингильмундра — в этот раз попал в челюсть. Туда, где приятно кололась щетина и было тепло. Он был там, где его губам и ему самому самое место.       Этельстан замер, боясь спугнуть момент. В голове шумело, очертания перед глазами потеряли контуры и, не выдержав, он провёл языком по коже Ингильмундра, получая в награду отрывистый вздох.       Ингильмундр напрягся, грудь его затряслась и подпрыгнула вверх-вниз. Этельстан почувствовал, что воздух вокруг них сгустился ещё больше и стал настолько плотным, что в нём хотелось закутаться и раствориться. А потом впитать в себя сладкий терпкий запах, заполнивший их маленькое пространство. И никогда не покидать библиотеку.       Этельстан лизнул щёку Ингильмундра. В ответ он загудел, задрожал, и в носу у Этельстан запахло так сладко-сладко, что терпеть он был больше не в силах. Отчаянно хотелось скулить и тереться об альфу, но он этого не делал.       Губы Этельстана двинулись выше: опустились на скулу, мягко коснулись и сдвинулись правее. Сумев проморгаться, Этельстан с мгновение полюбовался трепещущими ресницами Ингильмундра. Отказаться от прикосновений было чем-то невозможным, поэтому Этельстан вернулся обратно, прикусил зубами колючую щёку, коснулся кончиком языка впадинки под скулой. Когда он опустился губами на висок Ингильмундра, слизывая вкус его кожи, то был награжден коротким стоном.       — Я тоже не могу больше терпеть, — прохрипел Ингильмундр и вцепился руками в плечи Этельстана, вжимая его в свою грудь.       Этельстан возликовал: наконец-то альфа поцелует его. Он так долго этого ждал. Так долго мечтал и хотел. Он заслужил, ведь был таким послушным и сильным. Так долго отказывался, так часто говорил “нет”.       Ингильмундр грубо схватился рукой за шею Этельстана и большим пальцем отвернул его подбородок в сторону, открывая себе доступ к шее. Этельстан вздрогнул, когда почувствовал прикосновение губ к шее, лёгкое, но требовательное движение, заставившее его издать низкий стон. Ингильмундр ласкал его кожу губами, легко её втягивал и зализывал влажным языком, а Этельстан нетерпеливо елозил в его руках, чувствуя себя как никогда на своём месте.       Ни одна из многочисленных долгих молитв не приносила ему такого сильного ощущения чистоты и почти что перерождения. Необъятное чувство правильности происходящего ударило Этельстана по голове тяжёлым молотом. Он был там, где ему суждено было быть. Он хотел того, что было правильно и взаимно. Он позволял альфе делать то, что ему предписано было делать.       Ингильмундр выцеловывал россыпь мелких родинок на шее Этельстана. Его вторая рука впивалась Этельстану в талию, крепко сжимая. Этельстан переступил с ноги на ногу, пытаясь совладать с возбуждением. Цепкая рука, что лежала на нём, творила с ним какие-то невероятные вещи, даже не двигаясь при этом. Этельстан задумался о том, что уже и раньше ему доводилось засматриваться на руки Ингильмундра: они были крепкими и сильными. То были руки человека, вкусившего нелёгкой жизни. То были руки воина, умело обращавшегося с Косторезом. То были руки альфы, перевитые множеством вен, похожих на жгуты — сокрушительные и гибкие.       Этельстан отстранился, тут же поймав непонимающий почерневший взгляд альфы. Он поменял их местами, развернул, нависнув над Ингильмундром, и сдвинулся с места, шагая вперёд. Когда Ингильмундр упёрся спиной в каменную стену, Этельстан тут же приблизил к нему лицо. Секунду подумав о том, насколько сильно красив мужчина, которого он собирался поцеловать, Этельстан приблизился и опустился на губы напротив, прихватывая нижнюю, посасывая и легко покусывая. Он обнял Ингильмундра за шею, крепко сжал ее пальцами, почувствовав трепет вен под кожей, и обрушился на него с новой силой.       Ингильмундр со всей готовностью отвечал на поцелуи, цеплялся за пояс на талии Этельстана, хватался за него и дёргал на себя, показывая, как ему нравится то, что они делали. Их языки сплетались и расходились, чтобы снова столкнуться в неистовой битве, в которой не могло быть проигравшего. Мутный взгляд Этельстана случайно упал на лицо альфы: даже он покраснел, скулы его налились ровным здоровым румянцем, а губы распухли от бесконечных прикосновений.       Этельстан забрался пальцами под его ворот и сжал напряженное плечо пальцами, вызвав у Ингильмундра протяжный стон. Они целовались как оголодавшие, дорвавшись наконец до желаемого. Губы Этельстана пекло и саднило, но его это не волновало.       Тот, кто его так сильно волновал, уже был в его руках, твердый, горячий и задыхающийся, срывающийся на короткие низкие стоны.       После череды новых поцелуев, когда воздух у обоих закончился, Этельстан обнаружил себя сидящим на столе, а между его ног втискивался Ингильмундр, расстегивающий на нём пояс.

х

      Летняя ночь еле слышно шумела за окнами замка. Ингильмундр тихо дышал, боясь спугнуть сон утомившегося Этельстана. До чего же безумный день. Ингильмундр прикрыл веки, наслаждаясь тишиной и спокойствием ночных покоев Этельстана. Он осторожно провел кончиком пальца по его мягкой щеке, и Этельстан забавно поморщился. Ингильмундр зарылся в его волосы и чуть сдвинул, желая коснуться теплого лба — поцелуй получился легким, и Этельстан никак не отреагировал, продолжая беспечно лежать у него на плече.       Кривая улыбка изломала губы Ингильмундра. Всё было не зря. Не зря он всё чаще и чаще находился с Этельстаном поблизости. Не зря искал с ним постоянных встреч. Не зря вызывался сопровождать его в поездки. Не зря предлагал читать ему Писание и всячески пытался выделиться на фоне скучных придворных.       Ингильмундр чувствовал небывалый душевный подъем. Совсем скоро и его, и его народ ожидала иная жизнь.       Этельстан поёрзал, и свободная рубаха чуть сбилась, открывая обнаженное молочное плечо. Ингильмундр накрыл его ладонью и слегка сжал. Взглянув в расслабленное сонное лицо своего будущего короля, сердце Ингильмундра подпрыгнуло и сжалось. Противоречивое чувство мерзким червем завозилось у него под ребрами.       Не одному Этельстану нужно было учиться сопротивляться своей природе. Ингильмундру бы и самому это не помешало.       Отбросив сомнения подальше, Ингильмундр пошевелился, стаскивая тяжелую голову со своего плеча. Увидев, что сонные глаза Этельстана распахнулись, он тут же прижался к его рту своим, увлекая в долгий поцелуй. В ответ Этельстан вцепился в волосы Ингильмундра на затылке и улыбнулся ему в губы.       Никто из них не сопротивлялся вновь вспыхнувшей страсти. Ингильмундр окончательно высвободился из объятий и навис сверху над Этельстаном, встречая его улыбку.       В скором времени его ожидала беседа с Анлафом, замаскированная под поездку до Телвола. Ингильмундр надеялся, что встреча пройдет быстро: ему бы очень не хотелось быть слишком долго вдали от Этельстана. Только не теперь, когда он сам так охотно шёл в его объятия.       Ингильмундр поцеловал Этельстана в шею, в своё самое любимое место, там, где на белой коже удобно расположились две аккуратные родинки. Этельстан чуть слышно засмеялся от щекотки, и отвернул голову, открывая себя для прикосновений.       Однако им обоим ещё предстояло многому научиться. Как хорошо, что времени было предостаточно. По крайней мере, Ингильмундр на это надеялся.