Devils Roll The Dice (Angels Roll Their Eyes)

Все началось с аварии. Ну, технически, все началось с того, что на голубоглазого мальчика со светлыми волосами кричали на языке, которого он не понимал, ему тогда было всего 12 лет. Он помнил, как смотрел на мальчика, который точно не мог быть намного старше его (точнее, на две недели старше, узнает он позже) и видел, как искра исчезла прямо из его ледяных голубых глаз. Это было первое воспоминание Шарля Леклера о Максе Ферстаппене: он видел, как Йос Ферстаппен, собственный отец Макса, кричал на 12-летнего ребенка с такой силой, что его лицо покраснело, а каждый кровеносный сосуд на его шее выглядел опасно близким к разрыву. Но если бы кто-нибудь и когда-нибудь спросил бы Шарля, когда он начал осознавать, что его чувства к тому самому Максу Ферстаппену, которого он знал с детства, начали превращаться во что-то другое, во что-то большее, во что-то пугающее, он не смог бы (или не захотел бы) точно определить, но он бы точно сказал, что все началось с крушения. Потому что, черт возьми, конечно, так оно и было. _____ Все произошло как в тумане. В одну минуту Шарль наблюдал за борьбой Макса и Льюиса за первое место на трассе, а в следующую минуту машина Макса развернулась и врезалась в стену при повороте в Сильверстоуне. Шарль обогнал Льюиса, но чувства радости не было. Как можно было радоваться, если Макс врезался в шинный барьер на скорости около 50G? — Красный флаг. Красный флаг, сохраняй позитивный настрой. Слова вылетели прежде, чем Шарль успел дважды подумать о них. — Макс в порядке? Молчание длилось, казалось, несколько часов, хотя Шарль знал, что прошло всего лишь несколько секунд. Не то чтобы он раньше не был свидетелем аварий. Не то чтобы он раньше не видел, как разбивается Макс. Но по какой-то причине сегодня все было по-другому. На этот раз все ощущалось по-другому. Грудь Шарля сдавило так будто кто-то проник внутрь его грудной клетки и сжал легкие, затрудняя дыхание. Его разум гудел, не в силах сосредоточиться на поставленной задаче. Единственная причина, по которой его машина продолжала двигаться вперед, заключалась в мышечной памяти и многолетнем опыте. Выбрался ли Макс из машины? Был ли он вообще в сознании? — Да, кажется, с ним все в порядке. Шарль никогда еще не испытывал такого облегчения, слыша голос Хави. Он почувствовал, что снова может дышать. _____ В конце гонки Шарль узнал, что Макса доставили по воздуху в больницу, но, к счастью, с ним все было в порядке. Хотя его команда и была довольна финишем, Шарль не смог заставить себя разделить радость с ними. Даже на подиуме, когда он обрызгал Льюиса шампанским. Конечно, он улыбался и с пользой использовал бесчисленные часы медиатренинга перед камерами - Сильвия убила бы его, если бы он этого не сделал, - но на самом деле он не ощущал никакой радости. Шарль Леклер был никем иным, как искусным исполнителем роли золотого мальчика Ferrari и всего, что с этим связано. Он не навещает Макса в больнице. Конечно, они были довольно дружелюбны друг с другом, но это не было похоже на то, как ведут себя друзья или хотя бы близкие. Они такими никогда не были. Несмотря на то, что они росли вместе на картинге, их соревновательные инстинкты и полный запрет Йоса Ферстаппена Максу на возможность завести друзей обеспечили это. И когда Макс перешёл в Формулу-1 в зрелом возрасте 17 лет, а Шарлю пришлось продвигаться по служебной лестнице, как любому другому нормальному человеку, возможностей для построения дружбы было не так много. Ситуация изменилась, когда Шарль получил свое место в Sauber в 2018 году. Несмотря на их соперничество, которое было старо как мир, Шарль быстро понял, что нет никого, с кем он предпочел бы обсудить гонку, кроме как Макса. Было что-то особенное в том, как работал мозг Макса, в том, как он был устроен так, чтобы понимать каждую часть гонок на уровне, не похожем ни на что другое, что Шарль когда-либо видел. А страсть, с которой он рассказывал о каждой мелочи после, дико жестикулируя руками, сверкая глазами от волнения или разочарования, была просто завораживающей. Максплейнинг определенно был важной вещью, но Шарль никогда не понимал, почему некоторые люди считают, что это плохо. Так что нет, Шарль не навещает Макса в больнице, потому что это было бы странно. Однако он отправляет Максу сообщение, как только узнает от Пьера, что Макс был выписан из больницы и, похоже, не получил каких-либо серьезных повреждений. Потому что он не был бессердечным ублюдком, и они были неплохими друзьями, а Шарль Леклер был способен быть порядочным человеком. |Шарль Леклер [20:37]: Слышал, ты выписался из больницы. Надеюсь, у тебя все в порядке. Отложив телефон, Шарль идет в ванную, чтобы принять душ, и старается не слишком много думать о том, как будто что-то тяжелое и болезненное выскользнуло из его груди, когда он узнал, что с Максом все в порядке. Ему требуется много времени, чтобы оттереть остатки липкого шампанского со своей кожи и волос, и к тому моменту как он наконец вернулся на огромную кровать в отеле, Шарль почти забыл о том, как отправил сообщение Максу. Почти. И его сердце конечно же не замирает в груди, когда он разблокировав телефон, видит имя Макса в уведомлениях. Конечно же нет. |Макс Ферстаппен [20:50]: Спасибо. Мне жаль, что сегодня ты не выиграл. Шарль моргает, глядя на свой телефон, и не зная, что делать дальше. А он должен? Макс, вероятно, устал и отчаянно нуждается в хорошем ночном сне, так что ему не следует пытаться поддерживать разговор, верно? Ему следует оставить все как есть и закончить разговор. Однако, его пальцы, по-видимому, не согласны с ним и набирают ответ без согласия Шарля. |Шарль Леклер [21:05]: Спасибо, но сегодня Льюис был лучшим гонщиком. Ответ приходит почти мгновенно, и Шарль не может сдержать смех, который вырывается из него, когда он читает слова Макса на экране. |Макс Ферстаппен [21:05]: К черту Льюиса. |Шарль Леклерк [21:06]: Нет, я правда в порядке. Перечитывая только что отправленное сообщение, у Шарля внезапно возникает желание выбросить телефон в окно отеля или выпрыгнуть самому. На самом деле любой вариант хорош, потому что зачем он это написал? Макс не оставляет ему достаточно времени, чтобы полностью погрузиться в безумное обдумывания текста. |Макс Ферстаппен [21:07]: Хаха. |Макс Ферстаппен [21:08]: Приятно знать. И… Шарль понятия не имеет, что на это сказать. Поэтому он просто смотрит на свой телефон так, как будто он внезапно превратился в какой-то посторонний предмет, который может укусить его, если он пошевелится. Он также понятия не имеет, почему что-то в его животе трепещет. «Наверное,я голоден», — думает он про себя, хотя ел меньше двух часов назад. На экране появляются маленькие точки, указывающие на то, что Макс печатает, и Шарль ловит себя на том, что задерживает дыхание в ожидании. Ладно, какого черта? |Макс Ферстаппен [21:14]: С другой стороны, сегодня была действительно хорошая работа, правда. Широкая улыбка растягивает губы Шарля, и ему приходится бороться с желанием похвалиться комплиментом. Ему всегда нравилось, когда его хвалил Макс, и по какой-то причине это значит для него больше, чем похвалы от… Ну, практически от всех остальных. Осознание, на котором Шарль не намерен останавливаться. |Шарль Леклер [21:16]:Спасибо друг :) Что ж, если это не даст Максу стимула продолжать разговор, то ничего и не будет. Шарль, очевидно, мастер общения. Он хочет дать себе пощечину, но не делает этого. Потому что он взрослый мужчина, умеющий справляться со своими эмоциями. Полностью функционирующий взрослый человек, если хотите знать. |Макс Ферстаппен [21:18]: Мне пора поспать, день был долгий. Увидимся в Венгрии, Шарль. Да, Шарль определенно хочет дать себе пощечину. |Шарль Леклерк[21:19]: Спи спокойно, Макс. _____ Шарль видит Макса в Венгрии живым и здоровым. И это единственный положительный момент, который он вынес за все выходные. Лэнс заблокировал и выбил его и Дэниела из гонки, а Валттери сделал то же самое, нокаутировав Лэндо и Чеко на первом круге, — это не совсем то, что Шарль хотел запомнить. Фактически, вся эта ситуация привела его в ярость. За весь сезон у него был один чертов подиум, и последнее, что ему нужно, это DNF. Шарль уже почувствовал, что подвел свою команду и Тифози перед Венгрией, и печальное оправдание гонки здесь не совсем облегчает боль от этого. Но Шарль, будучи хорошим маленьким угодником для людей, выполнил свои обязанности перед СМИ после гонки, отвечая, казалось, на один и тот же вопрос снова и снова. Ему потребовались все силы, чтобы не закатить глаза, не сказать что-нибудь невероятно язвительное или просто не уйти, но он не хотел рисковать столкнуться с гневом Сильвии или остальной команды. Поэтому он натянул вежливую улыбку и сохранял самообладание вплоть до тех пор, пока его не уволили, чтобы средства массовой информации могли приставать к одному из других гонщиков, который не смог финишировать в гонке. И тут же удрал оттуда. Он оказывается где-то за охлаждающей комнатой, вдали от любопытных глаз средств массовой информации и всех остальных людей, желающих выразить свои «самые искренние соболезнования» (читать как: люди, которые хотели его пожалеть). Жалость – это последнее, с чем он хочет иметь дело сегодня вечером. Он даже не смог вынести того, как Пьер смотрел на него, когда проходил мимо него в паддоке. Даже его лучший друг не собирался облегчить сокрушающее разочарование в груди Шарля. Сидя на земле, согнув ноги и положив локти на колени, Шарль смотрит прямо перед собой, хотя на самом деле ничего не видит. Сам Бог мог материализоваться именно в том месте, где были сосредоточены глаза Шарля, и он бы его даже не увидел. Поэтому неудивительно, что он не замечает пару красных гоночных ботинок и синих брюк, пока тихий голос не вывел его из транса. — Ты в порядке, приятель? Шарль подпрыгивает, как будто его только что ударили током, широкий взгляд поднимается и останавливается на лице Макса. Его светлые волосы встают дыбом во всех направлениях, как будто Макс неоднократно провел по ним пальцами с момента окончания забега. И ему как бы интересно, каково было бы проводить пальцами по этим светлым локонам. Нет, нет, нет. — Мерде, Макс! — восклицает Шарль, поднимая руку и драматически сжимая ею грудь, прямо над сердцем, — Не хорошо подкрадываться к людям. Макс поднимает на него бровь, смотря явно не впечатленным взглядом. — Я стою здесь уже две минуты, Шарль. Шарль моргает, глядя на него, как будто у него внезапно выросла вторая голова. — О, — это все, что ему удается произнести. Макс фыркает, двигаясь так, чтобы присесть на землю рядом с Шарлем, едва соприкасаясь бедрами с его гоночным костюмом. — Ну, это была дерьмовая гонка, — говорит Макс, как всегда прямо и по делу. Иногда Шарль завидует тому, что голландец никогда не задумывался дважды о том, что вылетает из его рта. Шарль фыркает, что, вероятно, могло бы сойти за смех, если действительно задуматься об этом, дергая рукой колено своего гоночного комбинезона, — О, это преуменьшение, не так ли? Краем глаза он видит, как Макс кивает, но не поворачивается, чтобы посмотреть на него. Гран-при Венгрии тоже не является чем-то особенным для Макса. Он финишировал девятым, но, по крайней мере, он финишировал в гонке. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Макс после минутного молчания, и Шарль чувствует, как он сверлит взглядом его лицо. Когда он больше не может сопротивляться этому желанию, Шарль поворачивает голову, чтобы посмотреть на другого мужчину, и на мгновение его застает врасплох то, насколько исключительно голубые у него глаза и какими полными выглядят его губы. На его щеках и по бокам шеи появился легкий румянец, и Шарль задавался вопросом, а мог бы и не задаваться, насколько теплой была бы кожа на его губах. Он что, черт возьми, в вечном аду? Шарль смеется, и если это звучит слегка истерично, то пусть будет так. Макс, благослови его бог, похоже, этого не замечает. Или, по крайней мере, он этого не показывает. — Я чувствую себя прекрасно, приятель, лучше никогда не было, — говорит он, и за его саркастический ответ получает удар локтем в бок. — Шарль, — голос Макса звучит на удивление мягко и с соответствующим выражением лица, и Шарлю приходится отвести взгляд. Его сердце внезапно кажется слишком большим для его груди. — Тебе действительно нужно, чтобы я ответил на этот вопрос? — со вздохом спрашивает Шарль, проводя рукой по волосам. Ему крайне необходим душ, а лучше 14 часов сна и ни с кем не разговаривать хотя бы 72 часа. Макс все еще смотрит на него, Шарль это чувствует. — Думаю, нет, — Макс делает паузу, прежде чем добавить, — Но было бы приятно знать, что ты не проведешь все летние каникулы, истязая себя. Правильно, летние каникулы. Почти четыре полных недели без гонок. У Шарль достаточно времени, чтобы погрязнуть в неуверенности в себе и тревоге из-за дерьмовой первой половины сезона 2021 года. Нет лучше времени для этого, действительно. — Не волнуйся, Макс, я собираюсь провести перерыв, наслаждаясь своим великолепным выступлением в этом году, — говорит ему Шарль слишком ярким голосом и дарит Максу улыбку, которая не достигает его глаз. Он ожидал смеха или, по крайней мере, улыбки, но Макс смотрит на него суровыми глазами, нахмурив брови, и это может показаться почти… Беспокойством? Шарль не знает, как к этому относиться. — Ты не можешь винить себя за трактор, который твоя команда построила для тебя, приятель, — серьезно говорит Макс, голос которого совершенно лишен всякого веселья, — Я знаю, что ты не в силах сказать что-то плохое о Ferrari, но это не твоя вина. Любой, у кого есть глаза, может это увидеть. От этой искренности внутри Шарля что-то шевельнулось, и он мог бы поклясться, что его горло начало сжиматься. И не намокли ли у него глаза, хоть немного? На всякий случай он отводит взгляд от Макса. Он молчит, его взгляд фиксируется на том месте, где локоть лежит на его же согнутом колене. Макс прав. На самом деле Шарлю не хватает сил сказать что-то негативное о своей любимой команде. По крайней мере, кому-то другому. И хотя в глубине души он знает, что машина, которую ему подарили в этом сезон, оказалась не так хороша, как могла бы быть, Шарлю легче винить в своих неудачах самого себя, чем перекладывать вину на кого-либо другого или на что-нибудь еще. Ведь он был гонщиком. — Неважно, насколько ты хороший водитель, если твоя машина — дерьмо, — продолжает Макс, словно читая его проклятые мысли или что-то столь же возмутительное, — И ты хороший водитель, Шарль. Один из лучших среди тех, что я когда-либо видел. Теперь Максу нужно явно заткнуться, пока Шарль не совершил какую-нибудь глупость, например, заплакал или наклонился и поцеловал его, или все вместе. Черт побери. Сделав глубокий вдох, Шарль берет себя в руки настолько, насколько это возможно, прежде чем набраться смелости и снова встретиться взглядом с Максом. Макс, который, видимо, ни разу не переставал смотреть на него своими убийственно красивыми глазами. — Спасибо, Макс. Я очень ценю это, — искренне говорит он, и когда на этот раз он улыбается Максу, это выглядит мягко и искренне. Такая улыбка у него получается только тогда, когда Макс находится рядом. Макс улыбается ему в ответ, и Шарль внезапно чувствует себя на вершине мира, хотя бы на мгновение. — Конечно, приятель, — отвечает Макс, нежно похлопывая Шарля по колену. Где-то вдалеке произносится имя Макса, заставляя обоих мужчин посмотреть вверх в направлении голоса. — Думаю, мне пора идти, — объявляет Макс, еще раз взглянув на Шарль, перед тем как подняться на ноги. Он делает паузу, размышляя на мгновение, прежде чем протянуть руку Шарлю. Шарль смотрит на его руку и видимо, его мозг совсем перестал работать. Макс на это закатывает глаза. — Ты не можешь сидеть здесь всю ночь, приятель, давай, — настаивает он твердым голосом, нетерпеливо сгибая пальцы. Несмотря на его желание сделать именно это, просидеть именно на этом месте до конца ночи, Шарль неохотно берет Макса за руку и позволяет другому мужчине поднять его на ноги. Встав в вертикальное положение, Шарль спотыкается и падает, вторгаясь личное пространство Макса. Макс протягивает руку, удерживая Шарля свободной рукой за талию монегаска. — Черт, извини, — бормочет Шарль, вставая на ноги и глядя на лицо Макса, которое внезапно оказывается очень, очень близко. Как он раньше не замечал, то насколько много веснушек у Макса? И всегда ли его губы выглядели так привлекательно, или Шарль просто медленно сходит с ума? Макс вопросительно смотрит на него, нежно сжимая его за талию, — Ты в порядке? — Абсолютно, — ответ Шарль приходит слишком быстро, вызывая тем самым Макса рассмеяться. Эти смехотворные морщинки доведут его до могилы, понимает Шарль. Имя Макса произносится снова, и на этот раз звучит более настойчиво. И это хорошо, потому что Шарль думает, что он не смог бы сдвинуться с того места, где он стоит, если бы не это. Откашлявшись, Шарль отпускает руку Макса и отступает назад, молча молясь тому господу, чтобы его лицо не было таким красным, как это ощущается. — Еще раз спасибо, — говорит монегаск, впечатленный тем, насколько спокойно звучит его голос, когда он активно переживает внутренний кризис. Голландец улыбается ему широкой и чистой улыбкой, кивая. — Наслаждайся летними каникулами, Шарль, — и с этими словами Макс разворачивается и направляется обратно в гараж Red Bull. Шарль смотрит, как он уходит, пытаясь, но не в силах понять мириады эмоций, переполняющих его. По какой-то причине он чувствует себя гораздо легче, чем в последние несколько недель, и единственное, что его расстраивает в предстоящих летних каникулах, — это тот факт, что он не увидится с Максом в течение нескольких недель. И это определенно то, на чем он не собирается зацикливаться в ближайшие недели. И он определено не собирается зацикливаться на тот, что его кожа слегка покалывает на том месте, где рука Макса сжимала его талию. Потому что это было бы странно. _____ Оказывается, Шарль все таки зациклен на этом, и это странно. Но летние каникулы оказались именно тем, что нужно Шарлю, потому что они дают ему возможность хоть раз сосредоточиться на чем-то, кроме гонок и Макса. Он проводит время со своей семьей, ходит в бассейн со своими братьями и навещает свою мать так часто, как только может. Он гуляет с друзьями и засыпает, впервые не поставив будильник на рассвете. Андреа, конечно же, по-прежнему остается незаменимой фигурой в его жизни, потому что, несмотря на летние каникулы, у Шарля нет времени расслабляться в плане своего фитнес-режима. В конце концов, ничто не стоит риска оказаться физически неготовым ко второй половине сезона, какой бы ужасной ни была первая половина сезона. Проходят дни и недели, и Шарль снова начинает чувствовать себя прежним. Он начинает испытывать надежду на лучшую вторую половину сезона, и мысль о возвращении в свою любимую Ferrari не кажется такой уж ужасной, как это было после Венгрии. За полторы недели до Гран-при Бельгии Шарль оказывается в клубе с Пьером и еще несколькими друзьями, потому что Пьер настоял на том, что во время перерыва нужно провести один вечер вместе. И, несмотря на попытки Шарля поспорить с ним, в конечном итоге он надел темные джинсы и черную рубашку и последовал за своими друзьями в клуб. Выпив еще немного, Шарль радуется, что Пьеру удалось убедить его выйти куда-нибудь. Он чувствует себя свободным, легким и беззаботным в мире, когда потягивает свой «Московский мул». Их друзья находятся на танцполе, а Шарль и Пьер, прислонившись к стойке, переговариваются (кричат) под музыку о предстоящей гонке в Бельгии. Пьер был на полуслове, когда вдруг вообще замолчал, устремив взгляд на что-то через плечо Шарля. Ему совсем не хотелось, чтобы его игнорировали, поэтому Шарль махнул рукой перед другим мужчиной, — Excuse-moi, est-ce que je gêne la vue ou quoi? (Извини, я мешаю твоему обзору или что-то в этом роде?) Пьер игнорирует его и продолжает смотреть на то, что привлекло его внимание через плечо Шарля — Пьер!, — рявкает Шарль, прищуривая глаза. — Qu'est-ce que tu regardes, bordel? (На что, черт возьми, ты смотришь?) Кажется, это, наконец, привлекает внимание Пьера, и он ухмыляется Шарлю, что само по себе нервирует. — Max est ici, — говорит он, и его ухмылка почему-то начинает выглядеть еще более раздражающей и нервирующей. (Макс здесь) Шарль моргает, глядя на своего лучшего друга, думая, что он, должно быть, ослышался. Но в глазах Пьера есть что-то подозрительно озорное, что заставляет Шарля обернуться, чтобы увидеть это своими глазами. И, конечно же, Макс Ферстаппен в белой рубашке, которая выглядит слишком тесной на его широких плечах, направляется к ним. Шарль хочет умереть. — Эй, Макс! — кричит Пьер, сильно так размахивая руками, как будто Макс их еще не увидел. Шарль хочет его задушить. — Шарль, Пьер, — говорит Макс, подходя достаточно близко, чтобы они могли его услышать, и широко улыбается. Судя по всему, Макс не знает такого понятия как личное пространство, потому что он входит прямо в пространство Шарль так как будто он принадлежит ему. Как будто это самая естественная вещь на свете, когда они оба находятся в тесном контакте в клубе Монако. Как будто это то, что они делают постоянно. Пьер, чертов засранец, подмигивает Шарлю. (Я собираюсь тебя задушить, — думает Шарль) — Я не знал, что ты вернулся в Монако, — говорит Пьер, делая вид, что не замечает кинжалов, которые метает в него Шарль пристальным взглядом. — Я вернулся вчера вечером, — Макс переводит взгляд с одного на другого, очевидно, что-то уловив, — Простите, я помешал? Шарль собирается сказать, да, именно так, но Пьер его опередил. — Нисколько. На самом деле я просто собирался в туалет. Ты можешь составить Шарлю компанию, пока меня не будет! — И вместе с этим Пьер Гасли, бывший лучший друг и выдающийся предатель, исчезает с поля зрения, оставляя Шарля наедине с Максом. Который все еще стоит невероятно близко к нему. Шарль откашливается, пытаясь заставить свой слегка подвыпивший мозг вести себя совершенно трезво, когда поворачивается к Максу. Который ему ухмыляется с идеальной белоснежной улыбкой и блестящими глазами. Почему Бог ненавидит его? Серьезно, что, черт возьми, он сделал, чтобы заслужить такое наказание? — Привет, — говорит Макс, разглядывая Шарля, — Рад видеть, что за последние несколько недель ты не сгорел в самобичевании. Теперь Шарль хочет придушить и его тоже. Или схватиться за его дурацкую белую рубашку и поцеловать. Ни того, ни другого он на самом деле делать не будет по очевидным причинам. Но позже он определенно собирался задушить Пьера. Тоже по понятным причинам. — О, так ты волновался? — спрашивает Шарль, потому что, алкоголь заставляет его говорить, не задумываясь. — Может быть, — отвечает Макс, не теряя ни секунды, и улыбается, — Ты не будешь против этого? Это… Это немного сбивает Шарля с толку, и он делает единственную логичную и разумную вещь, которую сделал бы любой здравомыслящий взрослый человек в такой ситуации: он допивает остаток напитка и немедленно заказывает еще. — Ты явно пьян, Макси, — говорит ему Шарль, указывая пальцем на другого мужчину, пока тот ждет своего напитка. Брови Макса приподнимаются и он пристально смотрит на Шарля, — Это смелое заявление с твоей стороны. Словно по сигналу, бармен ставит «Московского мула» Шарля на стойку рядом с собой, и Шарль пристально разглядывает его. Затем он так же пристально смотрит на Макса, прежде чем взять свой напиток и бесстыдно отхлебнуть его. — Нет, дорогой, я просто немного навеселе, — настаивает он, опуская взгляд на губы Макса. Его нелепые, возмутительные губы, вокруг которых Шарль определенно был бы не прочь... Нет-нет. Абсолютно нет, Шарль. — В любом случае, — продолжает Шарль прежде чем Макс успевает что-то сказать, и он решает проигнорировать взгляд Макса, которым тот смотрит на него, потому что, если он этого не сделает, его немного пьяный разум убедит его, что он видел что-то, чего там не было. Что-то вроде желания. Что, конечно же, возмутительно. — Вы с нетерпением ждете гонки? — спрашивает он, меняя тему. Похоже, Макс хочет сказать что-то, не связанное с ответом на вопрос Шарля, но, кажется, передумал. Слава Богу. — Конечно, всегда приятно проехать рядом с домом, — признает Макс, указывая на бармена и заказывая еще напиток, не говоря ни слова. Чарльз смотрит на пустой стакан в руке Макса, жаль, что невозможно сказать, что в нем было. — Ах, но тогда следующая гонка будет еще более захватывающей, не так ли?, — Шарль продолжает, благодарный за возможность отвлечь внимание Макса от их предыдущего разговора, насколько это возможно. Последнее, что ему нужно сегодня вечером, — это унизить себя, сказав слишком много о том, что Макс определенно не хотел бы слышать. Рядом с локтем Шарля на стойке стоит стакан, и Макс наклоняется ближе, чтобы поднять его, давая Шарлю понюхать одеколон и что-то еще. Что-то, что, несомненно, является Максом. От этого у него немного кружится голова. Шарль будет винить алкоголь. Когда Макс выпрямляется, оставляя между ними больше пространства, Шарль выдыхает, хотя и не осознавал, что задерживал дыхание все это время. — О, абсолютно! — с волнением говорит Макс, когда Шарль замечает напиток в его руке. Водка Red bull. Конечно, что же ещё это могло бы быть. Шарль бы посмеялся над очевидностью всего этого, если бы его вопрос не подтолкнул Макса на одну из его знаменитых сессий, где он дико жестикулировал руками, рассказывая о предстоящих гонках и своих надеждах выиграть их обе, делая при этом короткую паузу, чтобы выпить или дождаться мнения Шарля по поводу того, что он сказал. Если бы он был полностью честен с самим собой, то признался бы что слушал Макса только вполуха, слишком отвлекаясь на эти большие руки, надежно удерживающие стакан и перемещающиеся вокруг него, пытаясь создать для Шарля визуальное представление того, что он описывал в любой момент... Как он раньше не замечал рук Макса? Они были большими и сильными на вид, и Шарль хотел бы знать, каково это, когда эти руки скользят вверх по его спине или вниз по груди или разводят его бедра в стороны, когда он… Черный флаг, черный флаг, черный флаг! Макс, видимо, задал ему вопрос, потому что он выжидающе смотрит на Шарля, приподняв одну бровь, ожидая, пока Шарль все таки ему ответит. — Прости, tu disais quoi? (Прости, что ты сказал?). Судя по всему, английский язык перестал работать в операционной системе Шарля на сегодняшний вечер. Макс запрокидывает голову и смеется громко, искренне и красиво, а Шарль не знает, как с этим справиться. — Верно, ты слишком пьян. Давай отвезем тебя домой, — говорит Макс властным голосом, и Шарль, что не смог бы протестовать, даже если бы захотел. Поэтому он просто кивает, допивает напиток и жестом показывает Максу идти вперед. Жест и поступок, который удивляет Макса, если судить по выражению его лица. Однако он быстро приходит в себя, допивая остатки водки Red Bull и ставя пустой стакан. Затем он кладет руку на основание позвоночника Шарля и начинает вести его к выходу. И даже если сли его кожа действительно горит там, где рука Макса лежит на его спине, то это никого не касается, кроме Шарля. _____ На улице Монако теплая ночь, дует приятный ветерок, от которого Шарлю кажется, что он плывет. Он прекрасно чувствует руку Макса на своей пояснице, когда тот вел его к ожидающей из машине, и Шарль обязательно спросил бы, есть ли у Макса личный водитель, ожидающий его всю ночь, если бы его не отвлекали звезды на небе. Он не думает, что они когда-нибудь будут сиять так же ярко, как глаза Макса, когда он смеется. — Проходи, — тихо говорит Макс, открывая ему дверцу машины. Шарль не перестает улыбаться ему, — Такой джентльмен, — драматично воркует он, прежде чем не изящно скользнуть на сиденье. Он слышит смех Макса, когда тот садится рядом с ним. Макс сообщает водителю адрес Шарля, и тогда Шарль вспоминает, что Пьер так и не вернулся со своего «перерыва в ванной». О, Шарль определенно собирался придушить этого ублюдка, когда в следующий раз увидит его. Дорога обратно к дому Шарля проходит в тишине: Шарль откидывает голову на сиденье и смотрит в окно на ночное небо. Только сейчас он начал по-настоящему ощущать влияние выпитых им напитков и понял, что, вероятно, солгал, когда сказал Максу, что выпил лишь чуть-чуть. Пьяный разум Шарля играет с ним злую шутку, потому что он мог бы поклясться, что чувствовал на себе взгляд Макса всю дорогу домой, но ему не хватает сил повернуть голову, чтобы проверить. (Потому что он не уверен, испытал бы он большее облегчение или разочарование, если бы оказалось, что он неправ.) Когда машина останавливается, Макс, который, судя по всему, настоящий джентльмен, выходит из машины и обходит ее и открывает перед Шарлем дверь, чтобы ему не пришлось ползти по заднему сидению. Это заставило сердце Шарля совершить небольшой переворот или что-то типо этого. — Merci, Макси, — говорит он, выходя из машины, преувеличенно кланяясь Максу. Макс просто закатывает глаза на этот поступок, но в его глазах безошибочно угадывается блеск веселья. — Хочешь, я провожу тебя? — спрашивает Макс, когда они останавливаются возле дома Шарля, и монегаск пытается достать ключи из кармана. — Нет, нет, со мной все будет в порядке, — настаивает Шарль, даже когда он достает ключи из кармана и они тут же падают на землю. Он смотрит на них разочарованно, как будто они предали его, — Pourquoi? (Почему?) — печально спрашивает он их. Макс наклоняется, чтобы поднять их, прежде чем Шарль перестанет драматизировать над их падением и передает их с нежной улыбкой. — Ты уверен? — с сомнением спрашивает водитель Red Bull, похоже, его не убедила настойчивость Шарля в том, что он сможет добраться до своей квартиры самостоятельно. Что очень грубо. — Да, — веселый ответ Шарля сопровождается яркой улыбкой, которая, как он уверен, подчеркивает его ямочки на щеках. Что-то мелькает в глазах Макса, но Шарль этого не видит, уже повернувшись чтобы провести брелоком по считывателю, чтобы открыть дверь. Когда он снова поворачивается к Максу, когда открывается дверь, его уже рядом нет. — Спасибо, что отвез меня домой, Макс. Спокойной ночи, — говорит Шарль и, поскольку он, очевидно, потерял то немногое, что осталось от его здравомыслия, посылает Максу воздушный поцелуй. Он не ждет, чтобы увидеть реакцию Макса, вместо этого разворачивается и чуть не спотыкается о собственные ноги, когда спотыкается на пороге и слышит, как швейцар здания вздыхает на него из-за своего стола у лифта. — Bienvenue chez vous, Monsieur Леклер, — говорит ему швейцар, когда Шарль проходит мимо него. — Merci, Жюльен, — весело отвечает Шарль махнув рукой, прежде чем исчезнуть в лифте. Если бы Шарль подождал и дождался Макса там у двери, он бы снова увидел эту вспышку в его глазах. Но вместо этого он видел только спину Макса, когда тот шел обратно к машине как раз перед тем, как двери лифта закрылись.