До того, как наступила тьма

Было так темно, что они едва могли различать лица друг друга, но и этого было достаточно — даже в слабом огне догорающих свечей Лань Сичэнь мог видеть, как сияют глаза его спутника. Спустя столько времени с момента последней встречи они наконец увиделись, но ненадолго, всего на несколько часов — главе Лань следовало взять с собой лошадей и отправиться поутру, чтобы как можно раньше оказаться у захваченных земель. Простые люди ждали его, как спасителя, спешащего поддержать обездоленных и протянуть руку помощи всем, кто пострадал от яростного огня клана Вэнь. О нем уже слагали легенды — как о герое-освободителе-первом Нефрите Гусу Лань. Самому же Лань Сичэню как никогда хотелось спокойствия. Он совсем недавно перенял от отца титул главы клана (в действительности, давно, но первое время он не знал о смерти Цинхэн-цзюня, а потом еще долгие дни не мог смириться с произошедшим) и чувствовал себя в нем неуютно. В его руках была ответственность за жизни сотен, тысяч людей — был ли он готов нести на плечах подобную ношу? Был ли он готов отвечать за чужие судьбы, за адептов, в конце концов, за брата и дядю? Он не знал, и это незнание тяжелым грузом отдавалось в его сердце. В тот момент, когда Сичэнь особенно сильно потерялся в собственных мыслях, начав тонуть в потоке страхов и сомнений, на помощь ему пришел Мэн Яо. Этот умный, тонко чувствующий чужую (его, Лань Хуаня) душу мужчина слегка нахмурился, отчего меж его бровей собралась забавная складка, и произнес: — Отчего глава Лань столь печален в такой вечер? Я думал, что наша встреча обрадует тебя, но твой ум похоже занимают иные мысли. Возможно, я смогу помочь… могу ли я узнать, что смущает твой разум? Сичэнь не хотел улыбаться, но не смог противостоять порыву — от чужого тихого и взволнованного голоса уголки губ сами собой поползли вверх. Улыбка вышла усталой и честной, и Яо все понял без слов. — Война утомляет тебя. — Немыслимо, — Сичэнь закивал. — Я думал, что раз давно обучился военному делу, раз столь много лет держал в руках меч, я смогу без страха расправиться с вражескими войсками. Но видеть, как умирают люди, как совсем молодые юноши теряют силы, как плачут и мечутся их родные, узнав, что их не стало… ох, иногда мне кажется, что мое сердце этого не вынесет. Я должен оставаться сильным ради моих адептов, это — то, к чему я готовился с самого детства, однако… — Однако теория, которую тебе преподавали, и происходящее в реальности совсем не сошлись, верно? — Мэн Яо понимающе кивнул. — Когда я решил отправиться на войну, я тоже не думал, будет столь тяжело. Не волнуйся, — тут же спохватился он, — сейчас я уже вполне привык и не обращаю внимания. Но поначалу… ох, поначалу было нелегко. Он покачал головой и произнес совсем тихо, почти неслышно (было в его голосе что-то, что давало понять, что тот старый страх до сих пор не оставил его): — Я помню первый раз, когда чужая кровь оказалась на моих руках. Когда я впервые убил человека. Это было… — Не нужно, — прервал того Сичэнь, и отпил чая из чаши, которую держал. — Прошу, не нужно говорить о чем-то, что приносит тебе неприятные воспоминания. Давай лучше обсудим что-то хорошее? — Глава Лань старается найти нечто хорошее даже во время того, как идет война, — Мэн Яо повторил жест собеседника, вдыхая пряный аромат чая из Цинхэ. — Подобным оптимизмом поистине можно лишь восхищаться. — Всего лишь не хочу портить нам обоим настроение, — Сичэнь фыркнул, почувствовав острое желание рассмеяться: не было вещи в мире, что смешила бы его больше, чем усталое ворчание господина Мэн. — Расскажи мне лучше, как продвигаются твои навыки создания талисманов? Мэн Яо начал серьезно заниматься изучением их изготовления с того самого момента, как повстречал раненого наследника Лань. Обнаружив, что его умений в лекарском деле недостаточно, господин Мэн обратился к более прикладным вещам, а именно — начертанию заклинательских талисманов. У него не было проблем ни с их написанием (поскольку мама давно обучила его каллиграфии), ни с запоминанием необходимых иероглифов благодаря его эйдической памяти. Лань Сичэнь показал ему несколько еще во время их совместного проживания, но, зная его упорство и любовь к изучению чего-то нового, глава Лань был уверен, что на них Мэн Яо не остановился. В действительности, именно так оно и было. — Я освоил множество из них, в том числе лекарские, — Яо закивал, улыбаясь, и выглядел при этом до невозможности довольным собой. — Защитные, световые, отпугивающие нечисть… ух, всех и не перечесть. — Господин Мэн усердно работает, как и всегда. А-Яо, твоей увлеченности можно лишь позавидовать: ты столь прилежно учишься, что в достижении успеха не остается и сомнений. Мэн Яо тихо рассмеялся, скрывая порозовевшие щеки в чаше с чаем: — Глава Лань снова применяет свой излюбленный прием: смущает собеседника льстивыми комплиментами, пока тот не останется без возможности произнести и слова! Как можно: разве же в клане Лань не запрещена ложь? Глаза Сичэня заблестели: он снова старательно пытался не засмеяться. Вместо этого он подцепил палочками одну из сладких закусок и спокойно произнес: — Ложь? Кто здесь говорит о лжи? Никакой лести и никакого нарушения правил — только кристально чистая правда. — Конечно, конечно. И ты вовсе не смеешься надо мной прямо сейчас, да, А-Хуань? Обращение вылетело из его уст само собой, но звучало столь подходящим в подобной ситуации, что никто не заметил, что что-то не так. Когда они оставались наедине, все всегда оканчивалось чем-то подобным — позабыв, что они уже давно не делят на двоих комнату в Юньмэне, господа Лань и Мэн общались ближе даже, чем братья по оружию, переставая соблюдать любые приличия. Лань Сичэнь, по-прежнему сдерживающий смех, лишь покачал головой: — Я бы никогда не стал смеяться над тобой, А-Яо. Это попросту против моих принципов. Мэн Яо фыркнул, что означало, очевидно, «ну да, конечно!», и они замолчали, увлекшись сладкими закусками, тающими на языке. Рядом с их чашами была еще одна, оставшаяся нетронутой — глава Не должен был разделить трапезу с ними, но задерживался из-за неожиданного инцидента у адептов. Господам Лань и Мэн оставалось только ожидать его и наслаждаться компанией друг друга… не то чтобы они были против, конечно. С их последней встречи в Юньмэне оба они изменились. Мэн Яо слегка осунулся, но вместе с тем окреп и посерьезнел: на нем очевидно сказались и тренировки, и работа на Не Минцзюэ. Он впервые чувствовал себя уверенным в своем положении, даже если в тайне и желал большего (золотые одежды клана Цзинь приходили ему теперь даже во снах). В общении с Лань Сичэнем он раскрылся, показывая свою привычную, более мягкую сторону — когда он смеялся над шутками главы Лань, в глазах его появлялся озорной блеск, и ямочки украшали его скулы. Но стоило им лишь повести речь о политике или экономике, как он тут же превращался из простого господина Мэн в грамотного собеседника, вдумчивого оппонента в споре и умного личного советника главы клана Не. Лань Сичэнь поистине гордился тем, кем становился Мэн Яо. Этот мужчина всегда заслуживал подобного — быть замеченным, оцененным не по происхождению, а по умениям. Кажется, один лишь звук его имени был способен заставить сердце главы Лань трепетать от восхищения и восторга. «Господин Мэн» «Мэн Яо» «А-Яо» Ох, как же сильно он его любил! — Глава Лань так смотрит на меня, — заметил тот, кто занимал мысли Сичэня, вновь привлекая внимание к себе. — Неужели что-то не так? Точно обнаруженный на месте преступления, Лань Хуань смутился, но не подал виду. Покачав головой, он отозвался, сохраняя мягкую улыбку на губах: — Разве может быть что-то не так, когда я нахожусь в компании господина Мэн? Я всего лишь немного задумался. По правде говоря, наедине с тобой мне сложно думать о чем-то кроме: кажется, все мои мысли касаются только тебя одного. О, мог ли несчастный Мэн Яо невозмутимо выдержать подобный удар? Нет, он был попросту не в силах — не тогда, когда этот невероятный мужчина так открыто флиртовал с ним, не моргнув и глазом! — Лань Сичэнь… — пролепетал он, едва живой от смущения, а затем поднял на собеседника взгляд, мысленно принимая непростое решение. С одной стороны, кто угодно мог обнаружить их. В лагере главы Не было неспокойно, люди то и дело сновали туда-сюда, и то, что Мэн Яо до сих пор никто не хватился и не привлек к какой-то работе, было попросту благословением Небес. С другой стороны, они ведь столь давно не видели друг друга! Все эти нежные взгляды главы Лань, его шутки, их долгие дискуссии — как можно было остаться в стороне, когда он был так близко? В общем, решение было принято господином Мэн быстрее, чем успела бы сгореть хоть одна палочка благовоний. Он осторожно приподнялся, так, чтобы не задеть длинными рукавами одежд ни закуски, ни чаши с чаем. Может быть, Лань Сичэнь прочел его мысли, потому что и он подался вперед тоже. Тогда, наконец, случилось то, чего они оба так желали в этот вечер, но никак не решались начать. Губы коснулись губ, даря легкий, почти невесомый поцелуй. Между ними точно вспыхнула искра. В этом прикосновении было заложено все, что они оба никак не могли выразить словами: страх очередного расставания, радость спонтанного воссоединения и, конечно же, то сильное и серьезное чувство, что возникло между ними с самой первой встречи. Любовь. Широкая ладонь главы Лань легла Мэн Яо на щеку, и тот, вздрогнув от неожиданности, подался еще ближе, углубляя и без того не слишком невинный поцелуй. Дыхание обоих потяжелело вместе с тем, как замедлились касания: теперь они были куда более чувственными, ласковыми и жаркими. Неизвестно, кто первым нашел чужую руку, но их пальцы оказались крепко переплетены, и никого уже не волновало то, что в своей пылкости они могут разлить чай и рассыпать закуски. Господа Лань и Мэн будто бы старались вернуть себе все то время, что было упущено, пока снаружи бушевала война. Это было сладко. Это было нежно. Это было так чертовски правильно. Снаружи раздались шаги, и Мэн Яо в мгновение отстранился от Сичэня, скрывая за рукавом пылающие щеки. Неизвестный гость прошел мимо комнаты, и Лань Хуань заговорщически улыбнулся, возвращая глазам озорной блеск, выглядя при этом так, будто делили на двоих с Мэн Яо какую-то тайну. Пожалуй, любой, кто зашел бы сейчас в эти покои, догадался бы о том, что именно здесь происходило. — Глава Лань… ничуть не растерял хватку в поцелуях, — пробормотал Яо тогда, когда его сердце наконец перестало биться чересчур шумно, а дыхание пришло в норму. Немного подождав, он добавил, стараясь поддеть: — Неужели и этому обучают в клане Лань? Поистине необходимый навык! — Нет, нет, что ты, А-Яо, — воскликнул его собеседник хитро, вновь возвращая в руки чашу с чаем. — Если ты вспомнишь, некоторое время назад я был тоже весьма неопытен. Должно быть, я быстро учусь? — Должно быть, это так, — отозвался Мэн Яо, качая головой. Наедине с ним Лань Хуань становился совсем невозможным — озорным, точно юнец! — Способности адептов клана Лань к обучению и вправду просто поразительны… Между ними снова повисла тишина, прерываемая только шорохами и тихими голосами снаружи. Закуски заканчивались, а глава Не до сих пор не присоединился к ним — еще немного, и время подошло бы к отбою в клане Лань. Подумав немного, Мэн Яо заволновался. Не Минцзюэ никогда не задерживался без причины, и, хотя у адептов действительно часто возникали несколько… несуразные проблемы, все же в ряду армии клана Не не было совсем уж юнцов. Выходит, возникла какая-то важная проблема, вынуждавшая присутствовать самого главу. Означало ли это, что и его личный помощник должен был быть там? Разве не входило это в его обязанности? С другой стороны, в его обязанности также входил и уход за гостями — а прием главы Лань он не доверил бы никому из тех немногих слуг, что находились во временном лагере. Значит, он не избегал своих обязанностей, а всего лишь выбрал между двумя задачами ту, что считал более важной. Фух. Увлекшись своими мыслями, Мэн Яо не заметил, как поменялось выражение лица главы Лань. Теперь он смотрел на него как-то… как-то не так. Было в его взгляде что-то глубинное, то, что нельзя было объяснить словами — как ни пытался Мэн Яо разгадать эту эмоцию, он не смог. Немного подумав, Сичэнь наконец произнес, почти неслышно и хрипло: — А-Яо, послушай меня, — он сказал это, и сердце его застучало так громко, что наверное даже глава Не, занятый где-то наверху, слышал это. Глава Лань сделал глубокий вдох, закрыл глаза и повторил: — А-Яо, послушай. Ты бы… хотел бы ты стать моим мужем? Если мы оба переживем эту войну, если все наконец успокоится и я перестану опасаться за то, что со мной или с тобой может произойти что угодно… хотел бы ты стать моим мужем? Сердце Мэн Яо дрогнуло. Лань Сичэнь предлагал ему… сам глава Лань, Первый Нефрит Гусу Лань, Цзэу-цзюнь, предлагал ему… Краски должно быть так резко схлынули с его лица, что Сичэнь тут же затараторил: — Тебе не нужно отвечать прямо сейчас! Конечно же, ты можешь подумать и дать мне ответ позже, когда… Мэн Яо прервал его. Крепко сжав чужую руку, которую держал в своей руке, он произнес, тихо и серьезно: — Я сделаю все, чтобы война была выиграна. Для того, чтобы разделить эту победу с тобой, А-Хуань. Не успел он этого произнести, как дверь широко распахнулась, и на пороге появился Не Минцзюэ собственной персоной. — Черт возьми, — проворчал он, поджимая губы. — Провозился с ними дольше, чем думал, ни ума, ни способностей, смех один. Мэн Яо! — в ответ на зов тот тут же подорвался с места. — Хорошо, что ты здесь. Ступай, прикажи подать вина и возвращайся. А ты, Сичэнь, давай, рассказывай, как проходят бои со стороны клана Лань. Слышал, ты теперь народный герой? — Да, глава Не, — Мэн Яо низко поклонился и подобрал рукава одежд. Прежде чем выйти из покоев, он бросил последний взгляд на главу Лань и мягко улыбнулся ему. Он был готов пойти на что угодно, чтобы принести им победу в этой чертовой войне.