Тонкости деловой переписки

— Вызывал? Эрвин поднял глаза от документа, который изучал, и вперил суровый взор в Леви, возникшего на пороге его кабинета. Как всегда, без стука и предупреждения. Капитан просто зашёл, небрежно пнув дверь ногой, и остановился среди кабинета, сложив руки на груди. — Чего, поебаться захотелось? — сухо спросил он. — Тогда расстёгивайся живее, у меня пятый отряд сортиры чистит, надо контролировать, чтобы не отлынивали. Эрвин даже поперхнулся от такой скабрёзности. — Нет, Леви, — выпрямившись и расправив плечи, сказал он. — Я вызвал тебя по рабочему вопросу, так что оставь свои непристойности. И уборные тоже подождут, твой график вообще не включает контроль проведения уборки. — Если не контролировать — хрен они что отмоют, — хмуро произнёс Леви. — Ссут как попало, все стены в засохших брызгах, аж зайти страшно. Эрвин, напиши указ, чтобы целились в одну точку. Я могу мишени нарисовать. — Погоди, — Эрвин сложил руки на столе перед собой, переплетя пальцы и пытаясь придать себе еще больше важности, дабы Леви прочувствовал серьёзность разговора и перестал говорить о ерунде. — А руки? — не унимался тот. — Они же их не моют, Эрвин. Пиздец, а не разведка. Тебе передают отчёты, написанные на бумаге, которую лапали руками после того как держали ссаные членики. Ты же командор. Давай, срочно назначь караульного. Пусть следит, что все моют руки. Иначе мы зарастём бактериями. Эрвин едва не удержался от того, чтобы закрыть лицо руками от такой тирады. В вопросах чистоты Леви был слишком категоричен, а новообретённое звание капитана дало ему в руки опасную власть. — Вот про отчёты я и хочу поговорить, — произнёс Эрвин. — Присядь. — Чего там? — Леви нетерпеливо оглянулся на дверь, что-то скалькулировал и, подойдя, приземлился на свой стул у торца командорского стола. — Если быть точнее, про конкретно твои отчёты, — сказал Эрвин, постучав пальцем по лежащему перед ним листу. — Они чистые, я-то руки мою. — Я о другом, — Эрвин вздохнул. — Леви. Раньше ты был рядовым и не занимался документацией, а огрехи в заполнении объяснительных записок тебе можно было простить. Но теперь ты капитан, командир отряда, и должен заниматься бумажной работой в том числе. — Так я занимаюсь, — Леви повёл плечами. — Вот же мой отчет. Сдан в срок, всё чётко написано. — Слишком уж чётко, — Эрвин поджал губы, думая, что это будет долгий разговор. — Леви. Прежде всего ты должен уяснить, что официальные документы должны быть составлены с учётом определённых норм и правил, а твой им совершенно не сответствует. — Хо? — Леви изогнул одну бровь. — Чего не так? — Сейчас прочту твой доклад и рассмотрим ошибки для наглядности, — Эрвин опустил глаза на отчёт и зачитал: «Доклад по 27 экспедиции. 6 сентября 845 года. Мои все целы, но Майер ёбнулся с дерева. Капитан Леви». Повисла тишина. — И всё, — выразительно сказал Эрвин, надеясь пристыдить. — Ну. — Леви. — А что не понятно? — удивился Леви. — Я написал, как есть. — Во-первых, — сказал Эрвин, — есть определённая форма документа, и я давал тебе шаблон. — Там лишнее. — Вовсе нет. — Тц. — Во-вторых, ты должен был описать все передвижения своего отряда, смены направления, схватки с титанами и прочее. В малейших подробностях. — Делать мне нечего. Какая тебе разница, Эрвин, где мы повернули, а где притормозили водички попить? А если мы и грохнули пару титанов — они уже испарились, но там ещё дохуя и больше. Циферки на бумаге ничего не дадут. Я записал только то, что имеет значение. Майера я на месяц освободил от тренировок, у него больничный, кстати. — Нет, — возразил Эрвин. — Значение имеет каждая малость. Вот, посмотри, какие отчёты написали другие командиры отрядов. Полная информация, чёткая и точная. А у тебя что? — А у меня Майер ёбнулся с дерева. Написано же. Эрвин почувствовал, что начинает выходить из себя. — И что это за «ёбнулся»?! — возмутился он. — Пизданулся значит. — Леви! — Хуякнулся. — Цыц! — скомандовал Эрвин, но Леви, судя по всему, искренне не понимал, что не так. — Леви, послушай. Это армия, а не бандитский притон. Я уже сто раз просил тебя не выражаться вслух. Но выражаться на бумаге — вообще недопустимо. Ты — офицер, глава элитного отряда, тобой восхищаются не только солдаты, но и простые горожане, кхм, особенно горожанки. На тебе большая ответственность, и ты должен соответствовать возложенным на тебя ожиданиям. Равнодушный взгляд Леви напоминал взор дохлой рыбы — настолько ему было пофиг на чьи-то ожидания. — Ладно, зайдём с другой стороны, — сказал Эрвин. — Тебе не нравится, когда дежурные плохо моют унитазы. А мне не нравится, когда командиры отрядов кое-как заполняют отчёты. Что ты делаешь, если унитаз плохо вымыт? Леви моргнул. — Тыкаю халтурщика еблетом в толчок, чтобы получше рассмотрел, где грязно. — Леви! — Эрвин хлопнул ладонью по столу. Леви даже не шелохнулся. — Я же просил: никакого рукоприкладства. — Можешь ткнуть меня рожей в отчёт, — спокойно предложил Леви. — К слову, мы давненько не трахались на твоём столе. Это повод. Эрвин чуть не застонал от того, насколько непробиваемым был этот человек. Эрвин любил его, правда любил. Но когда дело доходило до работы, Леви был невыносим. — Ладно, — сказал Эрвин. — Я вижу, в твоей голове сейчас только уборка туалетов, и никакого внимания к моим словам. Ступай, занимайся чем хочешь. Но после обеда занеси мне отчёт о том, как ты контролировал процесс уборки. Потренируемся на простых документах. И постарайся пожалуйста без мата. Нужно развивать в тебе навыки делового письма. Леви свёл тонкие брови на переносице, очевидно, размышляя, зачем ему навыки делового письма. Но Эрвин смотрел строго и серьёзно, и свести всё в едкую шутку Леви не решился. — Идёт. Напишу, — нехотя согласился он. — Это всё? — Всё. — И даже лапать не будешь? — Не буду, пока не увижу от тебя приличный отчёт. Леви поднялся с крайне недовольным лицом. «Что за херня?» — читалось в его потемневших глазах. Но вслух он ничего больше не сказал — поджал губы и покинул кабинет чётким ровным шагом. А Эрвин подумал, что последним заявлением, возможно, подписал себе обет целомудрия. Конечно, до тех пор, пока Леви не научится писать деловые документы. Или пока сам Эрвин не сдастся и не уступит, но он — все это подтверждали — был весьма терпеливым человеком. * * * После обеда Леви пришёл недовольный, но с листочком в руке. Зашел как всегда, без стука, и даже не извинился за вторжение, заметив у Эрвина командира Таки — та подавала заявление на отпуск. Бесцеремонно подойдя, плюхнулся на свой стул и уставился на неё скучающим взором. Таки, что-то говорившая, даже запнулась от такого вторжения в частную беседу и вперила в Леви злобный взор. — Я понял, — спас ситуацию Эрвин. — Болезнь отца — безусловно, важная причина. Разумеется, я согласовываю отпуск, тем более, что следующая экспедиция планируется только через месяц. Оставив на заявлении свой росчерк, Эрвин отложил документ в сторону. — Зайди, пожалуйста, через полчаса, я составлю приказ, — произнёс он. В обычный день он бы оформил приказ прямо здесь и сейчас, но в данный момент ему надо было прочесть и откомментировать отвратительный — без сомнений — отчёт о мытье унитазов. Эрвин поймал себя на мысли, что он — ужасный руководитель. — Так точно, — сказала Таки и, щёлкнув каблуком и приложив кулак к сердцу, удалилась. Эрвин посмотрел ей вслед и перевёл мрачный взгляд на Леви. — Чего? — не понял тот. — Может, ты будешь поделикатнее и не станешь прерывать руководство во время общения с другими офицерами? — едко предложил Эрвин. — Тоже мне, общение, — Леви закатил глаза. — Бумажку отдать — пять секунд. Дольше ей тут незачем было топтаться. Я просто не задерживал очередь. — Скажешь тоже, очередь, — Эрвин потёр переносицу и, вздохнув, протянул руку. — Ну давай, посмотрю, что ты там написал. Леви гордо вскинул подбородок и, подняв свой листочек, протянул его Эрвину так важно, словно там была написана золотыми вензелями вся правда о титанах и человечестве внутри стен, а не отчёт о чистке уборных. Эрвин принял отчёт, положил перед собой и погрузился во внимательное и неспешное чтение. — «Командору Разведывательного отряда Эрвину Смиту от Капитана Леви…» Хорошо, про шапку не забыл. «Доклад от 8 сентября 845 года… Я, капитан Леви, решил организовать внеплановую уборку…» Ну вот видишь. Можешь, если хочешь. «…внеплановую уборку сортиров, потому что сегодня утром пошёл поссать, а толчок был засрат намертвяк. Кто-то надристал — аж не смывалось…» — Эрвин запнулся и поднял строгий взгляд. — Чего? — невозмутимо спросил Леви. — Ты просил писать в мельчайших подробностях. — Настолько подробно не обязательно. — Определись. — Отчёт нужен для отражения ключевых фактов. Информации о том, что ты решил провести внеплановую уборку, вполне достаточно. — Я думал, в отчётах надо писать причины решений, — язвительно сказал Леви. — Тогда написал бы «по причине высокой загрязнённости помещения». Что это за «толчок был засрат»? Я же просил не выражаться. — Так «срать» — это разве матюг? — удивился Леви. — Это не обзывательство, это действие. Я сру, ты срёшь, король срёт, только титаны не срут. Или что? — Во-первых, — сказал Эрвин, — есть более мягкое по стилистической окраске слово «какать». — Какают дети, — возразил Леви. — А здоровые мужики в армии — срут. — В крайнем случае можно использовать слова «испражняться» или «совершать акт дефекации». — Акт чего? Опять какие-то извращения? Тц, слушай, Эрвин, вот чего ты приебался? Всё же просто и чётко написано. Эрвин покачал головой и вернулся к чтению, на сей раз молча. Некоторое время читал с недовольным видом. Леви молча гипнотизировал взглядом его ухо. — Твоя главная проблема, — сказал Эрвин, дочитав и поднимая голову, — в том, что ты пишешь слишком красочно. — Пишу как есть. — Да, но следи за стилистикой. Не «шуганул сопляков», а «мной были приняты меры воспитательного характера». — Ну нет, — нахмурился Леви. — Может, я их словами воспитываю, а может, тростиной избиваю. Больно неопределённо. «Шуганул» — значит, шуганул. — Тогда пиши «были приняты меры воспитательного характера путём вербального взаимодействия». — Какого? Ебального? Эрвин застонал от беспросветности этого диалога. — Бального! — передразнил он. — С хуя ли бального? — не понял Леви. Эрвин промолчал. — Я не танцевал. Не бального точно, — не унимался Леви. — Может, погребального? Это было глупейшей из бесед, в каких Эрвин участвовал с младшей школы. — «Вербальный» — значит, словесный, устный, — собрав терпение в кулак, пояснил он. — Леви, если тебе не хватает слов — почитай книги, у меня их предостаточно. Я не могу тратить всё своё время и обучать каждого подчинённого, который вздумает материться вместо того, чтобы внятно и корректно выражать свои мысли. — Каждого? — Леви покривился, словно его сильно обидели. — А я думал, я для тебя хоть немного выделяюсь из толпы. — Выделяешься, но это личное, а в работе я не имею права давать тебе поблажки… Я и так даю тебе слишком много поблажек. — Вот как. — Да, так. — Ну и иди в жопу, — Леви встал и с сердитым видом направился к двери. — Леви! — Мне и не нужны поблажки от мудака, который даёт идиотские задачи и прикапывается без повода, — отчеканил тот. — Леви, вернись сейчас же, мы не закончили. — Я закончил, — Леви, не оборачиваясь, вышел в коридор и хлопнул дверью так, что та едва не сорвалась с петель. Стёкла в окнах жалобно звякнули. Эрвин застонал и откинулся на спинку стула. Леви был воистину несносным подчинённым. Слишком своенравным, слишком гордым и свободолюбивым. Приведя его в разведку, Эрвин не давил на него, желая показать, что здесь не так уж плохо — Леви потерял друзей, был несчастен, и грузить его уставом стало бы слишком жестоко. Но в итоге Эрвин просчитался, и Леви сел ему на шею, да ещё и ножки свесил. Он не особо уважал устав, потому что, встречаясь тайком по ночам, они сами этот устав нарушали. Да и Эрвина Леви уважал, но и сам был гордым и самодостаточным, и не давал ему управлять собой нигде, кроме поля боя. Там он слушался безропотно. В штабе же считал, что они равны, и поступал соответствующим образом. Эрвин, конечно, сам был виноват, что приучил его к такой бесцеремонности, но как же это порой было тяжело. А ведь вопрос спора был дурацкий. Год назад Эрвин сделал Леви замечание насчёт его корявого почерка, и Леви исправил его до безупречности, сделал идеальным. Неужели же теперь ему так сложно было немного контролировать себя при написании отчётов? Если он не знал каких-то сложных слов — мог спросить Эрвина или заменить другими словами попроще. Но не материться. Конечно, эта манера речи въелась в подкорку Леви за долгие годы общения с бандитами, и вытравить её полностью не было шансов. Но хотя бы в письменной речи, где человек обдумывает каждое слово прежде, чем написать… Хотя бы там… Эрвин снова вздохнул. По правде, Леви тоже был прав. С одной стороны, претензия Эрвина являлась обоснованной, но с другой — он, вероятно, был слишком резок в своих требованиях. Стиль делового письма вырабатывается у человека годами, этому нельзя обучиться за полчаса, просто получив выговор. Это тяжёлый труд, особенно для человека, который вообще не привык писать. А Эрвин взъелся на него, ещё и книжки посоветовал почитать, как неучу. Неудивительно, что Леви обозлился. Следовало пойти и попросить у него прощения, но — Эрвин знал по печальному опыту — к оскорблённому Леви лучше не лезть какое-то время, дать ему перекипеть, и лишь потом явиться для спокойного разговора. Иначе можно и по зубам получить. — Вечером обсудим, — вслух решил Эрвин и убрал злополучные отчёты в ящик стола. На душе было хмуро и тяжело. * * * Леви сперва сильно злился. Он вообще считал девяносто процентов бумажной работы, которую выполнял руководящий состав, бессмысленной ерундой. Можно было настолько облегчить людям жизнь, если искоренить бессмысленную бюрократию и убрать все эти бумажки на получение других бумажек, да ещё с тремя подписями и в пяти экземплярах. Глупости же, бестолковые и никому не нужные. Будь Леви командором — он оставил бы только зарплатную ведомость, где все подписываются о получении, да ещё накладные, прилагающиеся к грузам, чтобы проверять поставки. Ну может, ещё инвентарные книги на складе и в архиве. Остальное — ну нахер в топку. Зима холодная, архив большой — как раз сгодится, чтобы разжигать полешки. Но с другой стороны — Эрвин тоже был прав. Леви было нелегко это признать, но Эрвин оказывался прав всегда, в том числе и сегодня. Армия была чётким, отлаженным механизмом навроде здоровенных часов, в которых Эрвин своим размашистым маятником задавал ритм и такт. Все действовали слаженно, как винтики, и каждого устраивала их инструкция. И только одна мелкая корявая шестерёнка, воткнувшись вообще из других часов, не желала работать в общем темпе и то крутилась быстрее всех, то вставала и упиралась, тормозя остальных. От таких деталей избавляются, а не возятся с ними. А Эрвин, правду говоря, каждый раз делал выговор насчёт документов, заполненных Леви — слишком просторечных и вульгарных, начиная с самой первой его объяснительной записки. Так что Эрвин был прав, сердясь на грубые и хамоватые отчёты. Леви поостыл и признал, что дал лишку, чуть ли не нарочно дразня Эрвина своими рукописными похабствами. В конце концов, он, Леви, был не уличной шпаной, не неотёсанным разбойником, а капитаном Разведотряда. Ему дали работу, дом, еду, крышу над головой. Неужели он не мог в ответ выполнять хотя бы минимальные просьбы своего начальника? Да и вообще, он ради Эрвина готов был жизнь отдать, каждый раз сердце кровью обливалось, когда тот сражался с титанами. Так почему же было так сложно признать свою невоспитанность, извиниться и постараться стать лучше, потому что он так попросил? — Вечером обсудим, — мрачно решил Леви, надеясь, что до вечера Эрвин не надумает его уволить или понизить в звании. * * * Их встреча вечером началась довольно неловко. Вернувшись из душевых, Эрвин обнаружил, что его комната пуста, и решил, что Леви ещё сердится. Но подушка Леви была здесь и, возможно, ему не хотелось встречаться с Эрвином, чтобы попросить её обратно. Эрвин заволновался, что без подушки у Леви затечёт шея — армейские койки и так жёсткие — поэтому взял его подушку и украдкой направился к капитанской комнате. Он старался идти как можно более быстро и беззвучно, и немудрено, что на углу тёмного коридора налетел на кого-то, тоже идущего быстро и беззвучно. Эрвин аж подпрыгнул. Леви, на которого он напоролся, тихо зашипел. — Ты… — начал Эрвин неловким шёпотом. — Иду к тебе! — огрызнулся Леви. — А ты на кой хрен мою подушку несёшь? Выселить меня решил? Эрвин даже растерялся от такой трактовки. — Нет, я хотел… — начал он, но Леви ухватил угол своей подушки и, пройдя мимо Эрвина, грубо потянул её за собой, намекая, что здесь не лучшее место для разговора. Эрвин, не разжав рук и не отпустив подушку, оказался влеком следом за ней. Радовало то, что Леви избрал конечной точкой маршрута командорскую спальню, а не свою. Зайдя в комнату, Эрвин выдохнул с облегчением и на всякий случай повернул задвижку дверного замка. Обернувшись, обнаружил, что Леви сидит на краю кровати, прижав к себе свою комковатую подушку и хмурясь. На его лице явно читалась неловкость. — Прости. — Прости. Слово прозвучало одновременно из двух уст и повисло в воздухе. Взгляды пересеклись, и в них промелькнули удивление, потом надежда, потом облегчение. — Я был неправ, что так давил на тебя, — начал Эрвин, решив не тянуть с признанием. Подойдя, сел рядом с Леви на кровать. — Ты лучший из бойцов и один стоишь сотни, своим клинком ты делаешь куда больше, чем мог бы сделать словами на бумаге… Если хочешь, я избавлю тебя от бумажной работы и переложу её на других, и… — Нет, — возразил Леви. — Нет, Эрвин, ты прав. Я не тупой и не какой-то там неуч. Просто хамло. Я не всесилен, но с этим справиться сумею. Я хочу быть достоин тебя, я не хочу, чтобы ты меня стеснялся или ещё что, я сегодня просто из вредности выёбывался, и… Тц. Опять я матюгаюсь. Эрвин, обернувшись к нему, осторожно прикоснулся к щеке, отвёл со лба непослушную чёлку. — Ты достоин меня, Леви — мягко сказал он. — Никогда не сомневайся. Ты достоин куда большего, чем я. Леви поднял взгляд, выражение его лица смягчилось, и он, поджав губы, приткнулся щекой к ладони Эрвина. — Мне не нужно большее, — тихо и кратко ответил он. «Только ты», — повисло в воздухе, и Эрвин почувствовал, как сердце забилось чаще от того, как потеплел взгляд Леви. — Я постараюсь писать правильно, — сказал тот. — Можно иногда работать у тебя? — Конечно, — покаянно согласился Эрвин. — Если что — спрашивай, я подскажу… И прости ещё раз, что попрекал тебя; мне казалось, я пытаюсь помочь, но, видимо, ошибся с подходом. Я вовсе не считаю тебя необразованным. Леви разомкнул пересохшие губы, чтобы что-то сказать, передумал, облизнулся и вместо слов потянулся за поцелуем. Эрвин склонился навстречу, прикасаясь к его губам с нежностью и осторожностью, но Леви в три секунды ухватил его за ворот ночной рубахи и опрокинул на кровать. — Гляди-ка: мы с тобой гораздо сговорчивее в постели, — игриво заметил Леви, навалившись на него сверху. — Может, мне стоит все рабочие вопросы решать в спальне? — Эрвин озорно вскинул брови. — С рядовыми, командирами отрядов… А может, и с главнокомандующим? Вдруг они, как и ты, станут сговорчивее? — Хо? — Леви брезгливо поморщился. — Ну валяй. Но учти — тогда ты договоришься со всеми, кроме меня. Эрвин улыбнулся и плавно, но уверенно скользнул ладонями на его талию. — Мне хватит и тебя, — ответил он, и в глазах Леви зажглось хищное пламя. — Ведь ты — единственный, кому я готов уступать. Леви усмехнулся и, склонившись, поцеловал его — удивительно медленно, сладко и упоительно. Потому что — хоть он и не произнёс этого — Эрвин тоже был единственным в мире, кому Леви готов был порой уступать. Хотя противостоять ему — и по работе, и в постели — было гораздо веселее.