Зачем?

— Гас, что случилось!? Бонни вырвала руку из чужой хватки и озадаченно оглядела мальчика, который настойчиво уводил её подальше от депо. Они спокойно играли на станции как и в любой другой день, однако вдруг Гас замер и куда-то пристально уставился, буравя взглядом стену и нахмурив брови. Спуки также настороженно заскрипел и зашуршал по пыльному бетонному полу, приземлившись у ног девочки и встав поперек, словно был готов закрыть ее собой. Бонни тогда впервые почувствовала, что что-то не так, холодный липкий страх, готовый скрутится в её сердце. Казалось, дружелюбность и расслабленность Гаса, его мягкий голос до этого всегда внушал доверие и чувство безопастности. Словно если спокоен и он, то спокойна и сама девочка. Однако стоило мальчику замолчать и напрячься, как вся защищавшая Бонни аура испарилась, и гнетущая атмосфера, кишащая невидимыми беспокойными тенями, обрушилась на детское сознание вместе с чувством холода, которое пришло на смену приятному щекочущему теплу. Маленькая трюкачка хотела подойти и схватить за руку парнишку, чтобы найти утешение в этой непонятной тревоге, однако какое-то внутреннее ощущение настойчиво отговаривало её от этой затеи, настойчиво шептало не подходить. Поэтому ей оставалось лишь в замешательстве переминаться с ноги на ногу и сжимать в кулаки холодные вспотевшие ладони, пока вдруг Гас не подорвался и не потащил ее в неизвестном направлении. Почему ей холодно? Гас остановился. Долго молчал, словно боролся с желанием ничего не говорить, а потом всё же выдавил: — Бонни, тебе пора домой. — Что?! — в возмущении вскрикнула названная, — Но я не хочу! Гас, мы совсем немного поиграли, почему ты хочешь чтобы я ушла?! Гас приложил указательный палец к губам, стуча по ним всё отчаяннее в безуспешной попытке попросить сбавить тон, а потом полушепотом все также спокойно и сдержанно ответил: — Так нужно. Извини, пожалуйста, Бонни, обещаю, что мы поиграем побольше в следующий раз. На это девочка лишь надула губки и скрестила руки, нахмурившись. Всю тревогу словно ветром сдуло злостью. Она топнула ногой и в выдала: — Никуда я не пойду! Я тебя через сто лет увижу! Они были у довольно крутой лестницы вниз и до выхода из призрачного метро оставалось совсем чуть-чуть. Буквально спуститься, а потом через два поворота снова подняться. Им нужно было успеть до того, как он исчезнет и переместится на другую станцию. — Бонни, пожалуйста! — страх уже невозможно было скрывать, — я обещаю, мы— Голос в горле словно увял, когда из тоннеля в паре десятков метров донеслась какофония музыкальных инструментов. Это была смесь классической, красивой мелодии, но была в ней и немалая доля безумия, вселяющая панику. Но конкретно Гаса пугали не ноты, а то, что Бонни может оказаться в опасности прямо сейчас. Так и не договорив, Гас в панике приказал Спуки сберечь Бонни от того, что он сейчас сделает. А потом, даже не дав времени своему шариковому другу приблизиться достаточно близко... С силой столкнул её с лестницы прямо в объятия тьмы. Мальчик зажмурился, словно так он сможет заглушить испуганный визг подруги, а потом с чистейшей, болезненной виной прошептал: "Извини", надеясь, что Спуки успел ее защитить от падения. Наконец всё пространство озарилось в зелёный, призрачный поезд с оглушительным воем пронёсся мимо. Звук был настолько громким, что даже привыкшему к этому Гасу пришлось закрыть уши и открыть рот. Он всегда говорил о том, что гудок призрачного поезда иногда может быть настолько громким, что у живых людей банально лопаются барабанные перепонки, если они услышат его слишком близко. Невольно Гас представил такое с Бонни. Тут же подступила тошнота и судорожная дрожь. Он сделал всё правильно. Мальчик еще пару секунд слышал стук колес о рельсы, прежде чем его сменили вой ветра, что не стихал в тоннелях и довольно шумное гудение поломанных ламп. — Неужели ты настолько стесняешься своей подружки, Гас? Ах, а я так хотел узнать что за девчонка смогла покорить сердце моего самого юного слушателя, — Чак приблизился внезапно, словно материализовался из пустого места. Хотя может так и есть. Он взял край своего ярко-розового шарфа и драматично вытер глаза, — может даже сыграть для неё что-нибудь. Как раз раздумывал какое из моих произведений ей может понравится... Но джентельмен из тебя никудышный, зачем столкнул с лестницы бедняжку? Могла ведь расшибиться насмерть... Если ты хотел, чтобы она осталась с тобой тут навсегда, то можно было просто— — НЕТ! — даже не желая слушать об этом, тут же вскрикнул мальчик. Костяжки пальцев побелели оттого, насколько сильно он сжал нить шарика, — Наоборот! Я не хочу ей зла! И я знаю, что другие здесь могут навредить ей! И Вы тоже хотели! — меньший призрак обвиняюще указал пальцем на инвалида, который оставался все таким же спокойным, — Я не хочу, чтобы она прошла ту же агонию, что и я... Чак терпеливо слушал нападки мальчугана, а потом хмыкнул и мягко, снисходительно улыбнулся, как родитель, собирающийся сейчас объяснять своему несмышлённому чаду очевидные вещи. —... А потом она бы осталась с тобой навсегда, — Чак медленно приблизился к мальчику, завернул за его спину и положил руку на плечо, чуть сжав. Прикосновение было обманчиво тёплым, а хватка хоть и аккуратная, не давящая, но достаточно крепкая, — Зачем? Зачем ты её защищаешь, ragazzo innamorato? Пара часов мучений — это небольшая цена, для того, чтобы она смогла вечно проводить с тобой время, — голос дирижёра снизился до приторно ласкового. Чак сейчас был похож на змея, что старается искусить Гаса. Искусить на убийство. На желание навредить ради собственного душевного покоя. Мальчишка отличался от других призраков, у которых со временем искажалось понятие зла и добра, стиралась любая эмпатия. Вместо того, чтобы активно использовать свои силы для личной выгоды, он тратил всё на то, чтобы выбраться в мир живых и просто... играть с другими детьми. А если его друзья заходили на территорию станции, что любила делать та бойкая девочка в шлеме больше всех, то Гас тратил все силы, чтобы не подпускать никого. Чаку чужд такой альтруизм, но все же уважением и некой родительской привязанностью он проникся. В конце концов в любое другое время Гас рад послушать его музыку, да и в целом он тихий и прилежный мальчик. — Не пойми меня не правильно, il mio giovane amico, но я же вижу как ты страдаешь после каждой встречи, — ладонь на маленьком плече сжалась чуть сильнее, но всё также не причиняла дискомфорт, — Гас, она вырастет, а ты уже нет. Sei morto. Ваша дружба не сможет долго просуществовать, — к голосу добавилась гнетущая мрачность. Чак знал, что говорит правду. И лишь хотел, чтобы как можно раньше юнец осознал её. Осознал и что-то сделал, пока не будет слишком поздно. — Нет, это неправда... Бонни всегда меня будет помнить и никогда не оставит... — проскулил призрак. Чак молчал. Между ними установилась продолжительная тишина. И если для Чака она вовсе не казалась какой-то тяжелой или напряженной, то блондин выглядел взвинченным, неспокойным. Он не хотел даже во внимание принимать сказанное старшим, но в то же время... Он доверял Чаку, ибо тот никогда не желал ему зла. Порой он даже мог спеть ему колыбельную или дать какой-то совет и успокоить. Гас поджал губы, стоял и обдумывал. Прокручивал в голове слова маэстро. И с каждой секундой они наконец стали проникать глубже в разум, звучали всё более убедительнее. Невольно, словно туманная вспышка, он вспомнил своих друзей, когда был жив. Никто по нему долго не горевал. А потом свою семью, до которой пытался долгое время докричаться. Они его не видели, и со временем тоже стали жить как обычно. Ему не нравится. Ему не нравится, как что-то внутри приятно зашевелилось и вздрогнуло от мысли, что у него есть возможность сделать так, чтобы постоянно видеться с Бонни. Сосуществовать с ней!... Ему не нравится, что сейчас, когда факт неизбежного конца дружбы ударил прямо в сердце, наполнив его болью и вышибая из глаз жгучие слёзы, он всёрьёз задумался о том, что может было бы не так страшно и плохо, если Бонни присоединится к нему. Тогда всем его страданиям конец! И никакой боли! Никакого одиночества и тоски! Но тогда уже она будет тосковать по своей любящей сестре и отцу, хотеть вернуться домой... Гас тут же помотал головой и скривился от отвращения к себе же. Неужели за всё это время здесь, без своего тела, даже он потерял какую-то человечную частичку себя? Как он может так думать? Настоящий друг не станет обрекать свою подругу на вечные муки ради того, чтобы чувствовать себя хорошо, а не... ...брошенным...

...забытым...

...потерянным...

На мгновение все мысли заполонил шум. В груди зрели противоречивые чувства и желания, которые рвались наружу, жгли, разрывали саму его душу, его сущность изнутри в борьбе между собой. Между своими желаниями и совестью. Между собственным благополучием и благополучием Бонни. Стало больно... Так невыносимо больно! Гас прерывисто задышал, ногти болезненно впились в кожу ладоней. Он всхлипнул, а после тут же прикусил губу до крови. Чак, заметив реакцию, удивлённо замер, не ожидая такого. Он обеспокоенно переместил руку с плеча на спину, успокаивающе потирая её. — Fanculo... Non era affatto quello che volevo... Старший начал тихо говорить что-то, какие-то ободрения, однако Гас не слушал. Вместо этого он подорвался с места и побежал вниз по лестнице, не оборачиваясь. — Мне надо найти Бонни.