Душу и тело за короля!

Хельд стоял, опершись на свой меч, около обоза. Руки его были сложены одна поверх другой на рукояти. Рядом с ним, положив локоть на край телеги, расположился Гримвальд. Криспин сидел в самой телеге, перебирая мешки, поочередно развязывая их, залезая рукой внутрь и отбрасывая в сторону незавязанными. — Что происходит? — спросил Хемми, подойдя к ним. — Криспин потерял свой знак, — ответил Гримвальд, следя взглядом за руками Криспина. — Который у тебя еще со времен королевской гвардии? — уточнил Хемми. — Он самый, — рявкнул Криспин. Наконец он выпрямился и остался стоять руки в боки. — Вот шлюха, точно она украла! — воскликнул он с раздражением. — Кто? — Разносчица пива в таверне. Я уверен, еще вчера он был со мной. — Тогда почему ты ищешь его в мешках с вещами? — безразлично спросил Хельд. Он очевидно скучал и даже не смотрел в его сторону. — Потому что все мои вещи в моем мешке. Вот он, вместе с тряпками. Знак должен был лежать здесь. — Тогда как разносчица могла его украсть, если он лежал в мешке? Криспин посмотрел на Хельда. Хемми показалось, что все недовольство, какое было сейчас на душе Криспина, могло вылиться на нового мечника. — Не сверли его взглядом, как девчонка, если ты сам дурак, — заметил Гримвальд. — Видно, ты где-то посеял его, пока был вдрызг пьян. Зачем он тебе вообще? Я не замечал от него проку. — Он воодушевлял меня! Он достался мне за то, что я убил минотавра, когда мы были на границе с землями Жуткой Норы! Как же я мог потерять его… Слушать эти стоны в очередной раз Хельду уже надоело. Он взял в руки меч, отошел в сторонку и одним взмахом убрал его себе за спину. Хемми с восхищением следил за его движениями. Раздался звук горна. Должно быть, объявили привал. Хельд отходил в сторону, и Хемми, оглядевшись, решил побежать за ним. — Хельд! Хельд! Подожди меня! — Хемми помахал рукой и побежал. Хельд обернулся и остановился. — Куда ты идешь? — спросил Хемми. — Хочу посмотреть на этот глаз, после которого на нас напали. — Думаешь, варвары видели нас через него? — Не знаю. Я никогда не встречал здесь ничего подобного. — Я тоже. Они шли мимо других рыцарей и других обозов, вытянувшихся на пустынной дороге. Ноги вязли в песке, и они решили сойти на дорогу, хоть там было и теснее. Неподалеку был черный рынок, на котором сейчас, кажется, никто не торговал. — В деревне мне сказали, что ближе к Пустыне проходит ручей, — произнес Хемми. — Да, здесь есть какой-то ручеек. Только проку от него! Он так мал, что часто пересыхает в жару. Зато его можно считать границей. После песка начинаются каменные земли Пустыни. — Я забыл, что ты хорошо знаешь эти места. Хельд махнул рукой. — Как выглядят земли Пустыни? — спросил Хемми. Он смотрел на Хельда снизу вверх, потому что доставал только до его плеча. — Я только один раз был там, поэтому видел не так много. Меня нанимал один богатый горняк. Мы ехали по этой же дороге дальше, на юго-запад. Видишь вдалеке горы? — Хельд протянул руку в нужном направлении. — Это Каменные врата Пустыни. Горы прерываются на небольшое расстояние и образуют проход. Вот там, правее, в деревьях прячутся циклопы. Они убьют тебя, а ты даже не успеешь заметить. А с другой стороны, левее, в скалах живут птицы. Вдоль дороги на юго-запад тоже идут скалы, но, как я понимаю, если перейти через эти горы, то попадешь прямо на Птичью Скалу. Но перелезть через них невозможно, а пока ты их обойдешь, от тебя останутся одни кости. Хемми вздохнул. — Твой рассказ был бы куда интереснее, если бы мы не должны были идти именно туда! — Ты воин, — усмехнулся Хельд. — Ты должен быть привыкшим к такому. Хемми засмеялся. — Так куда же ты шел в Пустыне? — А… — Хельд махнул рукой и быстро ответил. — Если ехать прямо, то после каменных земель начинается центр Пустыни. Там ужасно сухо, вся земля растрескалась, и все выглядит мертвым. И вот там-то есть какое-то озеро, в котором ужасно соленая вода. А на этом озере стоит что-то вроде мельницы, но без лопастей, вроде большого сарая или башни. Там хранится золото, которое вымывают в этом озере. Его там так много, что поездка за ним стоит этого смертельного риска. Говорят, горняк, который нанял меня, разбогател на добыче руды на шахте, мимо которой мы проезжали не так давно. Потом он разнюхал, что в Пустыне есть золото и что варвары не знают его ценность, что оно лежит там, как камни. Он стал брать наемников и привозить золото оттуда. Бедняки тоже сунулись туда, но никто из них не вернулся. Когда началась война и армия лорда Бретта пала под Птичьей Скалой, здесь оказалось много воинов, годных в наемники, в том числе и я. Этот же горняк рассказал мне, что если пойти далеко на восток, прямо к морю, то там будет место, где горы снова расступаются и есть узкий проход в Пустыню. Оттуда дорога к Птичьей Скале свободна, там нет ни птиц, ни циклопов, ни варваров. Не знаю, почему он не рассказал об это лорду Бретту, он мог бы заработать много денег. — Должно быть, он заломил слишком много за информацию, а лорд Бретт думал, что ему хватит сил и так, — предположил Хемми. — Или ему не нужны были деньги лорда Бретта. Ему вообще не была нужна война здесь, это мешало его работе. — Куда же он делся теперь? — Не знаю. Думаю, он уже староват для поездок сюда, хоть знает эти земли, как свои пять пальцев. Пока здесь то и дело снуют армии Эделя, он не может спокойно перевозить золото. В отличие от варваров, рыцари прекрасно знают ему цену, а отбиваться от них куда сложнее. Они подошли к большому парящему в небе глазу, поставленному, как ваза, на тонкие щупальца. — Твои друзья что-то говорили о стрелоглазах, — произнес Хельд. — Что это? — Я сам точно не знаю, — замялся Хемми. — Кажется, это тоже что-то, похожее на глаз, передвигающееся на щупальцах. Но они живут на севере, около Жуткой Норы. Это все, что я знаю. — А еще они боятся света, не выносят жару, но и не любят открытую воду, а свое название они получили за выстрелы, которые производит их глаз. Это похоже на плевок ядом или бросок иглой, и он очень опасен, если попадет в неподходящее место, — сказала Ленси, оказавшаяся рядом. — Любой удар, пришедшийся в неподходящее место, очень опасен, — заметил Хельд. — Ты подслушала нас! — Хемми повернулся к Ленси и улыбнулся. Он редко мог сдержать улыбку, когда видел ее. — Нет, — ответила она просто. — Мы здесь уже давно. Как только мои глыбы раздавили большую часть орков, Ливорис дал приказ преследовать тех, что убежали, и мы отправились сюда. — И что же дало преследование? — тут же спросил Хемми. — Кажется, неподалеку отсюда есть жилище орков, оно как раз за этой скалой. Не знаю, что решит Ливорис на его счет. Пока мы хотим получше посмотреть на реца и понять, связано ли нападение варваров с ним. Ливорис стоял в стороне. Его коня не было рядом, должно быть, он отдал его коневоду, когда приехал сюда. Его голова была запрокинута, он озирал весь размах глаза жреца. Хельд посмотрел на него, и луч солнца, отразившийся от доспехов Ливориса, ослепил его. Мечнику пришлось сделать шаг в сторону. Подъехал Бартрам, черноволосый лучник. Он спешился с коня и подошел к Ливорису. Они о чем-то негромко поговорили. Хельду показалось, что Ливорис с большим напряжением слушал то, о чем ему сообщает Бартрам. Дослушав, он еще некоторое время продолжил смотреть в ту точку, куда уже был направлен его взгляд. Затем он тряхнул головой, поднял руку и дал знак коневоду. — Ленси! — крикнул Ливорис. Ленси обернулась. — Бартрам сказал мне, что неподалеку отсюда есть ручей, а за ним находится хижина. Я думаю, там живет жрец. Ты должна поехать со мной. Ливорис перевел взгляд с Ленси на Хельда. — Новый мечник! Ты поедешь с нами. Он посмотрел и на Хемми, но ничего не сказал. Им подвели коней, и все трое направились на запад. — Насколько там большой ручей? — спросила Ленси, поворачиваясь к Ливорису. — Едва ли это можно назвать ручьем, — резко ответил Хельд. — Уже давно стоит жара, он весь пересох. — Ты хорошо знаешь эти места? — спросил Ливорис. — Эти — да. — Это хорошо. Ты уже видел глаз жреца здесь раньше? — Никогда. — Ты бывал в хижине, куда мы едем? — Нет. Она в стороне от того пути, по которому я ходил. Ливорис кивнул, сменил рысь на галоп и поехал быстрее. — Не мало ли мы взяли охраны? — побеспокоилась Ленси. — Ты недооцениваешь нас, — крикнул вперед Ливорис. Они быстро обогнули лагерь, продвинулись вперед. Показался ручей, а совсем рядом с ним была и хижина. Совсем скоро троица остановилась у нее. Ливорис огляделся. Ничто не предвещало беды. Очевидных ловушек он не видел. Было довольно тихо, только фырканье лошадей и шуршание соломы на крыше понемногу нарушали покой. — Кажется, все не так плохо, — заметил Ливорис. Ленси тихо взошла на лестницу к двери. Внутри было тихо. “Если здесь и вправду живет жрец, он уже почувствовал нас”, — подумала она. — Входите, — послышалось из-за двери. Ливорис и Хельд тут же повернули головы к Ленси. Та стояла, аккуратно прижавшись к двери, одной рукой робко сжимая ручку. — Тебе лучше остаться, чтобы посторожить лошадей, — сказал Ливорис, обращаясь к Хельду. — Да и так. Мало ли. “Удивительное доверие! — подумала Ленси, немного фыркнув. — Он в отряде меньше двух дней!”. Ливорис поднялся к ней. Они отворили дверь и вошли в небольшую комнатку, предваряющую само жилище. Здесь было много песка (должно быть, его принес ветер, пробивающийся сквозь щели в стенах и полу). На полках стояли горшки и чаши, также наполненные песком. В приоткрытом ящике, освещенном светом с улицы, лежали засушенные ящерицы. — Ну и гадость, — сказала Ленси. Ливорис потянул на себя следующую дверь. Она была куда тяжелее и прочнее, должно быть, чтобы не пропускать песок, жару и холод. В комнате был легкий полумрак. Так всегда кажется глазам, когда люди заходят с солнца в дом. — А вот и гости, — послышался из угла скрипучий старческий голос. “И почему жрецами всегда становятся только старики?” — подумал Ливорис и огляделся. Очевидной засады здесь не было. Ленси вышла из-за его спины. — Добрый день, Ваше старейшейство, — приветливо сказала она, также оглядываясь и надеясь найти в темноте хоть одно живое лицо. — О! Кого я вижу! Чутье не обмануло меня! Неужели и правда в эту глушь пришел кто-то, знакомый с магией? Навстречу Ленси вышел старик небольшого роста, с острыми ушами и длинной, но редкой бородой. На его плечах начиналась кожаная роба, которая спадала вниз, подвязывалась на поясе кожаным же ремнем с серебряными или стальными пряжками. — Мое имя Ленси. Имя моего спутника — Ливорис. Он командир отряда королевской армии Эделя. — О, я знаю, что вы из эделианской армии. Я видел вас. Жрец махнул рукой и пригласил их за маленький столик. Он пододвинул Ленси что-то, похожее на стул, протянул Ливорису подобие табуретки, а сам уселся на крепко сколоченный ящик. — Так значит, это Вам принадлежит тот глаз посреди пустыни? — Да. Я направил его туда пару месяцев назад, но, ей-богу, это первый раз, когда он преподнес мне что-то полезное. — Что же Вы надеетесь увидеть? — О, дитя мое, я наблюдаю за этими землями уже много десятков лет. Я бы хотел не видеть ничего из того, что можно здесь встретить. Но я благодарен вам, — он посмотрел на Ливориса, — что ваш отряд разбил этих чертовых варваров, будь они неладны. Когда они обосновались за Каменными вратами и уж особенно когда они отстроили свои жилища за ближайшей скалой, они стали то и дело разорять мою хижину. Надеюсь, что сегодняшняя взбучка послужит им уроком. Ленси усмехнулась. Она посмотрела на Ливориса с гордостью. Он был холоден. — Я вижу, ты хмурен, лорд, — заметил жрец. — Что же так? Неужто тебя оскорбила благодарность такого старого трухлявого пня, как я? — Нет, Ваше старейшейство, — Ливорис слегка пожал плечами, — мне, наоборот, польстило Ваше обращение ко мне как к лорду, коим я не являюсь ни по службе, ни по крови. Вы лишь сказали, что варвары не так давно поселились за Каменными Вратами, и я не могу понять почему. — Да разве можно им теперь спокойно разгуливать и грабить караваны, когда нет ни караванов, ни свободной для разгула земли? Теперь эделианские армии обосновались за Каменными Вратами, а варварам впору засиживаться за границей Пустыни. Все рушится, все рушится! — жалобно воскликнул старик. — Рушится? — удивился Ливорис. — Разве должны люди жить там, где орки, а орки там, где люди? Нет! Разве должны армии восставать против своего короля? Нет! Ленси и Ливорис переглянулись. — Должно быть, Ваше старейшейство, Вам известно то, что неведомо пока нам, — робко сказала Ленси. — Жрецу всегда видно дальше, чем простому люду. Но неужели ты, дитя мое, не понимаешь, о чем я говорю? — Нет, Ваше старейшейство. — О, небеса! Ты выглядишь довольно умной, девочка моя, скажи мне, какой магией ты владеешь и кто обучал тебя? — Магией воды, Ваше старейшейство. Я родилась в Авере, в небольшом поселении. Когда у меня и моей сестры проявились силы, родители отправили нас обучаться магии. Моя сестра владеет магией огня, она была отправлена в Инферно. Оказалось, что добраться до Инферно из Авера куда проще, чем до Ледяной Пустоши Криеры. Мы прошли через горы между Авером и Эделем, потому что не могли пройти через гарнизон. В горах я нашла портал, который вел в Криеру, но на выходе меня снова ждал гарнизон. Меня пропустили лишь тогда, когда я смогла показать свою силу магии воды. Меня отправили прямо в столицу, в Сильвервинг, где в Гильдии меня обучал Пьерпонт, хранитель магии льда. — О! — взревел жрец. Ливорис невольно вздрогнул — он совсем не ожидал от этого дряхлого старика такого животного крика. — Я знал его! Постой… Но ведь старина Пьерпонт давно отошел от дел и отправился в Колизей магов, закованный во льдах, разве нет?.. Неужели ты и есть его последняя ученица? — Должно быть, так и есть, Ваше старейшейство, — согласилась Ленси. Ливорис посмотрел на нее. В его взгляде, оставшемся без ответа, было что-то благосклонное, одобрительное, словно он был рад услышать о ценности такого человека в своем отряде и даже был как будто горд за нее. — Я рад, что смог встретить тебя, — заметил жрец. Лошади на улице вдруг громко заржали. Ленси и Ливорис тут же повернули головы к ближайшему окну. Жрец остановил свой взгляд на Ливорисе и замер. — Тебе стоит проверить, дитя мое, что там, — сказал он. Ливорис было начал подниматься, но жрец осадил его: — Не тебе. Ленси поежилась. Она знала, что старые маги зачастую только притворяются милыми старичками. Если в их руках нет кружки хвойного чая, а вокруг рта нет крошек от свежего имбирного печенья, то доброта и радушие — актерская игра, равных которой нет ни в одной труппе бродячего театра. Она встала из-за стола и двинулась к выходу. — Ой, голубушка! — крикнул жрец напоследок и всплеснул руками. Он побежал к ней, и лишь сейчас гости заметили, что он едва доставал головой до плеча Ленси. — Я видел, как ловко ты призвала льдины прямо на поле боя. Будь добра, наморозь мне пару бочек талой водички. Эта ослиная моча, которую я вынужден пить здесь последние пятьдесят лет, мне изрядно надоела. Ленси неловко улыбнулась. Старик отвел ее в сени и указал на три больших кадки, в которые Ленси тут же поместила по глыбе льда. Вручив ему округлую, но не менее вкусную сосульку, Ленси посоветовала положить ее в горшочек и наслаждаться напитком. Старик улыбнулся, добежал до стены, прихватил книгу и, провожая Ленси, передал ей ответный дар и даже поклонился. Он и Ливорис остались один на один. — Твой отряд силен, рыцарь, — начал жрец. — Но всякая сила не должна служить только ради войн и убийства. — Эта сила — слуги короля, собранные для войны. Мы выполняем то, что скажет нам наш король. — Не стоит прикрываться королем, мой мальчик, когда дело касается силы. Ведь это твой отряд. Ведь это ты собираешь людей в него. Тебе нужна эта сила — не королю. Ливорис поднял глаза на старика. Его взгляд был хищническим, пронзительным, почти черным. Волей-неволей он всегда смотрел так на тех, кто представлял угрозу для принадлежащего ему. — Я видел женщину в твоем отряде. Другую. Женщину-рыцаря. Она размахивала мечом так, что головы летели с плеч, а руки и ноги отходили от туловища. Разве может быть женщина столь смертоносной? — Женщины всегда опасны, — Ливорис ядовито усмехнулся. — В дворцовых коридорах женщины затевают и совершают куда больше убийств, чем мужчины. — О, мальчик мой, я говорю не о том, могут ли женщины убивать. Я сам знаю, что женщины могут убивать, не раня и даже оставляя в живых. Я говорю лишь об этой зверской сущности, об этом безумии, с каким мужчины обыкновенно убивают друг друга на поле брани, с каким дерется и эта женщина. Для битвы этот рев и крик — естественный ход, а побеждает тот, у кого это бешенство сильнее. Но для женщины это безумие, это бешенство — плата за исполинскую силу. Для этой мечницы процесс умерщвления жизни такой же, как и процесс её зачатия. Для неё убийство — страсть, животный дух, ведущий её и её руками забирающий жизнь за жизнью. Сможет ли она даровать кому-то жизнь, если забирает ее из раза в раз? Ливорис молча слушал тираду жреца. Он знал, что Брада — особенная женщина, совсем не такая, как другие бабы и даже как Ленси. Она особенная, и только поэтому он и выбрал ее, единственную, из бесконечного числа женщин. Он знал умелых лучниц, хороших наездниц и даже тех, кто ловко обращался с острыми и тонкими мечами. В юности во дворце он не раз встречал молчаливых убийц, которых посылали одни вельможи в постель к другим. Он слышал, что далеко на западе, в Буйных землях, есть алтарь, где Оракул открывает своим монахиням имена тех, кого должны лишить жизни эти незаметные охотницы. Но никто из них не мог бы превзойти Браду. Брада была одной из самых сильных и умелых в его отряде, она хорошо обращалась с любым оружием. Она была сильна, даже очень, — и как минимум это уже выделяло ее среди остальных. Брада казалась крепче даже некоторых мужчин — взять хотя бы Хемми — и в чем-то, может быть, даже самого Ливориса. Он почти любил ее, как сестру, за то, что она так трепетно и верно служила ему. Она помнила, как три года назад он заметил ее на рыцарском поединке, и пригласил в свой отряд. Тогда еще не началась война, и они вместе служили в королевской гвардии, где ее таланты были особенно нужны. То, что старик назвал “бешеством” или “безумием”, было натурой Брады, истинной ее волей, которую она могла проявить до конца лишь в бою. Ливорис был благодарен этой натуре и за то, что Брада спала со всеми, кто служил в его отряде, и делала это добровольно. Он знал, что она строптива, и это знали все, но не оставляя выбора, Ливорис принудил всех прибегать лишь к помощи Брады, а Браде позволил выпускать свою неудержимую натуру и в этом деле. — Никто не должен иметь в руках такую силу, потому что сила сводит с ума, сила — путь, конец которого один: или бессилие, или безумие, — закончил старик. — Сила — это власть. И чем больше человек ищет власти, тем большая сила должна стоять за его спиной. Власть же нужна человеку далеко не каждому, но тому, кто хочет найти свое место в мире и не терпеть этот несправедливый и в общем-то довольно гадкий мир, она просто необходима. Старик посмотрел на свои руки и усмехнулся. — Должно быть, ты уже давно решил так, если говоришь об этом так спокойно и стройно. — Эту идею преподнесла мне сама жизнь. Но помог мне ее понять мой бывший командир в королевской гвардии. — И чем же он помог тебе? — Наставил свой меч на мою шею и сказал, что убьет меня в первом же бою, если я не подкреплю свой ум великой силой. Когда он напал на меня, я убил его сам. — Твоя судьба тяжела, мой мальчик. Но… Старик вдруг поднялся с ящика, на котором сидел, и подошел к шкафу с открытыми полками, где долго рыскал в поисках чего-то необходимого. Наконец он отыскал четыре карты, которые положил на стол перед Ливорисом рубашкой вверх. — Если бы ты не убил тогда своего командира, ты бы не победил варваров у моего дома сегодня днем. Я благодарю тебя. Эти карты, что я положил перед тобой, показывают судьбу. Выбери одну из них, и я скажу тебе свое предсказание. Ливорис окинул взглядом все карты. Каждая из них была с красивым рисунком вьющегося по стене плюща, прижимающего к камням железо мечей и доспехов. Все они были одинаковы, кроме одной, третьей слева, плющ на которой был красный, словно горел. Ливорису на секунду показалось, будто сама карта горит в этих местах рисунка. Он дотронулся до нее и почувствовал, как она горяча, пододвинул к старику и сказал: — Из всех карт лишь эта имеет другой рисунок, пышет жаром и почти горит. Глупо ожидать, что она не привлечет моего интереса. — Ох, — вздохнул старик. — Видно, эта карта и правда предначертана тебе. Ведь ни одна из них не выделяется, все они, как одна, с зеленым плющом, ползущим по стене. Лишь ты видишь и чувствуешь то, что описал. Ливорису стало не по себе. Он уже был знаком с магией и даже несколько раз испытывал ее влияние на себе, но ему каждый раз становилось жутко, словно ему снова четыре года и под завывания ветра няня Берта рассказывает им с сестрой страшные сказки о злых колдунах. Старик поднял карту. — Какая страшная, страшная судьба, какой страшный выбор! — не удержался он. — Что там? — крикнул Ливорис. Он резко поднялся, опершись руками на стол, и даже табуретка, на которой он сидел, закачалась и упала на пол. Старик положил карту на стол лицом вверх. Верхняя половина карты была светлой, на ней король, в котором Ливорис сразу узнал старый портрет первого короля Эделя, пил со своей женой за столом, ломящимся от еды. Нижняя половина карты казалась грязной и темно-серой. На ней был изображен череп, из глазницы которого вылезал червь, а за проломленную кость лба держался ворон. Вокруг были раскиданы кости, а на заднем плане виднелись порванные знамена. — Тебя ждет великая жизнь и ужасная гибель. Едва ли можно представить жизнь лучше той, что тебя ждет, и едва ли можно представить расплату страшнее, чем такая смерть. Что-то похолодело внутри Ливориса. — И что же это значит? — Это значит ровно то, что я сказал. Но пока ты вправе изменить эту судьбу. Отказ от первого будет значить и отказ от второго. Прожив обычную жизнь рядового рыцаря, пусть и командира отряда, ты, пожалуй, отведешь эту страшную гибель от себя. Подумай, готов ли ты к тому, что тебя ждет. Ливорис был в сильном смятении. Услышанное поразило его, вдохновило и напугало одновременно. Он сидел, придерживая голову рукой, прикусив себя за палец, не отводя взгляда от карты. — Вы вовремя помогли мне, а я вовремя рассказал тебе о твоей судьбе. У тебя еще есть возможность не заходить в Каменные врата, не встретиться лицом к лицу с Пустыней, отвести войско и выйти из этой войны. — Я не могу убежать, я рыцарь, а у рыцаря есть честь. — Ты можешь не брать на себя лишнего. Отказаться от этой великой силы, что ты ищешь. Думай, пока не будет поздно, а иначе жребий будет брошен. — Жребий брошен?.. — повторил Ливорис, задумавшись. — Думаю, мой мальчик, тебе есть о чем поразмышлять. Возвращайтесь в свой лагерь. Ливорис поднялся и не сразу убрал руку от своего рта. Старик сказал ему: — Возьми свою карту с собой. Пусть она напоминает тебе о твоем выборе. Ливорис слегка качнул головой, подобрал карту и убрал под доспехи. Он был уже почти у выхода, когда жрец добавил: — Я дал подарок тебе и твоей спутнице. Мне нечего предложить третьему, что пришел с вами, но передай ему, что его меч, реликвия, что он украл у своих собратьев, не покинет его, как бы те ни старались его вернуть. Ливорис слегка напряг брови, пытаясь понять, о чем идет речь. Он знал, что ни один из многочисленных секретов нового мечника, которые он сам так хотел разгадать, ему еще неизвестен. Кивнув на прощание, он вышел. Солнце ослепило его. После долгого пребывания в хижине, его глаза отвыкли от солнца, которое так ярко отражалось от песка. — Вы долго беседовали, — заметила Ленси. — Что он сказал тебе? — Что меч, который украл Хельд у своих собратьев, останется с ним, как бы те ни пытались его вернуть, — ответил Ливорис, идущий к лошади, придерживая руку у бровей, как козырек. Ленси вопросительно посмотрела на Хельда. Тот был удивлен. — И что дальше? — спросила девушка. — Возвращаемся в лагерь. Мне нужно хорошо подумать, что делать после.