Ничто и что-то

Всё по-настоящему, по канону мира людей — пусть он из пластика, но его боль реальна. Объективна. Аллан знает, что это такое — он тоже чувствует боль, и от того наблюдать за Кеном ещё мучительнее. Мысль узнать себя звучит интригующе, пока ты не остаешься наедине с собой, не зная, с чего начать. Будто ребенок, окруженный разноцветными кубиками — можешь построить всё, что захочется. Но как захотеть что-то, если ты ничего не видел? Если ты не знаешь, как может быть? Аллан так и не разобрался в себе и в своих чувствах, хотя у него было больше времени на размышления. Кен... растерян? Да, пожалуй, так. Это слово лучше всего характеризует странный спектр новых ощущений. Сперва он был переполнен надеждами, горел энтузиазмом, но... энтузиазм всегда спадает — остается лишь пустота. И ему нечем было её заполнить. Будь здесь Барби, Кен нашел бы утешение в ней. Не приблизился бы, чтобы не докучать — наблюдал бы со стороны, и это дало бы ему подобие утешения. Не настоящее утешение, но лучшее, на что можно рассчитывать, когда тебя отвергли. Аллан знает об этом всё. О том, как наблюдать со стороны — без конца надавливать на рану, не позволяя ей затянуться. Аллан знает всё о том, как быть невидимкой. Как чувствовать себя ненужным, но при этом всё равно стараться ради окружающих. Он всего лишь звено в Барбилэнде — звено, без которого эта розовая машина детских фантазий вполне могла бы существовать и дальше, но он всё равно остается её частью, чтобы выполнять свою функцию. – Привет, Кен, – мягко говорит Аллан, присаживаясь рядом, прямо на розовый песок. Все жители Барбилэнда собрались в одном из Домов Мечты, чтобы веселиться на Лучшей Вечеринке Сегодняшнего Дня. Обычно Кен проводит время вместе со всеми — зажигательно танцует под громкую музыку, пока Кены и Барби не расходятся по домам. Но в последнее время ему не до танцев. Нет ему дела и до пляжа, и до катания на роликах, и до других развлечений. Аллан его прекрасно понимает — трудно веселиться, когда в душе пустота. – Привет, Аллан, – еле слышно бормочет Кен, едва ли зацепив Аллана взглядом. – Волны сегодня особенно высокие. – Они всегда высокие, – отвечает Аллан. – Раньше я не замечал. Аллан один из немногих, — но точно не единственный — кто обращает внимание на такие вещи. Волны на пляже всегда высокие, маяк не функционирует — к ним даже не приплывают корабли, чтобы в этом была какая-то надобность, а обязанности доктора иногда исполняет Барби-писательница. Или любая другая Барби, которая оказывается рядом с фургончиком в нужное время. – Ты в порядке? – Аллан осторожно двигается ближе к Кену. Он знает, что Кен не в порядке — выражение его лица буквально кричит об этом. Но довольно трудно подойти к человеку и сказать: «Я вижу, что ты не в порядке», даже если ты желаешь ему добра. Аллан всегда балансирует на грани двух желаний — быть рядом с Кеном, даже в роли балласта, и покинуть Барбилэнд навсегда, чтобы, наконец, начать жить. – Нет, – Кен медленно качает головой, глядя то ли на застывшие волны, то ли на свои колени. – У меня никак не получается примириться со своим нынешним существованием. Сперва мысль о том, что я — Кен, и этого достаточно, казалась мне приятной и будоражащей. Но я по-прежнему не понимаю, что стоит за этой фразой. Этот самостоятельный Кен... кто он такой на самом деле? – Это трудно понять, – мягко замечает Аллан. – На поиск ответа может уйти очень-очень много времени. Недели, месяцы, годы... – Мне очень плохо, – измученно произносит Кен, проводя рукой по волосам. – Потому что мне всё-таки нужна любовь. Важно быть самодостаточным, но если я так не могу? Если это не то, какой я? Что плохого в том, что мне нужна любовь? – спрашивает Кен и, наконец, заглядывает Аллану в глаза, словно может получить от него ответ. – Что плохого в том, что я хочу любить и быть любимым? Хотел бы Аллан знать, почему так мучительно сжимается грудь — то ли ему трудно видеть Кена в таком состоянии, то ли собственные чувства не дают опомниться. – В этом нет ничего плохого, Кен, – тихо говорит Аллан. – В любви нет ничего плохого. Любовь прекрасна, даже когда она причиняет боль. Он действительно так думает. Его страдания всегда перемешаны со счастьем, потому что он рад видеть Кена, находиться рядом с ним, слушать его. Кен не всегда говорит то, с чем Аллан согласен, но почему-то это не делает его менее особенным. По крайней мере, в глазах Аллана. – Я начинаю думать, что любовь всегда приносит боль, – жалобно сообщает Кен. – Не всегда, – возражает Аллан. – Но очень часто. Раньше Кен этого не замечал, но Аллан умеет говорить таким тоном, что проблемы кажутся решаемыми — даже если пока не ясно, как именно можно с ними разобраться. Он привык чувствовать себя неполноценным и рядом с Барби, и рядом с другими Кенами. Первые всегда и во всём лучше, это аксиома, и именно поэтому Кен всё время ощущает надобность конкурировать с другими Кенами. Конкурировать с Алланом не нужно. Не нужно пытаться его впечатлить. Для разнообразия можно просто быть собой и не испытывать за это вину. – Думаешь, я ещё смогу её найти? – с надеждой спрашивает Кен. – Сможешь, – еле слышно отвечает Аллан и тянется к нему лицом. Столкновение — быстрое, как разряд молнии — успевает произойти, прежде чем Кен невольно отшатывается, ошеломленно распахнув глаза. Произошедшее не укладывается у него в голове. Нет... оно не вписывается в его картину мира. Оно не соответствует представлению Кена о том, что правильно. – Что с тобой, Аллан? – изумленно вопрошает он. – Так... так ведь нельзя. Боль ломает пластиковую грудь изнутри. В ней будто что-то есть, потому что Аллан порывисто вздыхает, ощущая настоящую потребность в воздухе. Быстрый поцелуй ещё горчит на губах — Аллан не успел толком почувствовать его, зато теперь явно ощущает стыд и ненужность. – Почему? – спрашивает Аллан дрожащим тоном. – Почему ты думаешь, что нельзя? – Потому что я — Кен, а ты... Аллан, – растерянно отвечает Кен. – Я создан для Барби... Слышать эту ерунду больше нет сил. – А я создан для тебя, – прерывает его Аллан — глаза щиплет сильнее, чем обычно. Это больше невозможно терпеть. В горле набухает знакомый ком, из-за которого так трудно говорить. Аллан тихо шмыгает носом. – Это буквально написано на моей коробке, Кен. Я — твой приятель. У меня нет другой функции. Весь смысл моего существования — быть рядом с тобой. Кен медленно моргает, ошеломленный тем, каким поломанным кажется голос Аллана. Будто его слова прорываются из глубины, ударяясь о каменные стены. Он не мог вообразить, не мог даже помыслить, что Аллан испытывает боль. Боль, связанную с ним. – Ты нарисован на моей коробке. Мне подходит твоя одежда, знаешь почему? Меня создали для тебя, – повторяет Аллан, не отводя от него взгляд, и осторожно указывает на него пальцем. – Без тебя меня не существует. Функционально ты отличаешься от Барби — все знают, что есть Кен, что он рядом с Барби, её парень, её спутник — это его предназначение. И если ты считаешь, что твоя роль незначительна, то кто тогда я? – мучительно спрашивает Аллан. – Всё в Барбилэнде крутится вокруг Барби. На твоей коробке написано — «парень Барби», на коробке Мидж — что она её подруга, на коробке Скиппер — сестра. А на моей коробке написано «друг Кена». Это всё, что имеет значение в жизни Аллана. И ты знаешь, как нами играли в реальном мире. Да, именно таким образом, – кивает Аллан, хотя Кен едва ли до конца понимает, что именно он имеет в виду. Чувствует, что Аллан говорит правду, потому что игры людей иногда дарят ему небольшие откровения, но не полностью осознает. – То, что происходит в реальном мире, всегда влияет на события в Барбилэнде, именно таким образом определяется наше существование здесь. С момента моего создания люди предполагали, что между нами есть нечто большее — иногда в насмешливом ключе, – губы Аллана трогает грустная улыбка. – Потому что есть Барби, и у неё важные Барби-дела. Есть Кен, который появляется, когда Барби нужен её спутник. И есть Аллан, чтобы чем-то занять Кена, когда Барби делает Барби-дела. Вот, как я существую — занимаю тебя, когда рядом нет Барби. Сейчас её нет, сейчас, наконец, ты смотришь на меня, и я чувствую себя живым — это ещё больнее, чем быть невидимкой, – объясняет Аллан, и слезы, наконец, начинают стекать по его щекам — такие горячие и соленые. Он отрывисто хватает ртом воздух — трудно плакать и говорить одновременно, но Аллан сдерживал себя так долго, что просто не может замолчать. – Больно быть отвергнутым, но я всё равно желаю твоего внимания. Я, действительно, чувствую это. Не помню, как давно — может быть с самого начала. И несмотря на все изменения, первоначальный Аллан был для Кена, – рука Аллана осторожно ложится на грудь — хотел бы он ощутить, как там что-то бьется, но это невозможно. Там будто что-то есть, но это лишь отголоски его страданий. – И я не могу изменить свои чувства по отношению к тебе, пусть они для тебя абсолютно не важны. Так трудно успокоиться — слезы текут слишком быстро, Аллан вытирает их слишком медленно. Справиться с беспрерывной чередой всхлипываний кажется невозможным. Он будто весь состоит из слез, и каждая слезинка жаждет скорее вырваться на свободу. Так люди справляются с болью? После этого им становится легче? – Это ничего, – растерянно говорит Кен, похлопывая Аллана по плечу. Это кажется правильным решением, потому что Аллан поднимает на него взгляд покрасневших глаз. – Я тоже недавно научился плакать. Оказывается, это нормально. – Я знаю, – отвечает Аллан, продолжая водить руками по лицу, быстро размазывая слезы. – Я научился плакать намного раньше, чем ты и Стереотипная Барби. Думаю, раньше всех в Барбилэнде. На этот раз не приходится долго думать, чтобы понять причину. Всё так очевидно — только Аллану не пришлось устраивать в Барбилэнде патриархат. Он переживает всё внутри, от того и плачет так горько. В груди щемит — это раскаяние и сочувствие. Кен не злодей — он не хочет, чтобы Аллан так себя чувствовал. Помнит собственные мучения и не желает их Аллану. – Прости меня, Аллан, – Кен бережно проводит ладонью по лицу Аллана, стирая слезы. – Я знаю, как больно, когда тобой пренебрегают, – объясняет он. – Мне действительно жаль, что я заставил тебя пройти через это. Я виноват перед тобой, Аллан. – Ты не виноват, ты просто такой, какой ты есть, – отвечает Аллан. От его слов приятно кольнуло в грудь. Кен всё ещё чувствует себя виноватым и вместе тем отчетливо понимает, что Аллан его не винит. Это странно и вместе с тем... хорошо? – Я такой дурак! – искренне сокрушается он. – Я не заметил, что поступаю с тобой так же, как Барби поступает со мной! Даже после того, как она извинилась, я так и не понял, что всё это время так плохо с тобой обращался. Ты не заслуживаешь этого, Аллан! Он такой драматичный, но Аллану всегда это нравилось. Это делало Кена самым настоящим в этом пластиковом мире. – Всё хорошо, – мягко говорит Аллан, ободряюще коснувшись его плеча. – Ты не мог знать, что я чувствую. – Нет, – отвечает Кен, помотав головой, и вновь смотрит на Аллана со смесью вины и решимости. – Это я должен тебя утешать. Я причинил тебе боль, а не наоборот. – Но ведь это ты потерял любовь всей своей жизни, – замечает Аллан и даже не кривится от боли. Кен вновь качает головой — даже это у него выходит эмоционально. Будто он пытается вытрясти из своей головы всё, что кажется ему ошибочным и глупым. – Я потерял смысл своей жизни, написанный на моей коробке, но ведь я... я не коробка, так? – спрашивает Кен и приближается к лицу Аллана раньше, чем он успевает ответить. Это удивительно. Да, это верное слово — у-ди-ви-тель-но. Кен ощущает тепло, легкое волнение, странную радость, и всё это в целом изумляет его. С Барби было иначе — он наклонялся к её губам и всегда ощущал преграду, не позволяющую ему по-настоящему испробовать этот момент. На сей раз что-то происходит. Возникает желание смеяться и прыгать. Аллан ошеломлен до такой степени, что даже не может пошевелиться, когда Кен отстраняется. Это похоже на сон. Если бы ему, конечно, снились сны. – Барби оставила Дом мечты, и теперь это Мачо-Дача... – Кен невольно спотыкается, замечая, какими большими глазами смотрит на него Аллан. – Ты не хочешь зайти в гости? В его взгляде легкое недоверие. Оно сменяется удивлением, когда Кен уверенно берет его за руку, чтобы провести за собой. Они идут мимо шезлонгов и ширм для переодевания, которые никто не использует по назначению, выходят на дорогу, по обе стороны которой стоят дома Барби. Вокруг них нет леса, нет гор, нет пустыни, нет... ничего, кроме мест, где можно жить или заниматься деятельностью. Аллан всегда делает вид, будто не замечает этого, но неизменно нервничает, когда думает об ограниченности их мира. Дом Кена выглядит лучше, чем произносится. Уже не такой показушный, как раньше, но всё равно своеобразный. Вместо двери у него по-прежнему пендельтюр, но ничего другого Аллан и не ожидал — уж очень Кену нравятся лошади. Не то чтобы Аллан против носить нашивку с лошадью на одежде... Ему должно нравиться, раз уж он друг Кена, но правда в том, что ему не нравится. Просто он готов уступить. Путь на второй этаж кажется Аллану вечностью — он не в первый раз в этом доме, в конце-концов на вечеринку Барби могут прийти все желающие... Но сейчас он гость. Особый гость, которого ведут прямо в спальню. Задумавшись, Аллан даже вздрагивает, когда Кен кладет руку на его спину. Слегка приподнимает лицо, замечая, что Кен вновь движется ему навстречу. Их лица приятно прижимаются друг к другу, губы соприкасаются, скрывая то, что происходит во рту. – Почему? – еле слышно спрашивает он, когда Кен отстраняется. Это прекрасно, но Аллан слишком привык к мысли, что это никогда не случится. Не может случиться, потому что Аллан слишком малозначимое звено Барбилэнда. – Не знаю, – отвечает Кен, доверчиво прислоняясь к нему лбом. – Но чувствую, что хочу этого. Другое объяснение Аллану и не нужно. Он часто думает о причинах тех или иных своих поступков, действия или бездействия. Ему всегда казалось, что оказавшись в реальном мире, он сможет всё понять. Тот, кто перед ним, — причина, по которой Аллан остался. И ему достаточно того, что Кен идёт на поводу у своего желания, не позволяя риторике отвлечь себя. Аллан впервые чувствует значимость собственной обнаженности, потому что Кен смотрит на него. Их тела должны быть идентичны, ведь так они могут меняться одеждой, но Аллан этого не видит. Не видит этого и Кен. Они разные, потому что Аллан — это Аллан, а Кен — это Кен. Это не условность, как прыжок со второго этажа прямо в автомобиль, а истинная суть, заботливо скрытая розовыми очками Барбилэнда. Раздумывая, какое принять положение, Аллан робко устраивается на кровати и бегло оглядывает комнату, не зная, на чем остановить взгляд. У него довольно подвижные ноги, а ещё он очень хочет видеть лицо Кена сейчас. Всегда. Но сейчас — особенно. Кен в нерешительности замирает у постели, ощущая, как нарастает тревога. Словно стук барабана, становящийся всё громче и громче. – Я не знаю, что делать дальше, – признается Кен, стараясь не выдавать смущение. Это его вечная проблема — он всегда не знает, всегда совершает необдуманные, опрометчивые поступки, заставляющие других за него переживать. – Знаешь, – спокойно отвечает Аллан. Кен заметно встревожен, и Аллан немного смягчает голос, потому что совершенно не хочет на него давить. – Всё, что ты сделаешь, будет правильно, потому что я хочу этого. Кен выглядит искренне удивленным. Нутро дразнит чувство нужности, важности — он редко ощущает подобное. – Ты хочешь меня? – осторожно спрашивает он. Аллан медленно кивает. – Да, хочу. Долю секунды Кен размышляет, пытаясь найти разницу между тем, что он считает правильным и тем, как он чувствует, а потом протягивает руку к прикроватному столику, берет что-то и отщелкивает крышечку. Боковым зрением он видит, что Аллан наблюдает за ним. Когда на него смотрят, Кен всегда совершает ошибки — падает, говорит невпопад. Но сегодня у него будто есть право ошибаться. Всё, что ты сделаешь, будет правильно. Он выдавливает что-то на ладонь, растирает между пальцами, ощущая легкую прохладу. Вязко. Нужно чуть больше. Кен добавляет ещё немного, по наитию опускает руку — вздрагивает, ощущая возбуждение. Проводит ладонью в воздухе, отчетливо различая границу между ничем и чем-то. Это что-то так приятно трогать. Почему он не чувствовал этого раньше? Аллан смотрит, как Кен торопливо двигает рукой в воздухе, завороженно. Внизу живота тяжело и напряженно. Не сразу Кен понимает, что заигрался — слишком обескураживающее новое чувство, которое хочется изучить до конца. Он глубоко выдыхает, с легким сожалением останавливая свою ладонь, приближается к кровати, медленно забирается на неё, вновь погружаясь в размышления. Как это правильно делается? Что именно делается? Кен нависает над Алланом, боясь услышать раздраженный вздох. Ноги Аллана широко расставлены — сейчас это смущает, хотя Кен часто сидит подобным образом. – Прижмись ко мне, – говорит Аллан мягко. Конечно, это же так очевидно! Кен хлопает себя по лбу, пытаясь справиться с чувством неловкости. Ему стыдно за себя, свою глупость, но Аллан не пытается укорить его. Будто у Кена, действительно, есть право на ошибку. Это успокаивает. Кен выдыхает, осторожно устраивается между расставленными ногами Аллана и вжимается. – О-о-ох, – срывается с его губ. Иначе он просто не может описать свои ощущения — их так много, и все они такие яркие, будто радуга, но не только перед глазами — по всему телу. Что-то крепко обхватывает его. Они едва ли касаются друг друга, но что-то тугое и горячее сжимается вокруг него — у Кена буквально сыплются звезды из глаз. От счастья хочется плакать. – А-а-ах, – выдыхает Аллан в ту же секунду. Он чувствует в себе что-то по-настоящему твердое. Чувствует себя твердым, хотя у него по-прежнему гладкое пластиковое тело, ни одной выпуклости на нем и ни одного отверстия. Но он чувствует Кена внутри себя. Чувствует напряжение. Кен переводит на него взгляд — двигается на пробу, и глаза Аллана закатываются, рот широко распахивается, на губах застывает немой крик. Это что-то невероятное. То, что невозможно сопоставить с пляжем, роликами или мороженым. Лучше, чем всё это вместе. Лучше, чем вопрос: «Который час?». – Это... это оно? – сбивчиво спрашивает Кен, задыхаясь от удовольствия. – Да, кажется... кажется, это оно, – отвечает Аллан, теряясь в ощущениях. – Попробуй... ещё раз. Кен пробует, и искры снова сыплются из глаз, будто водопад из звездочек. Он чувствует, что его гладкая, пластиковая кожа покрывается мурашками. Что-то внутри натягивается, будто у него есть органы и скелет, и они работают вместе, напрягаясь и сокращаясь. Невозможно, но что-то пульсирует. Он прижимается к лицу Аллана — чувствует его язык у себя во рту, чувствует, как податливо сминаются его губы, чувствует вибрацию его стона. Аллан чувствует тепло и тяжесть его тела. Чувствует, как горячо распирает изнутри. Чувствует движение в себе. Себя. Эта странная сладость нарастает, будто закручивается вихрь. Аллан кусает губы — ноюще-булькающий звук прорывается через его нос и стихает в воздухе. Кен жмется лицом к его шее — Аллан чувствует влажные поцелуи на коже. Чувствует, что его кожа по-настоящему мокрая. Он вскрикивает, ощущая, как разбухающее внизу удовольствие взрывается фонтаном ослепительных звездочных брызг — сжимается вокруг надрывно скулящего Кена. Его живот забрызган чем-то, он отчетливо ощущает теплые капли. Он чувствует, что Кен оставляет что-то теплое внутри него, плача и хрипя одновременно. Аллан медленно гладит Кена по затылку, ощущая приятную усталость во всем теле — будто каждая пластиковая клеточка отлично поработала, доказывая, что он живой. Он никогда не чувствовал подобного. Никогда не чувствовал ничего по-настоящему хорошего. Кен продолжает исступленно плакать, прижимаясь носом к его плечу, и это приятно, потому что это слезы облегчения. У Аллана и самого глаза на мокром месте, поэтому он успокаивающе перебирает волосы на макушке Кена, позволяя ему прийти в себя. Когда Кен успокаивается и находит в себе силы вытереть слезы с покрасневшего лица, Аллан медленно отстраняется. Час слишком поздний. Вечеринка в Доме Мечты Барби к этому времени обычно уже закончена. – Подожди, – Кен осторожно хватает Аллана за запястье, не позволяя ему свесить ноги с кровати. – Я чувствую, что сейчас всё правильно. Я тебя не выгоняю, Аллан. Тебе не нужно уходить. От слез его голос немного хриплый. – Да, но разве Аллан может ночевать в Доме Мечты Барби или в Мачо-Дача... в общем, в доме Кена? Кен растерянно пожимает плечами. На самом деле он не знает — хочет, чтобы Аллан остался, но не имеет понятия, возможно ли это. Будет ли это игровой условностью или уже поломкой? – Это больно, когда тебя прогоняют, – тем не менее, замечает он. – Спасибо, что не прогоняешь, – доверительно отвечает Аллан. Он быстро одевается и спускается вниз по винтовой розовой горке, немного неуклюже — в этом весь Аллан, так? Стоя на балконе, Кен провожает его взглядом, пока Аллан не скрывается из виду, после чего идет в душ. Он чувствует, что с тела нужно что-то смыть. Интересно, где Аллан будет приводить себя в порядок? Где вообще живут Алланы? Нет, Аллан такой один. Аллан такой один и — что удивительно и прекрасно — создан исключительно для него. Похоже, кто-то в Mattel уж очень любит его, Кена, раз создал для него Аллана. Впервые за долгое время Кен радуется новому дню. Он улыбается, облачаясь в свою базовую одежду — можно поменяться с Алланом, и ему подойдет — умывается, на ходу перехватывает вкуснейший тост. Быть Кеном — это не значит быть одиноким. Он может быть привязанным к кому-то, — кто, конечно, не против — и в этом нет ничего плохого. Ещё быть Кеном — это любить лошадей. И пляж. Возможно, быть Кеном — не значит быть сложным. Можно быть и простым! Или можно дать себе время, чтобы узнать все свои маленькие сложности. Он очень хочет поделиться этой мыслью с Алланом. А ещё — увидеть его. Увидеть и поговорить — в таком порядке. Дорога на пляж приятно-долгая — Кен даже успевает спеть с песню. У него такое хорошее настроение, что он и пританцовывает по пути. Воздух звенит от бесчисленных: «Привет, Барби», «Привет, Кен», «Привет, Кен», «Привет, Кен», «Привет, Барби», «Привет, Барби», «Привет, Кен», «Привет, Барби», «Привет, Барби», «Привет, Барби и тебе, Барби», «Привет, Барби», «Привет, Барби, Кен». «Привет, Барби». «Привет, Кен». Как и всегда, Аллан стоит между шезлонгами, смотрит на волны, время от времени встречаясь взглядом с Барби и Кенами. Он улыбается, но его улыбка почему-то всегда выглядит чуточку грустной. Кен зачем-то поправляет волосы, не обращая внимание на сыплющиеся тут и там приветствия. Ему немного обидно, что Аллан не разделяет сегодня его хорошее настроение. – Привет, Аллан, – успевает произнести Кен и машет рукой, прежде чем Аллан замечает его появление. – Привет, Кен, – отвечает Аллан почти удивленно. Становится как-то волнительно. У Аллана большие глаза. Не то чтобы Кен об этом не знал, но теперь определенно по-настоящему это заметил. Они настолько огромные, что Кен мог бы целиком в них поместиться. – Я забыл свою доску, – говорит Кен, приближаясь. Он скользит взглядом по волнам, за которыми обычно прячутся Барби-русалки. – Волны изменились. Они... большие и не двигаются. – Это ты изменился, – объясняет Аллан своим кротким голосом. – Всё вокруг кажется другим, когда меняешься сам. Накрывает чувство благодарности. Аллан объясняет очевидные вещи, но почему-то Кену не кажется, будто он говорит свысока. Почему-то Кен не чувствует себя глупым, когда Аллан рассказывает ему о том, что очевидно каждому, кроме него. Можно узнавать что-то новое и радоваться при этом. Можно радоваться. – Мне понравилось, – сообщает Кен, зачем-то дергая плечами. Аллан вопросительно поднимает брови, рассматривая его лицо. – Я... теперь это чувствую, – таинственным шепотом добавляет он. – А ты чувствуешь? – Что именно? – Ну... Растолковать трудно, потому что Кен впервые сталкивается с чем-то подобным. Что-то, что вырывается за пределы кукольного сознания. Что-то существующее, но вместе с тем хорошо зацензуренное условностью Барбилэнда. Кен осторожно проводит рукой перед штанами Аллана и задевает что-то. Да. Он по-прежнему там. Аллан подпрыгивает и воровато озирается. – Тут же Барби... И Кены, – тихо говорит он. – Они всё равно ничего об этом не знают, – возражает Кен вполголоса. Взгляд у Кена умоляющий, будто конфету выпрашивает. Он такой инфантильный! Но Аллан почему-то любит в нем даже это. Хочется услышать шум волн, крики чаек, но пляж неестественно-глухой. Голос Кена — самое настоящее, что Аллан может услышать в этом месте. В этом причина его любви? Скорее всего нет. – Пойдем за маяк, – торопливо говорит Аллан, и Кен подпрыгивает от радости, встряхнув кулаком в воздухе. Хочется вцепиться в руку Аллана, что Кен и делает, когда они вместе идут в сторону маяка. Взгляды других Кенов и Барби чуть удивленные, но они слишком заняты пляжем, чтобы остановить их. Каждый день в Барбилэнде счастливый и безмятежный, каждый день они делают то, что положено делать. Ничто на свете не сможет отвлечь их от пляжного волейбола, мороженого, серфинга, загорания... Они обвивают друг друга руками, соприкасаются лицами, вжимаются губами. По какой-то неведомой Кену причине, его трясет от восторга и предвкушения. С Алланом можно делать всё. Он не представляет, что такое «всё», но иметь на это позволение очень приятно. На сей раз Кен быстрее понимает, что хочет сделать. Когда он отстраняется, у него дрожат руки. – Я не знаю, где взять это, – растерянно говорит Кен, виновато встречаясь с Алланом взглядом. – У меня нет карманов. – Всё нормально, – отвечает Аллан, накрывая его дрожащие руки своими. – Можно без этого. Кен тихо смеется от облегчения — так здорово, что он не кричит, не закатывает глаза. Аллан успокаивающе прижимается к щеке Кена губами. Это тоже приятно, хотя прикосновение очень быстрое. Он медленно опускается на колени, стягивает пляжные шорты Кена вниз. Кен вопросительно изгибает бровь, но не успевает задать вопрос, потому что Аллан резко приближается, практически вжимаясь лицом в его пах. Что-то упирается Аллану в рот, это очевидно. Кен беспомощно хватается за его макушку, пытаясь справиться со своими чувствами. Он ощущает надобность дышать, иначе его пластиковое тело просто переломится от этой горячей лавины. Аллан то приближает, то отдаляет лицо — его рот приоткрыт, губы обхватывают что-то кольцом. Кен слышит звук. Ночью его не было, а сейчас он есть — влажный и глубокий. Происходящее настолько ошеломляет и восторгает, что кружится голова. Ему хочется видеть всё — Аллан проводит языком в воздухе, слизывает что-то, вновь обхватывает что-то своим ртом. Когда он втягивает щеки, Кен разве что не верещит, предвкушая разноцветные звезды перед глазами. Они ослепительно яркие. – Так здорово, – восторженно выдыхает Кен, не пытаясь сдержать улыбку. Он выпустил что-то из себя, как и вчера ночью, и это было восхитительно. На душе так радостно — Кен безумно хочет этим поделиться. – Так здорово, Аллан! Он опускает взгляд — Аллан медленно вытирает рукой губы. Вид у него чуточку задумчивый. Кен помогает ему подняться на ноги, порывисто целует запястья, не зная, как ещё выразить свою радость и благодарность за пережитое блаженство. – Мне сделать так же? – спрашивает он, по-щенячьи заглядывая Аллану в глаза. Аллан удивленно вскидывает брови. Он немного растерян, но Кен убежден, что должен сделать Аллану так же приятно. – Вот Вы где! Звук чужого голоса заставляет Аллана вздрогнуть, а Кена — обернуться. Окрик слишком явно нарушает тишину, обычно скрытую веселой музыкой. К ним, размахивая рукой, бежит баскетбольный Кен. Он не один — позади него суетятся другие Кены, раздираемые непониманием и любопытством. Среди них каким-то образом оказалась Барби-доктор — должно быть, присматривает за Кенами. Аллан тут же начинает махать рукой, запуская цепочку приветствий. – Привет, Кен! – Привет, Аллан! – Привет, Кен! – Привет, Аллан! – Привет, Кен! – Привет, Кен! – Привет, Аллан! – Привет, Барби! – Привет, Аллан! – Привет, Кен! У Кена голова кружится. Он продолжает держать Аллана за руки, и только это помогает ему не выйти из себя. Удивительно, как много времени уходит на эти бесполезные приветствия! Ведь можно просто сказать: «Всем привет!». Он раньше об этом не думал, но можно сказать: «Всем привет!». – Я увидел, как Вы ушли с пляжа, – сообщает баскетбольный Кен то ли встревоженным, то ли удивленным голосом. – Формально, мы всё ещё на пляже, – замечает Аллан. Удивительно, но подобные вещи Аллан умеет произносить мягко. Кен видит, что Баскетбольный Кен совсем не испытывает неудобство из-за того, что его поправили. Он не смущен и не пристыжен. В этом весь Аллан! Но почему-то Кен немного обеспокоен. – Что Вы тут делаете? – спрашивает баскетбольный Кен. – Ничего, – бурчит Кен, быстро скользнув взглядом по небольшому подъему, на котором стоит маяк. – Гуляем. – Почему Вы не гуляете вместе со всеми? – интересуется туристический Кен. – Волны сегодня особенно высокие. «Волны всегда высокие», – машинально думает Кен. Уголок губ Аллана быстро дергается — кажется, он думает о том же самом. – Как бы то ни было, лучше нам всем вернуться на пляж, – примирительно говорит Барби-доктор. – Здесь ведь совсем нечего делать. Кены загораются энтузиазмом. Им хочется скорее вернуться к мороженому, загоранию, пляжному волейболу. Если Барби вдруг захотят присесть на трибуны и поболтать, у них даже получится занять сетку. – Отличная идея, Барби, – замечает туристический Кен и как-то самодовольно упирает руки в бока. – Давайте скорее вернемся на пляж! Они двигаются в сторону шезлонгов, словно единое существо. Впереди Барби-доктор, и они за ней — голова гусеницы и её длинное-длинное туловище. Баскетбольный Кен почти повисает на руке Кена. Сейчас он кажется Кену очень прилипчивым. – Знаешь, мы немного волнуемся за тебя, – вполголоса замечает баскетбольный Кен. – Ты не пляжишь уже три дня! Ты совсем один, это на тебя не похоже. – Я не один, я с Алланом, – терпеливо отвечает Кен. До него вдруг доходит — если он сам закатит глаза, это будет также некрасиво и неприятно. – Если подумать, с кем ещё мне проводить время? – В каком смысле? – спрашивает туристический Кен. Он всегда вклинивается в диалог, всегда пытается зацепить или поддеть. Ему нравится соперничать, и Кен понимает причину — хочется показать себя лучше, хочется, чтобы на него обратила внимание Барби. Туристический Кен хорош во всём, но не достаточно хорош, чтобы стать по-настоящему полноценным. – Аллан — друг Кена, – объясняет Кен, бегло обводя взглядом других Кенов. – Это естественно, что мы проводим время вместе. Стоило делать это чаще, потому что я не встречал никого, кто понимал бы меня лучше, чем Аллан. – А ведь и правда, – замечает туристический Кен, невольно останавливаясь. Теперь все взгляды обращены на него, потому что его лицо отражает какое-то странное воодушевление. – Аллан — это друг Кена. Надо проводить больше времени с Алланом. Кены встречают его предложение возгласами одобрения. Они поворачиваются к Аллану практически одновременно, твердо намереваясь начать проводить вместе время — что бы это ни значило. Аллан испуганно застывает, чувствуя себя неуютно из-за такого внимания, и бросает быстрый взгляд на удаляющуюся спину Барби. – Что? Нет! – недовольно восклицает Кен, кривясь от недовольства и раздражения. Ему хочется, чтобы другие Кены просто ушли и оставили их в покое, но теперь от его желания практически ничего не зависит. Он с досадой выдыхает и начинает объяснения заново: – Аллан — друг Кена. В смысле, меня. И он создан для меня. Я — Кен. Стоило догадаться, что последует за этим, но Кен всегда сперва говорит, потом думает. – И я Кен. – И я Кен. – И я. – И я! – И я! Кен демонстративно закрывает уши. На то, чтобы Кены успокоились, уходит не меньше минуты. Находиться среди них из раза в раз всё труднее. Они все разные, но Кен будто теряет свою идентичность, когда оказывается среди других Кенов. Он похож на них и не похож одновременно. – Если ты подумаешь об этом чуть дольше, чем одну минуту, то поймешь, что он создан для меня, потому что я — стереотипный Кен, – невозмутимо замечает стереотипный Кен, когда Кен отнимает ладони от ушей. С такой глупостью Кен точно не собирается мириться. – Нет-нет-нет, – качает головой Кен, оттесняя стереотипного Кена плечом. – Он мой Аллан. Я — пляжный Кен. И если ты посмотришь внимательно, базовый аутфит Аллана — это плавательный костюм. Значит, это мой Аллан, – Кен самодовольно выпрямляет спину и зачем-то отряхивает ладони. – Так? Кены то ли искренне не понимают, почему Кен прав, то ли им просто не нравятся его аргументы. Какой бы ни была причина их молчания, они глядят на Кена настороженно, усиленно пытаясь придумать, как повернуть ситуацию в свою сторону. – Может, спросить у Барби? – уточняет художник Кен в образовавшейся тишине. – Барби всё знает, уж она-то сможет объяснить... – Я не хочу спрашивать у Барби! – разъяренно восклицает Кен. – Какое отношение Аллан имеет к Барби? Это он должен решать. Никак не Барби. Мысль крамольная. Ведь это Барбилэнд, и все решения в конечном итоге должна принимать Барби. Но Кена впервые в жизни не волнует, что скажет Барби. Он хочет слышать, что скажет Аллан. Хочет быть нужным Аллану, а не кому-то другому. – Я... базовый Аллан, – говорит Аллан растерянно, и ему трудно смотреть Кенам в глаза, потому что отказывать этим замечательным ребятам и ранить их чувства совсем не хочется. Их и так без конца притесняют, и уж он-то точно не будет тем, кто обидит их. – Я могу дружить с любым Кеном, с каждым, кто живет в Барбилэнде. Но мне... мне нравишься ты, – добавляет он, останавливая взгляд на Кене. – С тобой я хочу не просто дружить. Их вновь окружает неестественная тишина. – Разве так можно? – неуверенно спрашивает туристический Кен. – Так можно, – решительно отрезает Кен. – Ведь играть нами можно как угодно. – Это такая умная мысль, Кен, – кивает художник Кен. Кен вздыхает — мысль не умная, вполне обыденная, но он слишком долго шел к ней, чтобы стыдить художника Кена и других Кенов за то, что они осознали всё только сейчас. Он чувствует в себе что-то незнакомое и успокаивается, лишь когда подходит к Аллану и берет его за руку. Аллан его понимает. Ему и говорить не нужно, чтобы Кен ощутил себя понятым и нужным. Внезапно до него доходит, почему другие Кены по-прежнему стоят кругом и смотрят на них с каким-то затаенным ожиданием. – Я сегодня не в настроении пляжить, – наконец, объявляет Кен. Кены обмениваются взглядами, обозначающими понимание, но на самом деле они вряд ли осознают, что происходит. То, что Кен не хочет пляжить, для них, наверное, практически так же странно, как плоская ступня Барби. Но они оставляют Кена и Аллана в покое и возвращаются к своим приятно-незамысловатым делам. Кен искренне рад, что они уходят. Кены — приятные ребята, но сейчас он хочет быть только с Алланом. – Ты, правда, не в настроении пляжить? – сочувственно интересуется Аллан. – Впервые такое ощущаю, – задумчиво делится Кен. – Я испытываю... такие странные чувства. Аллан понимающе гладит его ладони — сколько новых маленьких прикосновений! К Кену в жизни так много не прикасались. Обычно они все находятся на почтительном расстоянии друг к другу. – Я сейчас живу в Доме Странноты, – мимолетно замечает Аллан. – Где? – удивляется Кен. Барбилэнд полон красивых названий, а вот «Дом Странноты» звучит не изысканно, не весело и не чудесно. Дом Странноты звучит... странно. Странности в Барбилэнде не любят — очередное правило, помогающее их миру сохранять приятную розовость. – В доме странной Барби, – объясняет Аллан. – Неожиданно, но там оказалось самое подходящее для меня место. – Я хочу посмотреть самое подходящее для тебя место! – с энтузиазмом заявляет Кен, встряхивая его руки. – Не уверен, что тебе там понравится, – виновато говорит Аллан. Кен неловко мнется, вновь окунаясь в знакомое чувство непринятия, но раньше, чем он успевает погрузиться в неприятную пучину, Аллан ободряюще сжимает его пальцы. – Но я всё тебе покажу. Вряд ли мы застанем там странную Барби — она сейчас занята в санитарной службе. Но зато ты познакомишься со всеми остальными. – С остальными? – еле слышно спрашивает Кен, но уже спешит за Алланом, чтобы окунуться в неизведанное. Идти приходиться долго. Дом странной Барби стоит на возвышенности и больше похож на головоломку, чем на настоящее строение. Кен озирается по сторонам, пытаясь понять, из чего состоит пейзаж. Это часть его мира, но всё кажется таким... неестественным? Он стал замечать это совсем недавно, но ему уже неуютно от того, какое всё правильное и неправильное одновременно. Аллан уверенно проходит в дом и озирается по сторонам, пытаясь понять, где прячутся его друзья. Они — отверженные, поэтому не всегда показываются на глаза, стесняясь своей сущности. – Привет, Барби! Привет, Скиппер! – кричит Аллан, приветливо размахивая рукой, и ведет Кена за собой. – Это теле-Барби и взрослеющая Скиппер! Где-то тут была ещё и записывающая Барби... – Она сейчас ездит со Странной Барби на фургоне, помогает фиксировать различные нарушения, – отвечает взрослеющая Скиппер, приветливо улыбнувшись Кену. Кен улыбается в ответ. Эти изгои совсем не страшные. Они не такие, какими их себе представлял Кен. Может, их делает странными условность, но по-настоящему они приветливые и довольно симпатичные. От размышлений отвлекает голос Аллана. – О, привет, Кен! Привет, Кен! – Аллан активно машет рукой сразу двум Кенам, которых Кен сперва и не замечает. Они выглядят очень круто — настолько круто, что Кен замирает от зависти. – Знакомься, это Кен Сладкий Папочка и Кен с волшебной сережкой. Сладкий Папочка держит в руках прелестного белого щенка, а ещё у него такой потрясающий пиджак, что за него вполне можно отдать половину гардероба. Но Кен с волшебной сережкой ещё лучше — весь его облик буквально кричит о том, что он крутой. – Привет, Аллан! – Привет, Аллан! Почему-то их присутствие заставляет Кена ощутить напряжение и неловкость. Их появление будто делает его хуже, хотя в нем ничего не поменялось. Он пытается найти взглядом зеркало — и почему с утра ему не пришло в голову надеть аутфит красивее? Хотя, даже если бы он не подарил баскетбольному Кену шубу, вряд ли у него нашлось бы что-то лучше, чем пиджак Сладкого Папочки. Не говоря уже о крутой сережке... – Ты часто проводишь здесь время? – вполголоса интересуется Кен. – Всё чаще, – пожимает плечами Аллан, бегло оглядывая дом странной Барби. – Я недавно... Когда Вы, ребята, планировали поменять конституцию, я собирался... В общем, эти ребята очень помогли мне. Почему-то Кена терзает чувство, что Аллан не до конца искренен с ним, пожалуй, впервые с начала их общения. – Не хочешь сыграть в шахматы? – спрашивает Кен с волшебной сережкой, выглянув из-за угла. – Хочу выиграть хотя бы один раз. Сладкого Папочку трудно обыграть, когда он в таком настроении... – Может, чуть позже, – отвечает Аллан, мимолетно улыбнувшись. Жжёт. Кен полый, но чувствует, что изнутри его жжёт. Пусть эти Кены сняты с производства, Аллан и их друг тоже. У них есть какие-то дружеские секреты, приятные моменты, которые они разделили. Целая история. – Слушай, с этим Кеном что-то не так, – торопливо, почти ябедливо шепчет Кен на ухо Аллану. – Что ты имеешь в виду? – удивляется Аллан. – Он какой-то... я чувствую, что он какой-то... Кен не знает, как произнести это вслух. Он уже знает, что хочет сказать — какое счастье иметь представление хоть о чем-то! — но вот сформулировать не получается. Будто он хочет обидеть Кена с волшебной сережкой, будто он хочет придать унизительный контекст тому, что пытается сказать, но... Кен ведь и сам такой. – Ничего такого не написано на его коробке, – невозмутимо говорит Аллан. – Но он такой и есть. Как мы с тобой, – добавляет Аллан, подтверждая мысль Кена. – Им так играют? – Больше вдохновляются, – объясняет Аллан, быстро скользнув взглядом по стене, за которой его друзья-Кены играли в шахматы. – Кстати, Сладкий Папочка — тоже пляжный Кен. Его выпустили в серии «Палм Бич». Ему кажется, это довольно забавный факт. Кен не пытается улыбнуться. – Его костюм совсем не пляжный, – недовольно отвечает Кен, цепляясь в руку Аллана ещё крепче. – Тебе тут не нравится? – чутко интересуется Аллан. Кен топчется с ноги на ногу. Ему не хочется обижать Аллана, ведь он сказал, что это место ему подходит. Но дело не в Доме Странноты, не в том, что здесь обитают снятые с производства Кены и Барби. Дело в том, что Кен ревнует. Это чувство сжигает его изнутри. – Не знаю. Это так стыдно, но Аллан будто не умеет стыдить — вместо этого он медленно целует Кена в губы. Как-то иначе, не так, как прежде, потому что Кен ощущает всё — прикосновение языка, мягкий захват его губ. Это приятно и успокаивающе, это дразняще и возбуждающе. – Хочу, чтобы ты *** меня, – серьезно говорит Аллан. Кен ошеломленно распахивает рот. – Я тоже хочу *** тебя. Правда, я даже не знаю такого слова, – говорит он смущенно. – Но, думаю, я понимаю, что оно значит. С губ Аллана срывается тихий смех. Когда он смеется, его огромные глаза красиво щурятся. Осознание приходит внезапно. – Впервые вижу, как ты смеешься, – удивленно произносит Кен. – Впервые чувствую, что ты меня видишь, – честно отвечает Аллан. Распрощавшись с обитателями Дома Странноты, Кен и Аллан спускаются вниз с горы по змеевидной тропинке. Почему-то нет никакой разницы, спускаешься ты или поднимаешься. Кен думает, это... неестественно. Сегодня случилось много всего неестественного. неестественные вещи происходят не только сегодня, но обычно перед глазами Кена розовая пелена, не дающая рассмотреть всё, как следует. Солнце стоит высоко в небе, но почему-то Кену не жарко. Почему-то над ними не пролетают птицы, почему-то в низкой траве не шипят гремучки. Почему-то Кен не чувствует запахи растущих у обочины растений. – Это ведь ненормально, когда пляжный Кен не хочет пляжить, – замечает Кен — думать трудно и скучно, но он не может выкинуть эту мысль из головы. – Думаешь, я сломался? – Нет. – Но ещё меня обуревают странные чувства, – жалуется Кен. – Сомнения. Страхи. Раньше только чувство неполноценности, а теперь ещё и тревога. – Это эмоции, – с сочувствием объясняет Аллан. – Я не очень хорошо в них разбираюсь, но практически всю жизнь живу с тем, что ты описываешь. В каком-то смысле они вполне... естественны. Кен искренне ужасается. – Правда? – уточняет он. – Но это... ужасно. Аллан пожимает плечами. Будто его не волнуют собственные страдания. Но Кен уже понимает, что это значит. – Эти эмоции... как-то связаны со мной, – медленно произносит он. – Твои — со мной. Мои — с тобой. – Но почему твои негативные эмоции связаны со мной? – спрашивает Аллан. Он кажется искренне расстроенным. Кен хочет сказать что-то, что могло бы утешить Аллана, но в его голове мешанина из мыслей, и вытащить из этой каши что-то путное никак не получается. – Я не знаю, – вздыхает Кен и садится у обочины. Мыслительный процесс всегда отнимает силы. Кен с большим удовольствием занялся бы чем-то другим, более веселым и приятным, но сейчас он отчетливо понимает, что нужно разобраться в ситуации. Знать бы ещё, с чего начать... – Расскажи мне все плохие мысли, какие есть у тебя в голове, – просит Аллан, опускаясь рядом с ним на землю. – В любом порядке. Что приходит в голову, то и называй. Будто у него есть легкие — Кен испытывает надобность набрать в свою пластиковую грудь побольше воздуха. – Я не хорош ни в чем. Только в пляже, но я не знаю, что это значит. Сегодня ночью было здорово, но я очень боялся, что ничего не получится! Я ведь совсем не знал, что делать, и очень долго думал, прежде чем понял, что и как происходит. Мне не нравится думать, это очень трудно, выматывает и заставляет... нервничать. Но приходится делать это постоянно. Получается очень медленно, – смущенно бормочет Кен. – Это всегда нервировало Барби, и она очень... психовала. Я боюсь, что ты тоже начнешь психовать. Мне так страшно и некомфортно, когда рядом со мной психуют. Я очень боюсь сделать что-то не так, – сокрушенно произносит он. – Но я всё делаю не так! Если ты сейчас думаешь, что я крутой, то... вообще-то я не крутой, – стыдливо добавляет Кен. – Кен и не должен быть крутым, но в каком-то смысле ведь можно сказать, что один Кен круче другого. С Барби я хоть и переживал из-за того, что я не крутой, но всё-таки не слишком волновался о будущем, потому что мы были заявлены, как пара, хотя и это в итоге не спасло нас от разрыва, а с тобой нас и вовсе парой не заявляли. Тебе может понравиться кто-то другой, раз уж ты друг для всех Кенов, – Кен даже жмурится от того, как неловко произносить это вслух. – Уже на пляже мне было как-то неуютно, когда ты стоял среди этих Кенов, а когда мы пришли домой к странной Барби... Этот Кен с волшебной сережкой очень крутой! – вырывается у него. – Хорошо, что его сняли с производства. Мне кажется, он тебе нравится, – тихо бурчит Кен. – Я переживаю из-за этого. У меня такое чувство, будто Барбилэнд превратился в тесную коробку, из которой хочется поскорее выбраться. Хочу быть в другом месте! С тобой. Боюсь, что ты не захочешь. Аллан прислоняется щекой к его плечу таким образом, что Кен не может видеть его лица. Он молчит, и хотя Кен хочет услышать его голос, ему приятно, что Аллан прижимается к нему. – Полегчало? – спрашивает Аллан. Долю секунды Кен прислушивается к своим ощущениям и с удивлением обнаруживает, что ему чуточку лучше. – Немного. – Всегда мечтал покинуть Барбилэнд, – говорит Аллан, рассматривая застывшее в небе солнце. Смотреть на него не больно, даже если на тебе нет солнечных очков. Неестественная вещь. Условность. – Почему? – удивленно спрашивает Кен. – Потому что он похож на тесную коробку. Аллан произносит это настолько серьезно, что Кена пробивает на смех. *** С утра на пляже слишком холодно — Брюс искренне жалеет, что позволил Джейкобу вывести себя на прогулку. Несмотря на то, что час не слишком ранний, людей на берегу нет — только он, Джейкоб и ещё двое, одетых не по погоде. Сегодня облачно, так что о купании можно забыть, однако эти парни явно собираются окунуться. – Песок застревает буквально везде! – восторженно кричит светловолосый парень, размашисто отряхиваясь. – О, Аллан, посмотри! Волн сегодня практически нет! Ой! Тут, кажется, краб! Посмотри на него! – Подожди, я не могу так быстро, Кен, – отвечает ему парень, заметно прихрамывая. – Ой, извини, я забыл, – блондин осторожно оббегает парня и берет его за локоть. – Так получше? Не думаю, что смогу понести тебя. Кажется, случилось что-то серьезное. – Вы в порядке? – машинально спрашивает Брюс. Парни синхронно оборачиваются. Джейкоб, увлеченный своей электронной книгой, тоже — даже брови вопросительно вскидывает, пытаясь понять, зачем он пристал к этой парочке. – Всё отлично, – светловолосый парень — кажется, Кен — улыбается идеально ровными белыми зубами и как-то горделиво расправляет плечи. – Просто сегодня ночью у нас был первый секс с проникновением. Брюс даже не знает, что на это ответить. – Вот как, – тянет Джейкоб вместо него, чтобы как-то заполнить неловкую паузу. – Да, – невозмутимо продолжает блондин. – До этого у нас получалось только потереться друг об друга. Это ужасно неловко. Брюс физически ощущает, что краснеет. На этом этапе Аллан, очевидно, должен заткнуть своего парня, но он лишь мягко гладит его по руке. – Мы даже не знали, что для этого нужно, – замечает блондин беззаботно. – Всё оказалось совсем не таким, как я себе представлял. Но мне понравилось, хотя я немного испугался, что как обычно сделаю всё неправильно. Зато я с первого раза купил всё, что было нужно! – Он спросил обо всем в магазине, – Аллан глядит на своего парня с легким одобрением и мягко толкает в бок. – Ты не хочешь войти в море? – Но ведь волн почти нет, – удивляется Кен. – Думаю, можно и без волн, – заверяет его Аллан. Кен доверчиво улыбается и бросает быстрый взгляд в сторону моря. – Беги! Я сразу за тобой. Кен вбегает в воду первый и немного топает ногами, наслаждаясь ощущениями. Брюс готов поклясться, что вода ледяная, но, кажется, этому парню нравится. Аллан нагоняет его через несколько секунд, с удовольствием водит ногами по влажному песку. Кен наклоняется, обрызгивает своего парня водой — Аллан отвечает ему тем же, заставляя блондина смеяться. В следующую секунду Кен бережно поднимает его над водой, в воздух взмывают холодные брызги. – Это было жутко первые десять секунд. А потом стало немного грустно, – замечает Брюс, не отрывая взгляда от смеющейся пары. – Но сейчас это кажется милым, – говорит Джейкоб. – Может, это какая-то новая искренность? Брюс пожимает плечами. Они наблюдают за Кеном и Алланом ещё несколько секунд, а потом отправляются в ближайший «Старбакс», чтобы выпить по чашке горячего кофе, потому что погода сегодня, действительно, не слишком-то солнечная. Больше об Аллане и Кене они не вспоминали, никогда в жизни. Кен и Аллан остались в мире людей. И — Вы можете в это поверить? — ничего плохого с миром так и не случилось. Интересно, почему?