***
Князь идет по длинному коридору вдоль подсобных помещений звукозаписывающей компании, и все, что он сейчас хочет — выпить пива и покурить. Через два часа у них концерт на другом конце города, и Андрей уже предвкушает, насколько дерьмовым он будет. За окнами гулко и заунывно гудит метель. Темно. На душе вмиг становится как-то паршиво, и из-за этого в голову прокрадываются совершенно малодушные мысли. Может, замять этот бессмысленный спор, найти Миху, обнять, уткнуться носом в шею — он наверняка, как обычно, такой теплый и уютный — и… и принять всю вину на себя. Снова? Ну уж нет. Князь недовольно сплевывает, ругается себе под нос и вваливается на импровизированную кухоньку, забитую людьми под завязку. Горшок сидит в углу, закинув ногу на ногу, и меланхолично покуривает сигарету, не обращая никакого внимания на то, что происходит вокруг. Как назло, холодильник находится прямо рядом с ним. Андрей целенаправленно двигается к дверце, стараясь не смотреть на Миху, но тот сразу же хватается за руку и снова пытается применить свой запрещенный прием. Смотрит исподлобья глазами-омутами, сжимает пальцами запястье и бормочет что-то типа «Дюх, ну ты чего». Но Андрея уже порядком заебало, что этот говнюк вместо «Извини» или, на худой конец, «Прости» использует миллион заискивающих фраз. — Пошел в пизду, — Андрей пытается сказать это жестко, но в голос прокрадываются предательские нотки обиженного разочарования. — Да дай я объясню тебе! — Горшок тут же взрывается и начинает кричать на всю кухню. Люди вокруг оборачиваются удивленно, кто-то сразу же ретируется, кто-то начинает прислушиваться и даже подтягивается ближе к источнику шума. — Блять! Мне не понравилось, что ты на меня наехал в эфире, понимаешь? — Князь сразу повышает голос до того же уровня, и они буквально начинают орать друг на друга, как женатая парочка спустя тридцать лет в браке. — Че ты устроил? Зачем это, блять? — Горшок переходит в нападение и начинает играть в свои грязные игры, пытаясь переложить ответственность на Андрея. Князь аж воздухом давится. Нет уж, плавали, знаем. — Я? Блять, это ты устроил! — внутри Андрея прокатывается обжигающая волна возмущения, и поток ругани из его рта уже не остановить. Они начинают перебивать друг друга, Миха самозабвенно кричит что-то про «Я же вижу, блять! Я же вижу!», но Князь не слышит. — Я тебе только сказал… а ты уже заводишься, блять, с пол тыка, как машина, блять, — слова вылетают, как пули из пистолета. Андрей уже не может контролировать себя и на секунду думает, что начинает вести себя так же, как Миха на эфире, но тут же отметает эту мысль. Он, в конце концов, вспылил не на ровном месте, как некоторые. — Что ты и делаешь! Что ты и делаешь! — Горшок продолжает переводить стрелки но, на удивление, немного попускается, затягивается сигаретой и медленно выдыхает дым, откидываясь на спинку стула. Красиво, как только он умеет. Князь невольно задерживает взгляд на сложившихся в трубочку Михиных губах, скользит чуть вниз по шее до нервно дергающегося кадыка, потом смотрит прямо в глаза и ловит в них какой-то хитрый огонек. Вот мудак. Ехидничает еще. Нравится ему выводить Андрея из себя — мысль какая-нибудь дебильная в голову ударила, вот и сидит теперь, посмеивается про себя. Пытается сделать серьезное обиженное лицо, а на губах еле заметная ухмылка играет. Князь от этого только еще больше бесится. — Я че делаю?! Я тебе просто спокойно сказал, че ты не так делаешь! — Андрей продолжает кричать, Горшок начинает затирать что-то из разряда «ты первый начал», и Князь не выдерживает, — Да блять, у тебя все перевернуто, у тебя в глазах двоится даже когда ты трезвый. Ты подумал какую-то хуйню и начинаешь окучивать какое-то старое-хуярое, блять! — Андрей резко прерывается, ожидая услышать в ответ очередную колкость, но вдруг понимает, что Миша молчит. И только спустя полминуты осознает, что только что сказал. Горшок сидит тихо и смотрит, а в глазах у него вместо насмешки еле заметно поблескивает накатившая вмиг влага. Он утыкается взглядом в пол, толкает Андрея в грудь как-то яростно-горько и быстрым шагом скрывается за дверью. Люди вокруг начинают потихоньку рассасываться, расходиться в разные стороны. Князь еще полминуты стоит на том же месте. Вот же блять. Андрей обреченно вздыхает, зажимая пальцами переносицу. Как можно было сморозить такую хуйню? Миха только подвязался, и кому, как не Князю, знать, насколько это тяжело. Сколько раз он говорил себе, что никогда не посмеет как-то неосторожно высказаться на эту тему, и вот пожалуйста. Из-за тупого Достоевского. Кажется, теперь он ненавидит его даже больше Михи. Андрей наконец выныривает из короткого сеанса самокопания и быстро выходит из комнаты, захлопывая за собой дверь. Горшка он находит в небольшой гримерке недалеко от входа в студию. Миха сидит на стуле рядом с окном, закинув ногу на ногу, курит и разглядывает чернильную темноту за оконной рамой. Тихо. Только стекло еле слышно дребезжит под напором ледяного ветра. Князь подходит к Горшку, скрипя половицами, но тот не обращает на это никакого внимания. Вот же пиздец, в итоге извиняться все равно приходится ему. — Мих, — Андрей останавливается сзади, легко касается плеча и тут же встречается с Михиным взглядом, отражающимся в оконном стекле. Его черные радужки еле различимы на фоне уличной темноты, но Князь все равно видит, как где-то там, на дне чужих глаз плещется пустота. Зияющие дыры, навеки выжженные в сетчатке. Жизнь для него больше никогда не будет такой яркой. Ничего не сравнится с купанием в серебряных морях, даже Андрюхин волшебный мир. Вот только как легко все это забывалось в запале спора, когда Мишины глаза в секунду загорались, и вся его бешеная энергетика вновь начинала литься через край. Князь с минуту витает в своих мыслях, пялясь на отражение Горшка в стекле. Тот неотрывно смотрит в ответ и тоже что-то перебирает в своей голове, а потом резко дергает Андрея за руку. Сильно так дергает, как только он умеет своими длинными лапищами. И каким-то волшебным образом Андрея перед собой ставит, за шею сзади перехватывает и лицо к своему лицу притягивает. Дышит тяжело, гневно, а из глаз черных будто искры сыпятся. Сегодня на барабане выпал сектор-приз: не апатичный Мишка, не грустный Мишка — злой Мишка. — Ты че меня мучишь, а? — выплевывает грозно так, что Андрею аж рассмеяться хочется во весь голос. Конечно, сболтнул он лишнего, зато какой эффект возымело, — Сказал же, не на тебя я кричал, в микрофон! Миша все пытается делать серьезное лицо, но Андрей уже не может. Перегорел, перетерпел. Теперь, так не к месту, от всего этого спора неимоверно хочется ржать. Горшок все еще держит Князя за загривок, брови хмурит, но тоже уже вовсю борется с подступающим смехом, вон как губы дрожат. Спустя секунд пять Миха наконец не выдерживает, и они оба взрываются, гогочут на всю кладовку — или что это за помещение вообще? Горшок сгибается пополам и отмахивается от Андрея, как от мухи. — Вот черт ты, ё-мое, истеричка, блять, — Миха теперь совсем повеселел. В глаза заглядывает, нежно так. И ладонь перехватывает, — Пошел в пизду этот Достоевский, Андрюха. Говорю же, злой больной. За окнами ветер вихрит колючий белый снег. Снег холодный. А Миха теплый — Андрей всегда это знал. Дураки они оба, давно можно было понять. Горшок молчит, щекотно поглаживает князевские костяшки и улыбается, застенчиво так — стесняется как будто. Вот уж чего у Михи годами не отнять, он даже в тридцать как пятилетний ребенок. И в сорок будет таким же, и в пятьдесят — обязательно. Андрей улыбается в ответ, пристраивается меж чужих ног и обнимает. Сильно так обнимает — руками шею обхватывает, пропускает осветленные на концах волосы между пальцев, ушной хрящик поглаживает. Миха урчит умиротворенно где-то в районе солнечного сплетения, а потом голову поднимает, смотрит снизу вверх и губы просяще вытягивает. Андрей это движение тут же считывает, наклоняется и целует — коротко, почти целомудренно и оттого как-то по особенному нежно. Как в тамбуре после быстрого перекура, как за кулисами перед выходом на сцену, как дома в коридоре у порога. Миша прижимает еще раз к себе за поясницу, а потом руки все же убирает. — Погнали на выход, а. Час наверное херачить до этого ДК, а еще жрать охота, — Горшок, не расцепляя рук, тянет Андрея к двери, и отпускает его ладонь только когда они выходят из хиленького здания звукозаписывающей студии в непроглядную мурманскую метель. Щеки сразу начинает колоть от мороза, и Князь приподнимает плечи, стараясь спрятать нос в меховом вороте дубленки. Миха вышагивает впереди в осенних гадах — наверняка до сих пор ту дырку не починил — и продуваемой всеми ветрами куртке. Они гуськом доползают до тарахтящего автобуса и не без удовольствия ухают в его разогретое нутро, размещаются на клеенчатых сиденьях, прижимаясь поближе друг к другу. Бессмысленный спор их давно позабыт. Остальные парни и Маша уехали на площадку раньше, чтобы как следует настроиться и разыграться, поэтому помимо Андрея и Миши в нагретом салоне только сонный водитель. Как только дверь за ними закрывается, он плавно нажимает на газ, и автобус, покачнувшись, трогается с места, унося их с собой в холодную северную ночь. Князю все еще зябко, и он передергивает плечами, прислонясь лбом к окну. Кажется, что снег хлопьями летит прямо в глаза. Миха какое-то время просто тихо сопит рядом, разморенный теплом, а потом лениво изворачивается и пристраивается головой на андреевых коленях, лицом прямо в живот. Князь привычно зарывается пальцами в отросших волосах, не отрываясь от белоснежного пейзажа за окном. — Дюш, — Михин голос теряется в складках князевского теплого свитера. Он смешно трет нос о колючую ткань и чуть разворачивается на коленях, заглядывая в глаза. Левая рука Андрея плавно съезжает с Мишиной макушки на грудь, на уровень ключиц. Острые косточки чуть видны в воротнике свитера, и Князь забирается ладонью к ним, аккуратно поглаживая. — М? — Андрей приподнимает уголки губ, замечая, как Миха постепенно расслабляется под его руками и медленно погружается в сладкую дрему, еле заметно прикрывает глаза. — Хочу с тобой сегодня спать, можно я приду? — Князь все еще не смотрит на Мишу, но точно знает, какое у того сейчас выражение лица. Брови густые домиком, поджатый рот и глаза — глаза темные, блестящие, с подрагивающими длинными ресницами. Ох как хорошо Андрей это знает. Он накрывает их ладонью прежде чем опустить взгляд на Горшка, нагибается и легонько клюет розовые губы. — Ты же сам велел нам разные номера бронировать, чего спрашиваешь? — в турах они до сих пор жили по отдельности и, честно сказать, это была полностью инициатива Михи. То ли он так от группы шухерился, то ли еще что — Андрей точно не знал, но возражать не стал, зачем лишний раз давить. Все равно почти всегда они оказывались ночью в одной кровати. В последних городах, когда тоска по дому начинала уже ощутимо сжирать, второй номер вообще простаивал пустым. В ответ на вопрос Миха бурчит что-то нечленораздельное и снова зарывается носом в андреев живот. Князь не переспрашивает. И так знает — там что-то про «да ладно», про «все и так все знают», про «ну Дюш, блин». Он только зарывается обратно в Михины лохмы и наблюдает, как мелькают за окном сначала окраины города, потом спальные районы, потом центральные улицы. Ветер задувает в щели автобуса, Горшок начинает тихонько похрапывать. Все, чего сейчас хочется — телепортнуться под теплое одеяло вместе с Михой, но тормоза жалобно визжат, и их железный конь останавливается напротив входа в ДК. Пора играть последний концерт.***
Сон с Михи как рукой сняло. Вся его трогательность, которая проявляется каждый раз, когда они с Андреем остаются наедине, быстро скрылась за маской страшного безбашенного панка Горшка. Миха уже битый час шатается по гримерке, вливая в себя все, что было предусмотрено их скромным райдером и притащено с собой. Князь в такие моменты предпочитает максимально отстраняться и заниматься своими делами, чтобы не мешать Михе входить в свой великий и ужасный образ. Ко всему прочему, в душном помещении время от времени мелькают люди с камерами — видимо, сегодняшний концерт станет еще одним достоянием архивов. Андрей вслед за Балу опрокидывает в рот горькую стопку чего-то сорокаградусного, быстро запивает соком и разворачивается к стенке, чтобы снять свитер. В подсобных помещениях ДК отопление хреначит на полную катушку, на сцене под софитами будет еще жарче. Князь ехидно улыбается, аккуратно складывая кофту в шкафчик, и быстро переодевается. Горшок уже успел натянуть свой плащ и ушастать за кулисы, остальные уже тоже подтягиваются к выходу. Андрюха быстро заканчивает переодеваться и пшикается дейзиком. Дни панковской вонючести он уже давно перерос. — Князь, цветок ты наш, — Балу посмеивается и хлопает Андрея по плечу, оглядывая его сегодняшний прикид — дуй за сцену, а то Гаврила там уже заскучал, — Шурик многозначительно кивает в сторону дверей и Князь реально слышит, как Горшок кричит на кого-то, бесконечно путаясь в своих уже порядком пьяных «понимаешь, да» и «вот в чем дело». Андрей обреченно вздыхает и топает за кулисы, но, пока он поднимается по лестнице, Миха успевает выскочить на сцену и начать что-то нести в разгоряченную толпу. Музыканты играют вступление «Проклятого старого дома». В ответ по залу тут же прокатывается полупьяный рокот возбужденных панков. Горшок ссутуливается, растопыривает пальцы на ладонях и начинает утробно рычать в микрофон. Фанаты в первых рядах восхищенно орут и поднимают в воздух козы. Когда приходит время петь первые строки, Миха привычно поворачивается влево и аж воздухом захлебывается, забывая слова. Первое четверостишие поет толпа, пока он, застыв истуканом, разглядывает явившегося перед ним Князя. Искусанные губы чуть приоткрыты, пряди осветленных волос прилипают к мокрому от жары лбу. Жилетка с заклепками надета поверх голой, подозрительно блестящей кожи. Горшок скользит рассеянным взглядом по подтянутому торсу, плавно перекатывающимся бицепсам, и видит, что под жилеткой есть еще что-то. Живот и плечи Князя перетягивают кожаные ремни, смыкающиеся шипованным ошейником на шее. Миха сглатывает и опускает взгляд в пол, когда понимает, что этот придурок напялил портупею. Еще и глаза свои бесстыжие подвел черным. Память услужливо подкидывает воспоминания об одной из первых ночей в этом туре. Кажется, где-то в Белгороде. Тогда в какой-то забытой богом гостинице Миха удушливо скулил в подушку, задыхаясь от раскатывающихся по телу волн удовольствия, пока Андрей с силой втрахивал его в скрипящую кровать и сжимал на его шее этот чертов ошейник. Теперь он красуется на Андрюхиной загорелой коже и, надо сказать, выглядит на ней просто невероятно. В штанах становится невыносимо тесно, и Миха кривится, чувствуя, как приоткрывшаяся головка намочила смазкой тонкую ткань трусов и теперь неприятно упирается в металлическую ширинку. Князь, собака, смотрит в ответ безотрывно, хитро улыбается, опираясь одной ногой на усилитель у края сцены, и, кажется, уже допевает первый куплет за него. Миха встряхивает головой и тут же подхватывает слова, устремляя взгляд обратно в беснующуюся толпу. Конечно, никто ничего не заметил, но щеки все равно горят предательским румянцем, а возбуждение не спадает до самой последней песни. Андрей натурально сходит с ума на этом концерте. Самозабвенно орет в микрофон, прыгает по всей сцене, светя перед всеми своим перетянутым ремнями прессом, вдобавок еще висит постоянно на изнемогающем Михе, перекинув руку через плечо. Горшок вымученно кривится, то и дело улавливая терпкий запах какого-то древесного парфюма, исходящий от Князя. Последней играют «Куклу», и Миша привычно уходит со сцены, перекладывая на Андрюху ответственность за завершение этого праздника жизни.***
Когда Андрей, весь мокрый, вваливается в гримерку, полуголый Миха сосредоточенно сопит в углу, пытаясь вытряхнуть себя из узких концертных штанов. Князь несколько секунд стоит, наблюдая за ссутулившимися плечами, длинными ногами и трогательными ямочками на пояснице, которые так приятно поглаживать перед сном, постепенно погружаясь в сладкую дрему. Миша вздрагивает от неожиданности, чувствуя, как чужие прохладные ладони ложатся на тазовые косточки. «Опять отлетел» — Князь думает, зарываясь носом в отросшие пряди волос. Горшок тут же замирает, вытягивается струной, оставляя попытки стянуть плотную кожу штанов с жопы. — Дюх, щас парни придут, — голос звучит хрипло и приглушенно. В нем не слышно ни капли страшного и ужасного Горшка. Только Миша: его стеснительный, хрупкий Миша. Андрей чуть слышно хмыкает и ведет ладонями по поясу штанов, подцепляя большими пальцами шлевки. — Давай помогу, — Князь приспускает кожаные края: когда они не поддаются, нащупывает пальцами собачку не до конца расстегнутой молнии на ширинке и чувствует тыльной стороной ладони влажное пятно на Мишиных хлопковых трусах и наполовину опавшую эрекцию. Краем глаза замечает, как Миха жмурится и еле слышно втягивает воздух через сомкнутые губы, когда костяшки задевают чувствительную головку через тонкую ткань. — Оо, когда это ты успел так возбудиться? — Андрей вздергивает брови и довольно ухмыляется, уже вплотную прижимаясь к голой спине. Не то, чтобы он не знал. У Горшка еще с первой песни пар из ушей шел от его сегодняшнего внешнего вида и поведения. И так трогательно он пытался это скрыть, а сам багровел от смущения под взглядами многотысячной толпы. Миха тихо хнычет, когда Князь пробирается руками под резинку трусов и оглаживает ладонью расслабленную мошонку. — Дюш.., — Миша протестующе хмурит брови и слабо дергается, пытаясь вырваться из захвата, но все разумные мысли быстро ускользают, когда Андрей вместо того, чтобы уделить внимание вновь налившемуся члену, невесомо проходится пальцами по нежному шву в промежности и аккуратно оглаживает напряженную дырочку. Горшок чувствует, как горячий влажный рот проходится по задней стороне ушного хрящика, спускается в ямочку между шеей и плечом, втягивает до жжения кожу и тут же зализывает прохладным языком. Из горла вырывается позорный всхлип, когда мозолистые пальцы на секунду оставляют в покое промежность, оглаживают головку, собирая на кончиках вязкий предэякулят, а затем сразу возвращаются обратно, чтобы увлажнить узкий вход. В голове у Михи мелькают картинки, как вот сейчас в коридоре раздадутся шаги, дверь откроется, в гримерку ввалится остальная группа, наверняка с миллионом журналистов и включенных камер. И все увидят, чем они тут занимаются. Как он стонет и извивается в руках Князя, самозабвенно трахающего его в очко. От этих мыслей член еще больше тяжелеет, а колечко мышц расслабляется, впуская в себя сразу два андреевых пальца. Они тут же сгибаются под правильным углом, нащупывая нужное место. Миша пыхтит, нетерпеливо пробираясь руками к своему стояку, но Князь быстро перехватывает его запястья. — Нет, сегодня ты у меня кончишь так, — Андрей шепчет в ухо сумасшедше и, на секунду отстранившись, открывает соседний шкафчик и выуживает из своей сумки тюбик смазки. У него уже тоже стоит колом, и он со стоном облегчения стягивает свои штаны до колен. Миша жалобно скулит, уткнувшись щекой в железную дверцу, и продолжает обмусоливать в голове мысли о том, как же неправильно и рискованно все то, что они сейчас делают. Как ему стыдно и одновременно сладко от того, что Князь сейчас трахнет его и заставит кончить без рук прямо посреди кишащего людьми ДК. Горшок давится воздухом, когда во вход упирается горячая головка, и крупный, обильно смазанный член начинает мучительно плавно проталкиваться внутрь. Андрей поудобнее пристраивается сзади и перехватывает Мишу поперек груди. У него просто крышу сносит от того, какой тот податливый, мягкий, прямо пластилиновый какой-то. Князь сперва двигается медленно, выуживая из Горшка сладкие поскуливания. Он сейчас наверняка думает о том, как их с минуты на минуту застукают, и возбуждается от этого еще больше. Андрей чувствует, как под пальцами шершавятся Мишины твердеющие соски, видит, как Мишин вздернутый член пачкает впалый живот смазкой, и, не выдержав, начинает толкаться быстро и ритмично, упиваясь его совершенно бесстыжими, громкими стонами. — Какой же ты красивый, Мишенька, какой же сладкий, — Андрей в бреду начинает тереться мокрым виском о такой же Мишин и неразборчиво шептать, прикусывая красное ушко, — Так бы тебя и вылизал всего, прямо на этой сцене, перед всеми. Чтобы все смотрели, как тебе хорошо, как ты стонешь подо мной, как краснеешь. Тебе же хорошо? Скажи мне. — Да, да, оч..чень, — Миха уже задыхается, плотно прикрыв глаза и подрагивая коленями. Его член беспрерывно сочится вязкой жидкостью и все больше наливается кровью. — И там бы было хорошо, представь, как бы все смотрели, и как бы ты краснел и как бы кончал прямо на паркет, какой же ты красивый, какой же… — Князь крепко зажимает Мишины чувствительные соски между пальцев и чувствует, как у того подгибаются ноги, а из ни разу не тронутого члена тугими толчками прямо на пол льется сперма. Сокращающиеся стеночки так сладко, так восхитительно начинают сжиматься на андреевом члене, и он коротко выдыхает, когда оргазм волнами расходится по всему телу. Пока они, обмякшие, восстанавливают дыхание, оперевшись друг на друга, где-то в начале коридора слышатся шаги. Миха резко оборачивается, вытаращив на Князя свои огромные глаза. У Андрея сердце тоже пропускает удар, и через секунду они уже вовсю ржут, судорожно натягивая концертные штаны обратно на жопы. — Блять, ну вот нахуя ты мне внутрь кончил, у меня только одни трусы, — беззлобно бормочет расслабленный Горшок за секунду до того, как дверь открывается, и в гримерку вваливаются Яха с Балу. — Не ссы, не залетишь, — шепчет Андрей, коротко поглаживает Миху по плечу, и, посмеиваясь, отходит к столу с бутылками воды под ироничным всевидящим взглядом Шурика. Пока Князь пьет, Горшок совершенно буднично расстегивает его сумку, со знанием дела выуживает андреевы чистые трусы из внутреннего кармана и уходит в подсобку на добрые двадцать минут. Пока он копошится, все успевают сложить инструменты, упаковаться в пуховики, покурить на заднем дворе ДК и, перешучиваясь, рассесться по местам в автобусе, который наконец-то довезет их до последней в этом туре гостиницы. Князь нетерпеливо дергает ногой, уставившись в железную дверь, из которой должен появиться Миха. — Андрюх, ну куда он пропал, — Балу наклоняется к Князю с заднего сиденья, обхватив руками спинку кресла, — Че у вас опять происходит? — от цепкого взгляда Шуры не могла скрыться даже малейшая перемена атмосферы между ними с Горшком, не говоря уже о характере их отношений. Остальные, казалось, не догадывались или просто делали вид. — Да ниче, поцапались сегодня на эфире. Щас уже нормально все, — Андрей дергает плечом и невольно улыбается, завидев Миху с бычком во рту, сжавшимся комком передвигающегося к автобусу. — Это ты его так наказывал на концерте? Зачетный прикид, — Балу ржет и со всей силы хлопает Князя по плечам, пока Горшок поднимается по ступенькам и плюхается на кресло рядом, — Володь, погнали скорее, последний пассажир прибыл! — Шура кричит, и водитель тут же трогается с места. — Ты че там делал так долго? И кто разрешал мои трусы забирать? — Андрей ерзает по сиденью, поправляя джинсы, жесткими швами впивающиеся в голый зад. Миха смотрит на это и не может сдержать самодовольную ухмылку. — Не будешь мне жопу пачкать, — Горшок по-хозяйски смыкает Андрюхины ноги, плюхается на них головой и почти сразу отрубается. Дорога до гостиницы на окраине города тянется черным небом, бесконечными сугробами и светом желтых фонарей. Все остальные тоже быстро начинают дремать. Андрей смотрит на расслабленное Мишино лицо, в полумраке еще более мягкое и красивое. Осторожно обводит пальцами высокие скулы, разглаживает складочки между бровей, проходится по приоткрытым розовым губам. В гостинице Горшок даже на минуту не заходит в свой номер — заворачивает сразу в Андрюхин, наскоро моется и в одних трусах плюхается на кровать, тут же зарываясь в одеяло до самой макушки. Андрей немного задерживается на ресепшене. Судя по уставшим лицам музыкантов, никто сегодня не собирается набухиваться в честь окончания тура. Им бы до номеров доползти. Закрывая за собой дверь своей комнаты, Князь не сомневается, что Миха здесь и, скорее всего, уже спит. Кажется, он почти не открывал глаза, пока поднимался с Андрея в автобусе, ковылял по холоду до входа и поднимался на третий этаж. Горшок только немного шевелится и пыхтит, когда Князь спустя несколько минут залезает под одеяло и обвивает прохладными руками и ногами уже нагревшееся тело. Миша весь такой мягкий, родной и запах у него такой особенный, сейчас немного перебитый яблочным мылом и табаком. Он еще немного копошится в простынях и переворачивается на другой бок, утыкаясь носом Андрею в шею. Князь аккуратно заправляет выбившуюся прядь волос за ухо и закрывает глаза. Завтра они наконец будут дома.