Прочь и навстречу

Дробный стук копыт доносится издалека, разбивая морозную тишину, и Моро беспокойно всхрапывает, прядает ушами. Рокэ треплет его по холке затянутой в перчатку рукой, направляет к краю тропки, в сухую выбеленную инеем траву — и вовремя: всадница в багряно-чёрном плаще вылетает наперерез, едва успевает осадить коня. Соскользнувший капюшон обнажает светлые волосы, заплетённые в толстую косу, широкое лицо раскраснелось — от мороза ли, от быстрой скачки, а серые глаза смотрят со знакомым упрямством и вызовом, не скрывающим тревоги. Рокэ никогда прежде её не видел — но ему нет нужды гадать, кто перед ним. — Эрэа Окделл, — он с привычной грацией сдёргивает с головы шляпу, почтительно склоняет голову. — То, что вы пожелали лично выехать мне навстречу — честь для меня. — Ох, не нужно, — она встряхивает головой и краснеет ещё сильнее, губы складываются в беспокойную улыбку. — То есть я не хотела… Прошу прощения, герцог Алва, я говорю какие-то глупости. Я знаю, что сестре герцога не подобает вот так появляться перед гостем, но я хотела переговорить с вами с глазу на глаза. Ричард не знает, что я отправилась навстречу вам. Рокэ оборачивается — его кэналлийцы, не дожидаясь указания, уже придержали коней. Он кивает девице Окделл, и она посылает свою лошадь шагом, держась чуть впереди на тропе. — Надеюсь, герцог Окделл в добром здравии? — Да, то есть… — эрэа Айрис хмурится, бросает взгляд искоса. — Ричард недавно серьёзно простудился. Сейчас уже всё хорошо, но лекарь строго-настрого запретил ему волноваться. Я хотела предупредить вас. Если вдруг его поступки у вас на службе чем-то рассердили вас, и вы приехали из-за этого — я вас очень прошу отложить разговор до более подходящего времени. Будьте снисходительны к моему брату. От его спокойствия сейчас зависит его здоровье, а быть может, и жизнь. Рокэ светски улыбается — его лицо не должно выдать его мыслей, и в голосе не различить ничего, кроме спокойствия и лёгкой тени сочувствия, уместной для сеньора, не видевшего своего оруженосца несколько месяцев и только что узнавшего о его болезни. — Такой преданной сестры, как вы, эрэа, можно пожелать любому. Не тревожьтесь, мне не в чем обвинить герцога Окделла. Я сейчас направляюсь в Ноймар по делам армии и дорогой решил навестить герцога Окделла, убедиться в его благополучии. Он уехал из Олларии весьма неожиданно, простившись лишь письмом — из чего я склонен сделать вывод, что его позвали домой дела неотложные. — Ричард не мог спросить дозволения, — пальцы эрэа Айрис беспокойно закручивают повод вокруг запястья. — Вы уехали, вас не было долго… Рокэ расслабленно кивает. Инспекция Резервной армии и впрямь заняла больше времени, чем он ожидал. Вскрывшиеся злоупотребления повлекли за собой расследование, аресты, перетряхивание штаба. Бросить Люра в Багерлее, разумеется, оказалось куда проще, нежели найти толкового человека ему на смену. За одним расследованием последовало другое, неудавшийся агарисский заговор взбаламутил столицу и двор. В особняк на улице Мимоз Рокэ вернулся лишь к началу Осенних Скал — чтобы обнаружить опустевшую комнату своего оруженосца и белый квадратик письма на столе. Рокэ расспросил Хуана, пажа, служанок. Никто не мог рассказать ничего определённого, хоть и упоминали, что «дор Окделл первые дни после вашего отъезда тихий был, соберано, почти ни с кем не заговаривал, всё думал о чём-то своём и улыбался — а потом его будто холодной водой окатили». Хуан вспомнил, что незадолго до отъезда Окделл осведомлялся, скоро ли вернётся его эр — а уехал, собравшись за одно утро, никого не предупреждая заранее. В конце концов Рокэ зашёл на кухню, к Кончите, а переговорив с ней, полтора дня провёл в библиотеке, ломая глаза мелким шрифтом, переводя старогальтарские тексты. Так или иначе, послушать ещё одного свидетеля необычного поведения герцога Окделла не помешает. — Я надеюсь, в Надоре не случилось никакой беды? — Нет, это… — заминается, как и следовало ожидать. — У Ричарда вышла размолвка с матушкой, он приехал, чтобы объясниться и сделать шаг к примирению. Но она не пожелала его выслушать и… не захотела оставаться с нами под одной крышей. Сейчас матушка в Агарисе, в паломничестве. — Значит, ваш брат взял на себя управление герцогством? — Дядюшка Эйвон немного помогал, но вообще от него толку как от отца Маттео в овцеводстве, — девица Окделл фыркает и тут же прикрывает рот ладонью. — А мы с Ричардом очень пытаемся вникнуть, но я всё время путаюсь в расчётах. Вот хотя бы три недели назад, когда в замок доставили зерно… Рокэ слушает, подмечает — и не перестаёт представлять себе лицо Ричарда. Каким Рокэ его увидит — бледным, с заострившимися скулами, измождённым болезнью, о которой говорила его сестра? Перед глазами Ричард вновь и вновь рисуется совсем иным: раскинувшимся на простынях, сладко постанывающим, приподнимающим бёдра, обхватывающим длинными стройными ногами поясницу Рокэ. Волосы разметались, влажные светлые пряди прилипли ко лбу, под кожей разливается жар, взгляд серых глаз мутный, затуманенный — но когда проясняется, они смотрят доверчиво, восхищённо. Стоило ли доверять? …Они проезжают по мосту, ворота перед ними с грохотом распахиваются, и вскоре Рокэ оказывается под высокими сводами Окделльского замка, где он не бывал со смерти Эгмонта — и куда не имел желания возвращаться. Но Леворукий, вероятно, и впрямь подшутил и над ним, и — куда злее — над Ричардом, так что выбор у них обоих невелик. Рокэ благодарно кивает на предложение Айрис Окделл немного отдохнуть и встретиться с хозяином замка за ужином. Растянувшись на высокой кровати под багряно-чёрным балдахином, Рокэ в полудрёме продолжает перебирать воспоминания, чутко прислушиваясь к шагам за стеной: лёгкие, проворные — это суетятся служанки, гулкие, ритмичные — должно быть, стража. Рокэ ждёт упругой, уверенной поступи, короткого стука в дверь… но герцог Окделл, как видно, решил не беспокоить своего гостя с дороги. Что ж, пожалуй, именно этого и следовало ожидать. К ужину звонят, когда в комнате уже становится сумрачно и Рокэ раздумывает, не попросить ли свечей. Миловидная служанка с круглым веснушчатым лицом провожает Рокэ вниз, в трапезную. Здешние винтовые лестницы приводили в порядок, кажется, ещё при Алане, и Рокэ больше смотрит под ноги, чем улыбается в ответ на застенчиво-любопытные взгляды. Ричард входит в залу почти одновременно с ним, и Рокэ мгновенно выхватывает взглядом его статную фигуру, открытое лицо и такую непривычную, кажущуюся и приветливой, и напряжённой улыбку. А запах слабый — молодая хвоя, нотка ягодной кислинки — едва ощутимый, без прежней будоражащей остроты. Умиротворяющий. — Я счастлив принимать вас в Надоре, монсеньор, — плавный, округлый поклон, куда только делась прежняя резкость и порывистость движений. — Надеюсь, ваша дорога была лёгкой. С языка срывается привычная любезность в духе королевского двора, и Рокэ отдаёт общий поклон всем собравшимся в зале Окделлам, не переставая наблюдать за своим оруженосцем. Да, походка стала иной — впрочем, эту мягкую неспешность вполне можно списать на слабость после болезни, и по той же причине ни у кого не вызовет удивление просторная шерстяная мантия от подбородка до голенищ высоких сапог. Лицо скажет намного больше — по счастью, в нём не отыскать следов изнурительной хвори, напротив, оно будто бы слегка округлилось, налилось здоровым румянцем, и глаза… Рокэ сказал бы, что они смотрят мягче, задумчивее — но стоит им остановиться на его лице, в них возвращается былая колкость, и герцог Окделл с вызовом вскидывает подбородок. Так он смотрел, сходясь с Рокэ на тренировке, парируя и уже осознавая, что ему не увернуться, не защититься от следующего выпада — и всё-таки не сдаваясь. Опасается? Ждёт, что монсеньор, альфа, любовник рискнёт отнимать самое драгоценное, чем ни за что на свете нельзя поступиться? Рокэ не без труда подавляет усмешку, поднося ко рту кубок с кислым надорским вином. Мальчишка. Ему бы не отстраняться, а нападать, требовать — он вправе, он вверил себя тому, кто старше, опытнее, кто должен был сохранять ясную голову, кто обещал, что последствий не будет. Близящийся Излом, зенит блуждающей звезды Дейнэ, кровь повелителя и кровь анакса — теперь уж нечего сомневаться, то свидетельство, что Окделл носит под сердцем, весомее любых клятв и линий генеалогического древа… эта смесь оказалась сильнее настоя ветропляски и непроницаемой уверенности Рокэ в том, что он — последний от своих корней, бесплодная ветвь. Как же мальчишке, должно быть, было страшно и обидно, когда он понял… он каменел лицом, говоря, что не хочет детей, и его губы кривились, будто он натолкал в рот лимона. Что же — пытался вытравить, но не сумел… или не решился? Или — ощутил в себе нечто, прежде неведомое, и сказал «я хочу»… и не оттого ли сбежала в Агарис непримиримая эрэа Мирабелла? Снова отводит взгляд. Неужели не догадывается, не чувствует, что Рокэ его бы с ног до головы завалил золотом за это нечаянное знание: Рокэ не последний, от него потянется ниточка в Круг Ветра, свободная от отгоревших проклятий. Рокэ не было здесь, когда нужно было решаться — не было, чтобы заклинать, требовать, вымаливать: тебе жутко, я знаю, тебе больно, тебя трясёт и выворачивает, но сохрани его, сохрани, в нём моя и твоя кровь, он наше продолжение, он будет жить, смеяться и воевать, когда не станет нас. Я буду здесь, когда придёт срок, буду тебя держать, излей на меня свою боль, искусай мои пальцы в кровь, если хочешь, исцарапай мне лицо, дерись со мной, я не отстранюсь и не исчезну, я с тобой. С вами. Но — он оставил Ричарда, ни о чём не зная, рассчитывая сохранить привычный расклад: эр и оруженосец, союзник кардинала и подопечный кансилльера, кровники, любовники… приятная, необременительная связь для обоих. Пока Рокэ вскрывал нарыв и вычищал гной в армии, Ричард уже всё решил, очертил для себя дальнейшую жизнь — и, как видно, никого не намерен в неё пускать. Или же Рокэ истолковал его сдержанно-колкую отстранённость превратно? Сам ищет предлог для того, чтобы вновь уйти, ничем себя не связывая? Так или иначе, с Ричардом необходимо переговорить, дать понять, что в притворстве нет нужды. Ричард, к счастью, практичен по натуре и при всей своей тяге к небесным эмпиреям не забывает о земных нуждах: принимал кошель, кольцо, коня, не откажется от помощи и теперь. Ему понадобятся деньги — и на восстановление Надора, и для личных нужд, и за его здоровьем следует смотреть мэтру из Багряных земель, искушённому в необычных проявлениях человеческой природы, а не лекарке да повитухе из ближней деревни. Касаемо дальнейшего… что ж, пускай сначала ребёнок появится на свет, они после разберутся, как быть с его воспитанием, с участием Рокэ в его жизни. Стоит дать Ричарду понять, что он, Рокэ, вовсе не намерен навязывать ему своё общество, требовать сближения. Свобода — драгоценнейшее из благ, в этом он вполне понимает Ричарда… но ребёнок — это совсем особый случай, и обоим родителям следует проявить немного больше благоразумия, чем обычно. Усмехнувшись этой мысли, Рокэ встаёт из-за стола, и Ричард, поколебавшись, поднимается тоже — рывком, что ж ты делаешь, дурная твоя голова. Айрис понятливо медлит, подзывает к себе младших, и, поравнявшись с Рокэ, Ричард смотрит пристально, исподлобья. Что ж, Рокэ не намерен уклоняться от брошенного вызова. — Герцог Окделл, — негромко роняет он, — думаю, нам с вами есть что обсудить. — Да, монсеньор, — на щеках ярче вспыхивает румянец, — но, полагаю, вы устали с дороги. Беседа подождёт завтрашнего утра. Сомневается? Хочет лишний раз отрепетировать речь? — Я успел отдохнуть, — Рокэ пожимает плечами, — впрочем, как вам угодно. Мальчишка кивает невпопад, широкий лоб прорезает недовольная морщинка. Едва ощутимый запах сгущается, становится резче, Рокэ жадно ловит его ноздрями. — Я вас не задержу, — Ричард сглатывает, — я знаю, что вы торопитесь в Ноймар. О как. Окделл торопится его выставить? Пожалуй, резонно… девица Окделл не зря сказала, что её брату не следует волноваться. — Скорее всего, я по ряду причин не смогу в ближайшее время выполнять обязанности оруженосца. Я намерен попросить вас освободить меня от клятвы, монсеньор. Торопится, ох как торопится. Не стоит лгать себе самому, утверждая, что отчаянное желание Окделла от него отделаться ничуть не трогает… царапнуло, ещё как царапнуло, будет теперь кровить… но к чему спорить, мальчишка в своём праве. — Вы можете оставаться моим оруженосцем, не возвращаясь пока в Олларию, — замечает Рокэ. — Как я уже говорил, обязанностей у вас нет и не предвидится. Но если таково ваше желание… — Да, да, — Ричард вновь быстро кивает, — но это всё завтра. Я просто подумал, лучше сразу сказать, чего хочу. — Похвальная прямолинейность, — с усмешкой замечает Рокэ. Ричард молчит, нетерпеливо переступает с ноги на ногу — учтивый хозяин, который желает остаться один, но не решается спровадить гостя. Рокэ, разумеется, выручает его из затруднения: — Доброй ночи, Ричард. Выдохнув «доброй ночи, монсеньор», Ричард выходит, и до Рокэ доносятся быстрые дробные шаги по ступеням. Не считая нужным выжидать, Рокэ выходит из залы следом, направляется вверх по винтовой лестнице, рассеянно за русым затылком, мелькающим выше. — Дикон, — раздаётся за спиной, эхо гулко прокатывается под сводами, — те письма от Рокслея — они у тебя? Ричард оборачивается, кладёт руку на перила. — Я приказал отнести их в кабинет. Если хочешь… — он делает шаг вниз, другой, говорит ещё что-то, и голос его сестры срывается в крик, пронзительный, отчаянный, а Ричард не издаёт ни звука, молча, с каким-то детским огорчённым удивлением валится вперёд своим тяжёлым округлым телом, соскользнувшая нога неестественно выгибается, и Рокэ перестаёт чувствовать сам себя, перестаёт дышать, мыслить — и пульс тяжело толкается в виски лишь в тот момент, когда руки от ключиц до запястий дёргает и выкручивает боль: он вцепился в предплечья Окделла обеими руками, как в куль с мукой, и, кажется, до крови обломал пару ногтей. Окделл раскрывает и закрывает рот, его голос не сразу прорывается сквозь звон в ушах. — Монсеньор… Рокэ, эр… поставьте, я стою. Под ногами Окделла, повисшего на нём, надёжная, твёрдая ступенька. Рокэ заставляет себя разжать ладони, но стоит всё так же, вплотную, подпирая собой. — Ты… Закатные Твари, что тебе вообще понадобилось наверху? Или твои покои до сих пор в какой-нибудь башне? — Рокэ кривится. — С тебя станется! Ричард мотает головой, хочет что-то сказать, а его руки хватают ладонь Рокэ, притягивая под плотную шерсть мантии, к округлому животу, прикрытому тонкую тканью рубашки. Рокэ замирает на несколько ударов сердца, ведёт ладонью, осторожно касаясь, и холодный кончик носа Ричарда прижимается к его щеке, пальцы сжимают плечо. — Мои покои внизу. И я никогда раньше так… я иногда от волнения делаюсь неуклюжим, но я ещё не падал на лестнице, — он смущённо усмехается. — Ты приехал, и я… Нянюшка Нэн говорит, это вроде бы нормально — что я иногда суечусь, места себе не нахожу, и всякое такое. Но мне ужасно не нравится, во что я превращаюсь, я даже на лошадь сесть не могу, и как представлю… Он крупно вздрагивает, и Рокэ кладёт свободную руку поверх сведённых лопаток, медленно поглаживает широкую напряжённую спину. — Но он мой, — выдыхает Ричард, — понимаешь, мой, настоящий. Я его чувствую, — ладонь крепче сжимается поверх ладони Рокэ. — И он тоже будет Повелителем Скал. Мои земли не достанутся чужому. Я говорил матушке, но она не хотела слушать даже это, хотела, чтобы я выпил настойку и его бы не было, — тёплое, гибкое тело в руках Рокэ вновь каменеет. — Я кричал на неё, и Айри прибежала… — Ричард передёргивает плечами. — Я думал, вдруг ты приедешь и тоже захочешь, чтобы его не было. Или наоборот, захочешь забрать, — он слегка отстраняется, смотрит в лицо требовательно, сердито, сводя брови, и Рокэ поспешно мотает головой. — И я всё думал, как сделать, чтобы ты не приезжал… и я скучал очень, — смешок тихий, еле различимый. — И я всё время мёрз, и мне хотелось, чтобы кто-нибудь лежал со мной, чтобы ты трогал… и целовал, везде, как тогда… — И я, — Рокэ сглатывает. — Скучал. Он так и стоит, уткнувшись лбом в подставленный висок, вдыхая сладко-свежий запах хвои, поглаживая твёрдую спину. Нужно отписать Людвигу Ноймару, что приехать удастся не раньше Зимних Молний, а то и Весенних Скал… а то, может, проще вызвать его в Надор, если, конечно, герцог Окделл согласится. В этом кошкином замке слишком крутые ступеньки.