Одичавшие

Диких псов и впрямь развелось много. Очень много. Мыслав со вздохом откинул одеяло и сел, оставив последнюю надежду на сон. Устало потёр ладонями лицо, попробовал помассировать виски - не помогло. Чувство тяжести, железным обручем сдавливающее виски и лоб, никуда не исчезло, а только лишь с новой силой стиснуло голову. Мыслав надавил на глазные яблоки, пытаясь сбросить зыбкую серую пелену под веками. Комната на секунду рассыпалась фиолетовыми кругами и полукольцами; затем темнота дрогнула, и очертания уже хорошо знакомых вещей вновь проступили сквозь неё. Добротный стол, заваленный обрезками тетивы, флэтчерскими инструментами и, с недавних пор, целыми кипами засушенной ромашки и гвоздики. Трехногий стул рядом, над ним - окно, и белый лунный свет, сочащийся из-за затянутой бычьим пузырем рамы. Мыслав прислушался. Ухо различило шум ветра в деревьях и шорох иссушенной мембраны; затем вдруг низкая, хриплая нота, переломила тишину. Нота катилась над лесом, набирала силу, громкость, и в конце концов развернулась тоскливым собачьим воем. Мыслав поежился, сильнее закутываясь в звериную шкуру, заменявшую ему одеяло. Вой, тем временем, сорвался на безобразный лай, и к нему незамедлительно присоединились ещё несколько голосов. "Загоняют", — мрачно догадался охотник. Память услужливо дорисовала картинки охотящейся своры - да только не той. Псов с лоснящимися черными боками, высокой гордой холкой и умными синими глазами. У помещика их было... штук шесть, может? Сначала отдали на воспитание псарю, а Мыслав едва увидел, как ублюдок щенят палкой колотит, забрал себе в хибару весь помёт. Пусть и не обошлось без разбитого носа и злого, как дьявол, хозяина; Флориан не замолвил бы слово - не только бы щенки отхватили двадцать палок. Мыслав вновь вздохнул, прижимаясь затылком к бревенчатой стене позади. Лай подобрался совсем близко: теперь это была не каша из звуков, размазанная эхом над лесом, а настоящий нестройный хор, в котором можно было различить отдельные голоса. Охотник прищурился. Два, три, четыре... Сколько же там этих тварей? Воспоминание вновь неприятно царапнуло сердце. Интересно, а что сделали с его сворой? Что, если это сейчас те крепкие, холеные псы, которые не боялись ни волков, ни медведя, несутся через темноту? Все в струпьях, ослепленные не то жаждой крови, не то слипающем веки гноем, с единственной целью - разорвать горло тем, кто когда-то приручил? — Глупости, — буркнул Мыслав, но что-то холодное все равно неприятно шевельнулось в груди. Флориану, конечно, не позволено было возиться с собаками, но он все равно приходил: приносил плошки горячей каши, трепал несмышленышей за ушами, возился с ними в соломе. Мыслав всё ворчал, что эти игры только балуют, но всё равно не препятствовал. Что-то тёплое, словно огромный кот, сворачивалось под сердцем, когда он украдкой наблюдал, как шестеро щенят с визгом кидались на хохочущего Флориана. Когда-то он в шутку предложил сбежать вместе куда-то в лес, прихватив всю свору с собой. Спустя больше, чем двадцать лет, Мыслав впрямь в лесу - только в одиночестве и посреди войны; впрямь со сворой - только псы в ней больны, безумны и желают мести за искалеченную жизнь. Нет, головная боль становилась невыносимой. Охотник усилием воли поднял себя с кровати и, по-прежнему кутаясь в шкуру, попытался различить среди кучи склянок на столе ту, в которой ещё с вечера плескался остывший ромашковый отвар. Стая унеслась, кажется, куда-то к колодцу, и теперь ветер доносил лишь обрывки истошного лая. Мыслав шарил по столу ладонью, не в силах сосредоточиться. Полупустая бутыль спирта, баклажка воды для долгой охоты, ступка с перетертой гвоздикой, склянка, склянка, банка сала... Долгий, взвинчивающийся вой, вновь разорвал промозглый ночной воздух. Пальцы дрогнули, приземлившись ровно на нужный флакон, но Мыслав всё равно подумал, что ещё немного, и он бы разбил его вдребезги - если честно, иногда ему казалось, что он бы всё здесь вдребезги разбил. Охотник шумно втянул носом воздух. Что самое худшее в одичавших собаках - они убивают ради забавы. Что самое худшее в людях? Они вольны оставить жить. Мыслав залпом осушил остатки варева и вернулся в кровать. Псы давно затихли, но мозг всё равно услужливо подкидывал и тасовал картинки: мерещилась то светлая псарня, Флориан, шестёрка их неугомонных воспитанников, то тёмный лес - и стая, несущаяся через него в поисках новой жертвы. Он поежился, устало закрывая глаза. Надо вздремнуть - хотя бы до рассвета. Лишь бы ночь прошла без снов.