Сбросив путы Бога Времени

Локи не сразу понимает, где оказывается. Ему кажется, что тьма снова окутала его, и кроме нее больше ничего нет. Однако через некоторое время глаза его немного привыкают? и он осознает, что попал в Земную спальню. Чью-то спальню. Он плохо, но различает родную мужскую фигуру перед собой. И наконец-то видит Мобиуса. Его Мобиуса. Только что разбуженного, напуганного и счастливо потерянного. О, если бы только у него были силы сейчас хоть на что-то! Бог Времени стоит посреди комнаты, в тусклом лунном свете, что падает из завешенного окна, неспособный даже сдвинуться с места, и молча наблюдает, как обескураженный картиной и, видимо, не до конца уверенный, что это не сон, Мобиус в одной лишь пижаме очень нерешительно подходит к нему. — Сними их, — сдавленно роняет Локи голосом слабым и даже каким-то безжизненным. — Рога. Сними, Мобиус. Да что же ты просто стоишь и смотришь на меня, сними же! Сам Бог Времени приказывает тебе! Локи различает в полумраке комнаты весь страшный ужас и мучительную растерянность, отразившиеся в блестящих влагой глазах Мобиуса, и чувствует беспомощную вину. Он никогда в жизни не захотел бы так пугать своего Мобиуса, никогда бы не заговорил с ним таким тоном, но сейчас ничего не может с этим сделать. Он едва ли ощущает сам себя, что делает и говорит: шепчет ли не громче шелеста маленького листа, что колышется от нещадных порывов ветра, готового безжалостно сорвать его в любую секунду, или кричит громче самих раскатов грома, что раскалывают многовековые дубы пополам. Все словно бы в тумане, тело ноет, и только силуэт Мобиуса узнаваем перед ним в почти непроницаемой серо-зеленой дымке, тошно стоящей перед глазами — настолько нестерпимо изнеможденно его тело и ум. Он отчаянно желает сбросить весь этот груз с себя, не в силах сделать этого без посторонней помощи, и ему кажется, что он готов рухнуть в любую секунду. Упасть на изнуренных ногах. Зная, что в этот раз Мобиус поймает. Выйдя наконец из оцепенения, Мобиус тянется дрожащими руками к Богу Времени, к его склонённой голове, и хватается за темные, длинные, прорезанные тонкими золотыми узорами рога. Мобиус прикладывает некоторое усилие, и рога каким-то чудом поддаются, хотя самому Локи всегда казалось, что они надеты на него почти что намертво. Однако сейчас снимаются проще, чем он боялся. Может, все дело было в руках Мобиуса. Неизменно ласковых и осторожных. И все же Локи чувствует через полуприкрытые глаза, как тяжело Мобиусу справиться с ними. Но скоро его накрывает долгожданное облегчение, мучительное давление на виски покидает его, когда Локи слышит оглушающий грохот и понимает, что его венец власти над Временем пал на пол этой простой Земной комнаты — потому что такую тяжесть может выдержать лишь он, Мобиус бы никогда не удержал их даже в руках. — Спа-спасибо, — ломано благодарит Бог, стоя все так же, сгорбившись и слегка покачиваясь на неверных ногах. — Локи, — едва ли громче шепота зовет Мобиус, и Локи слышит. Но ответить не может. Каким-то чудом Мобиус доводит Локи до кровати, на которую бережно усаживает своего Бога, после чего опускается рядом, не отнимая от него своих рук, и, надёжно укрыв в своих объятиях, тихо гладит по спине, готовый, как Локи знает, защитить от всего и никогда не отпускать, если это потребуется. — Мобиус, — почти вымученно стонет Локи, против собственной воли выпутываясь. — Слишком много. — Чего много? Что случилось, Локи? — совсем пугается Мобиус. — Твои ладони как раскаленное железо. — Да они же едва тёплые, — упавшим голосом произносит Мобиус. — Нет, — тихо, но твёрдо заявляет Локи каким-то чужим голосом. — Они как огонь. А деревья боятся огня. Мне кажется, я умру, если ты продолжишь так касаться меня. А мне нельзя умирать. Если погибну я, то погибнут и все остальные. Пожалуйста, Мобиус, аккуратнее. — Хорошо-хорошо. К-конечно, Локи, — совсем севшим голосом запинается Мобиус, так и зависнув с поднятыми руками, боясь причинить Локи хоть каплю боли, — все, что скажешь. Все, что скажешь. — Просто подержи меня, — негромко просит Локи после короткого молчания, — легонько. Локи чувствует, однако все еще смутно, как руки Мобиуса обхватывают его, так осторожно, словно он нечто совершенно хрупкое и ценное. Что ж, ведь так и было на самом деле. Самое сердце Иггдрасиля и некто много особенный для Мобиуса. Локи даже бы усмехнулся, если бы мог, от того, насколько боязлив с ним Мобиус сейчас. Милый, милый мой Мобиус! Чем заслужил я такое отношение к себе? Чем заслужил такого тебя? О, Мобиус, как же мне тяжело сейчас, даже когда ты снова держишь меня в своих руках! Как долго я шел к тебе! Сколь долго ждал встречи с тобой! Но сейчас даже не в силах рассказать об этом. Они сидят так долго. Локи не знает, сколько именно, но определенно больше человеческого часа. Просто припечатавшись к Мобиусу всем своим истощенным телом, пропахшим безветрием и одиночеством, и прижавшись истосковавшимся сердцем, ноющим от прекращенной наконец разлуки, Локи ощущает, как постепенно излечивается его целительным теплом. В глухой темноте комнаты медленно исчезает замшелый зеленый плащ Бога Времени. Он почти незаметно стаивает по мере того, как руки Мобиуса согревают Локи будто бы изнутри. Пропадает обувь. Испаряются и рога, что лежали до этого на полу. Все это исчезает куда-то, куда даже сам Локи не знает. Остается лишь все остальное — самая простая часть одеяния, истертого и запыленного Пустотой. В какой-то момент времени Локи поднимает взгляд и встречается с воспаленными от беззвучно проливающихся всю эту ночь слез, которые Локи замечает только сейчас, грустными глазами Мобиуса. — Мобиус? — полувопросительно роняет Локи уже почти прежним голосом, чувствуя себя впервые за столь долгий срок согретым и таким живым, таким человеческим. Неодиноким. И в тоне его уже не звучит тяжесть бремени, что он так продолжительно нес. Она исчезла. Почти. — Локи, — Мобиус произносит его имя с такой растроганной радостью, что у Локи болезненно щемит сердце, и он все-таки находит в себе силы на слабую улыбку. Мобиус отвечает такой же. — Локи! Мой Локи! — Да, да, Мобиус. Это я. Я вернулся. Вернулся к тебе. — Локи снова утыкается ему в грудь, изголодавшийся по прикосновениям и ласке как потерявший родителей ребенок и наконец нашедший. Он чувствует широкие горячие ладони Мобиуса, жаждет их тепла, жаждет любви Мобиуса, но вдруг тихо, болезненно стонет от все еще не ушедшей остроты ощущений. — По-прежнему больно? — тревожится замерший Мобиус. — Ммм… не совсем. Но уже легче. Попробуй что-нибудь другое. Мобиус задумывается всего на пару мгновений, а затем наклоняется, чтобы невесомо прижаться губами к виску своего Локи. Локи чуть стискивает зубы, зябко дрожит — слишком ярко он все ощущает сейчас — но успокаивающий с хрипотцой от слез шепот Мобиуса, уверяющий, что все в порядке, что он рядом, сразу спасает. Мобиус осторожно пробует больше, нежно и медленно целуя его лицо. Локи чувствует, что он намеренно не касается слишком восприимчивых сейчас его губ, но не обделяет ни одну уставшую черточку на его лице. И Локи кажется, что он тонет. Тонет в Мобиусе, его заботе и открытой ласке, которой он, казалось бы, не знал до этого, но по которой успел так страшно истосковаться. — До утра, Мобиус. Подожди до утра — и мы сможем больше. Обещаю тебе. — говорит Локи. — До утра? — не совсем понимает Мобиус и не удерживается от того, чтобы еще раз задержаться чрезвычайно ласковым и долгим-долгим поцелуем на щеке Локи, прежде чем задать вопрос, ответ на который боится получить. — На сколько ты останешься? — Останусь. Просто знай, что останусь. Не знаю на сколько. Но больше, чем на Земной день. А может и дольше. Не могу сказать наверняка. Ты не представляешь, что я сделал, чтобы попасть к тебе. Только не спрашивай как, все равно не смогу объяснить. Да и не хочу. Я просто хочу быть с тобой. Черт возьми, я так этого хочу. Я так тосковал по тебе, Мобиус. Я останусь, Мобиус. Просто знай, что останусь.