***
Первый снег накрыл поселение еще несколько дней назад, но радости, что обычно искрилась в душе при виде мягкого пушистого одеяла, что навевало приятные мысли о скором приближении Рождества, Чимин не чувствовал. В этот раз его душа сверкала, но не от радости, а от осколков разбитого сердца, что рассыпалось в груди и приносило невыносимую боль, с которой справиться парень не мог. Он буквально физически чувствовал, как больно ранят эти осколки, как пронизывают тонкую душевную материю острыми краями, оставляя в ней зияющие раны и позволяя ледяному ветру гулять между ними и напевать тоскливую песнь одиночества. Чимин надеялся, что со временем ему станет легче, но и сам стал замечать, как с каждым днем все больше и больше угасает, поддаваясь болезненным импульсам, что прокатывались по всему телу. Он помнил слова бабушки, которая, сидя вечером у камина, говорила, что разбитое сердце спасет лишь новая любовь, которая будет намного прочнее и искреннее предыдущей, но парню сейчас не до новых отношений. После предательства, что преподнесла ему его первая любовь, он больше не хочет отношений, не хочет чувств. Он хочет избавиться от боли, которая безостановочно терзает и днем, и ночью… И выход он видит лишь один. Лес может убить, может сотворить чудеса и может спасти израненную душу… Именно поэтому сейчас, с приходом холодов, Чимин пробирался к непроходимым тропинкам Многовекового зимнего леса, воровато оглядываясь и надеясь, что никто его не заметит и не остановит. Принц Зимы, приходивший во снах к бабушке, рассказывал, что может заморозить сердце, лишив всяких чувств, и Чимин был к этому готов. Если оно перестанет чувствовать, то и перестанет болеть, и именно это парню было нужно, ведь эта боль слишком сильна, а обезболивающих таблеток для нее еще не придумали. Бабушка отговаривала от такого радикального метода решения проблемы, не хотела отпускать внука в темный лес, ведь не была уверена в том, что ее собственная легенда о Принце правдива, но, глядя на страдающего ребенка… Не смогла долго противиться и все же сдалась, позволяя ему попробовать обратиться за помощью к тому, кто живет в лесу, дав напоследок лишь одно напутствие: – Будь искренним, Чимин-и, и тогда Он поможет… Парень утирал слезы, что продолжали катиться по его щекам, и пробирался сквозь кустарники и голые деревья. Ледяной встречный ветер все усиливался, будто пытался развернуть путника обратно, но Чимин не сдавался, хватаясь за необъятные стволы деревьев и прячась за ними от стремительно начинающейся метели. Лес был ему не рад. – Прошу, – продолжая тереть замерзшие щеки, по которым скатывались горячие слезы, попросил парень. – Пусти меня дальше… мне нужна помощь… Я знаю, что немногие могут найти верный путь к Принцу Зимы, а лишь те, кто истинно в этом нуждается… Ветер завыл с новой силой, сбивая путника с ног в глубокий сугроб. Его теплый плащ, в который он кутался от налетевшего холода, зацепился за ветви и сорвался с плеч, сразу оказываясь подхваченным метелью. Чимин не успел его поймать, оставаясь в одних лишь штанах и заботливо связанном бабушкой теплом свитере, которые сейчас совсем не спасали. – Пожалуйста, – снова повторил парень, но уже едва слышно, ведь борьба со стихией отнимала последние силы, – мне это надо… мне больно… Чимин не был уверен, что последние слова вообще услышал хоть кто-то, ведь очередной порыв ветра подхватил их, унося глубоко в лес вслед за собой. Парень попытался еще раз подняться, но замерзшие ноги отказывались слушаться, они лишь сильнее утопали в снегу, утягивая за собой и путника. Внезапная волна отчаяния, что прокатилась по груди, подарила такое же внезапное облегчение, ведь на несколько мгновений перекрыла ту боль, что бушевала внутри вот уже некоторое время. Чимин смог сделать глубокий вдох, ощущая запахи морозной хвои и кисло-сладкие нотки клюквы, а затем почувствовал тепло, что коснулось его замерзших ладоней и покрасневших щек. Непогода внезапно прекратилась, ветер утих, а метель, что до этого вихрем кружилась вокруг Чимина, превратилась в медленный танец редких снежинок. Деревья будто расступились, и перед ним показался симпатичный молодой парень, чья кожа была белее снега, а глаза отдавали ледяной синевой, но смотрели при этом с невероятной теплотой и нежностью. – Ты услышал меня… – последнее, что смог произнести Чимин, прежде чем теплые руки подхватили его, а сам он, от переизбытка эмоций и пробирающего холода, потерял сознание, позволяя Зиме забрать себя в плен.***
Вихрь зимнего танца развевал свои метели вокруг уединенного деревянного домика, возвышающегося среди Многовекового леса. Он словно танцевал в собственном ритме, взметая легкий налет снега с крыши и плывя к лесу, волшебной стремительной рекой. Этот уголок природы, будто застывший во времени, создавал свою неповторимую атмосферу. И хотя каждый год зимняя стужа обрушивала свои холодные объятия на это место, оно оставалось приветливым и теплым, было словно олицетворением уюта в окружении белоснежной стихии. Невысокий парень со светлой кожей и копной белых волос, что лежали в беспорядке, вышел на крыльцо, потягиваясь и чуть наклоняясь в стороны, чтобы размять затекшие от долгого сидения мышцы. Он легко улыбнулся, наблюдая за играми вьюги, и, взмахнув рукой, поднял вверх еще больше снега. Поляна заполнилась негустой пеленой снежного тумана, что красиво блестел в лучах полуденного солнца, и парень почувствовал, как его тело буквально напитывается этим волшебством, бушующим вокруг него. Он спустился по ступенькам, ступая босыми ногами по холодному скрипучему снегу, и повел пальцами, выпуская из ладоней снежные вихри, которые совсем скоро доберутся до поселений, радуя жителей и малышей в частности тихим снегопадом. Вдохнув свежесть зимнего воздуха, парень ощутил, как его душа наполняется чистотой и спокойствием, а тело расслабляется от наполняющей поляну магии. Он вновь улыбнулся собственным мыслям и двинулся в сторону Леса, чтобы немного прогуляться, но не успел и шагу ступить, как очередной порыв морозного ветра, пробившегося сквозь деревья, донес до него надрывно звучащие тоненьким голосом слова: "пожалуйста, мне больно". Парень насторожился, прикрывая глаза и позволяя звукам проникнуть в самую душу, прислушался к чувствам, как своим, так и затерявшегося в Зиме путника, и, успокоив непогоду одним лишь взмахом руки, поспешил в чащу. Этот голос и эмоции, которых коснулся его собственный холод, за доли секунды успели задеть в душе что-то, что очень давно спало, покрывшись тонким слоем инея, и он не мог позволить этому чему-то так быстро раствориться и исчезнуть в никуда. Он чувствовал, что путник, зовущий его на помощь, где-то совсем близко, ощущал, как беспокойно бьется его измученное болью сердце, а потому ускорил шаг, чтобы не позволить непоправимому случиться. Парень спешил, заставляя деревья перед собой расступаться, и совсем скоро заметил лежащего в снегу симпатичного юношу. Его било крупной дрожью, по покрасневшим пухлым щекам стекали слезы, а реснички уже успели покрыться блестящим инеем. Юноша глубоко вдохнул, наполняя легкие теплым воздухом, что внезапно коснулся его нежной кожи, и открыл глаза, позволяя прочитать в своем зеленом, словно весенние травы, взгляде нотки облегчения и некоторого узнавания. Пара слов успела сорваться с побледневших губ, и парень потерял сознание, не выдержав того спектра эмоций, что на него свалился. Волшебник подхватил его на руки, вглядываясь в очаровательные черты лица и чувствуя, как тает на собственном сердце ледяная корочка, и поспешил обратно к домику, согревая путника своими теплыми объятиями холодных как снег рук. Он ступал осторожно, но при этом спешил, чтобы как можно скорее добраться до своего дома и укутать замерзающее хрупкое тело, вес которого практически не ощущался в крепких руках, теплом, а затем и узнать, зачем такой прекрасный юноша пришел в зимний лес. По боли, которой буквально пульсировало сердце, он уже понимал причину, но хотелось верить, что дело в чем-то еще, ведь покрывать льдом такую чистую, хоть и израненную душу волшебник был просто не готов… Его собственная душа внезапно взбунтовалась, пытаясь нащупать связь с чужой материей и залечить кровоточащие раны, а если все это заморозить… Нет, этого ни в коем случае нельзя делать, ведь парень так прекрасен, так юн… В его глазах наверняка сияют звезды, а от улыбки, в которой в хорошие дни изгибаются эти побледневшие губы, все снега вокруг без сомнений растают. Вот бы однажды ее увидеть… Вернувшись домой, он уложил путника в свою постель, накрывая сверху теплым пуховым одеялом, и растопил сильнее камин, из которого сразу потянуло жаром, а по небольшой комнате разнесся приятный треск поленьев. Сам волшебник холода в зимний период не испытывал, но тепло в помещении регулярно поддерживал, пытаясь создать с его помощью еще больший уют. И сейчас убедился, что делал это не зря, ведь побледневшие губы юноши наливались малиновым оттенком, а кожа постепенно возвращала свой цвет. Он взял его холодные ладошки в свои, чтобы поскорее их согреть, и стал ждать, когда парень придет в себя. Он так рвался сквозь метель и мороз, с такой искренней мольбой в голосе просил пропустить его дальше, что не выслушать его волшебник просто не мог, а пока что просто ждал, рассматривая такие нежные и аккуратные черты лица. В поселении ходила легенда, что Принц Зимы может свести с ума своим великолепием, но сейчас этот самый "Принц" был уверен, что легенду писали явно не о том человеке, и он сам готов сойти с ума от красоты человека, что мирно спал, восстанавливая силы, в его постели… Еще больше, чем немое восхищение, его терзали мысли о бедном разбитом сердце, которое он ощущал своей магией. Кто стал причиной этих терзаний? Почему этого мальчика подвергли таким пыткам? Кто посмел с ним так поступить? Волшебник не знал, но чувствовал наверняка, что это создание, в котором волшебства сейчас явно больше, чем в нем самом, абсолютно невинное и прекрасное. Он искренне не понимал, как можно было разбить его на такое огромное количество мелких осколков… Ему впервые захотелось наслать на обидчика снежную бурю, чего прежде никогда не делал и даже не желал. Но сегодня все иначе... Потребовалось совсем немного времени, чтобы тонкие длинные ресницы задрожали и медленно распахнулись, вновь являя волшебнику чарующие изумрудного цвета глаза. Парень медленно обвел взглядом комнату, в которой находился, пытаясь, видимо, узнать интерьер, а затем, заметив сидящего перед собой незнакомца, дернулся, нервно сглатывая. Он о чем-то думал некоторое время, неотрывно смотря в ярко-голубые глаза, затем перевел взгляд на свои руки, что все еще сжимались чужими бледными, и резко выдернул их, сжав край одеяла и подтянув его ближе к себе. – Как ты себя чувствуешь? – прозвучало тихим хриплым голосом, на что юноша лишь кивнул. – Тебе достаточно тепло? – в ответ снова лишь неуверенный кивок. – А если я спрошу, как тебя зовут, ты тоже просто кивнешь? – он уже хотел было кивнуть в третий раз, но спохватился и совсем тихо и даже немного боязно произнес: – Чимин, – он поджал губы, глядя перед собой, а затем еще более неуверенно протянул: – А Вы – Принц Зимы..? – Если верить вашим легендам, то да, – пожал плечами "принц", – но вообще меня зовут Мин Юнги, и я простой маг, что следит за течением зимы. – Простой маг? – уточнил Чимин, хмуря ровные бровки. – Да. Разочаровал? – хмыкнул Мин, поднимаясь с кровати и подходя к камину, чтобы бросить в него еще немного хвороста. – Нет-нет, я просто… – задумался парень, пытаясь подобрать оправдание своей реакции. – Это неожиданно… А почему... все называют Вас Принцем?.. – Ну, лучше уж так, чем чудищем, не находишь? – пошутил Юнги, возвращаясь на место. Этот парень был довольно забавным, и сейчас, слыша его голос, наблюдая за реакциями, Мин чувствовал, как что-то внутри все больше проникается, тянется к нему, оживая и расцветая, будто Хосок со своей Весной раньше времени нагрянул. – Вам захотелось меня так прозвать, а я не особенно сильно люблю спорить. И обращайся ко мне на "ты", по вашим меркам я не намного старше тебя. – Хорошо, – кивнул Чимин, заметно расслабляясь. Он очень переживал из-за этой встречи, волновался, что сны, которые видела бабушка, могут быть лишь игрой воображения, но теперь понимал, что нет, это никакая не игра, а самая настоящая правда. Перед ним сидел человек с белоснежной кожей и блестящими узорами, со светлыми волосами и голубыми, словно лед, глазами – точно такой, каким и описывала его бабушка. И теперь он также понимал, почему "простого" мага прозвали Принцем Зимы, ведь он… невероятный? – Ты готов рассказать мне, зачем пожаловал? Судя по словам, что ты шептал Вьюге, ты знаешь, как сложно ко мне добраться. – Юнги в самом деле принимал не всех, а лишь тех, кому поистине была нужна помощь. Они проходили проверку холодом, который заставлял их обнажить свои душу и сердце, и если причина была весомой, маг позволял себя найти. Чимин же и оказался именно тем, кто нуждался в помощи, но именно ему Мин помогать не хотел, ведь знает, чем это грозит в будущем. Порой лучше заставить себя пройти через эти боль и страдания, нежели позволять холоду окутать свои чувства. – Да, я… – замялся парень, опуская взгляд на несколько секунд, а Юнги мысленно стал молиться Вьюге в надежде, что с этих пухлых очаровательных губ сейчас сорвется все, что угодно, кроме: – заморозьте мое разбитое сердце… Сердце самого мага в этот момент болезненно сжалось, ведь, глядя в эти глубокие глаза и замечая в них гораздо больше, чем может заметить кто-либо другой, он понимал, что не может этого сделать. Вернее, не хочет. Ведь знает, что звезды в нем погаснут, искренность исчезнет, оставив после себя ледяной холод, а любые чувства сменятся безразличием ко всему вокруг. Ритуал убьет в нем все прекрасное, что сейчас Юнги видит перед собой, и этот Чимин больше никогда не вернется. Он такого точно не заслуживает… – Почему ты хочешь этого? – Мне больно… вот здесь… – он показал своим аккуратным пальчиком на грудь, где под тканью вязаного свитера билось сердце, и вскинул полный отчаяния взгляд. – Очень больно… Я не могу спать, не могу делать что-либо, я даже… не могу жить, потому что очень сильно болит, – сдавленным голосом произнес парень, а по его пухлой и, наверняка, очень мягкой щечке скатилась слеза. – Я не справлюсь сам… – Как давно больно? – взяв Чимина за дрожащую руку и сжав ее в поддерживающем жесте, поинтересовался маг. Этот мальчик – единственный, в чьих словах Юнги ни капли не сомневался. Для всех, кто приходил до него, он устраивал дополнительные проверки, чтобы не натворить непоправимых ошибок, а этому верит беспрекословно, потому что чувствует словно самого себя. – Давно, – выдавил младший, опуская голову и роняя соленые слезы на белое одеяло. – Пожалуйста… – Чимин, это нельзя будет отменить, ты понимаешь? – Юнги предпринял попытку отговорить своего внезапного гостя от совершения ошибки, ведь после ритуала парень не будет испытывать сожалений, а вот сам маг… это не отпустит его до самого конца собственного существования, если он позволит себе так сильно изуродовать душу этого чистого, наивного и такого светлого создания. – Ты больше никогда не будешь чувствовать ничего, кроме безразличия. Никогда не полюбишь, не обрадуешься снегу или Рождеству, которое наступит уже совсем скоро. Ты не сможешь искренне улыбнуться, потому что просто не будешь ощущать радости. Твоя семья… они станут для тебя чужими, потому что к ним ты тоже ничего не сможешь почувствовать… – У меня только бабушка, – вздохнул Чимин, стирая свободной ладошкой слезы, пока вторая все еще находилась в чужой крепкой хватке. – Она знает, где я, и знает, каким я вернусь домой… Она знает тебя… – Твоя бабушка? – удивился Мин, вскинув брови, а затем дотронулся до чужого подбородка, чтобы поднять его голову, и принялся вглядываться в черты лица, смотря при этом не только на видимое, но и на то, что скрывается гораздо глубже – эмоциональные следы, которыми была обмотана его душа. Одну нить, что сквозила холодом и нотами ненависти, он оттолкнул сразу, ведь подозревал, что именно она сковала чужое сердце тисками, другую же, которая была наполнена теплом, заботой и безграничной любовью, он осторожно дернул, сравнивая с собственными чувствами и воспоминаниями, а затем понятливо кивнул. – Точно, твоя бабушка. Я вывел ее однажды из леса. – Да, – кивнул парень, подтверждая чужие слова. – Она рассказала мне о тебе и о том, что ты можешь… Бабушка не хотела меня отпускать, но у меня нет выбора, понимаешь? Я устал чувствовать это, во мне будто ничего не осталось, только эта боль… Юнги задумался, впервые не зная, как правильно поступить. Он живет уже очень давно, повстречал много путников с самыми разными историями, и даже собственная жизнь была наполнена самым разнообразным опытом. Но сейчас, сидя перед этим парнем, что смотрел так пронзительно и доверчиво, он не знал, что ответить… – Я тебе сейчас кое-что покажу, только не пугайся, – предупредил Юнги, вытягивая вперед руку. Он щелкнул пальцами, и на раскрытой ладони появились танцующие язычки совсем крошечной вьюги, которые то кружились, играя в догонялки, а то взмывали вверх, опускаясь на кожу блестящими снежинками. Чимин от волшебства вздрогнул и уставился на танец огромными глазами. – Что ты чувствуешь? – Ммм.. холод..? – предположил парень, а Юнги увидел в его глазах детский восторг, который не позволяло почувствовать разбитое сердце. – А сейчас? – он плавно повернул руку, концентрируя холод на кончиках пальцев, и потянулся им к чужой груди. Чимин замер, испуганно глядя на подбирающиеся к нему язычки, а вслух произнес. – Волнение..? – Предположим, – кивнул маг, взмахивая рукой и позволяя снежинкам осесть на светлых волосах Чимина. – А что ты чувствуешь, когда думаешь о бабушке? Парень тряхнул головой, сбрасывая с себя снег, и поджал губы, к его глазам вновь подсупили слезы, которые говорили о многом больше, чем могли бы слова. Этого Юнги вполне хватило, чтобы все же принять решение. – Ты не хочешь этого, боишься. Если бы был выбор – прийти ко мне или к тому, кто может отмотать время назад, ты бы никогда не появился в Многовековом Лесу. В тебе бьется слишком много чувств, они очень яркие, но ты не можешь их почувствовать, потому что боль пульсирует чуточку сильнее и все заглушает, но она пройдет, Чимин. – Ты не понимаешь, он… я… моя жизнь закончилась в тот момент, когда я увидел его с другим… Я хочу об этом забыть, хочу перестать чувствовать боль от мыслей о нем. Пожалуйста, я готов, сделай это, – умоляюще произнес парень, хватаясь за бледную руку и крепко ее сжимая. Ему это нужно, он готов, даже если это сломает ему жизнь, но… разве то состояние, в котором он сейчас, не ломает? Ломает, только делает еще и очень больно, так разве выбор не очевиден..? – Для подготовки к ритуалу нужна неделя, – вздохнув, проговорил Юнги, – волшебство должно почувствовать тебя и добраться до самого сердца, чтобы сделать все правильно. – Мне нужно прийти через неделю..? – Лес больше тебя не впустит, если ты решишь уйти. Поэтому сейчас у тебя два варианта: либо ты уходишь и больше никогда не возвращаешься, либо остаешься здесь до совершения ритуала. – Но, – протянул Чимин, замирая и чувствуя, как в нем плещется неуверенность, на грани все с тем же отчаянием. Еще неделю терпеть эту боль… а как же бабушка..? – Принимай решение быстро: уходишь или остаешься? – серьезным тоном проговорил Юнги, уверенно глядя в глаза напротив и снова молясь Вьюге, чтобы она помогла мальчику одуматься. – Остаюсь, – негромко проговорил Чимин, покорно опуская голову и давая понять, что на ближайшую неделю он во власти Юнги. Странным образом это вовсе его не пугало, а скорее волновало, но далеко не так, как мысль быть замороженным… – Хорошо, – кивнул Мин, поднимаясь. – Как будешь готов, приходи на кухню, тебя нужно накормить, чтобы силы быстрее восстановились. И да, предупреди бабушку, что ты задержишься. – Он вновь взмахнул рукой, создавая снежный вихрь. – Передай ему послание и махни рукой, он донесет твои слова, куда нужно. И помни, семь дней. Юнги еще раз внимательно посмотрел на парня, повторяя последние два слова, а затем вышел из комнаты, прикрывая за собой дверь и думая лишь о том, как за эти семь дней излечить истерзанное сердце. За те несколько минут, что он был рядом с Чимином, говорил с ним и всматривался в его душу, он видел, как много жизни плещется волнами внутри него, и убить все эти буйства красок, чувств и эмоций он не мог, ведь это поистине будет самой большой ошибкой. Сейчас, пока боль слишком сильна, парень не понимает, что именно скрывается за ней, но если ему совсем немного помочь, подтолкнуть в правильном направлении и научить самостоятельно бороться с этим неприятным ноющим чувством, которое не дает ему вздохнуть, мир еще сможет увидеть его счастливые улыбки и радостный смех, ведь и он, Юнги уверен, невероятно чарующий. Недели для этого может быть слишком мало, но это максимум, что есть у него в запасе. Мин и так оставил парня у себя обманом, все еще не до конца понимая, зачем поддался этому странному желанию, но отступать не станет. Если собственное сердце потребовало: "Убереги!", то он обязательно это сделает.***
Пока Чимин в спальне приходил в себя, Юнги принялся активничать на кухне, подогревая воду, чтобы заварить ароматный травяной чай, которого у него в шкафчиках всегда в излишке из-за брата, и пытаться на скорую руку приготовить вкусный сытный ужин. От собственного волшебства он решил сейчас отказаться, ведь почему-то хотелось сделать все самостоятельно для своего гостя, порадовать его домашней едой, в которую вложена не магия, а душа, что порой гораздо важнее. И он усердно старался, чтобы все вышло так, как положено – вкусно, по-домашнему и с некоторой долей любви. Чимин появился в дверях кухни совсем скоро, как только Юнги снял крышку с заварника, в котором настаивался чай, и по дому расползся вкусный аромат трав и ягод. Парень неуверенно прошел в помещение, осматриваясь по сторонам и натягивая на ладошки широкие рукава своего свитера. – Присаживайся, ужин скоро будет готов, – Мин налил в кружку чай и поставил его на стол перед парнем. – Нужно совсем немного подождать, пока мясо с овощами допекутся. – Не стоит обо мне беспокоиться, – тихо проговорил Чимин, опускаясь на мягкий стул и осторожно обнимая ладошками горячую чашку. – Я не хочу Вам приносить неудобств… – Не Вам, а тебе, это раз, – поправил Юнги, заглядывая в духовку и проверяя картошку с ароматными специями и кусочками сочного мяса. – А во-вторых, даже маг без еды не выживет неделю, что уж говорить о юноше, который все свои силы отдал в борьбе с холодом? Или я чего-то о тебе не знаю? – он улыбнулся, разворачиваясь, и сел напротив него за стол, подталкивая ближе пиалу со свежим печеньем, сладкое перед ужином – не лучший вариант, но этого самого ужина еще нужно дождаться. – Нет, просто… – несмело проговорил Чимин, смущаясь такого пронзительного взгляда и пряча глаза в чашке. – Но мне неловко… я появился на пороге без приглашения, навязался тебе на целую неделю, а ты меня еще и кормить планируешь… – Могу не кормить, – все с той же улыбкой пожал плечами старший, – тогда и замораживать тебя не придется, что скажешь? – Но… – Чимин бы и хотел ответить что-то умное, но так и не нашелся с правильными словами. Он ведь целую неделю без еды не сможет прожить, но и заставлять посторонних людей себя обслуживать – это как-то слишком неловко. Юнги ведь вообще не должен с ним возиться, мог бы послать куда подальше и дело с концом, а он все же заморочился, в свой дом впустил… – Вот именно, Чимин, "но", – Мин расслабленно откинулся на спинку стула, продолжая смотреть на парня. – Если хочешь чем-то помочь, то расскажи мне больше о себе, я должен понимать, с чем и с кем имею дело, магия должна тебя почувствовать. Юнги привычно повел пальцами, направляя в Чимина облачко волшебства, которое мягко коснулось его кожи, развеяло волосы и осело на нем, переливаясь блестящий пылью. Парень окинул себя взглядом и в этот раз удержался от того, чтобы стряхнуть с себя магию, она выглядела так красиво на светлом свитере, будто он был соткан из блестящих нитей, и смотрелась так уместно, что уголки его губ даже, кажется, чуть дернулись в попытке улыбнуться, но также быстро сникли, ведь боль уколом под ребрами напомнила о себе. Чимин сделал глоток чая, недолго подув на него, и принялся негромко рассказывать первое, что приходило в голову. О семье, о том, что с самого детства его воспитывала бабушка, окутывая теплом и заботой, о своей собаке, с которой он буквально вырос и которая совсем недавно уснула навсегда, и даже о лучшем друге Тэхене, который порой чудил такие вещи, из-за чего бабушка называла его малохольным. Слова лились из него так легко и непринужденно, будто только и ждали, когда же им дадут свободу. Целый месяц Чимин концентрировался на боли, забывая обо всем на свете, а сейчас внезапно переключился, говоря на совершенно отстраненные темы, и это казалось чем-то очень странным. Он будто забыл, что кроме страданий существует что-то еще, а сейчас внезапно вспомнил, испытав на какой-то момент некоторое облегчение. Юнги слушал не просто его слова, но еще и старался улавливать эмоциональный спектр, дергая за разные ниточки, которые были связаны с той или иной историей. Он пытался в нужные моменты задавать дополнительные вопросы, чувствуя, что та или иная тема вызывает в груди парня приятные воспоминания, отталкивая на короткие мгновения мысли о плохом. Не все потеряно, далеко не все потеряно, у них есть шанс спасти это юное, наполненное чистотой сердечко. – А чем ты занимаешься? – рискнул перевести тему Юнги, когда истории о Тэхене, которыми Чимину хотелось поделиться, подошли к концу. – Я учусь в колледже, в городе, – ответил Чимин, попинаясь за печенькой и беря ее пальчиками обеих рук. – Я танцую немного. Месяц назад приехал на каникулы, думал, что это будет прекрасное время перед Рождеством, но… Он крепко сжал печеньку, от чего та сломалась, крошками падая на стол, и поджал губы, ведь очередная волна неприятных ощущений прокатилась по его телу. Чимин думал, что проведет эти каникулы с человеком, что был ему очень важен и дорог, а теперь из-за него… сидит в доме мага и ждет, когда его лишат не только любви к возлюбленному, но и всех остальных чувств, потому что ощущать все это – слишком, просто слишком. – Я тоже творчеством занимаюсь, – поняв, что дернул за неправильную ниточку, заговорил Юнги, надеясь таким образом исправить положение, – музыку пишу, когда не занимаюсь магией. – Музыку? – поднял заинтересованный взгляд парень, уточняя, правильно ли он услышал. – Да, в обычной жизни я всего лишь продюсер, – поделился старший, понимая, что выбрал правильную стратегию. Он не понимал, почему вдруг начал рассказывать то, что о нем знают, по сути, только братья, но если это поможет отвлечь Чимина, то пусть будет. – Когда заканчивается зима, я принимаю вид обычного человека и уезжаю в город, где работаю, как обычные люди. Да я и есть обычный человек, просто иногда немножко колдую и слежу, чтобы Вьюга с Метелью не баловались. – Ты продюсер? – снова переспросил парень, не веря в то, что слышал. Это как-то… странно? Человек, который обладает возможностью контролировать зиму, живет жизнью обычного человека? – Да, Чимин, – улыбнулся Юнги, поднимаясь с места, чтобы вновь проверить духовку, откуда уже тянулись аппетитные ароматы. – Мне ведь нужно девять месяцев что-то делать, пока мои братья занимаются остальными сезонами, вот я и решил писать музыку. Это очень расслабляет и помогает абстрагироваться от мира, как и твои танцы, наверное. – Твои братья? – Ты такой забавный, – засмеялся Мин, а Чимин внезапно смутился, отчего его щечки очаровательно покраснели. – У меня три брата, – принялся рассказывать старший, пока доставал противень и перекладывал запеченный картофель и мясо на блюдо, – Хосок отвечает за весну, он такой же взбалмошный и полный жизненной энергии, как и сезон. Кстати, чай, который ты пьешь, – его рук дело, он наполнен этой жизненной энергией, так что тебе должно быстро полегчать после лесных приключений. – Спасибо, – кивнул тот, делая еще один глоток. – А лето и осень? – Лето – это Джин, все, что яркое, жаркое и светлое – это о нем. Если бы ты его увидел, то сразу бы понял, о чем я говорю. А осень – Намджун, он очень мудрый, а потому отлично справляется с тем, чтобы правильно подготовить природу и мир в целом к длительной зимней спячке. Если второе имя Хосока – праздник, ведь его особенности – это спонтанность, внезапность, яркость и буйность, то Намджуну приходится все делать постепенно и размеренно, чтобы бережно сохранить жизнь. О семье Юнги никогда никому не рассказывал, это был его собственный оазис, куда допускались обычно лишь самые близкие и важные люди, но сейчас почему-то разговорился, видя, с каким интересом и восторгом его слушает Чимин. Этот парень влиял на него непонятным образом, что одновременно пугало и восхищало, но Мину не хотелось это прекращать. Возможно, совсем скоро он обо всем пожалеет, ведь Чимин получит желаемое и исчезнет, забыв, скорее всего, об этой неделе, но обо всех последствиях он подумает уже после. Сейчас же ему хочется делиться с этим юным парнем всем, чем угодно, если это поможет улучшить его состояние. – А ты? – наблюдая за действиями старшего, который накрывал на стол, расставляя на белоснежной скатерти приборы, поинтересовался Чимин. Он ощущал искреннее любопытство и интерес к чужой жизни, и это тоже было невероятно, ведь эти чувства вновь смогли, пусть и на мгновения, перекрыть боль. – А я – Зима, или Принц Зимы, как вы меня называете. Немного строгий, отстраненный, холодный с посторонними, капельку ленивый, как меня описывают коллеги. Оттого и стихия мне такая досталась, под стать, так сказать, – Юнги поставил на стол блюдо с ужином и сел на свое место, принимаясь накладывать картошку и мясо в чужую тарелку. – Налетай, ты, наверное, уже совсем голодный. – Спасибо, мне совсем немного, пожалуйста, – затряс ладошками Чимин, когда тарелка была уже едва ли не с горкой наполнена. – Это много, не нужно… – Ешь, – тоном, не терпящим возражений, проговорил старший, и Чимин покорно взял вилку. – Точно строгий, – едва слышно буркнул младший, накалывая на вилку кусочек картофеля и принимаясь дуть на него, вновь складывая свои пухлые губы уточкой. – Йа, да ты… – Юнги хотел было пожурить парня за такую колкость, но замер, глядя на эту невероятную картину перед собой и чувствуя, как сердце начинает биться быстрее: кожа уже приняла здоровый оттенок, щеки отдавали румянцем от тепла в доме и смущения парня, волосы лежали в некотором беспорядке, добавляя умилительного вида, а эти губы… Губы заставляли Мина теряться в собственных чувствах, ведь их почему-то хотелось коснуться, провести по ним подушечкой пальца, ощутить мягкость, а потом дотронуться и губами… что..? – Что я? – вывел из ступора Чимин, успев уже откусить кусочек картошки. Он не помнил, когда полноценно ел в последний раз, делал это скорее не из желания, а из необходимости, и то, едва ли прикасаясь к еде. Бабушка все сетовала на то, как мальчик похудел. Но Чимин ничего не мог с собой поделать, ведь есть ему не хотелось, а все, что он в себя запихивал, казалось пресным и невкусным, но сейчас… Живот нетерпеливо урчал, ожидая, когда его, наконец, покормят, а ужин, приготовленный Мином, был… – Очень вкусно, Юнги, спасибо. – Да… на здоровье… – одернув себя, произнес Юнги, возвращаясь в реальность. – О чем я там говорил… – О зиме. – Точно, – кивнул он, накладывая немного и себе в тарелку. – Когда наступает зима, я приезжаю из города сюда, пишу музыку и параллельно занимаюсь своими обязанностями. Все, что испытываю, все чувства и эмоции, находят отражение в нотах и текстах, а потом кто-то поет об этом со сцены. – И ты все время здесь один живешь? Все три месяца? – В какой-то степени да. Иногда братья приезжают, но, в основном, я один, порой бывает так одиноко, что и поговорить не с кем, – вздохнул Юнги, вспоминая, как иногда от одиночества готов лезть на стены, ведь магия – это хорошо, но обычного разговора ничто не заменит. – Ты можешь говорить со мной, пока я буду здесь, – предложил Чимин, не успев проследить за словами, что совершенно случайно сорвались с его губ. – Ой, то есть… – Спасибо, Чимин-и, – прервал Юнги, тепло улыбаясь. – Буду рад, если ты поможешь мне не сойти с ума. Расскажи мне о танцах, м? Тэхен тоже танцует? Вспоминая, что тема Тэхена была приятна юноше, он решил вновь вернуть его в это русло, чтобы продолжать отвлекать от того, что тяжелым грузом лежало на его сердце. Это чудесным образом работало, и Юнги хотел приложить все усилия, чтобы продлить этот эффект. Боль совсем скоро снова накроет мальчика, но хоть на время он поможет о ней забыть, даже не прибегая к помощи магии. И Чимин в самом деле поддавался этим невидимым чарам, которыми буквально светился Мин. Он много говорил, чувствуя себя уже намного комфортнее в компании Принца, делился своими историями, рассказывал, что ощущал, когда выходил на сцену или закрывался в танцевальном зале. Когда тема случайно уходила в сторону причины ноющего сердца, Юнги умело выруливал ее в другую сторону, отвлекая и не позволяя окунуться в боль, которая так и пыталась затопить парня. Мин не готов был его ей отдать, только не в этом доме и не в его присутствии. За разговорами, которые буквально были напитаны уютом и теплом, прошел целый час. Юнги еще раз заваривал чай, а Чимин, сам того не замечая, умял выделенную ему порцию картошки, не осилив лишь несколько кусочков мяса. Он и сам не понимал, как так вышло: либо маг добавил магии, чтобы убедить парня поесть, либо организм в самом деле за месяц успел сильно ослабеть и просто требовал питательных веществ, либо все же дело было в невероятном вкусе, который Чимин, странным образом, ощущал… – Кстати, Юнги, – внезапно вспомнил Чимин, когда старший уже убирал со стола. Тот издал красноречивое "мм?", немного утомленный насыщенным днем, и парень продолжил, – ты виделся с моей бабушкой, но это было так много лет назад, а ты… – замялся младший, не зная, как правильно выразить свои мысли. За этот период, что он концентрировался лишь на одном чувстве, он, кажется, разучился делать самые элементарные вещи – облекать мысли в слова. – Хочешь спросить, почему я не такой старый, ведь прошло уже более сорока лет? Я же маг, Чимин-и, – ласковое обращение уже в который раз за вечер само сорвалось с языка, но звучало так правильно и уютно, что Юнги не планировал отказывать себе в этом удовольствии, а Чимин… пусть смущается, ему полезно испытывать разные эмоции, и если это поможет, то он готов пополнить свой спектр уменьшительно-ласкательных слов в адрес этого мальчика, ведь все они ему необычайно шли, соответствуя его мягкой и хрупкой натуре. – Вы не стареете? – Мы можем контролировать это. Я замедлил этот процесс в несколько раз, чтобы иметь больше времени найти своего человека, а потом, – он задумался, чуть отводя взгляд в сторону, – потом видно будет. – Мм… – протянул в ответ Чимин и прикрыл рот ладошкой, пряча зевок. – Давай я хотя бы с посудой помогу? – Давай-ка ты пойдешь отдыхать? Ложись в той же комнате, она на эту неделю твоя. Утром я дам тебе вещи и мы разберемся с "условиями твоего проживания", – Юнги показал пальцами кавычки и вновь тепло улыбнулся, глядя в зеленые глаза парня своими пронзительными голубыми. – Тебе нужно что-то, чтобы спокойно спать? Успокоительное, снотворное? – Нет, я… все равно не смогу уснуть… – растеряв все волшебство этого вечера, сник Чимин, опуская голову и вновь подтягивая рукава свитера на свои ладошки. По ночам он обычно плачет, ведь справляться с мыслями в тишине еще сложнее, а боль накатывает с удвоенной силой… Поскорее бы все было готово для ритуала, чтобы он мог избавиться от всего этого и наконец-то нормально поспать, хоть и радости от этого он не почувствует, но тогда хотя бы тело будет достаточно отдохнувшим, чтобы снова вернуться к тренировкам и танцам, от которых он получает удовольствие. Вернее, получал… больше не будет… – Этой ночью ты будешь спать, – уверенно сказал Мин, подходя ближе и укладывая свои большие бледные ладони на хрупкие плечи. – Мне порой снятся кошмары, поэтому на комнату наложены чары, они не позволят ничему плохому пробиться. Только постарайся перед сном подумать о том, что когда-то тебя радовало, хорошо? Бабушка, танцы, Тэхен. Это поможет тебе уснуть, а дальше чары уже сделают свое дело. – Спасибо, – тихо проговорил Чимин, выдерживая искрящийся искренностью и волнением взгляд, а затем, коротко кивнув, двинулся в направлении комнаты. – Доброй ночи… – Доброй ночи, Чимин-и, – проговорил Юнги, слыша, как закрывается дверь его собственной спальни. Почему он решил оставить Чимина в своей постели? Он не знает. Почему соврал про наложенные чары, которых там и в помине не было? Тоже не знает. Но знает одно – свое обещание он сдержит, и всю ночь будет охранять сон мальчика, сидя рядом с ним и отгоняя все плохое, что будет пытаться забраться в его сновидения.***
Все, что происходило дальше, оставалось для Чимина полнейшей загадкой, и по большей степени он не понимал своих собственных реакций и ощущений. В течении долгого месяца, который из-за накрывшей боли показался целым годом, если не больше, он не чувствовал ничего, кроме того, как острые осколки разбитого сердца ранят и терзают и без того измученную душу. Он был уверен, что это состояние останется для него константой, ведь никакого спасения, кроме как наложения чар, не видел. Но в тот самый момент, как он попал в чужой дом, скрытый высокими густыми деревьями в Многовековом Лесу, с ним начали происходить непонятные вещи, и его собственная реакция на них отчасти пугала, ведь он уже и забыл, что такое возможно… Утро первого дня в деревянном домике началось с приятного пробуждения. Чимин сел в мягкой постели, зевая и потягиваясь, вдохнул вкусный запах печенья, что доносился с кухни, а затем уголки губ его внезапно сами собой поползли вверх. Улыбка на лице, правда, так и не появилась, ведь осознание того, что он впервые за долгое время провел спокойную ночь, свалилось на него небольшой снежной лавиной. Но все же такое давно забытое умиротворение казалось сейчас чем-то новым и волшебным. Вероятнее всего, дело действительно было в магии, которой защищена комната, но все же это было довольно… приятно? На стуле рядом с его кроватью лежала стопочка чистых теплых вещей, что подготовил Юнги, и Чимин поспешил быстрее переодеться. Вещи были на него немного велики, ведь за время страданий он сильно потерял в весе, но оттого казались еще более уютными – он мог в них укутаться, словно в теплый кокон, и ощутить призрачную защиту, выстроенную вокруг него хозяином дома, который, к слову, нашелся в гостиной. На небольшом столике у камина ароматно парил горячий чай и стояла тарелочка свежего имбирного печенья, а все поверхности вокруг были заставлены огромным количеством рождественских украшений, которые только можно было найти на полках магазинов. Юнги тепло улыбнулся, заметив, что он уже в комнате не один, отложил гирлянду, которую до этого распутывал, в сторону и пригласил младшего завтракать, делясь заодно планами на день, да и на всю неделю в целом, и Чимин понял, что он, в каком-то смысле, попал. Продолжать страдать, закрывшись в комнате, он не сможет, ведь неудобно перед Мином, который и так оставил его в собственном доме, а потому ему придется участвовать во всех этих наполеоновских планах, о которых еще буквально до прихода сюда, даже и не думал. Бабушка много раз пыталась завести разговор о празднике, предлагала разные варианты, как можно его отметить, чтобы хоть как-то растормошить внука, а в ответ получала лишь слезы и фразу: "Я ничего не хочу", которая звучала тихим севшим голосом. Сейчас же принимать участие во всей этой праздничной суете ему придется, но Чимин странным образом ощущал некое предвкушение от всего происходящего, что все еще чувствовалось весьма необычно, но уже так сильно не пугало, как могло бы. После завтрака, который Чимин, как и ужин, сам не заметил как съел, Юнги провел экскурсию по дому, где помимо двух спален и гостиной нашлась еще и небольшая студия с синтезатором и разбросанными повсюду в творческом беспорядке нотными листами. Юнги уже таким привычным жестом взмахнул руками, заставляя свои записи лечь в более-менее пристойном виде, и смущенно улыбнулся, мол, творчество – дело такое. Затем, зайдя в ванную, старший вручил Чимину несколько мягких полотенец и набор для умывания, а потом все же потянул заниматься украшением дома под незатейливо звучащую на фоне расслабляющую музыку с перезвоном колокольчиков и настоящим духом Рождества. Чимин давно не чувствовал себя так легко и спокойно. Все то время, что он развешивал гирлянды, расставлял свечи и наполнял комнату собственноручно созданным волшебством, он совсем не вспоминал о своем возлюбленном и о причине своего появления на пороге этого дома. Он просто отдавался моменту, позволяя атмосфере и рассказам Юнги уводить себя подальше от реальности. Он прятался в чужих воспоминаниях, не желая возвращаться к собственным, и находил в них умиротворение, о существовании которого уже успел позабыть. Ему с Юнги было комфортно, и это почему-то казалось таким правильным и уместным, что периодически на глаза все же набегали слезы, но не те, в которых он тонул целый месяц, а какие-то другие, ему незнакомые. Юнги его состояние видел и изо всех сил старался поддерживать. Обычно он не заморачивался с украшениями дома к празднику, ему это просто не нужно, но сейчас… Эта мысль пришла ему в голову посреди ночи, когда он сидел около постели мальчика, прислушивался к его тихому размеренному сопению и любовался аккуратными чертами лица, которые буквально манили к себе и приковывали взгляд. Он перебрал множество вариантов спасения чувств светловолосого юноши и, кажется, все же смог найти правильный, ведь сейчас, увлеченный работой и разговорами, Чимин был вовсе не тем человеком, которого он нашел в лесу. В первую очередь, это был живой человек, а уже потом завороженный моментом, восхищенный магией и глядящий на все восторженными глазами парень. Юнги был уверен, что Чимин не замечал за собой этого состояния, ведь все те страдания, через которые он проходил, были слишком сильными. Но сам факт того, что он оживал на подсознательном уровне и делал это довольно стремительно, не мог не радовать. Мин незаметно следил за каждым его движением и впитывал их в себя. Он сказал, что для ритуала ему нужно прочувствовать парня, но он соврал. Он действительно хотел его прочувствовать максимально глубоко, но лишь для себя, потому что так потребовало собственное сердце, бьющееся в груди взволнованным снегирем. За проведенную рядом с младшим ночь, он прокручивал в голове весь свой жизненный опыт, вспоминал, что чувствовал, сравнивал с тем, что испытывал сейчас, и потихоньку начинал догадываться, почему реагирует на Чимина именно так, но это пока что лучше отложить в сторону. Сейчас гораздо важнее разобраться с чужими чувствами, а свои он уже усмирит как-нибудь потом. Разобравшись с декорированием, Юнги вручил Чимину свой теплый плащ, ведь Вьюга так пока и не вернула тот, что сорвала в лесу с хрупких плеч, и потянул на улицу. Он понимал, что так резко нагружать парня разнообразными событиями не стоит, ему нужно давать время все это обрабатывать и укладывать в своей душе, но прогулка еще никогда никому не мешала. Еще с утра Мин накрыл близлежащие поселения спокойным, мягко падающим снегом, а потому сейчас они пробирались сквозь лес, позволяя переливающимся снежинкам оседать на одежде и волосах. Температура была достаточно высокой, чтобы не замерзнуть в лесной чаще, а потому Юнги не волновался, что заморозит своего гостя. Время от времени он пускал потоки магии, которые крутились вокруг Чимина, взметая вверх его волосы, касаясь нежной кожи на покрасневших щеках и задевая одежду. Парень поначалу отбивался, не чувствуя желания веселиться, а затем, когда понял, что старший продолжит это делать, запустил ему в спину снежок, сам от себя того не ожидая. Когда Юнги внезапно повернулся, сталкиваясь взглядами с Чимином, тот испуганно посмотрел сначала в голубые озера чужих глаз, а затем растерянно уставился на свои ладони. Юнги чуть усмехнулся и рискнул бросить горсть снега в ответ, проверяя реакцию, и удовлетворенно выдохнул, заметив в чужих глазах огоньки озорства. Они не начали снежную войну, ведь Чимин все еще был в небольшом замешательстве, и Мин решил не давить, но в будущем он обязательно забросает этого юношу снегом, заставив его громко смеяться на весь лес. Они зашли еще немного дальше, и внезапно появившаяся Вьюга взволнованно прошелестела безлистными ветвями, донося чужие разговоры из глубины леса. Браконьеры. Юнги поспешил вперед, усиливая снег и обрушивая на нежеланных посетителей, которые непонятно как рискнули войти зимой в лес, несмотря на все легенды и запреты, сильную пургу. Несколько мужчин успели погрузить срубленные елки в телегу и ударили поводьями, подгоняя испуганных лошадей. Метель летела за ними вслед, желая проучить нарушителей лесного покоя, но переступить черту Юнги все равно не смог, давая им уйти. Он смотрел на несколько свежих пеньков, из-за которых у самого душа ныла, что уж говорить о Хосоке, который совсем скоро вернется в лес и увидит этот ужас… Но следующая фраза, прозвучавшая очень тихо и несмело голосом Чимина, заставила его отвлечься и перевести взгляд на кутавшегося в плащ парня. – Юнги, мы же не бросим ее здесь? Давай поставим в гостиной? Можно? Чимин нерешительно показывал на срубленную небольшую елочку, которую в спешке забыли браконьеры, и в этот момент маг понял, что готов лично принести извинения брату за убитое дерево, ведь с этого самого момента и тихо звучащего "можно" начался тот путь, который мог означать лишь одно – Чимин однозначно шел на поправку. Вопросительно звучащее "можно", которое проявлялось в любой деятельности, стало едва ли не самым любимым словом Мина, и каждый раз он уверенно отвечал: "Да, Чимин-и, можно". – Можно забрать елочку? – Можно помочь тебе с готовкой? – Можно почитать твои книги? – Можно послушать, как ты играешь? – Можно сходить с тобой на прогулку? Каждый день был наполнен совместными занятиями, и Мину даже не приходилось уговаривать Чимина что-либо делать, ведь тот сам появлялся будто из ниоткуда и с восторгом в глазах просил разрешить ему присоединиться к процессу. Он собирал свои светлые волосы в аккуратный хвостик, который делал юношу еще милее, подкатывал огромные широкие рукава свитера до локтей и с невероятным усердием и энтузиазмом брался за работу. Они вместе готовили, вместе украшали елку, возле которой потом и ужинали, вместе гуляли по лесу, наслаждаясь свежестью воздуха, и даже поиграли в снежки. Это случилось на пятый день. Юнги шел чуть впереди, когда ему в спину с глухим ударом что-то прилетело. Он развернулся, окидывая взглядом младшего, и едва успел увернуться от очередного летящего комка снега. Чимин ощущал странное желание резвиться, словно ребенок, и легко поддался ему, принимаясь закидывать мага снегом. На его лице против воли растянулась широкая улыбка, а когда Юнги, как и планировал еще в первый день, таки опрокинул мальчика в сугроб, нависая над ним и принимаясь втирать снег в раскрасневшиеся щеки, Чимин внезапно захохотал. Юнги уставился на него огромными ледяными глазами, не веря, что в самом деле слышит это, а затем внезапно взмахнул руками, подхватывая чужой высокий голос и разнося его по всему Многовековому лесу, как самый прекрасный в мире звук. Он – продюсер, сам создает музыку, но таких прекрасных нот еще не слышал. Чимин резко замер, услышав, как собственный голос разносится меж деревьями, и затих, испуганно глядя в глаза напротив. Их лица впервые находились так близко друг к другу, и Юнги ловил себя на мысли, что ему мало, ему хочется ближе… С каждым днем он все сильнее ощущал, как его тянет к этому мальчику, как хочется его обнять, прижать к себе, коснуться мягких губ, и вот сейчас он в опасной близости от этих самых губ. Понимает, что не имеет права рассчитывать на поцелуй, ведь Чимин все еще находится под влиянием боли расставания, но почему же так сложно удержать себя от того, чтобы не сократить расстояние и не прижаться к распахнутым в удивлении губам? Как быстро его за это возненавидят..? Но, к счастью, ситуацию спасла переполошенная белая сова, которая появилась из леса, случайно налетев на парней. Тогда, вернувшись домой, они впервые разошлись по комнатам, не проводя вместе вечер у камина. Чимин зарылся в одеяло, пытаясь разобраться, что он чувствует и насколько сильна в его груди боль, а Юнги остался на ночь в студии, бегая пальцами по клавишам и копаясь в собственных воспоминаниях. Однажды он уже проходил через такое, это было много лет назад. У него был человек, который был едва ли не всем в его жизни, которого тоже хотелось обнимать, целовать, окружать заботой и любовью, но "долго и счастливо" для него так и не случилось, и он оказался точно в таком же положении, в котором еще несколько дней назад к нему пришел Чимин. У мага не было возможности заморозить собственное сердце, а потому все то, что так болело, он проживал наедине с самим собой, с трудом найдя в себе силы, чтобы вернуться к жизни. С тех пор он старался держаться подальше от людей, чтобы не обжечься вновь, пока… Пока вьюга не донесла до него измученное "мне больно…" И сегодня, находясь так близко к Чимину, он смог четко осознать, почему его так тянуло к этому мальчику, к этой израненной душе, просящей о помощи. Он нашел в нем своего человека, только этот самый человек хочет избавиться от этих чувств, и если это сделать… Собственное сердце, кажется, тоже покроется льдом, ведь без Чимина уже как-то не хочется… Оставшиеся два дня Чимин практически не шел на контакт. Он выбирался из комнаты, чтобы помочь с готовкой и поклевать немного еды, скорее ради приличия, чем из чувства голода, а затем тихонько садился у камина с книгой и много-много думал. И наблюдал. Он наблюдал за Юнги, следил за его действиями, впитывал в себя едва ли не каждое движение и пытался понять, что же творится у него в душе. Боль, с которой он пришел, до конца еще не прошла, но за эту неделю он умудрялся ее просто не замечать. Он проводил время со своим Принцем, наслаждался совместными занятиями, слушал его истории и много говорил сам. А еще впервые за долгое время засмеялся. Не выдавил из себя улыбку только для вида, чтобы Тэхен и бабушка меньше волновались, а звонко и искренне смеялся, ощущая невероятное облегчение внутри. Оно будто тягучим медом затапливало осколки, склеивая их, хоть и в хаотичном порядке, но все же вместе, и это ощущалось так невероятно. И причиной всему был не кто иной, как Юнги. Сидя с книгой, он мало что понимал из текста. По строчкам он бегал лишь для вида, а сам же из-под спадавшей на глаза челки продолжал наблюдать. Наблюдать и понимать, что сердце снова бьется и делает это только из-за одного единственного человека, который все эти дни готовил для него ритуал…***
Вечер последнего дня был особенно волнительным. Чимин не мог найти себе места, потому что понимал, что совсем скоро все для него закончится. Он не только навсегда распрощается с болью, но также перестанет улыбаться бабушке и чувствовать, как сильно ее любит, не будет радоваться приходу Тэхена и смеяться над его вечными косяками, никогда больше не увидит Юнги… Он ведь ради этого и пришел, но почему тогда сейчас это так сильно тревожит? Почему сейчас он уже не совсем уверен, что хочет всего этого..? Юнги вышел из дома еще где-то полчаса назад, не предупредив, куда уходит, и Чимин подошел к окну, проверяя, нет ли старшего во дворе. Луна светила очень ярко, а белое снежное одеяло отражало этот свет, давая возможность хорошо рассмотреть стоящего около крыльца мужчину. Его босые ноги кутались в снег, а полы белой свободной рубашки развевались легким ветерком. Чимину бы поежится от этого вида, но он, на удивление, ощущал лишь растекающееся по груди тепло, которое патокой будто излечивало его от всего плохого, что так тревожило душу. Пазл из осколков кусочек за кусочком вставал на место, и уже совсем скоро парень почувствовал себя… исцеленным? Вот так внезапно он ощутил себя живым, здоровым и даже каким-то счастливым, ведь прошедшая неделя была поистине едва ли не лучшей в его жизни. Жаль только, что со всем этим придется попрощаться… Он продолжал наблюдать за старшим, который, вытянув вперед ладонь, выпустил вверх несколько маленьких хвостов вьюги, которые, как и в самый первый день, принялись играть друг с другом и кружиться в морозном танце. Они то устремлялись высоко вверх, а то падали обратно, разбиваясь о ладонь и разлетаясь снежной пылью. Именно так будет и с Чимином? Такой же хвост ударится о его сердце и рассыпется снегом по его душе, замораживая все живое..? Он, вроде как, именно за этим и пришел, только теперь, глядя на то, как тепло ему становится от этого волшебного холода, он понимал, что больше не желает пускать в себя сковывающий колючий мороз. Странным образом этот посланник зимы смог согреть его и вновь подарить ему вкус жизни и чувство волшебства. Только, какой от этого теперь смысл..? Он вздохнул и пошел на выход из дома, желая как можно скорее со всем этим покончить. Он достаточно настрадался, сил на это больше не осталось… Юноша приоткрыл дверь, замечая, что на ладони мага вновь плясала вьюга, и вышел на крыльцо, не сводя взгляда с чарующего танца. – Что ты чувствуешь, Чимин-и? – задал вопрос Юнги, чувствуя чужое присутствие. В самый первый день он уже это спрашивал, теперь хотел узнать, изменилось ли что за эти несколько дней, смог ли он спасти путника, затерявшегося среди высоких густых деревьев Многовекового зимнего леса. – Тепло, – ответил Чимин, подходя ближе и сильнее натягивая на ладошки широкие рукава свитера Мина. Старший, услышав ответ, отпустил Вьюгу и развернулся лицом к тому, кто вот уже семь дней заполнял его мысли и чувства. Он смотрел в его бушующие зеленью глаза, но не рисковал тянуться к ниточкам души, чтобы не разочаровываться раньше времени. Юнги поднял ладонь, касаясь нежной щечки и поглаживая ее пальцами, и мягко улыбнулся, понимая, что время для самого главного вопроса пришло. Он больше не станет врать Чимину, выдумывая несуществующие подготовки к ритуалам, это не нужно им обоим… – Ты все еще хочешь, чтобы я заморозил твое сердце? – едва слышно спросил Юнги, не решаясь добавлять голосу силы, ведь знает, что тот сломается. Он смотрел на парня, не имея возможности скрыть собственную боль в глазах, надеялся, что услышит отказ, просьбы отменить ритуал, не делать этого, но с каждой секундой его надежда таяла, как снег по весне… – Хочу, – ответил Чимин, а Юнги услышал, как что-то в нем разбилось. Кажется, это было его собственное сердце… Он опустил голову, сильно зажмуриваясь и принимая поражение, пытаясь смириться с тем, что не спас мальчишку. Маг все еще считал это огромной ошибкой, но если парень этого хотел… – Хорошо, если тебе это нужно… – Нужно, потому что, если этого не сделать, я уйду отсюда и мне снова будет очень больно, ведь тебя больше никогда не будет рядом, – проговорил Чимин, а Юнги вскинул голову, непонимающе глядя в чужие глаза. – Ты исцелил меня, научил снова чувствовать, заглушил все плохое, и вот здесь, – он указал себе на грудь, – сердце снова бьется только из-за тебя. И ради тебя. Поэтому лучше заморозь его, потому что в этот раз боль будет намного сильнее… без тебя… – Чимин-и, – выдохнул Юнги, смаргивая подступающие к глазам предательские слезы и все еще не веря своим ушам. Это Вьюга над ним так шутит или собственная измученная фантазия, которая всю эту неделю подкидывала возможное будущее, частью которого непременно был этот подрагивающий от холода мальчик? Он обнял его лицо своими большими ладонями и рискнул наконец-то заглянуть ему в душу. Та ниточка, что была пропитана яркой болью, сейчас едва-едва отдавала пульсацией, что означало лишь одно – ей пришел конец. – Значит ли это, что… – Бабушка говорила, что разбитое сердце может излечить только новая любовь, а ты излечил меня… Поэтому лучше замо… – Нет, – перебил Юнги, наклоняясь ближе, – ни за что… Он опустил взгляд на пухлые искусанные губы, дал парню несколько секунд, чтобы оттолкнуть, если все сказанное было понято Мином неправильно, а затем коснулся их самым нежным поцелуем, на который только был способен. Он вкладывал в него все свои чувства, без слов давая понять, почему никогда не подпустит морозную Вьюгу к трепещущему жизнью сердечку, он будет оберегать его, заботиться и разжигать загорающийся огонек все сильнее и сильнее с каждым днем. Чимин отвечал на поцелуй робко и несмело, неуверенно хватаясь ладошками за чужие бока и прижимаясь ближе, все еще до конца не понимая происходящего. Хотя нет, он понимал главное – ему не будет больно, но вовсе не из-за холода, который будет сковывать его сердце. Он почувствовал, как большая холодная ладонь легла на его грудь в области сердца, и в следующую секунду стало очень тепло, по венам побежал жар, а все внутри забилось буйством чувств и яркостью красок. Чимин улыбнулся сквозь поцелуй, чувствуя, будто за спиной вырастают крылья от накатывающего на него необъятного счастья. – Что ты сделал? – оторвавшись от чужих губ, проговорил Чимин и поднял взгляд на Мина. – Помог остаткам боли отпустить тебя, – он убрал руку, показывая едва бьющийся на ладони очаг. – Она больше тебя не потревожит, Чимин-и. Он взял ладошку младшего и положил на нее комочек эмоций, что доживал свои последние мгновения. Чимин испуганно смотрел на пульсации, боясь, что он может вновь ворваться в его душу и разбередить все то прекрасное, что сейчас там расцветает, но Юнги встал позади, положив руку на живот парня, и, прижимая его к своей груди, прошептал на ухо: – Не бойся, у боли больше нет власти над тобой. Она отпустила тебя, отпусти и ты. – Как..? – Я покажу, – он подставил свою ладонь, будто поддерживая чужую и придавая юноше уверенности. – Когда будешь готов, направь ее вверх, я подхвачу. Чимин кивнул, все еще не сводя взгляда со своей ладони. Эта боль, вернее ее остатки, мучили его столько времени, изводили сутками, не давая дышать полной грудью и просто жить полноценной жизнью. А теперь он свободен, снова жив и счастлив, благодаря одной лишь легенде, которую в детстве ему рассказывала бабушка. Разве такое возможно..? Он мысленно кивнул сам себе, чувствуя готовность начать новую жизнь в преддверии Рождества, и поднял ладошку вверх, все еще поддерживаемый Юнги. Очаг задрожал на ладони, и маг, пустив свою магию сквозь ладонь Чимина, подхватил ее резким вихрем, разбивая в пыль и позволяя Вьюге унести ее глубоко в лес, где она больше никому не сможет навредить. Юноша сжал руку в кулачок и прикрыл глаза, прижимаясь спиной к своему Принцу, что однажды пришел с Вьюгой и согрел его своим холодом…***
До Рождества оставались считанные часы, и впервые за долгие годы Юнги поистине готовился к празднику. Мало того, что его дом из-под легкой руки Чимина был украшен мишурой и свечами и даже елка стояла, переливаясь яркими огнями, так еще и по всему дому расползались ароматные запахи из кухни, а в камине потрескивали поленья, распространяя по всему помещению тепло. Это будет отличный праздник, ведь его наконец-то есть, для кого устраивать, а потому маг изо всех сил старался, чтобы сделать все правильно, пытаясь вновь игнорировать использование магии. На столе уже стояло несколько любимых салатов Чимина, в духовке доходила утка с яблоками, а сам Юнги корпел над канапе, аккуратно складывая друг на друга все ингредиенты и протыкая их шпажками. Стол не будет ломиться от блюд, но будет состоять из самых вкусных и любимых блюд. Любимых блюд Чимина, по которому Мин успел истосковаться за те несколько дней, что они не виделись. На следующее утро после ритуала, который, к счастью, так и не случился, Чимин отправился домой, чтобы успокоить взволнованную бабушку, а Юнги остался ждать и анализировать все, что произошло. А произошло лишь то, что за неделю он успел не только излечить израненную душу, но и крепко к ней привязаться, чувствуя, как у самого в груди разрастаются чувства. В тот вечер они так полноценно и не поговорили, ведь не хотелось нарушать эти волшебные моменты единения душ. Они просто лежали на кровати в объятиях друг друга и наслаждались спокойствием и умиротворением, что поселились в доме. За окном тихонько напевала Вьюга, потихоньку заметая окрестности снегом, а в спальне, где потрескивал камин, тихо сопели двое, прижимаясь друг к другу и принимая новую реальность. А на утро Чимин ушел, одарив Мина на прощанье нежным благодарным поцелуем. Старший провел его до поселения, чтобы он ненароком нигде не застрял, а затем вернулся к себе, принимаясь готовиться к празднику и обдумывать происходящее. Дверь скрипнула, впуская внутрь холодный ветер, а затем на весь дом разнеслось радостное: – Юнги, бабушка передала тебе пирог! На лице Мина сама собой появилась счастливая улыбка, ведь этого высоко звучащего голоса ему очень сильно не хватало, а сердце вернуло свой обычный ритм, отгоняя волнения, что уже начали было зарождаться в груди. Он поставил последнюю канапешку на белую тарелку и, вытерев руки, поспешил в прихожую, где, укутанный в огромный шарф, стоял Чимин. Его лица практически не было видно, но по глазам-щелочкам было понятно одно – он улыбается, и это не могло не радовать Юнги. – И тебе привет, Чимин-и, – засмеялся Мин, забирая из чужих холодных ладошек завернутое в несколько слоев фольги и полотенец угощение. – Проходи скорее, ты ведь замерз весь. – Мне уже тепло, – продолжал улыбаться младший, разматывая шарф. Его улыбка могла посоперничать с Луной, ведь справилась бы с освещением планеты значительно лучше, а огоньки в глазах горели ярче гирлянды на елке, отчего в груди Юнги все сильнее разгорались чувства. Видеть счастье в этих зеленых, полных жизни глазах – лучший подарок на Рождество. – Тепло ему, – покачал головой Мин, – иди к камину, я сделаю тебе чай. – Не стоит, Юнги, все в порядке, – он наконец-то смог избавиться от нескольких слоев одежды, в которые его закутала бабушка, и пошел следом за хозяином дома. Да, он немного замерз, пока пробирался сквозь Многовековой лес, и пусть Метель его не трогала, лишь забавлялась, кружась вокруг и шутливо пытаясь сдернуть плащ, но все же минусовая температура сделала свое дело. Только он вовсе не хотел греться у камина, ему нужны были теплые объятия холодных рук, по которым он успел соскучиться за несколько дней. Хотелось утонуть в них и вновь ощутить то чувство защищенности, которое он испытывал все семь дней проживания под одной крышей с Юнги. Он немного волновался, что все случившееся тем вечером могло быть не правдой, а лишь попыткой избежать ритуала, но сейчас, наблюдая за улыбкой Мина, в которой тот расплылся, стоило Чимину переступить порог, как все тревоги сошли на нет, уносясь далеко за пределы сердца юноши. – Тебя что-то беспокоит? – внезапно спросил Юнги, слыша тихие шаги за спиной и неловкое молчание. Он поставил на стол выпечку и развернулся к младшему, замечая, как тот привычным жестом натягивает рукава на свои замерзшие ладошки. Он вновь покачал головой и подошел ближе, беря холодные руки в свои и принимаясь греть их магией. – Почему варежки не надел, Чимин-и? – Спешил, и забыл их дома, – смущенно ответил парень, чувствуя, как кожи касается тепло и она начинает потихоньку оттаивать. Он действительно так спешил, что едва ли плащ не забыл, хорошо, что бабушка вовремя заметила и вернула внука обратно, натягивая на него верхнюю одежду и укутывая в шарф. А варежки так и остались лежать на комоде. – О чем же ты только думал, м? – Что хочу… – замялся Чимин, не зная, как озвучить свои желания вслух, ведь это все слишком смущает, особенно если учесть, что толком они со старшим еще ничего не обсуждали. Юнги не подталкивал, а терпеливо ждал, когда покрасневший уже от неловкости юноша закончит свою мысль. – Хочу обнять тебя как можно скорее… – Так чего же ты ждешь? – улыбнулся Мин, раскидывая руки в стороны и в следующую секунду попадая в крепкие, едва ли не удушающие объятия. Он засмеялся, прижимая Чимина ближе к себе, и зарылся носом в чужие волосы, вдыхая запах морозной свежести. – Я так соскучился по тебе… – И я… я боялся, что Лес не пустит меня обратно, – утыкаясь носом в ключицу, пробормотал младший, крепче сжимая талию Мина. – Он тебе всегда будет рад, милый, – ответил Юнги, оставляя на чужой макушке поцелуй и отстраняясь. – Давай я быстро закончу все приготовления и потом будем обниматься, хорошо? А то я боюсь, что что-то может сгореть в духовке. – Можно я помогу тебе? – поинтересовался Чимин, вновь используя то самое "можно", и Юнги в очередной раз ответил согласием. Пока они заканчивали сервировать стол, младший рассказывал о том, как сходил к бабушке, как успокаивал ее, ведь она уже и не надеялась увидеть счастливую улыбку на лице внука. Он поделился с ней всем, что с ним происходило, не привыкший утаивать что-то от единственного родного человека, а потом еще долго благодарил за возможность все же сходить в Многовековой лес и не только вылечить разбитое сердце, но и найти человека, ради которого это самое сердце теперь бьется. Потом рассказ перешел к Тэхену, который с первых секунд встречи сжал его в объятиях и отказывался отпускать, переживая, что жизнерадостная версия друга исчезнет, а ей на смену придет вновь измученный болью крошечный человечек. Но этого, к счастью, не произошло, и он потребовал рассказать все в мельчайших деталях, не утаивая ни мгновения из пролетевших семи дней. Они успели вдоволь наговориться, и Чимин, с тэхеновым благословением, был отправлен обратно в лес, в руки своего Принца на белой Вьюге. Бабушка такую идею одобрила, только позаботилась еще и о пироге, чтобы хоть немного отблагодарить мага. Однажды он спас ее, показав дорогу из леса, а теперь помог и ее единственному внуку, который больше не убивает себя, терзая душу, а ярко улыбается и заливисто смеется, наполненный желанием жить и радоваться каждому мгновению. Чимин продолжал говорить даже тогда, когда они закончили с приготовлениями и сели за стол. Ему было не важно, о чем, просто хотелось рассказывать о своей жизни абсолютно все и знакомить Юнги с тем, что ему нравится и чем он живет. Он не чувствовал боли или ее отголосков, а потому пользовался моментом, щебеча обо всем на свете, словно снегири за окном. А Юнги слушал. Слушал и впитывал каждое слово, не переставая улыбаться и осторожно проникая в чужую душу, дергая за ниточки и изучая чувства – искренние, настоящие, живые. Счастливые. Ужин прошел в неспешных разговорах, в которых раскрывался не только Чимин, но и Юнги, которому приходилось отвечать на тысячу и один вопрос. Младшему было любопытно абсолютно все, а магу совершенно не хотелось что-либо скрывать. Чимин действовал на него странным образом, это было необычно, но приятно, а потому он рассказывал все, о чем бы не попросил Чимин. – Юнги, – уже глубокой ночью, когда общие темы закончились, а парни перебрались на мягкий ковер, что был постелен у камина, негромко протянул Чимин. Он взволнованно крутил в пальцах бокал с вином и не решался заговорить о том, что его на самом деле волновало. – Ты можешь спрашивать, о чем хочешь, милый, – улыбнулся Юнги, подсаживаясь ближе и укладывая свою большую ладонь на чужое колено. – Для подготовки к ритуалу нужно было семь дней, и ты оставил меня у себя дома, отдал свою спальню, впустил едва ли не в свою жизнь, а теперь мы вот… – он обвел взглядом комнату, пытаясь объяснить, что "вот", а затем продолжил: – А другие, они… – Нет, – ответил Мин, сразу понимая, о чем идет речь, и не желая вынуждать младшего озвучивать свой вопрос вслух. – Ни один человек, что приходил для ритуала, не оставался в моем доме, Чимин-и. – Но, а как тогда..? Где они жили? – вздернул брови парень, не понимая, что он упускает. – У себя дома, – улыбнулся Юнги, отставляя оба бокала в сторону и беря Чиминовы ладошки в свои. – Для ритуала мне нужны секунды, Чимин. Мне не нужно готовиться к этому, это делается очень быстро. – Но почему тогда… – юноша нахмурил брови, а маг крепче сжал его ладошки, понимая, что настал тот самый момент, когда им предстоит поговорить и расставить все точки по своим местам. Время озвучить то, о чем поет душа. – Я не собирался замораживать твое сердце. Я оставил тебя здесь в надежде спасти тебя, сохранить тебе возможность улыбаться, звонко смеяться, радоваться мелочам и получать удовольствие от всего, что ты делаешь. И предугадывая твой вопрос, скажу, что тогда еще не понимал этого желания, но четко понимаю сейчас, – он говорил, глядя в чужие глаза, в которых отражалось сияние гирлянды, и чувствовал волнение словно мальчишка, хотя за его спиной огромный жизненный опыт. Но подобное он испытывает едва ли не впервые, а потому и переживает, желая все сделать правильно. – Что понимаешь, Юнги? – не менее взволновано произнес Чимин своим тихим голосом, боясь нарушить сложившуюся волшебную атмосферу. – Моя душа и сердце нашли своего человека еще до того, как мы встретились. Твой просящий о помощи голос, который донесла Вьюга, наполнил меня и словно магнитом начал тянуть к тебе, и я пропал. Влюбился в тот самый момент, когда ты ступил на территорию Многовекового леса, и если бы я тебя заморозил, то… никогда бы не получил шанса быть с тобой, ведь развеять эти чары очень сложно для мага… Поэтому я соврал о подготовке к ритуалу, надеясь, что успею за это время избавить тебя от боли… – И ты избавил, – по-прежнему тихо отозвался Чимин, поджимая губы и часто моргая, чтобы не дать слезам скатиться по щекам. – Кажется, да, – кивнул Юнги, – и теперь у меня есть возможность побороться за тебя, ведь твое сердце снова бьется, а душа чувствует. – И она чувствует, как сильно в тебе нуждается, – ответил юноша, заставляя губы Юнги дернуться в теплой улыбке. – Чувствует, что больше не хочет без тебя, никогда. А сердце бьется, признаваясь тебе в своей любви. И я очень надеюсь, что это не влияние твоих чар, которые здесь едва ли не по всему дому, потому что я хочу чувствовать все это по-настоящему. – Здесь нет чар, Чимин-и, ни в одном уголочке, – Юнги и сам чувствовал, что сейчас заплачет, ведь все те чувства, которые зародились у него за такой короткий срок, были взаимны. – Тебе нужна была опора и вера, что ты в безопасности, поэтому я сказал про чары, но ты справился со всем сам. Тебя ни разу не посетили кошмары, потому что ты сам с ними боролся, не осознавая этого. И на твое сердце я тоже ничего не накладывал, мне нужен мой человек, а не марионетка, милый. – Ты говорил, что возобновишь процесс своего взросления, когда найдешь своего человека, чтобы мог вместе с ним состариться, – вопросительно произнес Чимин, придвигаясь ближе, а Юнги кивнул, подтверждая его слова. – Состаришься вместе со мной? Потому что я тоже чувствую, что ты мой человек… – С радостью, только с тобой, Чимин-и… Юнги наклонился ближе, касаясь чужих мягких губ и ощущая пробегающие по телу волны самых разнообразных чувств. Ладони начало покалывать от невозможности контролировать магию, а сердце, что так долго спало, рвалось навстречу второму, что билось с ним в унисон. Любовь и нежность, что он испытывал к этому мальчику, готовы были литься через край, и он не собирался их останавливать. Он потянул Чимина ближе к себе, усаживая на колени, и обвил его талию руками, прижимая ближе к себе. Ему мало верилось в происходящее, но спирающее дыхание, покалывающие от настойчивых поцелуев губы и чужое ерзание на собственных бедрах, давало понять, что все это реально. Чимин ему не снится, он прямо здесь, в этой комнате, на его коленях. Он отвечает на поцелуи и крепко обнимает за шею, зарываясь пальчиками в волосы на затылке. Он тянется навстречу, готовый соединить вместе не только опоясывающие их души нити, но и тела, которые всегда теперь будут рядом. Юнги принялся водить ладонями по чужому хрупкому телу, вышагивая пальцами по пояснице и пробираясь под полы теплого вязаного свитера. Младший вздрогнул от внезапного прикосновения, сжав чужие бедра своими, и одобрительно промычал, призывая продолжать, ведь ему все нравится. Ему нравится Юнги весь и полностью, ему нравится, что именно Юнги стал его спасением, нравится, что именно Юнги – тот, ради кого бьется его сердце. И именно Юнги тот, чьи прикосновения холодных рук ощущаются жаром на обнаженной коже. Чувствуя, какой оборот набирает вечер их первого Рождества, Юнги поднялся на ноги, придерживая Чимина под бедра, и на ощупь направился в свою спальню, не желая ни на секунду прекращать чувственные ласки. Он черпал от путника, однажды затерявшегося в Многовековом лесу, свою магию и надеялся, что рядом с ним она никогда не иссякнет. Войдя в комнату, в которой целую неделю жил Чимин, маг прикрыл за ними двери, отрезая их от внешнего мира и оставляя эти моменты лишь для них двоих в этот вечер Рождества. Чимин никогда не верил в сказки, он верил только в своего Принца, который нашел его, замерзшего среди деревьев Многовекового леса, излечил его израненную душу, и наполнил сердце любовью и теплом. Что это, если не самая настоящая сказка с самым лучшим из всех возможных концом?..Конец