последняя страница дочитана, подпись поставлена — дело было готово к завтрашнему рассмотрению. невиллет сдвинул кипу бумаг на край стола и забрал с собой витиеватый подсвечник. дворец мермония давно погрузился во тьму, как и весь кур-де-фонтейн. мрак коридоров развевал пляшущий тенями на стенах огонек. тишину, навесом опустившуюся вместе с темнотой, нарушали едва слышимые шаги юдекса. и что-то еще.
из-за не нарочно, в усталости, оставленной приоткрытой двери играла тихая-тихая переливчатая мелодия, будто из музыкальной шкатулки. он подошел ближе к комнате госпожи фурины и выяснилось, что музыка заглушала собой другие звуки: одинокие всхлипы и безжизненный шепот, вперемешку со сбитым и рваным от слез дыханием.
— сколько... сколько еще... терпеть?..
невиллет замер, рука его невольно застыла возле ручки двери, но он не мог себе позволить так внезапно ворваться к ней.
сотни лет, проведённых вместе за общей работой и заботой о нации, несомненно сближали. а отношения между архонтессой и юдексом были любимой темой сплетен фонтейнцев. шли даже споры, где одни считали, что у них исключительно деловое общение, ведь «господин невиллет не выдержал бы и лишней минуты, проведённой вместе с этой своенравной девчонкой!»; а другие и вовсе говорили, что они давно женаты и просто не считают нужным распространяться о своих отношения.
пусть поначалу фурина и казалась невиллету чрезмерно взбалмошной и уж чересчур эмоциональной, со временем это превратилось для него в такую обыденность, что было бы странно не слышать по утрам напеваний какой-то арии из вчерашней постановки, а спустя пару часов не пытаться вернуть судебный процесс в прежнее русло после ее внезапного обвинительного выпада, который она, между прочим, готовила полночи. ее иногда преувеличенные капризы, громкие хихиканья, разносившиеся колокольчиками по дворцу, стали до того привычными, что тишина в ее отсутствии давила тяжестью.
и вот она слышит от него уже не «госпожа гидро архонт, вас просят на аудиенцию», а «фурина, оставайся на ночь здесь, я попрошу с утра занести твою одежду ко мне». и чем чаще они засыпали в одной кровати, тем чаще невиллет стал просыпаться посреди ночи от обрывистых всхлипов и бормотаний в подушку сбоку.
каждый раз он испугано поднимался, в нерешительности касался ее плеча и пытался узнать причину столь внезапных слез. вместо ответа фурина лишь стыдливо отводила взгляд, закусив губу, вновь всхлипывала и шептала прозрачное, едва уловимое: «прости... прости, что разбудила». это было так не похоже на нее, на первый взгляд, заносчивую и громкую. невиллет широко раскрывал глаза в удивлении: за что она просит прощения, что тревожит ее столь сильно? ни на какие вопросы она не отвечала, только молчала и изредка бормотала «я... не могу». видеть ее такую измученную было невыносимо, а еще невыносимо не понимать причины боли, которую она по-актёрски профессионально маскировала за преувеличенно надменным образом богини справедливости. вопросы в голове дракона с годами все копились и копились, а ответы так и не находились.
вот и сейчас, проходя мимо ее комнаты (хоть он и просил сегодня дождаться у него в спальне), невиллет тихонько постучал. всхлипы резко замолкли, осталась звенеть лишь какая-то журчащая мелодия, похожая на колыбельную. предупредив постукиванием о своем присутствии, он вошел в спальню, плотно закрыв за собой дверь. фурина сидела на полу, прижав ноги к груди и обхватив себя обеими руками. она подняла мокрое, покрасневшее лицо на него, слегка прищурившись от яркой свечи в его руке, которую он тут же поставил на тумбу возле кровати. девушка вздохнула, будто собираясь что-то сказать, но резко выдохнула от подкатившей к горлу новой порции слез.
— фурина...
невиллет, шурша длинным пиджаком, опустился на колени перед ней, кончиками пальцев приподнял голову за подбородок и стер соленые дорожки с ее щек. она прикрыла глаза, проглатывая слова, которые так хотелось ему сказать и которые были недопустимы, чтобы быть услышанными кем угодно, кроме нее самой и того загадочного отражения. за столько лет ее молчания он уже понял это и терпеливо ждал, когда же наступит та ночь, когда фурина наконец откроет ему все свои тайны и полноценно выдохнет.
он молча обнял ее, нежно целуя в растрепанную макушку. она позволила слезам выйти с прежней силой, цеплялась пальцами за его одежду и сминала.
— м-мне так страшно, неви... пророчество совсем близко... а ч-что, если, — ее голос некрасиво надломился, — а-а что, если не получится его остановить? я уже в-все перепробовала...
— возможно, ещё что-то осталось. у нас есть немного времени, — он успокаивающе гладил ее по спине и говорил то, во что сам не особо-то верил. времени и вправду оставалось мало, а решение проблемы под названием «пророчество» все ещё было слишком смутным.
— так боюсь ошибиться...
— ошибиться в чем, миледи?
ответа не последовало, как и всегда, когда возникали вопросы.
она не могла. и страшно боялась в порыве отчаяния все рассказать и одномоментно испортить. свести на нет несколько веков игры, наполненных нескончаемой работой, встречами с подданными, поисками ответов и ночными срывами. неизвестно, сколько еще дней и лет пройдут так, из-за чего казалось, что это никогда не закончится и фурина обречена на вечные страдания ради спасения своего народа. вот только знала об этом только она и несла на себе этот крест тоже только она.
невиллет привычно нахмурился, не услышав ответа. ему было очевидно, что она знала нечто важное, но никогда не собиралась этим делиться с ним. тонкая нить доверия с каждым разом натягивалась все сильнее — чуть потяни и разлетятся концы по разным сторонам. однако пророчество близилось и делать что-то нужно было. воспоминание о плане путешественницы маячило перед глазами, будто кристальная бабочка, такая манящая и незамудренная. это открыло бы все тайные пути и, быть может, стало бы ключом к поиску решения. но, подождите, суд над гидро архонтом? над его госпожой?
он опустил взгляд на притихшую девушку — рыдания прекратились и осталась лишь мелкая дрожь в ее руках, все еще сжимавших, чуть ли не до белых костяшек, его торс. мужчина аккуратно обхватил ее двумя руками и приподнял, чтобы переложить на кровать. она тут же прикрыла глаза, чувствуя его пальцы, нежно заправляющие волосы за уши, и губы, коснувшиеся лба. отблеск луны падал на лицо, заставляя ее забавно морщить нос. всё-таки суд — слишком жестокая и крайняя мера.
‧˚*･༓☾
и, как выяснилось после трагедии в пуассоне, необходимая. фурина в ужасе оглядывала полный зрительский зал и взметнула взгляд наверх, на него. в ее глазах сквозило столько непонимания и неясной обиды —
что ты собираешься делать? — отчего они наполнились влагой, которую не объяснишь глупым переизбытком гидро стихии. но она тут же взяла себя в руки и вошла в образ ничем не смутимой архонтессы. народ не должен усомниться в ее правоте даже в такой ситуации, верно?
но каждое слово против нее, хоть и правдивое, делало новый надлом в ее сердце; если бы все мигом замолчали, можно было бы услышать треск. тысячи мучительных дней пролетали перед глазами и рассыпались на осколки, как и она сама, — неужели все было зря?..
— как верховный судья я должен вынести свой вердикт, — каждая буква словно отдаляла их друг от друга, тянула ту тонкую ниточку все упорнее. — госпоже фурине было предъявлено обвинение в том, что, будучи простой смертной, она выдавала себя за архонта и обманывала народ фонтейна. и я признаю госпожу фурину... — от накопившегося за долгие годы напряжения в ушах застучало, а внутри все было готово вывернуться наружу, —
виновной, — нить порвалась.
последнее слово моментально выключило все органы чувств. в момент оглашения приговора фурина уже не замечала ничего, что происходило вокруг, ни слез стекающих по ее щекам, ни времени, за которое она так и не шелохнулась.
все кончено.
ты ошиблась.
все погибнут по твоей вине.
но внутренний голос перебивал другой, такой отдаленно знакомый и отчего-то близкий, внезапно возникший в ее голове:
спасибо тебе за все, фурина!
воплоти в жизнь мои мечты: будь человеком и живи счастливо!
так все... получилось? или же нет?..
она чувствовала, как фонтейн стремительно погружался под воду, как жители сначала в панике гребли в поисках лодок, а потом уже сами организовывали спасательные операции, и не могла пошевелиться.
...и останется только гидро архонт, плачущая на своем троне.
но так же стремительно опустившаяся вода прокричала вместе с какими-то фонтейнцами, что все обошлось. пророчество не сбылось.
она свободна.
‧˚*･༓☾
невиллет вновь остановился перед ее комнатой, а оттуда вновь тихо журчала какая-то мелодия, только в этот раз плавная и словно волшебная. и девушка, кружившая в танце посреди спальни, будто бы сбежала из сказки. лунный свет был ее главным зрителем, он окутывал подол полупрозрачного светлого платья, мерцавщего далекими звездами в свете небесного спутника. некоторые прядки волос, казалось, светились искрами первозданного моря, будь оно неладно, переливались, поддразнивая ночную мглу. туфли были оставлены где-то в стороне, чтобы не прерывать мелодию стучанием каблуков. фурина двигалась столь бесшумно и невесомо, плыла по комнате вслед за нотами, словно и вовсе не касалась пола. руки ее то взмывали вверх в безмолвной мольбе, то опускались в смиренном поклоне.
бесконечный танец одиночества. до боли напоминал тот танец, исполненный фокалорс за считанные секунды до исполнения приговора, вынесенного ей самой себе. невиллет и сам не понимал, отчего на глаза навернулись слезы, от воспоминаний о смертном приговоре или же от внеземного,
нечеловеческого изящества, представшего перед ним.
самыми кончиками пальцев он направил маленькие пузырьки, тут же облепившие незнакомку, которую он знал вот уже несколько веков. легкая улыбка возникла на ее лице, она жестом поманила его присоединиться к танцу отчаяния и надежды. лишь оказавшись подле нее, дракон разглядел мокрые дорожки, тянувшиеся до самой ключицы. глаза слегка прикрыты, но все равно было видно лазурное мерцание, спрятанное меж длинных ресниц. она опять ничего не говорила, хотя как-будто наконец настала та ночь откровений — скрывать больше нечего и не от кого, но так не хотелось ломать сказку суровой реальностью. слова пригодятся
потом, когда многолетние раны будут залечены музыкой и танцами. нет сейчас никакого дела до тяжёлых разговоров. все всё и без них знают, понимают.
потом...
теперь они вдвоем кружились в им одним понятном менуэте, невиллет безотрывно следил за ней, а фурина откинула голову назад и тихонько напевала мелодию, исходившую из музыкальной шкатулки, стоявшей на фортепиано. вечерами она любила играть на нем, а ночами заслушиваться журчанием из этой очаровательной, на ее взгляд, коробочки. сделав грациозный пируэт, девушка оказалась плотно прижата к телу юдекса — полет птички оборвался, но не попаданием в клетку. в его руках тревоги затихали вместе с мелодией из шкатулки, чужое сердцебиение успокаивало. он мягко напоминал о том, что реальность это не только ослепляющие, сдерживающие от искренности софиты, но и размеренное дыхание под ухом, до боли привычное и домашнее. захлестнувшие ее чувства вылились в смазанный поцелуй со вкусом соли и моря. отрываться до того не хотелось, что она обхватила его лицо обеими руками, крепко, но нежно, боясь сделать больно.
немного позже, когда музыка умолкла окончательно, фурина, лежа на его груди, понимала, что встать завтра нужно будет пораньше.
утром невиллет сбоку от себя увидел лишь аккуратно перевязанный листок бумаги, будто древний свиток. как оказалось, он был неоправданно большой для такого короткого прощания.
я уехала из дворца мермония, мне нужно время. так будет лучше для нас. люблю.
