Из меня выйдет антипомощник

Лето, жаркое и душное, было в самом разгаре. Почти что в самом прямом смысле этого слова. Воздух был таким сухим и солёным, что дышалось с трудом. Верхушки деревьев были неподвижны, ветер сегодня лишь изредка доносил аромат чего-то приторно сладкого. Вероятно, полянка с цветами в берёзнике, что был не далече, чем в ста метрах вниз по склону от дома. В детстве мать всегда ругалась на них с братом, что они бегают и не смотрят под ноги. Упасть здесь было очень легко, особенно зимой, когда тонкая корочка льда хрустела при каждом шаге и расползалась живописными трещинками. Точно такие же красовались на их костях. По их с братом мнению, тоже красивые. Виной вечным травмам и такой опеке над ними стала наследственность, выявленная слишком поздно. Нечувствительность к боли с ангидрозом. Врождённая. Странно ощущать себя, но не знать, что такое жара, холод и боль. Хотя, их это мало волновало на тот момент. Тогда всё тело не было покрыто шрамами, а на фоне обычного чиха не развивалась паранойя. В детстве всё было слишком легко и просто. Дом, что отзывался ноющей тупой болью, душевной, разумеется, под рёбрами. Всё такой же, слегка покосившийся, но, в целом, ни капли не изменившийся. На заднем дворе раньше цвела вишня, теперь красовалась одинокая могилка. Запах сладкого в былые времена говорил о том, что соседка, старенькая Леонида Степановна, напекла пирожков. Самые-самые вкусные, особенно с маминым компотом. Самым-самым вкусным, только она такой умела варить. Самое-самое далёкое и сокровенное. И в этом далёком и сокровенном осталось всё самое хорошее, если не больше. Домашний хлеб отличался от покупного, которым ему то и дело приходится перебиваться. Стипендию сейчас не платят, учёбы нет ведь, а на подработку его никуда не берут. За болезненных вообще мало кто хочет ручаться, если бы не его успехи в учёбе, то и из университета бы выпнули. Что он будет делать с работой? Он не знает. Сергей умел скорбеть молча и отпускать тихо, но с каждой годовщиной смерти матери становилось только сложнее. С братом он не виделся лет десять, если не больше. Неожиданный развод родителей положил конец их общению. Андрей, его младший близнец, был ещё более болезненным, чем они с мамой вместе взятые. И как бы ни хотелось отрезать себе язык за подобные мысли, но сомнений в том, что его уже нет в живых не возникало. Смерть стала естественной. Она не следовала за ним по пятам, как это делали травмы, но восседала безликим наблюдателем сверху, бросая косматую уродливую тень поверх его головы. И нередко ограничивала в чём-то, хихикая над его неудачами. В этом заключалась вся прелесть его жизни, которую он, без сомнений, просто так в добрые руки отдавать не собирался. Даже даром. Даже в обмен. Ничто так не ценно для задыхающейся на суше рыбы как жизнь. Сергей выныривает из омута собственной памяти, когда рядом на ступеньку с ним кто-то присаживается. Сухой старичок с тростью и густой бородой, но слишком уж знакомом глядят на него насыщенно зелёные глаза. Таким хитрым прищуром и журящей улыбкой. В этой деревне раньше семей двадцать жило, может, больше, сейчас же она опустела, дай Бог человек пять осталось. И среди всех них вспоминался только один человек с точно такими же глазами. — Дядя Матвей, — улыбается он старику, а тот в ответ смеётся. — И тебе добрый день, Серёж, — морщинки собираются по всему лицу, пока на лбу пролегла глубокая складка. — Чай, к матери заглянул? — Ага, — кивает он. — Пусто тут как-то, непривычно. Дядя Матвей покачал головой, соглашаясь. Что-то незримое, но знакомое промелькнуло в его глазах, потухла улыбка и погас горящий взгляд. А такое, на памяти Кузьмина, было в первый раз. Дядя ведь раньше моряком был, а это народ неунывающий, его даже голодные годы не вводили в тоску. И знать причину тому было как-то опустошающе, словно ничего за сердцем не осталось. — А ты в прошлый раз с девчушкой какой-то приезжал, — неожиданно вспомнил старичок. — Красивая такая была, аккуратная, в пальто бежевом. Уже и невеста есть? — Что ты, дядя Матвей, — улыбается он, силясь вспомнить Владу, бывшую одноклассницу. — Она в соседней деревне жила, которая вверх по реке, Петушки, вроде, нам просто по пути было. — Эх, молодёжь, как у вас всё сложно! — мужчина закашлялся. — Знаешь, как мы с моей познакомились? «Моей» могла быть только Елена Игоревна, строгого вида женщина с добрейшей душой и самым хозяйственным нравом. Она и гусей тряпкой могла отогнать, и коровы её все слушались, и собаки во дворе на неё никогда не лаяли. Медленно обрабатывая старые раны, проводя кончиками эфемерных пальцев по рубцам искалеченной души, удерживаясь от того, чтобы схватиться за голову и взвыть китом, он кивает старику и внимательно вслушивается в сиплый голос. Про былые времена и морские путешествия, как они с командой пошли порт посмотреть, как он тётю Лену случайно из толпы девушек схватил, закружив в танце. На протяжении всего рассказа запал у дяди Матвея не стихал, лишь ближе к концу он понурил голову, тяжело вздохнув. — Не бывает так, Серёж, чтоб все в один день уходили. Вот и моя меня не дождалась, а может, я за ней не поспел. Сижу тут один, как старый пень, кукую. Чего жду только? Кузьмин молча согласился, опустив взгляд в землю. Тяжело было, да и к чему лишние пустые разговоры? Солнце светит всем одинаково, земля хранит в себе все их секреты неподвижной стеной, а между тем, находящиеся между ними, вынуждены жить. Кому-то в радость, а кому-то томительное ожидание. Сергей помог дяде Матвею подняться, сходил с ним до могилки Елены Игоревны, помог её привести в порядок. Она не была запущена, но старику уже не в этом возрасте сидеть сгорбившись на корячках. Они выпили немного чая, поговорили и простились. Солнце уже понемногу заходило, когда студент вернулся в город. Бегающие по улицам ребята задорно смеялись, преодолели детскую площадку, почти врезавшись в него. Мальчишка с какой-то странной чёлкой, небось сам себе ножницами отчекрыжил, быстро извинился и побежал вслед за друзьями под тяжёлый взгляд старшего. Час от часу не легче, но просто никогда и не было. Вернее, было, но давно, да и неправда это. Он беззастенчиво закурил. Самые дешёвые сигареты, какие только можно было найти, на вкус были отвратны и пахли точно так же, но ему был важен факт самой затяжки. Когда лёгкие наполнялись ядовитым дымом, а он на секунду ощущал быстрое биение сердца, что отдавалось в ушах. Приятно знать, что ты ещё живой. Наблюдать за подростками, что полезли на верхушку железной горки, было как-то успокаивающе. Пока один из них не оступился и не съехал вниз под пронзительный скрежет. Тогда на них обратили внимание здешние бабушки и родители, потребовавшие оттуда слезть. На что безобразники только показали языки и продолжили своё «восхождение на Эверест». Под шум и гам у него завибрировал телефон в кармане джинсов. По привычке открыв крышку со звонким щелчком. Он уже давно не смотрел на того, кто звонил, всех уже по голосам заучил. Да и кто ему ещё может звонить, если не какой-нибудь однокурсник. Только что им летом понадобилось от старосты — непонятно. Может, кому-то было охотно просто пристать к нему и занять этот вечер, а такое уже случалось. Этих людей он никогда не понимал, да и не горел желанием. — Алло? — Серый, дороу, — сиплый голос, в отличие от дяди Матвея из-за кучи сигарет, усмехнулся. — Вопрос тут назрел: ты сегодня без места на ночь, да? Он жил в общежитии во время учёбы и слонялся по округе и подъездам летом. Благо, дожди шли редко, а если совсем уж было нестерпимо, он мог заскочить в круглосуточный бар и просидеть там до раннего утра, не выпив и капли. О его положении знали, кажется, абсолютно все. И, за что он был благодарен, всем было всё равно. Он не трубил об этом на каждом шагу, просто стоило учитывать, что слухи расползаются быстро, особенно такие как этот. — Ты мне жаловался, что под конец семестра телефон сломал. — Серёг, я с домашнего. Так где ты сегодня ночью откисаешь-то? — Тебя дёргать не должно, — Кузьмин закурил вторую сигарету, оперевшись на рядом стоящее деревце. — Как-то слишком вежливо, — цокнули по ту сторону трубки. — Сейчас отойду от детской площадки и покажу тебе косинус моего недовольства на пересечении параллельных. — Ещё и рядом с детьми куришь, староста. — Ты этим мелким сиги с пятого класса барыжишь по тройной цене, святой спаситель, — он потушил окурок о рядом стоящую мусорку, выбросив его. — Что хотел-то? — Да у меня предки свалили, а я картошки нажарил много. К завтрашнему дня холодная будет, вся жирная, да ещё и с остывшим луком… — Я не просил тебя описывать фильм ужасов, — Сергей молча глянул на небо, солнце уже почти зашло. — Скоро буду, но, Дим, давай без пьянства. — Ничего не обещаю, — засмеялся тот, будто у него случился припадок, и повесил трубку. «Обдолбанный что ли?» Кузьмин прошёл мимо площадки, направляясь в сторону мрачного сквера. Оттуда пахло свежескошенной травой и разогретым машинным маслом. Навевало воспоминания далёкого девятого класса, когда у мамы начались проблемы со здоровьем, и ему приходилось устраиваться на различные подработки, одной из которых стало кошение травы. Проблем с пугающей и тарахтящей электрической косой у него не возникло, слишком свежи были воспоминания прошлого, когда дедушка, под подозревающий взгляд бабушки, брал жужжащего монстра в руки и чётким движением равнял весь участок. А потом бабушка молча подходила по окончанию процесса, поднимала из-под трухи свои тюльпаны и неодобрительно кивала головой, молча уходя к курятнику. Свежую траву обычно отдавали цыплятам, а больше они никого и не держали. Серёжа чувствовал себя почти как дома, пока коса летала, срезая сорняки чёткими движениями, лёжа у него в руках. Не хватало только необъятного комбинезона с подвязанной на плече лямкой и кепки, обязательно козырьком назад. Жалко только, что заработка от этого было мало, так он и время потратил, а в итоге ещё и кое-как сдал эти экспериментальные ГИА. Пришлось доучиваться, сдавать ещё одни экзамены, ныне именуемыми ЕГЭ. В армию его не взяли. Зрением слаб, здоровье подкашивает, того гляди упадёт мёртвой рыбой через пятнадцать шагов, кому такая головная боль нужна? В итоге он попал в инженерный. Там и матери не стало, так что эти два года стали для него настоящим испытанием. Зато, ему всё же стоило признаться, кое-что хорошее в них всё-таки было. Дмитрий Терентьевич Гусевский учился вместе с ним, познакомились они сразу же. И поначалу этот алкаш с таким подбором, вернее, выбором, лексикона, что любой бы сапожник позавидовал, не казался ему приятным человеком или собеседником. Гусевский был несколько другого мнения насчёт их общения. Он был приставучим, выговор ему порой делали по несколько раз на дню, но Дима был упрямее барана и настойчивее цыганок на вокзале. А ещё много трещал, по делу и без. И общей темой для всего, к чему текли реки, истоком, то есть, становилась готовка. Потому что этот алкаш в завязке был то ли диким фанатиком, то ли культистом под прикрытием. Через неделю Сергей мог назвать все ингредиенты для вишнёвого пирога и, в теории, даже смог бы его приготовить, знал основные виды нарезок овощей, правило сервировки и некоторые блюда французской кухни. Он засыпал и просыпался под шарлотку, завтракал под бефстроганов, делал зарядку под запечённую в соли форель, занимался под тихий бубнёж об апельсиновой наливке и ужинал спокойно, ведь к тому моменту просил шеф-повара заткнуться. А потом это чудо в перьях, а лучше было бы сказать в мыслях о еде, узнал, что он и половины всего названного не пробовал. Причём стало известно это на вокзале, когда они обнялись и разошлись по разные стороны. Дима в Гастрономический институт, Серёга в технический вуз. А потом они случайно встретились в Казани, живя по разные концы города. Мир, как оказалось, тесен. Примерно с тех пор, особенно когда приходило время зачётов, Гусевский начинал суетливую жизнь повара. А единственным и неповторимым дегустатором, разумеется, был Серёжа. Чего он только не ел за эти годы, даже представить трудно. В большинстве своём это были разные сладости, хотя бараньи рёбрышки с эффектной подачей белого вина к ним ему врезался в память надолго. В прямом смысле. До сих пор перед глазами мушки, повезло, что затылок крепкий. Он смотрит на пятиэтажку перед собой, выцветшую и обкусанную временем, со старыми оконными рамами и барахлящим домофоном. Впрочем, у него давным-давно была связка ключей, которую Дима буквально впихнул в руки. На выходных он частенько уезжал к родителям, а вместе с ним в квартире как раз жила тощая рыжая кошка Галочка, которую следовало кормить. Плюсом ко всему, на подоконниках, куда Галочка после пары попыток перестала совать нос, стояли ровным рядом кактусы. Как любил шутить Гусевский — для текилы. Поднимаясь на третий этаж, стараясь не разбудить уютно свернувшуюся калачиком летучую мышь под потолком, — жильцы говорят, что она тут уже давно, — он прошёл на третий этаж. От затарабанил по двери костяшками пальцев, слыша спешную поступь, шорканье домашних тапочек и тихое мяуканье. Дима открывает сразу же, не смотря в глазок и не спрашивая, кто там, за что с порога получает щелбан. В квартире, как обычно, пахнет будто бы в старом кабинете химии. Техника времён советского союза, старая плита, зажигающаяся с третьего раза с помощью спичек, жестяной чайник, который имел щель у носика и нередко ошпаривал забывчивого хозяина. Серёжа в принципе не знал, как Дима дожил до своего возраста, учитывая, какие истории он порой рассказывал, в каком районе до этого жил и чем сейчас занимается. По-хорошему, Гусевский, нож, плита и огонь вообще не должны были стоять в одном предложении. — Серёг, а если мы к картошке куриные ножки разогреем, чё скажешь? — он указывает на блюдце, где спокойно лежат замороженные ножки, накрытые сверху полиэтиленовым пакетом. Кузьмин соглашается и терпеливо ждёт, пока Галочка с превеликим удовольствием устраивается у него на коленках, обвивая руку облезлым хвостом. Он чешет её между ушей и вдоль спины, пересчитывая пальцами выпирающие позвонки. Дима почти обиженно смотрит на них, демонстративно отворачиваясь от злого лука для зажарки. Кошка, отчего-то, Серёгу любила больше. Он всегда отмахивался, мол, конечно, я же с ней не живу, а когда прихожу — кормлю, разумеется, что этим и запоминаюсь. Хотя, курящих людей животные обычно избегают. И, что самое удивительное, зная, что Кузьмин курит, парадоксально чувствовать от него ровным счётом ничего. Табаком пахло от кого угодно, но только не от Серёжи, а после масштабных пьянок третьекурсников, итак поломавших свою посещаемость, от него единственного не несло перегаром на всю улицу. Если б не помятое лицо, то выглядел бы вполне презентабельно. Когда перед ним поставили тарелку, дали, по ощущениям, половину батона чёрного хлеба и отогнали заинтересованную в еде кошку, они завели беседу. Не самую откровенную, не самую честную, потому что проблем им хватало. У кого одиночество, у кого нежелательное общение, всё переплеталось в этот момент с ними, но становилось неважным на старой кухне. На часах давно перевалило за одиннадцать, а они пили чай с малиновым вареньем, потому что на гастрономические ухищрения у Димы было ровно столько же сил, сколько оставалось у лошади Печорина, когда тот ехал вслед за Верой. В чём они могли молча сойтись — так это в желании выйти на балкон и покурить, смотря на мимо проезжающие машины. И отвлечённый разговор вновь начинался, они обсуждали разные марки, пока Галочка удобно устраивалась в странном переплетении у них на ногах и успевала вздремнуть, прежде чем они зайдут обратно. Ночь наступала стремительно, вдали горевший фонарь мигал так часто, что рябило в глазах. На огромном дереве в середине двора тихо покачивалась привязанная на верёвку шина, в которой спали различные птицы. Она давно уже перестала исполнять свою функцию, от дерева и вовсе хотят избавиться, но то ли сумму никак не наберут, то ли договориться по этому вопросу не могут. Как всегда. Ему постелили на мягком, как казалось Серёже, диване. Дима на это заявление покрутил пальцем у виска, мол, одни пружины да и только. И добавил, что совсем уже со своей жизнью бродяжки-потеряшки отвыкнет от благ цивилизации и начнёт петь тюремные песни в барах. На самом деле Гусевский не раз предлагал ему переехать к нему, скидываться за квартиру пополам и больше не слышать о проблемах с общагой, но Кузьмин всегда отказывался. Ему было неудобно. Не в смысле комфорта, а в смысле перед Димой. Слишком долго приходилось надеяться на себя, конечно, это не значило, что он не имел к нему доверия. Как раз наоборот. Именно поэтому лишних трудностей доставлять не хотелось. Стоило голове коснуться прохладной подушки, а Галочке устроиться у него в ногах, как сон тут же срубил его. Не мешали ни крики соседей, ни забарабанивший по окнам дождь, ни гудящий холодильник. Мир застыл на время сна, кажется, тоже погрузившись в дрёму, которую ему набросили пуховым одеялом на покатые плечи. Потому холодные руки утра, которые вцепились в его лодыжки внезапно дунувшим по комнате сквозняком, были восприняты враждебно. Вернее, шум чавкнувшей форточки, холод был ему незнаком. Кошка недовольно мяукнула, когда живая грелка дёрнулась, потревожив её. Серёжа едва разлепил глаза, желая вновь соприкоснуться щекой с подушкой, но рука, в этот раз настоящая, потрясла его за предплечье, обращая на себя внимание. Дима, уже полностью одетый и точно такой же сонный, пробубнил что-то про доброе утро или про бобрый бутер, объяснил, что его мама попросила срочно приехать и забрать банки с компотом и закрутки, так как они с отцом скоро уедут на дачу на неделю. Гусевский зевнул, почти врезался в косяк и ушёл на кухню. В скором времени, когда Серёжа уже поднялся с кровати с мыслью о том, что надо бы умыться, со стороны Димы раздался поток нецензурной лексики. Едва попав в свои тапочки, с кошкой на плече, Кузьмин вышел ему навстречу. Тот, прыгая на одной ноге, кое-как натянул обувь, — по предчувствию Серёги, он перепутал левый и правый сапог, — звякнул связкой ключей, перепроверил наличие кошелька, водительских прав и списка продуктов, прежде чем провернуть щеколду у входной двери. Но из квартиры выйти он не спешил, неожиданно вынул пятьдесят рублей, впихнул их в руки сконфуженного друга и, наконец, поспешил на встречу. — Серый, купи хлеба! — услышал он, прежде чем дверь хлопнулась об косяк. Кузьмин с Галочкой одновременно втянули шеи от громкого звука, переглянулись и отправились по своим утренним делам, вопрошая, куда спешит этот мир. Окончательно проснувшись, Серёжа поставил чайник на плиту, поменял кошке воду и дал еды, а сам пока удалился посмотреть, что творится на улице. Сказать честно, он ничего не увидел. Молочный туман создавал впечатление дымовой завесы, разглядеть что-то дальше своей руки было проблематично. Невольно захотелось одному индивиду свернуть шею за путешествие в дальние края в такую погоду, но он сдержался, закрывая форточку. На часах гордо значились восемь часов двадцать минут, в руках была кружка с кипятком, в которую были брошены несколько засушенных мятных листов с ложкой сахара, настроение было повыть, как волк из мультфильма. Только не от великого счастья. Единственной довольной и самой живой во всей квартире, включая туда Серёжку как предмет мебели, была Галочка, довольно привалившаяся к его боку. Знает ведь, манипуляторша мелкая, что он не прогонит, и активно этим пользуется. Откуда только такая слабость к кошкам? Ни разу в жизни у себя не держали, боялись, что будет аллергия, а тут они познакомились и, как это обозвал Дима, закорешились. Получившуюся бурду под видом чая пришлось выпить, потому что идти совсем на пустой желудок никуда не хотелось. Время тихо шло, но туман за окном оставался непреклонен. Стук стрелки о стрелку начинал раздражать, а не успокаивать, а сам Сергей успел обсудить сам с собой несколько важных тем. Ну, может, не самых важных в мировом масштабе, но вполне сносных для него самого. Очнулся только тогда, когда тонкий хвост почти опустил свой кончик в кружку. Пришлось встать с удобной табуретки, сполоснуть посуду, вытереть всё, подмести на кухне, потому что Галочка таскала у себя в лапах килограммы наполнителя для кошачьего туалета, вновь поспорить с самим собой. Когда часы пробили десять, а туман снисходительно показал ему то ли пятую точку, то ли средний палец, Кузьмин решительно наплевал на всё, стоя в прихожей и застёгивая куртку на все пуговицы. Ему пришло несколько сообщений. Все однокурсники имели привычку подписываться никнеймами, поэтому ему пришлось немного повозиться с собственным недоумением, когда некий Шпион спросил его про то, сможет ли он скинуть решение задачек по контрольной и дома ли он вообще. Следом Президент-презентация, видимо, имея знакомых по всей школе и тысячу и один номер в телефонно книжке, написал ему по чистой случайности. Во всяком случае, в последний раз, как Сергей проверял, он всё-таки был Сергеем, а не Яной. В общий чат, как всегда, куратор под ником Зелёный Бессмертный вывешивал новости. Читали их разве что сам куратор, Кузьмин и Инвалид. Кем был последний — вообще неизвестно. Поговаривают, что его по случайности добавили, а сам он живёт в другом городе. Тем не менее в чате он остался и никто по этому поводу не возникал. Если коротко и ясно — дурдом. И так происходило каждое утро, ведь это уже обычай, традиция. В прошлый раз ему писали Пьяный ПиНгВи и БогаНетДебилы, так что всё ещё не так плохо. Он бы мог сказать, что адекватно. Но какое-то предчувствие, слегка горькое, оставалось на языке и крутилось в мыслях. Что-то нехорошее должно случиться… лишь бы не возвращение Василисы Григорьевны на пост профессора физики, иначе он отказывается. Вообще от всего отказывается. Почесав кошку по голове, пообещав вскоре вернуться, он вышел на лестничную площадку, закрыв дверь на нижний и верхний замки. Гулкое эхо разносилось от быстрых шагов. Лестница немного крошилась, а лампочки, призванные освещать хотя бы малую часть перед входом в квартиру, и вовсе устраивали дискотеку. В этом районе перебои электроэнергии не были чем-то особенным. Дверь поддалась со скрипом. Стоило выйти на улицу и вдохнуть, как он тут же понял, что туман оставит после себя много луж и, если не покроет траву полностью, то разбрызнет огромные капли росы. Иным словом, дышать было трудновато, будто кто-то рядом с ним воспользовался распылителем, чтобы полить цветы. «Ещё бы про кактусы не забыть…» Круглосуточный магазин находился на углу. Приходилось идти мимо гаражей, едва ли не наступая в бесконечные океаны. Проблемы со зрением давали о себе знать. Сергей бы не удивился, если бы совсем рядом прошёл человек, а он бы его не увидел. Удивительно как вчерашний жаркий день превратился вот в это. Хотя, говорят же, что перед ливнями парит, может, как раз такой случай? Всё равно странно это как-то. Зная Диму, ему было просто лень возвращаться и вписывать в список покупок хлеб. На обратном пути, по правилу подлости, он обязательно о нём забудет. Так что вариант попросить Кузьмина зайти за буханкой белого и половинкой чёрного — не самый плохой. Сдачу Серёга себе никогда не возьмёт, вернётся и оставит на тумбочке в прихожей. Если бы ещё туман начал рассеиваться к тому моменту, было бы ещё лучше. За мыслями он и не заметил, как при повороте удачно зацепился за сильно выпирающий из земли камень. Приземление на коленки и вытянутые руки оказалось не самым мягким и приятным, как минимум потому, что он упал в лужу. Он представил, какие это может иметь последствия и поспешил встать, отставив ногу назад, где, по идее, должна была быть твёрдая земля. Но её там не оказалось. Он встал, стряхнув с рук капли воды, сделал ещё несколько шагов назад, но всё, что было вокруг него — мутная жижа и молочный туман. Подумав, что это полнейший абсурд, он прошёл ещё немного, но сколько было это «немного» он не знает. Такой огромной лужи просто не могло быть. Ботинки промокли насквозь. «Надеюсь, что это не меня так вштырило, а просто несколько луж объединились в одну». Он прошёл ещё немного предположительно в ту сторону, где должен был быть гараж, но его там не оказалось. Совершенным ужасом стала бы робоняня из «Смешариков», которая по истории жила в гараже Пина. В какой-то момент он перестал ходить в луже, он стал идти по её поверхности, покрывая её мелкой рябью. Да и сам цвет воды стал светлеть, со временем превращаясь в белый. Так он и остался в абсолютно белоснежном пространстве, промокший и ничего не понимающий. Это чья-то нелепая выдумка? Что вообще происходит? Сергей потряс головой, отгоняя все лишние мысли. Он вдохнул поглубже, принимая решение идти в одну сторону. До чего-нибудь всё равно дойдёт, врежется, остановится, там, глядишь, какой-нибудь добросовестный человек спросит, а всё ли с ним в порядке. И тогда он скажет нет. В конце концов, откуда же он знает, что это не что-то из ряда болячек? С его врождённым букетом всё было более чем вероятно. Грустно, но правдиво. Он постарался максимально отряхнуться от грязи, начиная свой путь. В кармане было только пятьдесят рублей, впереди туманное будущее, позади прошлое, которое от стыда хотелось бы забыть. Продвигаться вперёд пришлось долго, пока пространство вокруг не стало приобретать какую-никакую перспективу. На мнимом горизонте показалась человеческая фигура. Это был мужчина крепкого телосложения с тёмной кожей и седыми волосами. Сам он выглядел молодо, смотрел прямо на него пронзительными чёрными глазами и что-то набрасывал в записную книжку. Сергей, заприметив коричневые брюки и бежевый кардиган, подумал, что примерно так одевалась его бабушка, не хватало разве что платка на голову и пакета с пакетами, в котором лежала тысяча и одна вещь. — Здравствуй, Сергей, — будто бы с лёгкой заминкой, с явным иностранным акцентом, мужчина поприветствовал его. — Мы с Вами не знакомы, — он чуть прищурился, вглядываясь в чужие черты. — Что происходит? — Ах, да-да, чтобы поговорить с тобой, пришлось немного ужать пространство. Как видишь, за гранью, к которой вы, люди, так стремитесь, ничего нет, — он развёл руками под скептический взгляд Кузьмина. — Дядь, ты из какой психушки сбежал? Ты о чём вообще? Прекращай давай, у меня своих дел много. Мужчина неожиданно рассмеялся, бросив записнушку и ручку на стоящий рядом столик. Откуда он там появился было непонятно, что сейчас происходит — тоже, но этот сумасшедший явно с головой не дружит даже среди своих. Может, пока он смеётся, сбежать? А что? Бегать он умеет, магазин за углом, вслепую, в крайнем случае, найти возможно. Серёжа почувствовал, как коленки сгибаются против его воли, усаживая во внезапно появившееся второе кресло, напротив этого чудоковатого человека. Он попытался встать, но его будто бы вдавило в обивку кресла. Становилось как-то не по себе, ситуация и так была не конфеткой, не сахаром и даже не ворованным асфальтом, а сейчас и вовсе выходила за рамки чего-то хотя бы мало-мальски нормального. — Тебе деньги нужны или что? — седой мужчина, только что прекративший смеяться, вновь залился смехом, отчаянно вытирая слезинки с уголков глаз. — Смешно, конечно, но давай перейдём к делу, — успокоившись, сумасшедший сложил руки перед собой. Сергей напрягся. — Чего ты хочешь? — Мне нужна… ну, как, я прошу тебя от себя, но как бы для этого человека, помощи. И, к твоему сожалению, отказать ты мне не можешь, ибо в основную историю тебя уже вписали. — Давай без вашего сленга, кратче и понятнее. Я не собираюсь ввязываться в преступные разборки, если ты об этом. Мужчина тяжело вздохнул, натянул очки и открыл книгу, начиная зачитывать прямиком оттуда: — Установлено, что Кэйл Хэнитьюз, трансмигратор, протагонист, является живучим, но крайне несчастным звеном. Потому вверяю заботу о нём и всём мире в руки Кузьмина Сергея Витальевича, — он хлопнул книгой, закрывая её. — Я не лгу, не привожу метафорический пример и не являюсь сумасшедшим. Я просто выполняю поставленную задачу, так что уважай мой труд и слушай внимательно. Дальнейшую лекцию о каком-то мире с различными расами, королевствами и тёрками между ними, магией и важными шишками Сергей слушал с натяжкой на троечку. В бред явно не самого нормального мужика верить не хотелось, не то что вникать. Тот не скупился на различные языковые повороты, говорил с запинками, некоторым акцентом, иногда забавно коверкая слова. Конечно, хоть что-то в голове Кузьмина откладывалось, это было неизбежно. — Ну, на этом всё, — выдохнул мужчина, отпив из появившейся ниоткуда бутылки воды. — Вопросы? — Как тебя зовут? Разумеется, что этот вопрос Сергеем был давно решён, сумасшедший так и оставался сумасшедшим, но интересно, что он в итоге скажет? Какой-нибудь Никола Тесла? Может, Эйнштейн? Кого только он не встречал в своё время, пока приходилось ночевать в баре. — Обычно меня не зовут, я сам прихожу, — Кузьмин будто ы удивляясь приподнял брови, закатывая глаза. — А так, Бог Смерти, можешь звать так. «Всё ещё хуже, чем могло бы быть». — В чём смысл моей помощи? Что я с этого получу? Кто, чёрт подери, такой Кэйл Хэнитьюз? — он с трудом выговорил незнакомую странную фамилию. Или отчество. Или второе имя. Кто этих иностранцев разберёт? Кто-то из Италии, кто-то из Португалии. Их всех ещё понять надо. — Просто доведи сюжет до конца и сможешь вернуться домой. Возвращение домой является выгодой, но ты получишь ещё несколько благословений. Компенсация за врывание в личную жизнь и всё такое. Ну, ты знаешь. А Кэйл… — внезапно часы на руке сумасшедшего зазвенели, и он недовольно цокнул, выключая их. — Времени больше нет, давай, до скорого! «Бог Смерти» щёлкнул пальцами и пространство вдруг стало чёрным. Сергей ощутил, как начал падать и, по привычке, попытался схватиться хоть за что-нибудь, но в итоге только и смог, что сгрести весь воздух. Ветер выл в ушах, а тело стало невесомым, волосы неприятно встали непроходимой стенкой перед глазами. Неожиданно по всему телу прошлось лёгкое покалывание, в этот же момент раздался очень звучный шмяк и хруст приземлившегося тела. Рыжеволосая с интересом заглянула в огромную чашу, где отображался её подопечный. Какое-то время она молча смотрела на него, чуть склонившись к водной глади, почти касаясь её кончиком носа, забавно болтая ногами. Тапочки балансировали с точностью ювелира, не спадая. Наконец, она широко улыбнулась, сев на прежнее место и придвинув к себе блюдце с различными пироженками. — Тебе нравится? — рядом сидящая девушка, чуть постарше и значительно выше, приподняла бровь, отпив из фарфоровой чашки чая. — Мне нравится абсолютно всё, что мы делаем с цзецзе! — торжественно заявляет младшая, подняв вверх указательный палец, будто рассказывая непреложную истину. — Рада слышать, я того же мнения, — зеленоволосая улыбается, заправляет прядь за ухо и прикрывает глаза, продолжая пить чай. — Кстати, — рыжеволосая что-то вспоминает, забывая про пироженные, зарываясь с головой в сумку. — О! Нашла! Цзецзе, взгляни! Давай это тоже добавим? Старшая с интересом принимает протянутую ей бумагу, пробегает по ней глазами, и, по мере чтения, её лицо всё больше вытягивается. В конце концов она отодвигает чашку с блюдцем подальше от себя и будто бы из ниоткуда достаёт приличную по весу книгу, начиная листать страницы. Она прикусывает губы и мнётся, но старательно подписывает и выделяет что-то карандашом, пока младшая, перегнувшись через столик, наблюдает за процессом. — Порой я удивляюсь, как нечто такое приходит тебе в голову. Не подумай, это гениально! Рыжеволосая неловко пожимает плечами, смотря на то, что получается в книге. Она путешествует по строчкам с решительной готовностью поправить что-либо, исправляет малозаметные недочёты и, удовлетворённая работой, садится обратно. Зеленовласая убирает книгу, стирая чернила с кончиков пальцев. — Ты ведь попросила их проследить за ним, да? — она посмеивается, пока младшая отрывается от рисования эскиза человека на салфетке. — Ты про моих подруг? — старшая вспоминает шпиона Бога Солнца Швабру и с доброй улыбкой кивает. — Ну, не то чтобы… Скажем так, мы придумали это вместе, поэтому я решила, что они тоже должны это увидеть. — Справедливо, — зеленовласая хмыкает. — Но ничего страшного ведь не должно случиться? Сюжет ведь полностью переработан, а основная задумка превратилась в костяк истории… — Какая разница? — рыжеволосая отмахивается. — Время покажет. — Ох, Нян-мей, я очень надеюсь, что мы с тобой не напутаем чего-нибудь со временем, иначе нас съедят живьём. — Тогда кусайся в ответ, — деловито предлагает младшая, отпивая чай. — Смотри-смотри, цзецзе, самое интересное начинается! Обе склоняются над чашей посередине стола и впиваются взглядом во всё происходящее. Во всё, что создавалось их собственными руками. Резко открыв глаза, Сергей подорвался, когда вокруг вновь было однотонное пространство, но в этот раз голубое. Всё оказалось крайне неоднозначным, так как он дрейфовал посреди океана на странном бревне. Когда волна захлестнула его, он уже был готов вновь проснуться и поблагодарить Диму за такое пробуждение, но ничего не изменилось. Небо над головой, слепящее солнце и мерно покачивающиеся волны. И странный плот, бревно, чья-то тушка? Он не знал. Его сейчас волновало совершенно не это. Новые чувства и ощущения были преграждены воспоминаниями, что так неприятно покалывали на подкорке сознания. Он попытался потереть голову, но вместо привычной руки головы коснулось нечто продолговатое и холодное. Ещё и вывернулось как-то странно, будто и не его конечность вовсе. Он попытался встать с четверенек, потому как по ощущениям он стоял на них, но ничего не получилось. Его разрывало на части от ощущения жары, нормального зрения, чувства чего-то шершавого под собой, собственных мыслей и желании разобраться во всём происходящем. Он аккуратно двинулся вперёд, чувствуя, как заработало всё тело, слишком уж странно, будто параллельно стали двигаться несуществующие части тела. Сергей осторожно продвинулся по импровизированному плоту чуть дальше, останавливаясь у кромки воды. К сожалению, так он ничего увидеть не смог, потому пришлось наклониться, зацепившись за край, что тоже было слишком необычно. Перед тем, как он себя увидел, он успел подумать, что, вероятно, это просто громадное дерево, если он такой мелкий по сравнению с ним. В следующую же секунду, едва не свалившись в воду, лицезрея металлический протез конечности и ярко-алую лампочку вместо левого глаза, подобно терминатору, он заорал во всё своё горло, что вырвалось в противное шипение: — ТВОЮ МАТЬ! ГРЁБАНЫЙ ТАРАКАН!