дрожь

видана, сколько её знала любовь розенберг, была из тех людей, кто всегда страшно злится. девушка пару раз приезжала к лизе, пока та была на проекте, и психологу удалось выцепить на разговор такой экземпляр. новое испытание было связано с родственниками или друзьями участниц «пацанок», с которыми девушки пережили травмирующие ситуации, так что для виданы это был ещё один повод приехать к лизе. предполагалось молчание. разговор лишь между пацанками и людьми, которые их травмировали. а друзья — чисто для эмоциональной поддержки. розенберг особенно хотелось посмотреть на подругу лизы в такой ситуации, уж очень психолога заинтересовала личность шнайдер виданы. любовь знала историю лизы. в ней часто, иногда даже слишком, присутствовала видана. шнайдер помогала андрющенко вылезти из омута психиатров, больниц и таблеток. а ещё заработала седые волосы в двадцать два. у девушки тоже детство, да и жизнь не из приятных. лиза как-то рассказала розенберг, что вида пашет как проклятая без выходных. любовь задумалась тогда, что это за форма мазохизма такая. женщина не удивилась, узнав, что видана если и пьёт, то исключительно до алкогольной комы. такой образ жизни ведут в основном видавшие виды люди за сорокет, а тут девочке только недавно двадцать исполнилось. разговаривая со шнайдер, любовь узнала многое. например, что в её семье шестеро детей, помимо самой виданы, и мать алкоголичка. или что шнайдер пашет без выходных, пытаясь обеспечить будущее братьев и сестёр. на пороге родного дома видеть её не рады и пару раз разбивали нос прямо на пороге тщедушной квартирки. шнайдер не может оставить младших в беде, поэтому даже несмотря на всё, что происходило в этой квартире, перечисляла деньги. она и мать-то вряд ли считала виноватой, скорее саму себя. плохая дочь. крест на самооценке и дальнейшей жизни ребёнка. розенберг отчётливо понимала, что видана, даже если ей там руку по локоть отрубят и голову прострелят, придёт к родной двери. понимала, что виде тоже нужен проект. из уст девушки вечное «я сама» звучало словно приговор. психолог видела, в каком состоянии видана. чёрные тени под глазами, воспалённые глазные яблоки и впалые щёки. розенберг видела её старые фотографии — шнайдер ужасно похудела. женщина, по правде говоря, удивлялась, как вида ещё не лежит в глубочайшей депрессии дома под одеялом, не мывшись неделю. другой бы на её месте уже бы в петлю несколько раз залезть успел, да вот видана не такая. она отчего-то хочет жить. психолог для себя решила, что виде место в проекте нужно не меньше остальных и пыталась уговорить видану присоединиться к вставшим на путь исправления девушкам, на что получила категорическое «нет» и «я справлюсь со своими проблемами сама». видана действительно страшно злилась. мурашки ужаса пробегали по телу каждого, кто лицезрел это действо. эмоции ярости и злости были у шнайдер сильнее остальных вместе взятых. видану было непросто вывести на эмоции, но если это происходило, оставалось только молиться. розенберг сначала ставила вопрос о полном отсутствии каких-либо эмоций у девушки, психопатии. потом изменила своё мнение, стоило ей услышать, как вида разговаривает по телефону с матерью. вида хрустела пальцами, трясла ногой, пару раз сильно ударила по столу кулаком, но то, что она говорила человеку на другом конце провода, леденило душу. такие семьи, как у шнайдер, часто растят психопатов. видана совершенно спокойна обычно. даже если рядом грянет пушечный выстрел, девушка и бровью не поведёт. однако есть люди в её жизни, которые могут заставить шнайдер выйти из себя. в их список входили все бывшие матери, сама мать да бывший лизы, хиккан. и злилась вида тоже с ровным пульсом. низким голосом она разговаривала в такие моменты обычно. взгляд из-под бровей на кого-то кидала. и становилось мгновенно холодно, будто в помещении где-то летает призрак, и жутко. любовь розенберг отговаривала от этого испытания виду. говорила, что это может сказаться на её психическом состоянии, на что получала немногословное и уверенное «я выдержу». оставалось только верить в это. четверо зашли в плохоосвещённое помещение с прикрученными к полу стульями и столом. похоже на комнату допросов. одинокая лампа над столом. с одного конца столешницы — лиза, с другого — её бывший, решивший резко засветить лицо на телевидение, думая, видимо, что это принесёт ему популярности. начался разговор. — что между вами произошло? — задаёт вопрос психолог. тишина. хиккан не решается открыть рот, лиза молчит, потому что не хочет разговаривать в его присутствии. видана смотрит куда-то впереди себя, боковым зрением наблюдая за обоими. розенберг выжидающе молчит. — чё молчишь-то? — вдруг задаёт вопрос видана. тихий, ровный и спокойный голос. взгляд устремлён на лизиного бывшего. — а что мне говорить? — вопросом на вопрос ответил хиккан, — не я в этом во всём виноват. лиз, это ты со своей собачонкой вместе устроили. вида прошла уже ту стадию злости, когда хочется разбить лицо и разнести квартиру. она удушающе спокойна. глаза стеклянные, а взгляд вновь направлен на что-то неопределённое. по помещению разнёсся хруст пальцев шнайдер. лишь ещё краснее, чем обычно глаза, выдавали девушку и весь тот дьявольский круговорот, что творился у неё в душе. любовь поняла, что вида начинает злиться. положила руку ей на колено в успокаивающем жесте. вида не пошевелилась. снова тишина. угнетающая, обвивающая своими когтистыми лапами глотки всех четверых в допросной. и только вида чувствовала себя в своей тарелке. такая атмосфера была ей привычна. розенберг задала ещё какой-то вопрос, который видана пропустила мимо ушей. она слышала лишь звон от клокочущей внутри ярости. одно только лицо лизиного бывшего вызывало в ней такие чувства. хотелось закатать его в стену, как в мексиканский сериалах, но вида ограничилась лишь взглядом исподлобья на говорящего хиккана. вся его речь строилась на обвинениях лизы. это можно было понять, даже не послушав, о чём он толкует. видана смотрела теперь лишь на лизу, пытаясь передать ей лучи поддержки. это всё было похоже на какой-то сущий кошмар. — зачем ты отправил лизу в психиатрическую больницу? — вновь спросила розенберг. — потому что такие, как она, должны быть в дурдоме. таких, как она, нужно лечить. — а тебя полечить не надо, выродок? — подала голос вида, — или тебе напомнить, чё ты на стримах делал? — видана, спокойно, — подала голос розенберг. — а чё спокойно-то? я тут должна сидеть и слушать, как эта мразь мою подругу терроризирует? розенберг заметила, как трясётся нога шнайдер под столом. — шнайдер, ты не лезь вообще. — схуяли? я ещё как, блять, влезу, потому что ты, блядина такая, ей чуть всю жизнь не испортил. — и что ты сделаешь? ты разве на что-то способно без своей лизоньки? или ты только пиздеть можешь? розенберг была готова к таким разговорам. готова была слушать, как разговаривают матом, угрожают и обзываются, поэтому ничему не удивлялась. — я тебя посажу. и от закона ты, чёрт ебучий, не отвертишься. жертву из себя строить не получится. доказательства у меня есть, да и интернет помнит всё. так что подобрал сопли и разговариваешь как мужик. хорош тут всех обвинять, кроме себя. тени под глазами виданы стали ещё темнее, в уголках рта скопилась слюна. в свете одинокой лампы блеснул азартный оскал. — и за что же? за то, что отправил лечиться человека, которому это правда нужно было? видана откровенно веселилась. ей до смерти хотелось растоптать человека, сидящего напротив лизы, но ей было интересно. интересно вести разговор с откровенно больной на голову швалью, интересно послушать, что же ещё такое-эдакое он выдаст. лиза молчала. для себя решила, что это был разговор двух людей, которых связывала лишь она. она даже не возражала бывшему, считая это бессмысленным. — как ты понял, что лизе это необходимо? — спросила любовь. — она стала какая-то неадекватная, ножом меня пырнуть пыталась. — я бы тоже попыталась. будешь тут с тобой адекватным, — усмехнулась видана, — ты даже самого адекватного человека за можай загонишь. — не-а, — отвечает хиккан, — обращались бы со мной нормально, и ничего бы не было. — она могла стать недееспособной. овощем, сори, лиз. — а может так ей и надо? — а не может. видана сдирает слой кожицы на нижней губе зубами. чувствует солоноватый привкус, но продолжает. — лиза, почему ты молчишь? — вновь подаёт голос любовь. — потому что я ему ебало разбить хочу, — лиза матерится редко, но метко. — вот видите, какая она агрессивная? кровь в венах виданы закипела. она уже не могла противостоять своим эмоциям, кажется, впервые в жизни. крышу сорвало окончательно. — агрессивная? — переспросила вида, — агрессивная, блять? я те щас покажу, что такое агрессивная, — шнайдер подорвалась с привинченного к полу железного стула, подлетая к бывшему лизы. размашисто наносит несколько ударов, в комнату врываются охрана и остальные участницы пацанок. шнайдер оттаскивают и силой уводят из комнаты, хиккан улыбается, не обращая никакого внимания на разбитый кровоточащий нос. видана чувствует, что её волочит кто-то в серой одежде, кажется, в сторону туалета. она всё ещё пытается выбраться, неразборчиво что-то крича и брызжа слюной. в ванной комнате включается слепящий белый свет, и вида зажмурилась, но тут же открыла глаза и уставилась на того, кто её сюда притащил. — успокоилась? – спрашивает её одна из пацанок. — я спокойна. — да я вижу. ты молодец конечно, что вломила ему, но рисковать не стоило. — не стоило? не стоило, блять?! и ты туда же?! – видана вскочила с бортика ванной, но тут же опустилась обратно под натиском киры. — ну-ка стоять, – ледяной приказной тон медведевой почему-то отрезвил шнайдер, – у тебя кровь. видана взглянула в зеркало напротив. действительно, по подбородку текла тонкая красная струйка из надкусанной губы. кира отодвинула ящичек под раковиной, вынимая запечатанную пачку ватных дисков. аккуратно вытерла кровь, отчего-то глядя виде в глаза. а видана дыхание затаила, боясь нарушить некую идиллию. девушка тонула в глазах напротив, пока пульс её потихоньку приходил в норму. — слушай, – подала голос кира, – я тебя прекрасно понимаю. но и ты пойми меня. этот выблядок не стоит и толики ни твоих эмоций, ни лизиных. пора оставить его в прошлом и забыть, как страшный сон. — он такой пиздец с лизой творил. ты бы видела её, чесслово. с этими идиотами из дурки невозможно разговаривать. вытащить её оттуда было пиздец как тяжело. я его убить хочу за это. лиза мне как сестра. — поверь мне, он сдохнет, как жалкая псина. — хотелось бы увидеть, – усмехнулась вида. — пойдём, горе-защитница. посмотрим, чё там творится. в гостиной творился какой-то кавардак. любовь пила воду из стакана, неспешно обходя каждую из группок и что-то спрашивая. хиккан в одиночестве сидел на подлокотнике дивана, приложив к лицу лёд, и что-то тыкал в телефоне. виолетта держала в объятьях лизу, которая тряслась в беззвучной истерике. видана тут же подлетела к ней. — лизунь, ты как? — прости, – всхлип, – прости за всё это. я не должна была тебя в это втягивать. — а ты и не втягивала. мы с тобой подруги, да? друзья должны друг другу помогать, – шнайдер слабо улыбнулась, утягивая лизу и в свои объятия тоже. вот ведь действительно. сколько ж ты натерпелась, моя лапочка.