За закрытой дверью

— Федор Алексеич, вас Иван Васильевич приглашает в свой кабинет. Срочно, — инстаграмно-красивое лицо секретарши с вечно приклеенной белоснежной улыбкой не вызывало у Федора ничего, кроме раздражения. Ему казалось, что за дежурной этой улыбкой кроется насмешка и презрение к «папенькиному сынку» на высокой должности, которые он нет-нет, да замечал на лицах других сотрудников. Однако сейчас ему было плевать и на нее и на всех остальных, в ушах эхом звучали лишь слова: «… в свой кабинет, срочно». Сердце Федькино бешено застучало и кровь мгновенно прилила к нежным юношеским щекам, окрашивая их в цвет алых маков, как те, что стояли у него на столе, присланные утром анонимным дарителем вместе с коробкой бельгийских шоколадных конфет. Молодой Басманов ненавидел эту свою особенность — чуть что, белая кожа лица моментально краснела, выдавая его с головой. Приложив ладони к пылающим щекам, он краем глаза заметил, что секретарша все еще стоит в дверях и улыбается, будто зависший NPC из компьютерной игры, ожидая его дальнейших указаний, и взмахом руки отпустил ее. Едва за девушкой захлопнулась дверь, Федька подскочил как ошпаренный, дрожащими руками схватил со стола первую попавшуюся папку с документами, которая тут же выскользнула у него из рук, и бумаги, испещренные таблицами и цифрами, хлынули на пол белым шелестящим водопадом. Не потрудившись даже поднять их, он чертыхнулся, взял другую папку и вышел за дверь. Всеми силами он старался унять бешеное сердцебиение и придать своему лицу спокойное и невозмутимое деловое выражение. Басманову казалось, что все встреченные им коллеги догадываются, к кому и зачем он идет, хотя никому не было до него никакого дела. В лифте Федька взглянул на себя в зеркало: щеки красные, глаза беспокойно блестят, кудри растрепаны, губы подрагивают, в руках папка с бумагами, уголок которой он нервно теребит — ну точно, нерадивый молодой подчиненный идет на ковер к строгому начальнику. «Вот пусть так и думают! Только бы не встретить отца… кого угодно, только не его… он-то сразу заподозрит неладное!» Однако Федору повезло — на пути к кабинету Ивана Васильевича он наткнулся только на рыжего сына начальника службы безопасности — Максима. В отличие от бездельника Федьки, который хорошо умел только тратить папины деньги, тот проявлял недюжинное трудовое рвение. «А вот и лучший работник месяца, — презрительно подумал про себя Басманов, окидывая Максима надменным взглядом из-под длинных ресниц и чуть кивая в знак приветствия, — наверное бегал докладывал директору очередные сплетни.» Федька был свято уверен, что именно этим и занимается служба безопасности. Максим его раздражал — вечно смотрел каким-то странным взглядом, неуклюже пытался завязать разговор и несмешно шутил. Смело распахнув дверь в приемную, Басманов встретился глазами с Кирой — личной помощницей Ивана. Всегда спокойная и собранная, она приветливо улыбнулась Федору, и только открыла рот, чтобы поприветствовать его, как Басманов прошел дальше — прямиком в кабинет Ивана. Красавицу и умницу Киру он терпеть не мог и отчаянно к ней ревновал. «Постоянно вертится вокруг него! Иван Васильевич то, Иван Васильевич сё! И он еще вечно ее нахваливает, будто она такая незаменимая! Обслуживающий персонал, а мнит о себе…» Иван стоял спиной и смотрел на город в одно из огромных окон, разговаривая по телефону. На звук открывшейся двери он обернулся, слегка улыбнулся Феде и кивнул на диван, мол присядь подожди. При взгляде на высокого и статного директора все мысли, что терзали юного Басманова по пути, мгновенно вылетели из его кудрявой головки. Под дорогим классическим костюмом Ивана угадывалась широкая спина и плечи, мускулистые, сильные руки. Он носил бороду и волосы до плеч — и это было необычно, стильно, и особенно нравилось Федьке. Иван Васильевич напоминал ему не то викинга, не то древнерусского князя. Уже несколько месяцев юный сын Басманова не имел покоя ни днем, ни ночью. Днем он постоянно ждал сообщений и звонков от Ивана, выдумывал под каким предлогом уйти на ночь на этот раз и боялся, что тайное станет явным. Ночи он проводил либо с Иваном, либо в воспоминаниях о их прошлых встречах, либо фантазировал и грезил о новых. Влюбился Федька впервые в жизни, со всей страстью и пылкостью юности. Когда совершенно неожиданно для себя он встретил в Иване взаимность — это напугало еще больше. Одно дело — тайно вздыхать о начальнике своего отца и владельце компании, который на добрых 20 лет тебя старше, и совсем другое… Федька не мог даже про себя выговорить этих слов, до сих пор все случившееся тем вечером у Ивана дома, как и все последующие события казались ему фантастическим сном. Ему было страшно, что Иван просто поиграет с ним как кот с мышонком — и бросит. Но еще страшнее — если не бросит. Федя понимал уже тогда, что сам он не найдет в себе сил прекратить все «это» — как иначе назвать происходящее между ними, он не знал. Никто не подозревал о их тайной страсти — они почти никуда не выходили вместе, встречаясь только у Ивана дома либо вот так, среди дня в офисе. Иван манил пальцем, и Федька бежал к нему, позабыв гордость. Вот и сейчас — Иван только закончил разговаривать, а Федя уже весь дрожал от желания и нетерпения. Ему хотелось поскорее избавиться от всей одежды и особенно от джинсов, которые вдруг стали очень уж тесными. — Малыш Паддингтон, — Иван потрепал Федьку за щеки и поцеловал в нос, — как всегда нетерпеливый мальчик! — Ваня, — моляще простонал Федька, — я же просил не называть меня так! Я не ребенок! — Конечно, ты — медвежонок. Соскучился? — он подмигнул. Федька растерянно кивнул, ожидая, что Иван уведет его в переговорную, как было в прошлые разы, но тот лишь уселся в свое кожаное кресло и не спешил двигаться с места. На вопросительный взгляд Федьки он ответил: — Сегодня будем здесь, мой хороший. Федька лишь распахнул глаза от удивления: кабинет Ивана представлял собой стеклянное пространство, полностью проглядывающееся со всех сторон, да и Кира за тонкой стеной… Однако, Ивана Васильевича это ничуть не смущало. Закрыв дверь изнутри на замок и приказав Кире никого не пускать, он похлопал рукой по коленям: — Садись, Федюша. Я тоже соскучился, — прошептал он, приобнимая мальчика и вдыхая пряный и сладкий запах его волос. Иван развернулся на кресле вместе с Федей лицом прямо к огромному окну. Будто еще больше желая засмущать и раздразнить мальчишку, он стал показывать на другие башни Сити: — Как думаешь, видно нас оттуда, м? — Н-не знаю, — прошептал Федя, который был так сильно возбужден, что уже плоховато соображал, — надеюсь, нет… — А вдруг какая-нибудь любопытная бухгалтерша с биноклем припала носом прямо к окну? — засмеялся он, — или альпинисты, нанятые конкурентами, хотят снять на меня компромат? Глубокий, чарующий голос и смех Ивана Васильевича действовали на Басманова как гипноз, и он не мог даже ответить — к тому же своей попкой он чувствовал, что Иван тоже уже более чем готов. Одной рукой он расстегнул мальчику джинсы, и Федька затрепетал и тихонько застонал, когда горячая и властная ладонь пробежала снизу вверх по его члену, сжав уже влажную чувствительную головку. Не дав парню совсем разомлеть, Иван рывком поднял его на ноги и властно приказал: — Раздевайся! От этого уверенного и требовательного тона у Федьки подгибались ноги и внутри пульсировало только одно желание, так долго и тщательно подавляемое: подчиниться, отдаться, принадлежать — и плевать на все и всех. Безобразно избалованный и своенравный, привыкший сам всеми командовать и немедленно получать желаемое, в постели с Иваном Федька становился неузнаваем — ему нравилось чувствовать себя покорным зайчонком в лапах хищного и сильного льва. Но он даже не догадывался, насколько эта перемена заводила самого Ивана — высокомерный и нагловатый мальчишка, оставаясь с ним наедине, превращался в робеющего, неопытного, но очень ласкового котенка. Иван Васильевич раздеваться не собирался, лишь расстегнул и приспустил брюки, не вставая с кресла. Федя чувствовал себя ужасно неловко — прямо в офисе, среди рабочего дня, в этом стеклянном кабинете, полностью обнаженный… однако желание многократно перевешивало стыд. Он несмело подошел к Ивану, стараясь не слишком пялиться на его стоящий член — тот было гораздо больше Федькиного, да и вообще гораздо больше всех, что он видел ранее. Иван Васильевич жадно пожирал юного Басманова глазами, чувствуя, что его захватывает такое всепоглощающее желание, какого он не испытывал уже очень и очень давно — а смущенный мальчишка, верно, и сам не понимал, как он прекрасен и притягателен. У Федьки от этого пронзительного взгляда перехватило дыхание — никто никогда раньше не смотрел на него так — не выдержав, он опустил дрожащие ресницы. Не тратя время на разговоры, Иван вновь усадил Федьку на одно колено и впился в пухлые и сладкие губы парня глубоким собственническим поцелуем, проникая языком вглубь так же властно, как только что он проникал под белье руками. В офисе времени на долгие прелюдии, которыми он баловал мальчика у себя дома, не было. Иван Васильевич засунул Феде в рот пальцы, заставляя облизать их, и через несколько минут они уже проскользнули меж ягодиц мальчика, надавливая круговыми движениями на нежные складочки и заставляя раскрываться себе навстречу. Федька сам не заметил, как пальцы мужчины уже оказались внутри, плавно двигаясь там и нажимая на самую чувствительную точку, так, что мальчик, позабыв всякий стыд, начал сам насаживатся на них, желая большего. Федя стонал и вскрикивал так громко и сладко, совершенно не думая о том, где они, что своей пылкостью сводил Ивана с ума. Не в силах больше ждать, мужчина разорвал очередной поцелуй, развернул Федьку к себе спиной, а лицом прямо к окну и насадил мягким скользящим движением на свой член. Все эти ощущения были для мальчика еще новыми и непривычными — и он невольно сжал мышцы, сводя с ума Ивана своей горячей теснотой. Мужчина замер, желая, подобно Фаусту, заставить это мгновение остановиться. — Феденька, — нежно прошептал Иван, слегка касаясь поцелуями молочно-белой шейки и нежного места за ушком, вдыхая дурманящий аромат от волос, — не бойся, малыш, больно не будет. С этими словами он начал двигаться плавно и неспешно, будто качая Федю на волнах, постепенно наращивая темп и размах, и удерживая при том мальчишку, который беспомощно егозил и ерзал от слишком сильных ощущений, переступая босыми пальчиками по ковру. От нежных слов и жгучего удовольствия глаза Федьки наполнились слезами — он уже не видел перед собой ничего, кроме разноцветных радужных пятен от солнца, что расплывались меж ресниц. Иван оглаживал белые дрожащие бедра, мягкие изнеженные бока и живот юного любовника, то поднимаясь к розовым чувствительным соскам, и лаская их, то спускаясь ниже, но опасную границу не пересекал, желая продлить Федькино удовольствие и мягко, но настойчиво убирал оттуда и руки самого мальчика. Федю будто опаляло изнутри пламенем, небольшая боль смешивалась с запретным, тайным удовольствием, и он только бессвязно бормотал, между протяжными стонами и вздохами, словно в бреду: Пожалуйста… пожалуйста… Иван почувствовал, что еще немного — и он не сдержится, и наконец стиснул в своей ладони член мальчика. Федька громко и бесстыдно вскрикнул, выгибаясь всем телом, будто молодое деревце под гнетом могучего урагана, кончая Ивану прямо в руку и одновременно с тем чувствуя теплоту у себя внутри. В ту же секунду он провалился в звездную бездну наслаждения, или воспарил к тому самому седьмому небу, во всяком случае был он в этот момент точно не здесь. *** — Ну-ка встань и повернись, мой хороший, давай-ка вытрем тебе попку, — Федька только немного пришел в себя и полулежал, прислонившись к Ивану спиной, вновь начиная чувствовать смущение от происходящего. «Что бы отец сказал на это? — пришла совсем неуместная теперь мысль ему в голову, — если бы увидел, что его ненаглядный сынок вместо работы или хотя бы ее видимости, в самый разгар трудового дня, развлекается в кабинете генерального вот так — весь голый, в его сперме, и в засосах по всему телу… он бы меня убил. Нет-нет, никогда. Скорее это убило бы его.» Басманову вдруг стало ужасно неловко, он поднялся на ноги и попытался спорить: — Да не надо, я и сам могу… дай салфетки… Но Иван, не слушая возражений, просто развернул ослабевшего и все еще ошалевшего парня к себе задом и аккуратно и тщательно вытер липкую влагу с его бедер и промеж ягодиц. — Вот умница, Федюша! — он легонько шлепнул его по голой попке, — теперь одевайся и мой водитель отвезет тебя домой. Все равно толку от тебя в офисе нет, а сегодня уж особенно, — Иван не стеснялся в оценке федькиных профессиональных качеств. Басманов подобрал с пола разбросанную одежду и принялся одеваться, однако, услышав предложение Ивана, возразил: — Не могу домой! Мать дома! Как я ей объясню? — Скажи, что приболел и… — Нееет, нет-нет-нет, ты не знаешь ее! Я так сказать не могу… Мне сейчас никак нельзя домой! Она сразу все заметит. Она… — Ладно! — Иван хлопнул ладонью по столу, — тогда отправляйся сейчас ко мне, — он порылся в ящике стола, — вот ключи, покушай, отдохни, а я скажу твоему отцу, что отослал тебя по важному делу, — усмехнулся он, — а вечером сам отвезу домой. — А ты? — жалобно проговорил Федя, делая брови домиком и глядя на Ивана блестящим умоляющим взглядом, который работал с родителями безотказно, — ты не поедешь со мной? Полдня всего пропустишь, что такого… Иван вздохнул и заговорил терпеливым тоном взрослого, объясняющего ребенку, что пальцы в розетку совать нельзя: — Не сегодня, Феденька. У меня очень много дел и важная встреча, — он посмотрел на массивный «Ролекс» на своем запястье, — уже через 40 минут. — А как же? — Федька кивнул на темные брюки мужчины, на которых явственно блестели уже подсохшие белесые пятна. Мужчина усмехнулся: — На этот случай у меня в кабинете всегда есть запасной костюм.