***
Когда Томас открыл утреннюю газету и увидел жирный заголовок «Халатность, враньё и поклонение Золотому Тельцу: как жадность погубила „Титаник”», то поперхнулся кофе. Но стоило ему, сделав над собой усилие, дочитать этот бред до конца — он положительно пришел в ярость. Он бы посмеялся, если бы его душа так не болела за всех тех, кто пошёл ко дну. Не болела за «Титаник» и колоссальные усилия тысяч людей — от плотников до декораторов. Но он мужался, старался не расклеиваться, то и дело звонил Нелли, вслушивался в её нежный голосок, просил послушать радостный смех их дочурки, вызванный лишь тем, что она узнавала голос своего папы. Конечно, в сердце зияла неизлечимая рана, но ведь Томас не одинок. У него есть семья — большая, которую он так горячо любит. Они справятся. Они помогут тем, кто так или иначе пострадал от этой трагической случайности. Ах, если бы он только мог повелевать временем. Но та несусветица о стали, о заклёпках, о двойном корпусе — чистой воды месть. Томас и помыслить не мог, что этот подлец размахнулся настолько серьёзно! Он прошёлся по всем, обвинил в — о боже! — меркантильности, назвал их с дядей чуть ли не убийцами. Говорил же он лорду Пирри, что не следует брать на верфь этого глупого мальчишку, сразу предупреждал, что его придётся обучать практически с нуля, что от него будут только проблемы! Но дядя, подобно мистеру Моргану, рассмотрел в этом Мюире то, чего в нём не было и в помине! Конечно, какое-то время Марк проявлял себя весьма хорошо, и Томас был даже готов взять свои слова назад, но всё испортил тот затянувшийся вечер на работе, когда Марк попытался поцеловать его… Схватил его за запястье, воспользовался его замешательством и вот — наглая усатая морда оказалась уже в паре дюймов от его, Томаса, лица. Просто нонсенс! Кулак Эндрюса сам собой впечатался в его нос. После того, как Мюир выбежал из его кабинета, Томасу захотелось немедленно принять ванну. Надо же! Даже мысль о том, что мужчинам могут нравиться мужчины, вызывала у него сильное рвотное чувство. И вот он сам — какой вздор! — стал объектом симпатии со стороны… Томаса передёрнуло при воспоминании. Тогда Мюир выполнил его распоряжение в самом прямом смысле: взял отгул. Но стоило ему через день появиться — появилось и очередное письмо на его, Эндрюса, столе. Секретарша оповестила, что заглядывал Мюир с какими-то бумагами. И вот тогда до Томаса, наконец, дошло, что все те письма, напечатанные на машинке и периодически оказывающиеся на его рабочем месте, были не от какой-то влюблённой девушки с верфи, а от… Мюира. От этого понимания стало настолько мерзко, что Томас даже не прочитал то самое письмо, а хотел сжечь вместе с другими, которые хранил до выяснения, кем именно была та самая девушка, чтобы провести с ней беседу, объяснить, что он счастливо женат, и успокоить. Но это была не милая, наивная девочка. Это был Мюир. Возможно, именно осознание его скользких повадок и заставило Томаса переложить эти самые письма в папку, подписанную фамилией этого нахала. А мало ли что? От этого экземпляра можно было ожидать всего, чего угодно. С тех пор он избегал оставаться с Марком наедине, однако, на людях своего неприязненного отношения не показывал и ценил как работника. Уволить Марка? Было, в общем-то, не за что, а Томас умел разделять рабочие отношения и личную неприязнь. Но после этих опубликованных клеветнических показаний всё-таки придется поговорить с Марком один на один. Какого черта он всё это нёс? Чего пытался этим добиться? А то самое письмо, которое ему принёс портье в первый день его пребывания в гостинице, было спрятано в сейф — тоже на всякий случай. Вот и тот самый случай! Как хорошо, что Томас сохранил и прошлый позор Мюира. Стоит уведомить его об этом. И окончательно заткнуть. Но перед этим необходимо переговорить с дядей и решить, как именно они будут разруливать и без того тяжёлые обстоятельства, теперь ещё сильнее осложнённые этим подонком. Номеронабиратель покорно пощёлкивал под пальцами Томаса, который, пытаясь унять колотящий его гнев, глубоко дышал. — Резиденция лорда и леди Пирри… — Мистер О’Дойл, — перебив дворецкого, спешно начал Томас. — Это Эндрюс. Срочно позовите лорда Пирри. — Сию секунду, сэр. Томас постукивал по столешнице всю ту минуту, что ожидал дядю. — Томми, мальчик мой, здравствуй! — голос его был уставшим, но всё же радостным от звонка племянника. — Как ты? — Дядя, у нас совершенно нет времени на светские беседы, вы просто послушайте! — и Эндрюс принялся зачитывать ту самую статью вслух, иногда вставляя собственные комментарии. После того, как он закончил — Уильям ещё долго сохранял молчание, а затем, вздохнув, промолвил: — Плохо дело… Ты был прав, сынок, когда предупреждал по поводу Мюира. И вот теперь он предал нас в такое тяжёлое время… И чего ради? Ради славы?! Кто бы ещё поговорил о деньгах! Нет, это нельзя так просто оставлять! Дядя был возмущён как никогда прежде — Томас отчётливо улавливал это в его интонациях. — Не только… — Эндрюс вспыхнул. — Мне противно об этом даже вспоминать, но придётся. Он питает ко мне определённого рода… эмоции. И писал мне письма. — О чём ты? — шокировано выдохнул Пирри. — Только не говори, что… — Да. Именно. — Когда он тебе писал? — Почти всё время с того самого момента, когда устроился на верфь. Сперва я не знал, что это от него… Предполагал, что какая-нибудь работница влюбилась в меня, — перед тем, как продолжить, Томас скривился, будто целиком съел лимон. — Но после одного гадкого инцидента всё понял. Последний раз он написал здесь, в Нью-Йорке. Лорд Пирри потребовал зачитать послание, и Томас, внутренне противясь, выполнил его просьбу. — Почему ты молчал, мальчик мой? Я бы его растёр в порошок и развеял над выгребной ямой! — Вы не представляете, насколько мне неприятно, дядя. — Это ещё мягко сказано! Мы раздавим этого проклятого содомита, словно жука! — воскликнул Пирри, и Томас услышал, как он ударил кулаком по столу. — Надеюсь, ты сохранил письма? — На всякий случай. Они в папке «Мюир» в моём кабинете на верфи. — Я завтра же сяду на первое судно и привезу всё: письма, образцы стали, его отчёты. Предложения — по двойному корпусу и нагреву стальных плит. Мы его закопаем! — Пирри едва ли не крикнул. — Он танцует на костях! — А говорил, что костьми ляжет, — выплюнул Томас. — Замолчи, прошу тебя! Это просто омерзительно! Звони на верфь и прикажи, чтобы всё было готово. Я проконтролирую. — Хорошо. Что делать с Мюиром? — Не смей ему ничего говорить! — Так точно, сэр. — Жди меня. Через полчаса, созвонившись и переговорив с верфью, Томас всё-таки не сдержался и, поборов приступ дурноты, направился к Мюиру. Томас не хотел, как выразился дядя, давить его, словно жука. Мюир вполне себе может оказаться в тюрьме, учитывая его ложь, высказанную прямиком в лицо комиссии, и извращённые пристрастия. Эндрюс должен быть благороднее этого грязного лжеца и дать ему шанс признаться во всём самостоятельно, отозвать показания и прилюдно раскаяться. Тогда он поможет Марку избежать наказания, но предупредит: стоит еще раз ему появиться в его, Томаса, жизни, и тот окажется за решёткой. Но сперва его письма станут достоянием общественности. Мюир открыл сразу, стоило Эндрюсу громко постучать в дверь, и, расплывшись в улыбке, впустил в номер. — Вижу, вы передумали, — промурлыкал он. — Я рад, Томас. Гнев, который уже было приутих, вновь разгорелся настоящим пламенем, и Эндрюс вперился в Мюира взглядом, но подходить не стал. Один только вид этого прохвоста доводил до тошноты. — Как ты смеешь, щенок? — прошипел Эндрюс. — А как смеешь ты? — усмехнулся Мюир и подошёл к столику, где стояла непочатая бутылка вина. — Выпьем? — Во-первых, не панибратствуй, — взяв себя в руки, спокойно предупредил Томас. — Во-вторых, я даю тебе возможность избежать наказания за твою ложь и публично принести извинения. Лорду Пирри, мистеру Исмею и мне. Пробка с хлопком повиновалась штопору, и хрустальный бокал оказался наполненным алой жидкостью. — С чего бы? — пригубив, Марк отставил бокал. — Я и только я сейчас в положении сильного. Ты даже пришёл ко мне, Томас. О да, ты напуган. Едва не рассмеявшись от подобной самоуверенности, Эндрюс решил сделать вид, будто Мюир не ошибается. Будто у Томаса ничего такого на него нет. Да даже если бы он и не послушал дядю, заявив о сохранённых письмах — этот уж выкрутился бы. Наверняка. Выдал бы нечто, мол, Томас тоже якобы писал ему послания. Возможно, подделал бы — отчего-то Эндрюс догадывался, что Мюиру это по плечу. Нет, дядя безоговорочно прав: нельзя раскрывать козырные карты. Но почему Мюир сам не обеспокоен фактом наличия у Томаса этих отвратительных писем? Быть может, он уже имеет что-то на этот счёт. Или же… он просто настолько глуп, что даже в голову не берёт, насколько опасные для себя строки он писал. Что же, Томас всё-таки принял решение подыграть и представить, будто писем не существовало в природе. А вот надавить на эмоции стоит. — Я за шкирку тащил тебя, дурака, вверх по карьерной лестнице, даже после того инцидента в моём кабинете, а в благодарность ты хочешь уничтожить и меня, и доброго лорда Пирри. А всё из-за того, что я не принял твои извращённые порывы! Ты в своём уме, парень? Вальяжно пройдясь из угла в угол гостиной, Марк замер напротив Томаса и смело заглянул в глаза. — Да. Если бы ты знал, какую боль мне причинил! И продолжаешь причинять. — Я же и так для тебя сделал всё, что мог. Невзирая ни на что. И перед советом директоров защищал, и главой гарантийной группы назначил, чего тебе ещё надо? — едва ли не прогремел Томас, но вновь совладал с собой. — Разве это не стоит того, чтобы отозвать всю ту пакость, которую ты натворил? Пока не поздно. — Ты сам прекрасно знаешь, чего мне надо, — Марк вновь взялся за бокал и, делая глоток, жадно посмотрел на Томаса. — Ты меня шантажируешь? — спросил Томас, мысленно скривившись. — Сворачивай кампанию, Мюир. Подобру-поздорову. Иначе это действительно добром не кончится. — Для тебя — да. Не кончится. У меня есть ещё порох в пороховницах. А ещё есть то, что перекроет все те обвинения. Но ты знаешь, что ты должен для этого сделать, Томас. «Ударить. Хорошенько», — пронеслось в мыслях, и пока Томас размышлял, куда именно его стоит ударить, чтобы выбить всю эту дурь — Мюир оказался так близко, что Томас отшатнулся. — Будь со мной. И мы станем великими. Никто не сможет нам помешать достичь успеха. «Титаник» забудут, а вот наши с тобой имена — никогда. — «Титаник» никогда не забудут. И меня — тоже. А вот тебя… — Ты не сможешь больше строить корабли, ты понимаешь? Я способен устроить такой резонанс, что твоё имя станет нарицательным. Синонимом лжи и беспринципности. И тебя точно не забудут — в плохом смысле. Но! Ты всё ещё можешь это исправить, — Мюир сбросил пиджак, оставшись в одной рубашке, перетянутой подтяжками. Томас напрягся. Неужто Мюир подготовил почву? Неужто наперёд просчитал и действия Эндрюса, и свои собственные? А вдруг он переиграет их? Вон как неправедно достаётся бедняге Исмею, и Томас избежал подобного лишь по причине того, что не сел в шлюпку и спастись ему… ну просто повезло. Ещё и с полковником Грейси. — Один твой поцелуй. И я сразу же запущу обратный процесс. А дальше — посмотрим. Выпитый кофе и съеденный бутерброд подкатили к горлу. — Ты сперва делаешь, а потом думаешь, Мюир. Надеюсь, мои слова станут тебе уроком. А возможно, ты осознаешь это, когда будет слишком поздно. Развернувшись, Томас направился к дверям. — Тогда до встречи на комиссии, мистер Эндрюс, — ехидно донеслось вслед. Выйдя из номера Марка, Томас почти бегом отправился к себе. Щеки и уши горели, от гадливости всего произошедшего его подташнивало. Только-только отступившая простуда словно бы вновь готовилась навалиться на него. «И что теперь делать?.. Вдруг он не блефует? Воистину, какая мерзость… Так, Эндрюс, соберись уже!» Но собраться с мыслями получалось из рук вон плохо. Он не хотел рисковать репутацией семьи, честным именем своего дяди. У них были козыри, тем не менее, не стоит исключать, что и у оппонента их могло быть больше. Мюир всегда был вёртким. И Томас уповал на то, что он остался столь же недальновидным, как прежде. Хотя прежде он мог лишь делать вид… Добравшись до своего номера, он мешком рухнул на кровать и пролежал не меньше часа — неподвижно, уставившись в потолок. Вечером следующего дня лорд Пирри оттелеграфировал, что уже в пути вместе с помощником и полноценным досье на Мюира. Томас порадовался бы, если бы днём к нему не заглянул посыльный от комиссии и не оповестил, что через сутки необходимо явиться для дачи показаний. Вполне логично — после того самого газетного переполоха, поднятого с лёгкой руки разлюбезного Мюира. Поразило лишь то, что за все те три часа, что Эндрюс давал показания, его ни разу не допросили по поводу инсинуаций Мюира… Вопросы были предсказуемыми: что он делал до отплытия, во время плавания, до и после столкновения с айсбергом. Томас отвечал чистую правду; его показания то и дело сверяли с какими-то записями. Кивали. Это обнадёживало. Вероятно, выпады Мюира решили оставить на десерт, потому как объявили, что будет некое «финальное слушание» — прямиком через день после прибытия лорда Пирри. Совпадение ли это? Тем не менее, Томас перестраховался и телеграфировал дяде обо всём, что произошло. При встрече Томас был заключён в крепкие объятия дяди. Его помощник тем временем разгружал автомобиль, и Эндрюс поразился, сколько чемоданов и саквояжей лорд Пирри с собой приволок, но был уверен: внутри большинства из них находится ключ к справедливости — торжеству над чёртовым Мюиром. В ресторане отеля было немноголюдно. Лорд Пирри, несмотря на усталость, присоединился к Томасу за ужином, а вот мистер Исмей приглашение отклонил. Что ж… ему и так несладко. Безусловно, на Томаса тоже обрушился шквал несправедливой критики, и дядя, брезгливо отбросив газету, всё это прокомментировал коротко, но выразившись совершенно непечатно. Они переговаривались о предстоящем слушании; Пирри попросил Томаса зайти к нему в номер сразу, как только тот проснётся, чтобы рассмотреть всё и обдумать план действий. Пока что, в общих чертах, всё складывалось довольно гладко. Неизвестным слагаемым оставался лишь Мюир с его «развитой фантазией» и до ужаса умопомрачительной способностью превращать ложь в правду и наоборот. — Не к ночи был помянут, — Пирри пригладил седую бороду, и взгляд его стал сравним со взглядом человека, который наступил в коровью лепёшку. Чертыхнувшись, Томас отметил, что Мюир целенаправленно идёт к ним. И вот он уже, даже не предложив рукопожатия, беспардонно сел за их столик. — Надо же, какими судьбами, лорд Пирри? Искренне рад вас видеть. Томасу сперва даже причудилась вежливость в его тоне. Но вот только никакой искренности там не было. — Повторите, пожалуйста, виски, — даже не обратив внимание на их внезапного визави, громко попросил Уильям у проходящего мимо официанта. Смешок вырвался из груди Мюира, и он, сложив руки на груди, откинулся на спинку стула. — Слышали новости про Исмея? Вот же ему достаётся. А ведь следствие даже не огласило никакого официального вердикта! — как ни в чём не бывало наигранно возмутился Марк. — А ты, Томас, считаешь Брюса тем, кто, поджав хвост, сбежал с тонущего «Титаника»? Сжав ножку фужера, Томас вперил в него взгляд исподлобья, стараясь сделать тот как можно более безразличным. — Ты ведь сам выплыл, да? — заметил Мюир. — В отличие от тебя, — вполголоса парировал Эндрюс. Марк замялся лишь на мгновение, но быстро нашёлся. — Ох! Ну и потому тебя не трогают с этим шлюпочным безумием. Как бы Исмея не повесили за его дерзость, — он хохотнул. — А ведь Брюс очень влиятелен. Это ощутимый укол и камень в их, Томаса и Пирри, огород. Эндрюс старался отгородиться от этой вопиющей беспардонности, но вот только Мюир откровенно подначивал его на агрессию. Эндрюс, коротко взглянув на дядю, которому в этот момент принесли виски, постарался принять такой же безмятежный облик — пренебрежительный к Мюиру: такой, будто этого самого Мюира и не существует вовсе. Марк, видимо, заметивший это, подался вперёд: — Но ничего, милорд. У нас с вашим племянником есть некий незаключённый договор. А махочки-чёрточки никто не отменял. Верно, Томас? Как удобно мэру владеть верфью. И с налогами суетиться не надо. И родственничков прикрывать тоже можно. — Неужели? — Томас приподнял бровь. — И в чём же «родственнички» провинились? — Не знаю, — он как бы примирительно поднял ладони. — Но вот только я вас опередил. И все верят мне. О да, в этом ваша вина. — А ты сам, я погляжу, слишком уж в себя поверил, — лорд Пирри отставил стакан и встал. — Я утомился. Советую и тебе отправиться спать, Томас. — Конечно, сэр. Лорд Пирри уже ушёл, и Томас, допив вино, вытащил из кармана купюру, положил её на стол и поднялся со стула. Он хотел молча и с достоинством покинуть помещение, но вдруг цепкие пальцы крепко сомкнулись на его запястье. — Осторожнее, Томми, — издевательски прошептал Мюир. — Иначе целого океана не хватит, чтобы отмыть тебя. Уж я постараюсь. У тебя чуть больше суток, помнишь? Выдернув руку, Томас спешно направился к выходу. Неужто у Мюира взаправду припасено нечто такое, что способно погубить их всех? Неужто он не оставит их в покое? А ведь ему действительно верят… Бедный дядя, у него и без того куча проблем, в том числе — со здоровьем, а тут ко всему примешалась эта трагедия. Томас был способен это перенести, пускай ему и было очень и очень сложно. Но вот если клевета Мюира сработает, и дяде станет хуже? Томас и так многое не мог себе простить, но пережить — ради семьи — он сумеет. Но вот если его благородный и такой добродушный дядя не справится? А Мюир постарается, да. Томас был убеждён в этом. Он способен спутать все карты, если даже сенатор Смит поверил ему, несмотря на все остальные показания. Он очень, очень опасен. Бессонно прометавшись в кровати до глубокой ночи, Томас вскочил, быстро оделся и решил выйти пройтись, проветрить голову. Спящий Нью-Йорк неожиданно давил на него высокими домами, но прохожих в столь поздний час не было; лишь пара пропойц, которые плелись, ничего вокруг себя даже не замечая. Когда именно за ним установилась слежка — Томас не знал. Просто явственно начал улавливать шаги за своей спиной — далёкие, но вот на слух он никогда не жаловался. Попетляв по тёмным переулкам, пару раз остановившись, он удостоверился, что не ошибся. Кто-то вправду преследовал его, но вот каковыми были его мотивы? Убить его из-за той клеветы в газетах? Нет, тогда он бы уже валялся с пулей в сердце… Может, нож? Прибавив шаг, Томас мельком огляделся: тёмный силуэт, облитый тусклым светом фонарей, следовал за ним по пятам. Бояться нельзя. Ни в коем случае. Да он и не боялся — просто почувствовал себя героем дешевого романчика с потугой на детектив. Захотелось рассмеяться над абсурдностью всего происходящего. Шаги за спиной ускорились совсем недалеко от отеля. Перешли в бег. Томас и не заметил, как к его горлу приложили нож; ещё один его шаг — и заточенный металл перерезал бы кадык. Вот зачем он только подумал про нож? — Гуляем, мистер Эндрюс? — знакомый голос прозвучал совсем рядом с ухом. И как он только дотянулся? Нож исчез, и Томас, выдохнув, развернулся. — Я доложу об этом комиссии, Мюир. — Тебе всё равно никто не поверит. Едва сдержавшись, чтобы не избить этого безумца, Томас перевёл дыхание. И ощутил явный запах перегара. — Что тебе от меня нужно? — сдержанно полюбопытствовал он. — Твоя смерть. Или любовь. Попытка Мюира прикоснуться к его ладони была пресечена Эндрюсом. Деликатно. Так, чтобы его просто-напросто не зарезали — ведь нож всё ещё зловеще сверкал в руке Марка. — Тебе нужно в лечебницу. Ты нездоров. — Да! Я впервые полюбил другого человека! Впервые за всю жизнь! — Кругом столько красивых женщин, — мягко, как ребёнку, сказал Томас. — И ты же любишь такую красоту. — Ни одна женщина не сможет завоевать моё сердце, — процедил Марк и быстро прикоснулся к своим векам двумя пальцами. — Ты… — Чудно, — прервал его Эндрюс. — А теперь брось нож. Ты ведь хороший мальчик? Нож со звоном упал на брусчатку. И вот теперь, будучи в полной безопасности, Томас по-настоящему испугался. Мюир смотрел на него блестящими глазами и был похож на зверька, который исполнит любой приказ хозяина. Поистине небывалое чувство контроля над чужой волей захлестнуло Эндрюса, пускай он к этому и не стремился. Только вот Мюир весь превратился в слух и ожидал распоряжений. Всё происходящее представилось Эндрюсу каким-то сумасшедшим сном, на протяжении которого только и молишься о пробуждении. Впрочем, это ведь шанс утихомирить потерявшего рассудок Мюира, не так ли? — Ты пьян, — констатировал Томас. — Отоспись и поговорим по-хорошему. — П… поговорим? — уточнил Мюир. — Обещаю. А теперь ты стоишь здесь неподвижно, пока не досчитаешь до ста восьмидесяти, — велел Томас, прикинув, что трёх минут будет вполне достаточно, чтобы от него оторваться. А Мюир и правда послушался, ведь Эндрюс спокойно вернулся в свой номер и, наконец, сумел уснуть. Обещание Томас всё же выполнил — они поговорили. Хвала небесам, лишь косвенно — на официальном слушании. Проведя весь следующий день с дядей и его помощником, Томас всё ещё не мог отделаться от мысли, что Мюир обязательно подставит его. Про полуночный эпизод Эндрюс промолчал, потому как, проснувшись утром, вообще было решил, что это ему привиделось. Но нет. А всё же дяде об этом знать необязательно — упаси боже, и удар хватит. План, составленный совместными усилиями, был неплох, но при желании везде можно найти лазейки. Этим Мюир и пытался заниматься все три года, что провёл на верфи. Так что, опыт у него был. И всё же хоть какой-то намёк на уверенность в победе появился. Тем не менее, после вчерашней сцены от Мюира можно было ожидать любой фантазии. Отчего-то Томас не сомневался, что так оно и случится, при том — с крепкой аргументацией. Что ж, следует быть во всеоружии. В любом случае, у них преимущество: первым будет выступать Эндрюс, а уж после — Мюир. Вот уж не думал Томас, что у него в жизни случится противостояние с мальчишкой! Болезненно влюблённым в него мальчишкой… Благо, с Мюиром они так и не пересеклись, ведь заказывали еду прямо в номер дяди. Но вот только Томас, возвратившись в свой собственный, обнаружил под дверью записку. «Искал тебя. Поговорим? Зайди ко мне. ММ». Безусловно, Эндрюс отправился спать. И спал столь крепко, точно подсознательно убедил себя в том, что уже днём перед комиссией стоит предстать с холодной головой и горящим сердцем. Горящим — за семью, за «Титаник» и всех тех, кто упокоился вместе с ним; за верфь и дядю. За себя. Стучал Мюир ночью в его двери или нет — он не знал. Ему снилась Ирландия с её великолепными полями, родители, стоящие на крыльце дома в Комбере, смеющаяся Хелен и Эльба, тянущаяся к нему своими пухленькими маленькими ручками. И всё это было объято золотистыми лучами солнца. Проснулся Томас с улыбкой на устах.***
Было непросто, но Эндрюс морально подготовился к подобному. На сей раз вопросы были каверзными; Мюир, присутствующий в зале, всё ухмылялся и не сводил с него, Эндрюса, колкого, насмешливого взгляда. — Итак, мистер Эндрюс, вы утверждаете, что применяемая сталь была высокого качества? — продолжил сенатор Смит. — Да, сэр. У нас есть отчёты доктора Мюира, который брал на тестирование образцы стали из каждой выплавки. — Однако изначально сталь имела примеси? — Да, сэр. — Расскажите, пожалуйста, подробнее. — Мы использовали сталь от «Колвилл и сыновья». Стоит отметить, что их сталь применяется на верфи уже тридцать лет, — чеканил Томас. — Доктор Мюир установил, что сталь, предназначенная для корпуса «Титаника», имеет избыточные примеси, и обнаружил, что это происходит из-за недостаточного нагревания. Коллегиально было принято решение нагревать сталь до более высокой температуры, и примеси ушли. У нас есть соответствующие отчёты, самолично подписанные доктором Мюиром. Также, по предложению доктора Мюира, мы стали использовать иной вид угля при плавке стали — сорт под названием «Лучший уэльский». Повисла звенящая тишина, прерываемая лишь приглушёнными шепотками. Сенатор Смит пролистал записи и, хмыкнув, продолжил: — То есть, вы утверждаете, что доктор Мюир выдвинул эти предложения, а вы их приняли? — Утверждаю, сэр. Шуршали блокноты стенографистов, и этот звук, как причудилось Томасу, колыхал роскошные хрустальные люстры, свисающие с потолка, словно ледяные сталагмиты. Он физически ощущал обращённое на себя внимание — осуждающее и поддерживающее. Только лишь лорд Пирри, коротко отсалютовавший ему тростью, по-настоящему успокоил его и придал сил. — Спасибо, мистер Эндрюс, — голос сенатора породил эхо. — Теперь обратимся к вопросу сооружения двойного корпуса для «Титаника». Доктор Мюир выдвинул такое предложение? — Да, сэр. — Однако это предложение было отвергнуто? — Верно, сэр. — Объясните, пожалуйста, в чём именно была суть этого предложения. — Такая схема была применена в судостроении всего один раз, сэр. В «Грейт Истерн». А суть в том, что дно и боковые части судна имеют два полных слоя водонепроницаемой поверхности. Фактически два корпуса: один наружный, другой — внутренний. — А какая схема была применена на «Титанике»? — Стандартная схема, сэр. Одинарный корпус и двойное дно. — Является ли схема с двойным корпусом более безопасной, чем стандартная? — В целом, да, сэр, — незамедлительно откликнулся Томас. — Но вы отказались от неё? — Отказались, сэр. — Объясните, пожалуйста, почему. — Нам бы пришлось полностью перепроектировать корабль, сэр. Фактически это было бы строительство нового корабля с нуля. — Доктор Мюир рассчитал стоимость постройки второго корпуса в триста семьдесят пять тысяч фунтов. Вы согласны с этой оценкой? — Нет, сэр. — Почему? — Доктор Мюир не учёл в своих подсчётах стоимость перепроектирования и перерасчётов. — Ваша оценка? — Минимум шестьсот тысяч фунтов, сэр. — Но тем не менее, вы считаете такую схему более безопасной? — Да, сэр. — Если бы у «Титаника» был двойной корпус — это спасло бы его при столкновении? — Нет, сэр. По нашим расчётам — нет. Двойной корпус эффективен при низкоэнергетическом столкновении. Столкновение «Титаника» с айсбергом произошло на большой скорости и было высокоэнергетическим. — Хорошо, я понял вас, мистер Эндрюс. Вы сразу отвергли это предложение доктора Мюира? — Нет, сэр. Мы с лордом Пирри решили выдвинуть это предложение перед советом директоров верфи. — И выдвинули? — Нет, сэр. Зал вновь наполнился толками и смешками. Самый громкий из них принадлежал, конечно же, Мюиру. — Прошу тишины! — звонко раздался голос Смита. — Почему же, мистер Эндрюс? — Как раз в тот момент выяснилось, что доктор Мюир — не тот, за кого себя выдавал. Совет отказался обсуждать предложения человека, который попал на верфь обманом, сэр. — Что случилось дальше? — Совет потребовал увольнения доктора Мюира, сэр. — И вы его уволили? — Да, сэр. — Как он попал обратно на верфь в таком случае? — По личному приказу мистера Моргана, сэр. — Хорошо, я Вас понял, мистер Эндрюс… Ещё один вопрос: кто принял окончательное решение об отказе от постройки двойного корпуса? — Мистер Джон Пирпонт Морган, сэр. — И вы, будучи профессионалом в своём деле, не смогли настоять на наиболее безопасном решении? Теперь зал буквально взорвался: наполнился спорами, восклицаниями, призывами казнить и миловать. — Как я уже сказал: даже наличие двойного корпуса ничего бы не изменило. — Теперь — об изменении процесса работы с заклёпками. Если я правильно понял, доктор Мюир предложил нагревать стальные плиты перед тем как забивать в них заклёпки. Всё верно, мистер Эндрюс? — Всё верно, сэр. — Но это предложение было отвергнуто? — Да, сэр. — Кем именно? — Мной и лордом Пирри. — Объясните, пожалуйста, причины. — На тот момент корпус судна был уже почти готов. Чтобы получить преимущества от этого предложения — мы должны были бы разобрать весь корабль полностью и собрать заново, используя совершенно другую технологию. — Какие преимущества дало бы использование другой технологии? — Предположительно — уменьшение образования микротрещин в стали корпуса. — Предположительно? — Да, сэр. — Но не точно? — Доктор Мюир сделал свои выводы, основываясь на осмотре стальных листов «Олимпика» после его столкновения с крейсером «Хоук». Было неясно, чем именно вызвано появление микротрещин — таранным ударом со стороны «Хоука» или, собственно, технологией работы при постройке. — Чем опасны эти микротрещины? — Тем, что при новом столкновении они могли увеличиться в размерах и привести к разломам, сэр. — Но до столкновения «Олимпика» с «Хоуком» вы не замечали подобных микротрещин непосредственно на «Олимпике»? — Нет, сэр. — И вы решили продолжать строительство с использованием прежней технологии? — Да, сэр — Если бы вы изначально нагревали стальные плиты при постройке, то это могло дать больше шансов «Титанику» при столкновении с айсбергом? — По нашим расчётам — нет, сэр. Просматривались чертежи; сенатор Смит приглушённо перебрасывался фразами с коллегами и, наконец, выпрямился, возобновляя слушание. — Перейдём теперь к вопросу увеличения высоты водонепроницаемых переборок. Это было предложение доктора Мюира? — Да, сэр. — Но вы отвергли это предложение? — Нет, сэр, я его полностью поддержал. Мы с доктором Мюиром совместно выполнили необходимые чертежи и расчёты. — И что было дальше? — Мы представили результаты нашей работы лорду Пирри, сэр. — И что он сказал? — Он разрешил нам продолжить работу и сделать визуализацию, которую можно было бы показать мистеру Исмею. — И это было сделано? — Да, сэр. Но мистер Исмей указал на недостаток. — На какой именно недостаток? — Все коридоры судна были бы перегорожены тяжелыми дверьми на расстоянии нескольких десятков футов друг от друга. Пассажирам, включая пассажиров первого класса, постоянно пришлось бы их открывать и закрывать. Мистер Исмей счёл, что это вызовет недовольство пассажиров, сэр. — То есть, мистер Исмей принял решение не повышать водонепроницаемые переборки до уровня верхней палубы? — Да, сэр. — Если бы уровень переборок был выше — помогло бы это «Титанику»? — Я считаю, что в этом случае корабль остался бы на плаву, сэр. — Благодарю, мистер Эндрюс. Но вы всё равно назвали «Титаник» непотопляемым? — Нет, сэр. — А кто назвал? — Доктор Мюир лично, сэр. В интервью «Нью-Йорк таймс». — И всё же, следуя показаниям доктора Мюира и мнению общественности, вы допустили множество оплошностей при постройке «Титаника». Чем вы оправдаете экономию средств? — Вы говорите про показания Марка Мюира, сэр, хотя я только что опроверг большинство его тезисов. Но все верят доктору Мюиру, не так ли? — обратился Томас к залу. — Но вот во что верил сам доктор Мюир, когда выдвигал свои обвинения? Сейчас вы собственными ушами услышали о неверности его показаний. Что именно двигало им, когда он прибегнул к ложным обвинениям? Почему же доктор Мюир, столь осведомлённый, не донёс о нашей «халатности» ещё до отплытия? На верфи «Харланд энд Вольф» он проработал три года. «Титаник» даже не начали закладывать, когда мистер Мюир пришёл на собеседование. — Протестую! — воскликнул Мюир. — Доктор Мюир обвинил вас, мистер Эндрюс, в шантаже и угрозах. И это исключая иные обвинения. Зал вновь взбушевался, но лорд Пирри, стукнув тростью по паркету, умудрился выпалить: — И эта гадкая ложь была предана на суд общественности! — Может быть, — не реагируя на шквал эмоций, настойчиво чеканил Эндрюс, — доктором Мюиром двигала пресловутая месть? Я прошу лорда Пирри выступить в качестве свидетеля. С вашего позволения, сенатор. Любопытство отразилось на гладковыбритом лице Уильяма Смита. — Позволяю. — Благодарю, — лорд Пирри, порядком уже успокоившийся, приблизился к племяннику. — У нас имеется неопровержимое свидетельство мотивации мистера Мюира в даче ложных показаний. Вот эти письма. Кожаный дипломат оказался на столе сенатора Смита, и, раскрывшись, представил на суд публики несколько толстых стопок писем. Заседание было приостановлено на время прочтения, однако, расходиться никто не спешил. Все замерли в ожидании. Наэлектризованный воздух, казалось, гудел, как будто возле мощного трансформатора. — Письма напечатаны на машинке. Их подлинность установить не удастся. Томас пересёкся взором с Мюиром и достал из кармана свой «козырь» — то самое «Нью-Йоркское письмо», которое Мюир опрометчиво написал от руки. И где бездумно выдал всё, что у него наболело. И не раз проговорился. Неужели это удача? Лицо сенатора всё более вытягивалось во время прочтения, и он скрупулёзно сверял почерк с иными документами. — Но отчего вы хранили эти письма, мистер Эндрюс? — подозрительно поинтересовался Смит. — Сперва я думал, что это пишет работающая на верфи девушка и решил отложить до выяснения обстоятельств. Хотел провести беседу и вернуть ей письма. Но после определённого инцидента я понял, кто именно является автором этих посланий. — Какого инцидента? — Я предпочёл бы об этом умолчать, сэр, потому что действия доктора Мюира по отношению ко мне я считаю глубоко оскорбительными. — Какого характера были эти действия? — С намёком на близость, сэр. Я сразу же их пресёк. — Враньё! — закричал Мюир. — У меня тоже есть его письма! Он врёт! — Мистер Эндрюс никогда не состоял в любого рода переписке с доктором Мюиром, — вступил лорд Пирри, — а также сразу, как установил личность адресата, рассказал обо всём мне, и мы решили сохранить письма, напечатанные мистером Мюиром, поскольку сам Марк Мюир проявил себя недобропорядочным образом. И мы с мистером Эндрюсом не исключали, что Мюир вполне мог проявить себя ещё хуже. Тем не менее, он всё ещё казался нам обоим толковым сотрудником, и мы, посовещавшись, оставили его на верфи. Конечно, утверждение, что Томас рассказал дяде обо всём «сразу», было приукрашиванием. Однако Эндрюс всё же поведал о письмах тотчас, как это стало необходимо, учитывая, что до этого просто не хотел шокировать лорда Пирри и устраивать очередную пертурбацию в составе задействованных при строительстве «Титаника» лиц. Но совесть Эндрюса была спокойна — тот же Мюир не сдерживал себя в своих лживых порывах. — Мистер Эндрюс поставил доктора Мюира во главе гарантийной группы, а сам принял пост официального представителя верфи на борту «Титаника». Чем может быть обусловлена подобная благосклонность? Внутри всё загорелось от подобных гадких намёков, но внешне Томас не подал никакого вида: — Профессиональным разграничением. А также тем, что мистер Мюир, своего рода, протеже мистера Моргана. В свою очередь, я счёл абсурдным опускаться до уровня Марка Мюира и устранять его с должности за его неуместные эмоции. А также предупредил, чтобы он держал их при себе. В висках кровь стучала столь сильно, что перекрывала иной шум, раздающийся по залу. — Я подтверждаю каждое слово мистера Эндрюса и лорда Пирри, — уверенно разнёсся звонкий, мелодичный голос. Со стула в дальнем углу поднялась смуглая девушка. — Представьтесь, мисс, — обратился к ней сенатор Смит. — София Сильвестри, сэр. — Причина вашего заявления? — Я работала копировальщицей на верфи «Харланд энд Вольф», — румянец внезапно покрыл её щеки. — И являлась любовницей доктора Мюира. — «Являлась»? — уточнил Смит. — Я уволилась ради того, чтобы поплыть на «Титанике» в непосредственной близости к Марку Мюиру, который, как выяснилось позднее, будучи влюблённым в мужчину, — её глаза зловеще сверкнули, — не хотел, чтобы я отправлялась с ним в Нью-Йорк. Я же, плывя с сестрой и её мужем в третьем классе, даже не догадывалась о том, что мистер Мюир питает слабость к нашему исполнительному директору. Но в его каюте, куда я всё-таки была приглашена ради известных целей, я обнаружила весьма смелые неотправленные письма, адресованные только одному человеку. Томасу Эндрюсу. — Где вы их нашли? — На столе в каюте. Когда Марк Мюир спал. — У вас есть доказательства? — Да, сэр. Я выкрала одно из них. — На это были конкретные причины? — Очевидно. Мюир разбил мне сердце. Письмо оказалось на столе сенатора, который, прочитав его, даже немного зарделся. — Вы — копировальщица? — прищурился Смит. — Верно, сэр. — Вы клянётесь, что это письмо было написано рукой Марка Мюира? — Клянусь, — она вскинула подбородок. Снова поднялся гомон. У Томаса закружилась голова. Надо же, его самого едва ли не обвинили в порочных связях, но вдруг откуда ни возьмись явилась эта девушка! — Оглашение результатов слушания состоится ровно через полчаса, — сенатор Смит встал и покинул зал. Все эти полчаса Томас сидел молча, но перед этим с благодарностью посмотрел на Софию. Он не знал, был ли у Софии сговор с дядей… вряд ли. Всего скорее, её поистине ниспослал к ним бог. Мюир, кажется, совершенно застыдившийся, где-то скрылся, но только вот из здания сбежать не мог в любом случае — слишком уж много охраны было расставлено по периметру. Стоило сенатору вновь появиться — все собравшиеся встрепенулись. Сердце Томаса подпрыгнуло к горлу. Всё или ничего. Дом или последующий за этим заседанием суд. Дом… приснившийся ему накануне дом. Он начал молиться. — Мистер Томас Эндрюс-младший, — начал сенатор и выдержал паузу. — Следствие просит у вас и вашей семьи прощение за предоставленные неудобства и благодарит за участие в расследовании. Обвинения против вас выдвинуты не будут. Вы можете возвращаться домой. Ему показалось, что выдохнул он так громко, что его услышали, пожалуй, на другом континенте. Перед глазами всё мутно смешалось от неверия. Вот сейчас, сейчас он выйдет из этого зала, соберёт вещи, пропустит по стаканчику с дядей, и завтра они вместе отправятся домой! К семье! Но вдруг сенатор заговорил: — Мистер Марк Мюир. Он же — Маркус Мэлоун. За клевету, за нарушение клятв, данных уполномоченным лицам и Господу богу, а также за склонность к содомии вы заключаетесь под стражу до завершения уже запущенного против вас судебного процесса. Мюир вырывался, когда его схватили полицейские. Его запястья же ловко оказались окольцованными наручниками. Томас отстранённо наблюдал за тем, как возглашающего что-то в качестве протеста Марка Мюира выводят из зала. «Томас!» — было прочитано по его едва разомкнувшимся в немом крике губам. А по щекам текли слёзы. Этого, кажется, никто, кроме Эндрюса, и не заметил. И всё-таки, поморщившись, Томас отвернулся — как раз в тот момент, когда Мюира вывели из зала. Поделом. Приобняв племянника за плечи, лорд Пирри проговорил: — Наша правда. И это — истина. Скоро они будут дома.