Связка (бананов)

Торговец из Сумеру привез Дилюку коробку персиков и шкатулку. Дилюк благосклонно принял и то, и другое: подарок явно был с намеком — Дилюк собирался заключить с торговцем эксклюзивный договор на продажу вин в Сумеру, и тот демонстрировал, насколько бережной может быть доставка. Персики доехали идеально свежие, один к одному, розоватые, в золотистом пушку. Дилюк с удовольствием отправил их на кухню. Шкатулку сумерец приберег на сладкое. Он открыл ее так торжественно, словно внутри находились по меньшей мере алмазы. Взору Дилюка предстало несколько гроздей продолговатых ярко-желтых плодов. Выглядели они на любой, даже, наверное, самый неискушенный взгляд, откровенно пошло. Дилюк поморщился. Торговец, не замечая этого, разорялся о волшебных свойствах плодов и их редкости – дескать, траву, на которой они растут, поела какая-то болезнь, и это едва ли не последний урожай. — Смотрите, чистить — вот так. Шкурка несъедобная. Есть — вот так, — щеки торговца двигались, как у хомяка. Растение называлось «банана» и, услышав название, Дилюк на мгновение решил, что торговец удвоил последний слог, заикнувшись. — Попробуйте, — торговец протягивал очищенный банан с такой настойчивостью, словно в случае отказа готов был собственноручно запихнуть его Дилюку в рот. Дилюк вежливо отломил кусочек. Мучнистый, сладковатый плод со слабо выраженным вкусом не произвел на него особого впечатления. — Божественно, — очень холодно сказал Дилюк. Торговец улыбался и кланялся. Его круглые ореховые глаза, тонущие в щеках, смотрели с жадной цепкостью. Договор они так и не заключили — Дилюк счел его невыгодным: торговец рассчитывал, что транспортные расходы возьмет на себя винокурня. Учитывая затраты на перевозку, неизбежные потери в пути и нестабильный спрос, связываться было себе дороже. Дилюк и торговец расстались, недовольные друг другом. Торговец унес пару бутылок хорошего вина, Дилюку остались бананы. Они простояли в открытой шкатулке на столе весь день, и к вечеру Дилюк с неудовольствием отметил, что, кажется, даже от чернил теперь пахнет ими, легко, но бесконечно навязчиво. К ужину он спустился, неся шкатулку под мышкой. — Это на десерт. Ужинали малым домашним кругом: Дилюк, Аделинда и младшие горничные. Чуть позже к ним должен был присоединиться Эльзер, вернувшись из поездки в город. Аделинда заглянула в шкатулку и поморщилась. Дилюк внимательно следил за ее реакцией. Своим суждениям в области приличий он с некоторых пор доверял с оглядкой. Аделинда подняла брови. — Подарок от сумерца, — пояснил Дилюк. Губы Аделинды сжались в тонкую полоску, она украдкой кинула на Дилюка странный взгляд и отвела глаза. Моко и Хилли вели себя, как ни в чем не бывало: ой, как интересно, какие необычные… А можно попробовать? Дилюк кивнул. Разумеется, он знал обеих младших горничных, но неизменно их путал. Та, что с короткой стрижкой, Моко или Хилли?.. Такие разные внешне, они отличались неуловимой схожестью — две смешливые девицы, мечтающие об одном и том же: выскочить замуж, желательно за Дилюка. Однако они готовы были рассмотреть любые варианты. Аделинда следила за ними коршуном, пытаясь уберечь наивных дурочек от разочарования. Дилюк держался с ними отстраненно. Конечно, время от времени ему приходилось разбираться с жалобами на их чересчур кокетливое поведение. Они поступали обыкновенно от замужних гостий. Некоторые скандалы удавалось замять лишь чудом. Иногда Дилюку почти хотелось их уволить. Как теперь, когда они хихикали, подталкивая друг друга локтями. — Это всего лишь фрукты, девушки. Уймитесь! — Аделинда, помедлив, отрезала маленький кусочек и принялась деликатно жевать. Моко — или Хилли? — с горящими глазами схватила целый банан и очистила его так ловко, словно занималась этим всю жизнь. Дилюк смотрел на то, как демонстративно она запихивает банан в рот, приподняв подбородок и глядя на него в упор, — и старался контролировать выражение лица. Если он улыбнется той улыбкой, в какую, чувствовал он, сами собой растягиваются губы, Хилли — или Моко — до конца жизни будет помнить это оскорбление. — Очень посредственно, — сухо подытожила Аделинда. — Хилли, достаточно. Длинные волосы у Хилли, надо запомнить. Дилюк знал, что через пару дней все равно перепутает горничных. Он отпил чаю и поморщился: вездесущий банановый дух смешался с чайным ароматом. Тем временем Хилли решила поупрямиться. Дилюк почувствовал скользящее прикосновение к ноге и вздрогнул — она привлекала его внимание. Развернувшись в профиль и откинув волосы за плечи, Хилли снова поднесла банан ко рту. «Достаточно!» Аделинды она словно бы не услышала, а от: «Что здесь происходит?!» Эльзера крупно вздрогнула и уронила остатки банана на колени. — Бог мой, Хилли! — щеки Эльзера покрыл бурый некрасивый румянец, он комкал в руках письма и не замечал этого. — Как же это?.. Что же это, девочка?.. Он быстро глянул на Дилюка, покраснел еще гуще и, уронив перед ним безжалостно смятые конверты, кинулся к Хилли. — Как? Как так можно? — Он достал из кармана широкий клетчатый платок и, причитая, принялся отирать совершенно чистое лицо Хилли, как маленькому ребенку. — Дядюшка… — начала было Хилли, но он на нее шикнул. Сам отец троих дочерей, именно Эльзер разбирался с жалобами гостей, когда Дилюк отсутствовал. — Он просто уже воспринимает их как родных, — тихо пояснила Аделинда, пересев поближе. Дилюк молча кивнул. Эльзер, бормоча что-то жалостливо-гневное, продолжал мучить Хилли. Та невнятно отвечала, пытаясь увернуться. Моко хихикала, разрумянившись, в полном восторге от представления. Эльзер тер так энергично, что приборы на столе задребезжали. Дилюк, решив, что это надолго, убрал оставшиеся бананы в шкатулку и принялся за письма. Аделинда сидела подле него, уперев кулак в щеку. Дилюк сначала вежливо не обращал внимания на ее настойчивый взгляд, но в конце концов не выдержал: — Вы ждете письмо? Аделинда на мгновение смешалась, но после ответила: — А вы разве нет? Дилюк пожал плечами: — Мне их и так много приходит. Улыбка Аделинда стала горьковатой. Она выпрямилась и принялась катать по скатерти кольцо от салфетки. — И вы не ждете письма от господина Кайи… — то есть, быстро поправилась она, — от капитана Альбериха? Дилюк быстро глянул на другой конец стола. Эльзер, что-то грозно рыча полушепотом, тряс пальцем перед лицом Хилли, кажется, готовой заплакать. Моко, поставив локти на стол, дожевывала банан. Дилюк понял, что это тот, который Хилли уронила на колени. Скорей бы обе вышли замуж, от всей души пожелал Дилюк. Хотя бы за них тогда голова болеть перестанет. — Нет, — тихо ответил он, — письма от… капитана сегодня быть не должно. Аделинда помолчала, нахмурившись, затем встала и начала собирать со стола посуду. — Вы, двое, — повысила она голос, — помогите мне. Чашечку чая? — совсем другим тоном обратилась она к Эльзеру. Хилли и Моко поднялись — одна всхлипывая и пряча покрасневшие глаза, другая как ни в чем не бывало — и начали собирать столовые приборы. Эльзер, отдуваясь, упал на ближайший стул и принялся дрожащей рукой отирать пот все тем же широким платком, которым до этого мучил Хилли. Он украдкой кидал на Дилюка осторожные, прощупывающие взгляды. Дилюку легко было сделать равнодушный вид — такой, словно ничего не случилось. Потому что для него ничего и не случилось. То, что Хилли устроила, отозвалось в нем разве что неловкостью. Как только Аделинда к нему наклонилась, Эльзер дернул ее за рукав, и они украдкой пошептались. До Дилюка долетали отдельные слова: вы видели?.. Откуда?.. Бананы?.. Вопиющая непристойность! Дилюку хотелось сказать, что они могут не таиться. Все их наивное шушуканье напоминало заговор детей в присутствии родителя. Ему больших усилий стоило притвориться, что он ничего не слышит, лишь бы их не расстраивать. После его возвращения к нему относились так бережно, словно он вернулся не из странствия по Тейвату, а приехал оправляться после тяжелой болезни, на несколько лет приковавшей его к постели. Вокруг него хлопотали, точно он хрустальный или немощный, поили его бульонами и укрепляющими настойками. Вне зависимости от обстоятельств, правда была такова, что в течение трех лет Дилюк занимался планомерным убийством людей в погоне за своей целью. Теперь мало что могло его смутить. Он громко прочистил горло и пошуршал письмами. Эльзер и Адалинда тут же замолчали так пристыженно, как будто он застукал их на месте преступления. — Мне лучше уж кофейку, будьте так добры, — кашлянув, сказал Эльзер, и Аделинда привычно захлопотала над ним: сахару? Свежего хлеба? Масла или, быть может, варенья? Эльзер тут же расцвел от ее заботы. — Ах, давайте. Но, может быть, на кухне? — Оба посмотрели на Дилюка и тихонько встали. Он подождал, пока они уйдет, и лишь тогда наконец перестал скрещивать пальцы под столом — примета на удачу родом из детства. Письма от Кайи в стопке не должно было быть, но Дилюк очень надеялся, что оно там окажется. Счета, письма от деловых партнеров, сообщение о том, что в «Хорошем охотнике» обновилось меню… Дилюк рассеянно пробегал глазами строчки: «Уведомляем Вас, что…», «Мы счастливы сообщить о том…», «Прошу вас обратить внимание на…», тем временем внимательно перебирая конверты под звон посуды и тихие всхлипы Хилли, которая все никак не могла успокоиться. Один конверт казался слишком ровным, другой — слишком большим, третий — слишком пухлым... Рука Дилюка замерла. Кончиками пальцев он нащупал шершавую, явно недорогую бумагу и пробежался по слишком гладкой печати. Это должно было быть оно: конверт без опознавательных знаков, гладкий оттиск на сургуче — его явно придавливали простым металлическим диском, какие обычно вешают на брелоки или используют почтальоны и посыльные из мелких безымянных лавочек. К сургучу пристало несколько семян одуванчика. Стараясь ни на что не надеяться, Дилюк сломал печать. «Здравствуй», начиналось письмо. Ни тебе обращения по имени, ни места, ни даты, ни времени, когда письмо было написано. Дилюк поморщился. Это точно был Кайя, его почерк — буквально во всем. «Представляю, как ты сейчас морщишься, господин Дилюк Рагнвиндр, читая это письмо, написанное в караулке у главных ворот Мондштадта сегодня в час пополудни. Пишу тебе, оставшись один, — юная поросль, получив жалование, немедленно сбежала на обед, просаживать деньги в известном тебе заведении, название которого начинается со слова «Доля». Я советовал им изменить планы и вместо ангелов выбрать кошек, но советы старших по званию у них отчего-то не в чести. Подозреваю, Чарльз обещает им особую скидку. На твоем месте я бы проверил. Если хочешь, проверим вместе. Давай как-нибудь встретимся. Я угощаю?» Подпись тоже отсутствовала. Письмо было написано аккуратно и чисто, однако некоторые буквы смазались, словно автор не стал дожидаться, пока просохнут чернила, и немедленно его запечатал. Оглядевшись — наконец-то все ушли и оставили его одного — Дилюк поднес письмо к носу и вдохнул. Оно горьковато пахло чернилами, слегка — сургучом, но ему хотелось верить, что он чувствует в переплетении этих запахов морозную нотку. Холодок пощекотал ему ноздри. Дилюк моргнул и отвел бумагу от лица. Внезапно оказалось, что за окном уже почти ночь — деревья, клумбы, дорожка, ведущая к винокурне, лишились цвета и потемнели. Только над горизонтом еще подрагивала широкая лента бледно-лимонного цвета, чем выше, тем гуще темнея в глубокий синий. Над старым дубом повис призрак луны, зацепившись за одну из веток. Слышно было, как в вечернем воздухе потерянно и длинно кричит какая-то ночная птица. Дилюк откинулся на спинку кресла. Он держал письмо в руках так крепко и бережно, словно оно было огромной бабочкой, которую он поймал, схватив ее в последний момент, и теперь боялся, что она вырвется и улетит, но, вместе с тем, опасался повредить хрупкие крылья. Аделинда подошла практически неслышно: толстый ковер заглушал шаги, принялась заваривать травяной чай, изредка деликатно позвякивая ложечкой. — Вы так и не выпили чаю, — сказала она специальным «вечерним» голосом, убаюкивающим и мягким. И осторожно добавила: — Так письмо все-таки пришло? — Да… — Это была Аделинда, он доверял ей безусловно, — именно на нее он оставил «Рассвет», отправившись в путешествие, но Дилюку все равно иррационально захотелось спрятать письмо так, чтобы никто его не увидел. Оно было только его. Аделинда размеренно, кругами заливала чайные листья кипятком, вроде бы сосредоточившись только на этом. Дилюк как мог аккуратно и быстро сложил письмо и убрал в карман. — Поедете завтра в город? — как ни в чем не бывало спросила она, закрыв чайничек. — Почему же не сегодня? — Дилюк нахмурился. В конце концов, у него были дела в городе. Он должен был встретиться с информатором, к тому же… Письмо жгло ему карман. — Слишком поздно, — Аделинда смотрела со странной настойчивостью. — Прикажу с утра оседлать коня. Помедлив, Дилюк кивнул. Аделинда, улыбнувшись, взялась за чайник. — А что делать с этим? — спросила она словно бы невзначай и кивнула на шкатулку. Дилюк о ней и думать забыл. — Мне кажется, их стоит выкинуть, — Аделинда говорила с вкрадчивой настойчивостью. Дилюк пробежался рукой по волосам, дернул себя за челку. — Оставьте, возьму их с собой. Аделинда, поджав губы, все-таки кивнула, развернулась на каблуках — накрахмаленные нижние юбки крутанулись вместе с ней — и вышла, чеканя шаг, как рыцарь. Эффект портил лишь толстый ковер, скрадывающий звуки. Дилюк взял в руки чашку. Оставшийся, пусть и едва уловимый, запах бананов перестал его раздражать. Чай пах безмятежностью, письмо в кармане Дилюка от каждого движения шуршало, как талисман на счастье.

***

Дилюк услыхал их шаги еще на лестнице и, вздохнув, отложил ручку и потер глаза. Для своего кабинета в «Доле ангелов» он выбрал самую тихую комнату. Шум из таверны в ней звучал не громче шепота ветра. То, что по лестнице поднимаются, Дилюк услышал, потому что ждал этого последние пару дней. Чарльз открыл дверь, отдуваясь. Кайя вис на нем, слегка растрепанный и явно навеселе. — Приве-е-е-ет, — сказал он беззвучно и помахал Дилюку. Чарльз сипло выдохнул, сгибаясь. — Не такой уж он и тяжелый, — заметил Дилюк. «Вот сам бы его и тащил», — можно было прочитать отчетливое в укоризненном взгляде Чарльза. — В следующий раз, — сказал он с подчеркнутой вежливостью, — обязательно позову вас на помощь. Дилюк, помедлив, встал. Кабинет был рассчитан на него одного, с двух сторон заставленный тяжелыми книжными шкафами в самый потолок, с массивным столом у окна и небольшой кушеткой. Дилюку нравилась его мрачноватая и слегка душная, но уютная теснота. От стола до двери было от силы шагов пять, но Чарльз выглядел так, словно был вынужден наблюдать, как Дилюк медленно бредет к нему через всю соборную площадь. Кайя улыбнулся и потянулся к нему еще до того, как Дилюк подошел. — Нате, — сказал Чарльз и поджал губы. По его лицу было отчетливо видно, как ему это все надоело. Кайя перетек в объятие Дилюка единым слитным движением. Дилюк положил его руку себе на плечо, и Кайя приник к нему, уткнувшись горячим лбом в шею. Дилюка обдало жаром и ароматами вина и дыма. От пьянчужек обыкновенно несло так, словно их рты — скважины в могильник, в который вино забилось и подохло. Кайя пах как божество таверны или виноград, когда его давят в прохладный, но солнечный осенний день. — Спасибо, Чарльз. — Оказалось, что Дилюк обращается к уже закрывшейся двери. — Самый суровый бармен Мондштадта, — Кайя смотрел на него снизу вверх, и взгляд его оказался на удивление трезвым. Он даже не покраснел, хотя слова выговаривал преувеличенно четко, словно боялся, что язык у него вот-вот начнет заплетаться, и, когда Дилюк повел его, шел, опаздывая на полшага. Дилюк усадил его на кушетку, и Кайя развалился на ней в расхлябанной кошачьей позе, заняв все место. — У нас с Чарльзом был договор: если тебе нужно… прийти в себя, — Дилюк выразительно посмотрел на Кайю, и тот ответил умильнейшей улыбкой, — он тебя приводит сюда. Но только в мое отсутствие. Дилюк понял, что кружит по комнате, бездумно трогая книжные корешки. Он мог бы сесть за стол, но тот стал бы препятствием между ним и Кайей. — И вот ты здесь… И я все равно тоже здесь, — Кайя окончательно растекся по кушетке, сложил руки на подлокотник и устроил поверх них подбородок. Медленно моргая, он следил за Дилюком. — Ты же получил мое письмо? Дилюк виском почувствовал, каким цепким стал его взгляд. Он замер с указательным пальцем на корешке «Удивительной механики». — Получил, — он двинулся дальше. «Лиса в море одуванчиков», «Путеводитель по Тейвату»… — И почему не ответил? — одну руку Кайя свесил, и она раскачивалась, как маятник. — «Давай как-нибудь встретимся», — процитировал Дилюк. — Мне показалось, это не требует ответа. Он решил, что это не требует ответа, приехал в Мондштадт и два дня стоял за стойкой, ощупывая взглядом каждого, кто заходил в таверну, потом не выдержал — и решил скоротать вечер в кабинете. Если бы Кайя не пришел и на третий день… Но он пришел. — Нет, ну формально… — Кайя вставал очень медленно и плавно, как человек в присутствии собаки, которая может в любой момент броситься на него. Его движения были точны и экономны. Он совершенно перестал походить на пьяного. Дилюк весело хмыкнул. Все так же, стараясь не делать резких движений, Кайя подобрался к его столу и принялся с нарочитой медлительностью перебирать бумаги. Дилюк наблюдал за ним, прислонившись к полкам. Кайя взял один документ, другой. Свет лампы окружал его золотистым ореолом. Белоснежная рубашка словно бы изменила цвет и начала казаться чем-то интимным — скорее поверхностью кожи, чем тканью. — Хочешь мне что-то сказать? — Кайя обвел пальцами контуры пресс-папье и вернулся к бумагам. — Жду пробуждения совести, — отрезал Дилюк. Внутри он улыбался. — А я — надеюсь найти черновик письма, — Кайя поднес к глазам очередной лист, и лицо его словно бы осветилось. — Дорогой Кайя… — Капитан Альберих, — поправил его Дилюк. Он поражался сам себе: Кайя дерзко и напоказ перебирал его бумаги, Дилюку бы злиться, но то, что он чувствовал, ближе всего было к восхищению. Кайя остановился на мгновение и скептически поднял брови. — Капитан Альберих? Так ко мне могла бы обратиться какая-нибудь сестра из церкви. Заметь! — он поднял палец. — Не кто-то из Ордена. На упоминании ордена он осекся и метнул на Дилюка быстрый осторожный взгляд. Дилюк поискал в себе возмущение, или боль, или раздражение, хоть что-нибудь — и не нашел их. Они были где-то рядом, но дремали, убаюканные появлением Кайи. Он действовал на них завораживающе, как сумерский дудочник на ядовитых змей. Дилюк, конечно, мог выбрать возмущение или вызвать воспоминания о боли — и они пришли бы к нему, послушные, яркие, всегда готовые раздуть его внутреннее пламя. Но сейчас он отказывался выбирать их. Он выбирал Кайю. — Дорогой… — продолжил Кайя между тем и замер, добравшись до шкатулки. — А что у нас тут? — Погоди, — Дилюк отреагировал слишком поздно. Он так и застыл с протянутой рукой, не успев поймать Кайю за запястье. — Ничего себе. Какие но-о-вости. — Кайя держал банан перед собой двумя руками. — А что это? Дилюку пришлось нехотя повторить всю историю про торговца из Сумеру. Кайя, почти не слушая его, вертел банан то так, то эдак. — А знаешь, на что это похоже? Кровь бросилась Дилюку в голову. Он почувствовал, как начинают полыхать щеки. Конечно, он знал. Кайя посмотрел на него в упор, его глаз сиял. Дилюку захотелось прикрыть лицо рукой, чтобы хоть как-то защититься. — На нос! — торжественно провозгласил Кайя и, заглушив растерянное «что?» Дилюка, продолжил: — Как у Отто-башмачника с третьей улицы! Помнишь его? Кайя приложил банан к лицу и повернулся в профиль: — Починить каблук — тысяча моры, господа хорошие, — прогундосил он, на каждом слове опуская кончик банана вниз, — чистка — от пятиста. Больше нигде таких цен… Дилюк расхохотался. Этот внезапный смех, такой неожиданный, его почти испугал, и он прижал руку ко рту, пытаясь его удержать. Он улыбался — вынужден был улыбаться, так принято в обществе, ну не будьте же таким мрачным, видите, девочка заплакала, потому что вы посмотрели на нее без улыбки, а это все равно что с угрозой, давайте же, — но смеялся последний раз, кажется, эпоху назад. Смех щекотал его нос изнутри, как пузырьки шипучки из закатника. Когда-то Аделинда покупала им с Кайей такую, когда они приезжали в город, а потом они, уже рыцари, сами покупали ее и пили тайком: взрослым такое не положено. Кайя всегда выпивал шипучку первый и после следил за Дилюком со странной мягкой улыбкой. Такой же, с которой смотрел на него и теперь. Дождавшись, когда Дилюк досмеется, Кайя вернулся к кушетке, сел на нее и похлопал по сиденью рядом. Дилюк подошел, помедлив, уселся. Ему казалось, он даже сквозь плотный камзол и легкую рубашку Кайи чувствует живое тепло его плеча. — Значит, и есть его можно? А как чистить? В три руки они справились, на половине — «я понял, понял, я сам», — Кайя принялся нетерпеливо отталкивать его руку. Дилюк специально сдался не сразу. Кайя чистил банан, высунув кончик языка от усердия. Потом повернулся к Дилюку, задев его бедро своим, и спросил: — А есть просто вот так? Дилюк молча кивнул. Кайя откусил от банана и принялся жевать. — Вкусно! Слушай… — он ищуще вгляделся в Дилюка. — Это на самом деле выглядит так, как… я предполагаю? Дилюк выдавил улыбку. Он не знал, что предполагал Кайя. Так… Пошло — выглядела Хилли. Слово казалось неправильным. Так… Откровенно. Кайя ждал от него ответа. Дилюк подумал, неважно, что Кайя будет есть, банан, закатник, яблоко, жевать травинку, класть на язык карамельку, не есть ничего, просто ходить, говорить, дышать, на каком-то уровне для Дилюка это все будет — откровение. То, что он испытывал к Кайе, походило на дом со множеством солнечных комнат. И однажды в этот дом упал метеорит, частично его уничтожив. Дилюк повернулся спиной к руинам, отказываясь их замечать, но при этом постоянно чувствуя их присутствие всем телом. Когда, спустя долгое-долгое время, он все же решился кинуть взгляд через плечо, все то, что, как он рассчитывал, умрет само собой, сгниет, развеется по ветру, оказывается, росло, темное и мрачное, как старый кипарис, и залечивало раны. Теперь Дилюк знает этот дом как свои пять пальцев. Не так уж он и страшен. В глубине у него все еще живы солнечные комнаты с потрескавшимися стенами и полами, усыпанными битым стеклом. В нем есть темные комнаты, а есть — просто пустые, и в них гуляет печальный ветер. Есть галереи и переходы, коридоры, похожие на узкие норы. А еще в этом доме, как и в других, есть подвал. Во всех домах он разный — у кого-то это место, в котором хранят запасы: бесчисленные ряды бочонков, коробочек и банок в уютной влажной темноте; у кого-то он вечно затоплен, и затхлый дух поднимается до самой крыши, у кого-то в нем обычная темнота. Но, так или иначе, подвал всегда ближе всего к фундаменту. Дилюк желал для Кайи тысячи вещей: того, чтобы он был счастлив, чтобы спокойно спал и просыпался без сожалений, чтобы ему никогда-никогда не пришлось выбирать между Мондшадтом и родиной, чтобы он выжил. Но одно желание, неоспоримое и жаркое, вилось среди них, пронизывая тысячу прочих: Дилюк. Кайю. Хотел. Это желание нынче всегда было с ним, как дыхание, — его можно задержать, но лишь ненадолго. И, вместе с тем, Дилюк точно не знал его, форму его зубов, размер его пасти. Оно просто хотело Кайю, всего, целиком — Дилюк хотел Кайю всего, целиком… — Люк? — Кайя пощелкал у него перед носом. — Ты так и не ответил на мой вопрос. Дилюк моргнул и потер лицо. На него вдруг навалилась усталость. — Ты спрашивал… — Так ли это выглядит, как я предполагаю? — терпеливо повторил Кайя. Он слегка нахмурился, и его брови разделила складка. — Не знаю, как ты предполагаешь. Правда вкусно? Когда я пробовал, было так себе. Кайя задумчиво отщипнул кусочек и прожевал. — Правда. Банан и впрямь выглядел ярче, а запах казался слаще. — Хм. Ну давай проверим и то, и то. Дилюк взял его за руку, наклонился и откусил от банана, глядя Кайе в лицо. Кайя смотрел на него, приоткрыв рот. Его щеки внезапно вспыхнули румянцем, губы потемнели и набухли, зрачок расширился. Это цветение произошло стремительно, как показалось Дилюку, за считанные секунды. Он машинально жевал. Банан у него во рту превратился в медовую нежность. Они с Кайей смотрели друг на друга. Искра понимания пронеслась между ними. Он знает, что я знаю, что он знает… Цветение Кайи, не останавливаясь, стремительно превращалось в увядание: брови мучительно изогнулись, румянец остался на щеках двумя неровными яркими пятнами, остальная кожа побледнела, приобретя цвет пепла на бумаге, взгляд подрагивал. Дилюк смотрел на Кайю, на его лицо, ставшее внезапно беспомощным, и что-то внутри у него бесновалось: останови, останови, останови. Хватка Дилюка ослабла, он выпустил руку Кайи, и это разбило молчание между ними. Кайя вцепился в его рукав. — Ну надо же! — сказал он с искусственным весельем. — Действительно выглядит так, как я и думал. Его глаз блестел, как от страха. — Да, — медленно повторил Дилюк, — как я и думал… Кайя знал его лучше всех. Лучше отца. Лучше него самого. После смерти — Дилюк был уверен, что, пусть и на мгновение, но умер, — после агента, который его вытащил, к нему, как только он слегка окреп, пришли из Организации двое. Сухой старик с бледными глазами и длинным лицом, таким узким, что все морщины на нем были исключительно вертикальными, и вечно испуганный юноша, прячущий взгляд под пушистой копной волос. Они сели, и старик сказал пыльным негромким голосом: — Давайте поговорим. Расскажите нам, пожалуйста, о всех, кого убили в вашем странствии. Переформулировать старик не собирался. Он сидел, сложив руки на коленях, и подслеповато моргал, такой спокойный, словно попросил Дилюка вернуть в библиотеку прочитанные книги. Дилюк никогда не жаловался на память. Он начал перечислять. Юноша, низко склонившись над тетрадью, быстро и убористо записывал. Они приходили к Дилюку с неделю. Старик благожелательно задавал наводящие вопросы, уточнял и подбадривал. Перед уходом юноша отдал Дилюку свои записи. — Я думал, — сказал Дилюк, — это для вас. Старик ему улыбнулся: — На самом деле — для вас. И они ушли. Дилюк приходил в себя очень медленно. Его обхаживали молчаливые услужливые люди. Он понимал, что это на самом деле короткая передышка, и изо всех сил соблюдал растительный образ жизни: ел, спал, гулял. Перечитывал записи. Они из себя представляли длинные колонки. Слева — имя, справа — заключение. Торговец лентами — предположительно, шпион Фатуи, не доказано, убит. Любовница офицера Фатуи — пыталась отравить, убита. Двойной агент, 16 лет, лучник — убит. Дилюк много думал. В его путешествии его вела благородная цель — он искал истину, но дорога к ней оказалась темна и извилиста. Он следовал от подсказки к подсказке. Здесь на него напал один человек, там — другой… Однажды он, совершив над собой немыслимое усилие, посмотрел на список глазами капитана Ордо Фавониус, пусть и бывшего. И капитан Ордо Фавониус понял, что немедленно бы отправился ловить человека с таким послужным списком, и запер бы его подальше и поглубже от других людей. Капитан Ордо Фавониус не питал иллюзий по поводу собственных чистых рук, но на его стороне были процедуры и законы, структура ордена, заточенная на то, чтобы контролировать и сдерживать не только людей снаружи, но и людей внутри. Далеко не безупречная и не совершенная, но работающая. У Дилюка был только он сам. Отчет разговаривал с ним размеренным голосом старика. Отчет сообщал, что Дилюк загребал слишком широко. Дилюк до сих пор помнил его на ощупь и то, как отложил его. Главное: он не стыдился и, даже все понимая, — не испытывал сожалений. Осознав все это, он решил остановиться... «Надо остановиться», — подумал Дилюк, глядя в бледное лицо Кайи. Он снова подошел к черте. Он готов был контролировать себя — хотя бы пытаться. Сдерживаться при Кайе, идти на компромиссы, не смотреть слишком долго, выполнять работу, выполнять другую работу, разливать вино, которое сам терпеть не мог, проявлять терпение — пока это касалось только его и его желаний. Но Кайя, оказывается… Оказывается, Кайя был на все согласен. Оказывается, они с разных сторон смотрелись в одно зеркало. Дилюк, зажмурившись, потер виски. — Голова болит? А ведь это я пил… — Кайя положил пальцы ему на виски и мягко потер их круговыми движениями. Дилюку захотелось сказать — болит, очень болит, и потянуться к нему. И Кайя мог его принять, и мог раскрыться перед ним и для него. Дилюк мог узнать каждый его шрам, уснуть, уткнувшись в его плечо, и так же проснуться… Но страх, что он может сломать Кайю, пугал его куда больше, чем страх сломаться самому. Когда Дилюк отправлялся за своими ответами, хотя бы одно было точно — Крепус лежал в могиле мертвый, и ничто из того, что сделал бы — и сделал — Дилюк не могло этого изменить. Живой Кайя массировал ему виски, приговаривая что-то полубессмысленное. Дилюк на мгновение прижался щекой к его плечу, и Кайя неловко похлопал его по спине. Когда Дилюк открыл глаза, Кайя выглядел как обычно. — Ух, — сказал он и улыбнулся этой своей постановочно-искренней улыбочкой. — Вот это, конечно, подарочек тебе достался. Он потряс опустевшей банановой шкуркой. — И правда, — отозвался Дилюк. Чуть раньше — и Кайя мог бы его обмануть. Теперь же было поздно: Дилюк принял решение. — Ты писал, — сказал он так мягко, как сумел, — что твои… младшие ходят к Дионе? Взгляд Кайи сделался настороженным. — И что? — Попробуй и ты тоже сходить с ними. Разнообразие — это всегда хорошо. А у меня появились кое-какие дела. К тому же, думаю, стоять за стойкой все-таки не совсем мое. Возьму перерыв от «Доли ангелов». Они замолчали. Тишина между ними ширилась; стало слышно, как тикают старые часы на стене, метрономом отмеряя секунды. — Надолго? — прокашлявшись, спросил Кайя, переведя взгляд на книги. — Недели на две, — подумав, предположил Дилюк. Все это время их жизни медленно сближались. Кайя начал ходить только в «Долю ангелов», а Дилюк — вставать за стойку едва ли не каждый вечер. Они стали чаще переписываться, вместе ходили обедать. Все это необходимо было поменять. Сначала взять паузу — а потом очертить жесткие, узкие рамки. Отказаться от Кайи насовсем он не мог. Дилюк встал. Ему казалось, последние несколько минут вместили в себя пару лет. — Люк, — Кайя смотрел на него снизу вверх. Он пытался улыбнуться, но Дилюк видел, каких сил ему это стоило. В чем-то он тоже знал Кайю лучше всех. Тот был слишком умен, слишком осторожен, чтобы пойти напролом, и это давало Дилюку фору. Кайя схватил его за руку и задержал ее в своей. — Послушай, — сказал он. — Послушай… Может… — его взгляд стал почти умоляющим. — Может… А если все-таки дать им шанс? Ну, бананам. Они мне понравились, — и он кивнул на шкатулку. Дилюк моргнул пару раз и сказал тихо: — Может, ты и прав. Во взгляде Кайи все отчетливей проступала мольба. Дилюку стало неловко. — Как себя чувствуешь? В смысле, — он поболтал в руке воображаемый стакан. Кайя немедленно ухватился за повод и с облегчением сказал: — Не очень. — Ну, можешь поспать здесь, если хочешь. Только недолго. Задержав еще на несколько мгновений его ладонь в своей, Дилюк вернулся за стол, сел и взялся за бумаги. Что он смотрел, что он читал, он потом не смог бы вспомнить. Когда он поднял голову, Кайя спал, отвернувшись к спинке и обняв себя за плечи. Дилюк тихо подошел и встал над ним. Жаль. Ему хотелось посмотреть Кайе в лицо. Но ладно. Он погасил верхний свет, оставив только настольную лампу, и вышел, тихо прикрыл за собой дверь. — Чарльз! Тот встрепенулся. Почти все посетители разошлись, и только на втором этаже какие-то завсегдатаи продолжали тихонько пить, заняв пару столов у перил. — Я пошел. Кайя спит. Закрой, пожалуйста, дверь после его ухода. Чарльз настороженно кивнул. Дилюк обыкновенно оставался ночевать на втором этаже таверны — там были и спальня, и кухонька, и он довольствовался ими, несмотря на фамильный особнячок, ухоженный и достаточно просторный, неподалеку от гостиницы старика Гете. Дилюк всегда любил таверну больше. Но вот настала пора попрощаться. Он шел по улице, пересчитывая лужи маслянистого желтого света под фонарями, и думал, что ему нужно сделать. Быть может, нанять второго бармена в помощь Чарльзу — во время наплыва посетителей он явно не справлялся в одиночку, перевезти все нужное из таверны в особняк, сократить количество писем, чаще приезжать на винокурню… Хм, думал он, ведь и верно, в таверне бананы казались куда слаще. Не иначе торговец привез их недозрелыми, да и про редкость наверняка приврал. В сезон даже персики затун стоили каких-то божеских денег. Можно будет попробовать договориться… Попробовать в коктейле. Назвать как-нибудь… Морозный. Морозная… Греза? Дилюк поморщился. Добавить мяту, льда, поэкспериментировать с игристым. Ледяной… Что? Поцелуй, банан? Дилюк выдохнул, и в густом влажном воздухе его дыхание повисло полупрозрачной кисеей. Он намеревался все-таки что-нибудь придумать, потому что все равно хотел сделать что-то… Что-то, что понравится Кайе.