Моя причина жить.

Вода весело сочится из душевого оборудования, принимая форму длинных струй. Сталкиваясь с грязными волосами, жидкость тут же впитывается в корни; другие капли, не удостоенные внимания волос, лишь стекают на плитку и уносятся по трубам: туда, где их ничего не ждëт. Рука поднимается к мужскому шампуню, открывая его лëгким движением большого пальца. Аромат сочного манго тут же разлетается по всей душевой кабинки, расслабляя тем самым тело юноши, наносящего жëлтую пену на рыжие, словно разгоревшийся огонь, длинные волосы. Вторая рука массажирует голову, очищая всë от грязи, накопившейся за трудную неделю. Чуя никогда не любил мыться, но всë равно был чистоплотным: принимал чистоту как факт красоты. И вот вся пена смывается под тяжестью воды, оставляя после себя лишь приятный аромат свежего фрукта. Свободная рука тянется к смесителю, выключая душевое устройство. Накахара аккуратно выходит из душевой кабинки, с лëгкостью выдыхая. Принять горячий душ после муторной недели – самое приятное, что есть в этой жизни. Вода позволяет тебе очистить все твои страдания на некоторое время, убрать тяжесть с плеч хотя бы на несколько минут. Будто... будто никаких бед и не было. Если бы только данная процедура могла избавить от всех проблем в жизни навсегда... Белое полотенце ложится на мокрые волосы, впитывая всю влагу в себя. Другое, уже чëрное, скользит по всему телу. Энергия вновь наполнилась, позволяя сердцу выдохнуть. Наконец-то, хотя бы на этот вечер будет свобода и отдых от этих бесконечных дел. Чуя хватает свою новую пижаму: рыжее Кигуруми с пушистым длинным хвостом. Да, это была лисичка. И он никогда бы это не надел, если бы его возлюбленный не донимал его каждую секунду: «Чуя! Ну Чуя! Это же вылитый ты!». Хоть головой об стену бейся – всë нипочëм. В прочем, каждый исход всегда известен наперëд. Стоит только его «любимому» что-нибудь захотеть, как рыжеволосый юноша сразу сновится жертвой. Полотенца были брошены в ведро с грязной одеждой, а сам Накахара тихо вышел из ванной комнаты, выключая там свет. – О, Чуя... – девушка резко остановилась, видя младшего в несвойственной ему одежде, – Дазай настоял? Парень замялся: на его щеках появился слабый румянец, выдающий ненавистное смущение. Коë Озаки – приëмная мать для голубоглазого юноши. Родители Чуи умерли давно, когда ему было всего четыре года, и, если бы старшая не была знакома с его родителями до смерти, то, скорее всего, ребëнком бы его отправили в детдом. В тот день его глаза напоминали облачное небо: ярко-голубой оттенок, который превратился в невидящего света белую пелену. Ребëнок постоянно вытирал слëзы, стоя прямо перед могилами родителей. Рядом находилось несколько взрослых людей, одетых во всë чëрное и опустивших голову. Плач четырëхлетнего малыша, казалось бы, можно было услышать даже на другом кладбище, но никто даже не думал его успокаивать. Потерять родителей в столь раннем возрасте – полная потеря здоровой психики. И кто бы не говорил: «да что он понимает в четыре года?», а этот ребëнок прекрасно осознал, что навсегда потерял самых дорогих ему людей. А что будет с ним дальше? Его глаза – мгла, потерявшая лучик надежды. Теперь никогда не будет семейных пикников, обедов, игр. Будут только слëзы. – Прошу прощения, – уверенный женский голос раздался где-то позади. Судя по шагам, кто-то приближался к мальчику, – ты ведь Чуя, так? Рядом села на корточки высокая девушка лет двадцати, еë алые волосы, словно закат, были убраны в большой пучок. Мягкая улыбка на еë лице позволила сердцу забиться ещë чаще, но не от горя, а от радости. Накахара, не понимающий всех чувств и эмоций, неожиданно почувствовал облегчение в теле. Его глаза засверкали, будто в них снова появилась надежда. – Д-да! – малыш вновь вытер слëзы, поворачиваясь к незнакомке, – а вы кто? – Я – Коë Озаки, но можешь называть меня сестрицой, – она подняла свою изящную руку, легонько дотрагиваясь до огненных волос ребëнка, – твои родители больше не вернутся, придëтся принять это как факт, но я буду заменять тебе их. Накахара лишь удивлëнно похлопал глазками, не понимая, как можно заменять родителей. – Но ты ведь не моя мама и не мой папа, – он скрестил маленькие ручки на груди, надув щëки, – как можно заменять сразу два человека? – Это тяжело объяснить. Я была знакома с ними, – Озаки рассмеялась, поднимаясь с корточек, – но думаю, что через несколько лет ты сам всë поймëшь и привыкнешь. Пойдëшь жить ко мне? Я постараюсь дать тебе ту любовь, что ты потерял. – А вы добрая? – он неуверенно шагнул ей на встречу, протягивая руку, – е-если да, то я пойду! Я не хочу быть один... Да, с тех пор глаза Чуи увидели свет, а оттенок по-тихоньку возвращается, но они всë также покрыты пеленой. Когда-нибудь ярко-голубой оттенок вернëтся, и тогда его глаза можно будет сравнить с морем или ясным небом... ~***~ – Да, настоял, – юноша фыркнул, показывая тем самым всë своë недовольство, – я его вскоре прикончу, честное слово. – Как же я не удивлена, – Коë улыбнулась, протягивая младшему маленькую кружку с зелëным чаем, – после душа надо согреться, а то в квартире сегодня холодно, так что выпей и ложись спать. – Анэ-сан, но ведь ещë рано для сна. – Чуя, спать, – девушка бросила озлобленный взгляд в сторону Накахары, давая понять, что сейчас лучше еë послушать, – тебе же завтра в школу с самого утра! Школьник лишь опустил голову и быстро убежал в комнату прямо с чаем, представляя, как ему может влететь из-за непослушания. На самом деле такие ситуации заставляли лишь улыбнуться, ведь старшая всегда смешно злилась, хотя и наказания у неë страшные: у юноши до сих пор сердце останавливается, когда он приходит к ней на работу и видит наказанного ею преступника. Огромный пар из кружки обжигал губы. Чуя поскорее убрал от лица сервиз и поставил на тумбочку возле постели. Он тут же плюхнулся на кровать, доставая из под подушки свой телефон. Неизвестно, откуда взялся этот страх, но юноша всегда прячет свой мобильный перед уходом в душ, думая, что будут лазить в его вещах. Но сестрица – честная девушка, и было бы очень странно, если бы она хоть раз зашла в комнату младшего без спросу. Вдруг послышался тихий звон – пришло новое уведомление. Накахара, ухмыляясь, сразу зашëл в социальную сеть, зная, что ему написал не кто иной, как Дазай. Осаму уже как год занимает почëтное место возлюбленного Чуи, но каждый раз, видя их драки и ссоры, всем кажется, что это всë ещë заклятые враги. И действительно, порой юноша высказывается о «любимом» как о заклятом враге. Даже сейчас его взбесило простое сообщение от Дазая. «Эй, слизняк, завтра у нас экономика, циферки считать научился?» И рыжеволосый уже давно бы послал его куда подальше, если бы не вспомнил, что он надел Кигуруми ради фотки для того же Осаму. Ему даже не придëтся ничего писать, достаточно сфоткать себя и показать средний палец в ответку, а потом просто пойти спать, не дожидаясь ответа от собеседника. Собственно, он так и сделал, только именно в этот момент зашла старшая. Неизвестно, что могла подумать в такой ситуации Озаки, когда девушка хотела просто проверить, пошëл ли спать голубоглазый, а, в конце концов, получает средний палец в сторону телефона. Юноша почувствовал, как его сердце забилось в разы быстрее, а телефон сразу же был спрятан под подушку. – Завтра жди серьëзный разговор, Чуя, – старшая резко закрыла дверь, при этом выключая свет в комнате Накахары. Понимая, что его ждëт после занятий, парню оставалось лишь молиться. Но после этого гаджет в руки он уже не брал. А утром его разбудил раздражающий звон будильника, который всë продолжал работать. Чуя несколько раз чуть не кинул телефон в стену, но и тут сдержал агрессию, лениво поднимаясь с постели. Каждый понедельник проходит именно так: лень, сонливость и злость. Хочется просто спать дальше и никуда не идти. Но, если смотреть с другой стороны, то школа – это обучение, которое поможет в дальнейшем для получения профессии. Только вот, совсем скоро уже сдавать экзамены, но на кого Чуя хочет пойти, он так и не решил. Поэтому каждый его день – скитания в поисках себя. По пути в школу он всегда берëт наушники, включает какую-нибудь тяжëлую музыку и идëт, не видя возле себя никого. Это действительно помогает отвлечься утром от всего окружения, но, к его сожалению, только до прихода в школу. Ведь каждый раз его встречает неугомонный юноша, набрасывается и не даëт покоя. А до этого он полностью погружается в свой мир, будто это его спасает от моральной смерти. Каждое утро – желание закрыться где-то в тëмной комнате и не вылезать из угла, просто не видеть никого и ничего. И небо кажется мутным, облачным и грустным, заставляющее настроение только сильнее падать в пропасть без возможности выбраться. – Чуя! – сзади неожиданно послышался мужской голос, а чужие руки обняли Накахару за талию, заставляя парня вздрогнуть и снять свои любимые наушники. Он недовольно повернул голову и взглянул на высокого товарища сзади, который в ответ лишь хитро улыбался, будто успел что-то задумать. – Осаму, сколько можно кидаться на меня? У тебя под утро совсем мозги не врубаются? – Я тебе кричал, а ты не слышал! Нечего в наушниках ходить, – кудрявые, каштановые волосы щекотали покрасневшее ухо школьника, а руки возлюбленного не давали юноше выбраться из объятий. – А ну брысь, тут полно народу! И буду ходить так, как хочу! – рыжеволосый фыркнул, стараясь выбраться из «ловушки». – Чуя-Чуя, – Осаму резко отпустил маленькое тело, оставляя на своëм лице довольную ухмылку, – твоë вчерашнее фото, кстати говоря, мне понравилось. Повторишь при учителе? – Я при учителе тебе глотку вырву, – коротко ответил голубоглазый, надевая обратно наушники и заходя в учебное заведение. В такие моменты он не видит чужие лица – они будто покрыты чëрной маской. Его не разговорить утром, и Дазай это прекрасно знал, потому лишь шëл сзади, будто хвостик. Накахара привык к такому раскладу, от того делал вид, что просто не замечает шагов позади. Он постенно погружался в бесконечную бездну, которая засасывала его вместе с надеждой на хорошее будущее. Музыка на уроках запрещена, а значит, что придëтся терпеть множество часов. Но Чуя знает, что Осаму спасëт его. И морально, и физически. ~***~ – Пс, Накахара! На стол неожиданно падает помятая бумажка. Юноша бросил короткий, злостный взгляд в сторону шатена. Тот улыбался, указывая пальцем на бумажку. Мало того, что сейчас был урок, так ещë этот Дазай, вечно вытворяя какие-нибудь пакости. «И почему именно он мой сосед...» – уныло подумал про себя рыжеволосый, раскрывая бумажку. «Чуя! Сегодня полнолуние, давай погуляем до ночи? П.с.: отказаться возможности нет» Юноша скомкал листок обратно и кинул отправителю, просто проигнорив каждое его написанное слово. В ответ послышались недовольные возгласы, на что Накахара лишь усмехнулся, но продолжил слушать учителя. Парень прекрасно знал, что ему влетит по полной, если вздумает гулять ночью. Ему нет совершеннолетия, чтобы такое себе позволять, тем более – не предупредив сестру. Но... полнолуние возникает не каждую ночь, а такой удивительный случай, когда все будут праздновать Бунка-но-хи¹, придаëт ещë большей заинтересованности увидеть ярко мерцающую луну среди тысячи звëзд. Бунка-но-хи¹(с яп. – день культуры) – государственный японский праздник, отмечается ежегодно 3 ноября. Праздник был учреждён в 1948 году в целях поощрения развития культуры Японии в духе «свободы и мира». Обычно в этот период устраивают церемонии, походы в музее и худ.выставки. Острый взгляд голубых глаз остновился на чужом лице, вызывающее глубокое презрение и одновременно любовь. Карие глаза тут же откликнулись, почувствовавшие на себе невыносимый жар огня. Правая бровь одноклассника поднялась, будто говоря: «Что-то не так?». – Предлагаешь идти гулять сразу после занятий? – голос сменился на шëпот, который еле дошëл до Осаму. Но Накахара уверен, что он всë услышал. – А? – юноша прислонил руку к уху, давая понять, что он ничего не понял из слов рыжеволосого. Лицо вовсе не было удивлено, скорее наоборот – с ухмылкой, как у настоящего паршивца, который любит подшутить. – Да ты... Ну и катись на три буквы. – Камчатка, я всë слышу. – неожиданно прозвучал громкий голос учителя литературы, который в это время что-то писал на доске. Разглядев надпись, юноша понял лишь слово «Хайку¹». И вот тут его лицо подкосилось в ужасающей гримасе. Хайку¹ – жанр традиционной японской лирической поэзии вака, известный с XIV века. В основном это короткий стих, но с большим смыслом. – Дазай и Накахара, – старший положил белый мел на доску, оттряхивая свои руки, – а прочитайте-ка эти два хайку под первым абзацем. Не забудьте поведать всем смыслы стихов. Руки задрожали, выдавая всë волнение голубоглазого. Как же он ненавидел что-то читать перед всем, чëрт его побрал, классом. Единственное, что возникало в голове: «Они что, такие тупые? Сами прочитать не смогут? Неужто так сложно понять смысл обычного короткого стишка...» – Кобаяси Исса, – вдруг Осаму поднялся с места, уверенно читая первый стих. Его улыбка так и сверкала среди всех людей, – Как вишня расцвела! Она с коня согнала и князя-гордеца. Тут парень немного задумался, но не прошло и минуты, как с его уст вырвались новые слова. – Полагаю, мировоззрение поэта состоит в том, что сама природа, как мимолëтная жизнь. Она прекрасна, но и у неë наступает конец. Одним словом – речь о непостоянности красоты. – Допустим, но тебе бы поработать с объяснением , – учитель кивнул, бросая взгляд на ученика, сидящего рядом, – Чуя, вперëд. –Мацуо Басë, – ему так и хотелось прочитать хайку громко, но голос запинался и дрожал, выходя совсем тихим, – на голой ветке ворон сидит одиноко. Осенний вечер. Мысли сразу захватили его разум, не давая никак сосредоточиться. И как бы он не продолжал стоять, а ничего нормального в голову не приходило. Паническая атака. Нет, ему точно не хватит минуты. Оставалось лишь опустить голову и сжать руки в кулаки, не показывая дрожащего тела. Шëпот разлетелся по всему помещению, который превратился в шум. Горячее дыхание участилось, а сердце будто сжалось, вот-вот разбившись на мелкие кусочки стекла. Даже глоток слюны выдаëтся с трудом: ни язык, ни сами уста не слушаются. «Я просто опозорюсь и всë, делов то. Ну не понимаю я эти стихи. Не понимаю, чëртовы, стихи» – внутренний голос звучал всë громче, заставляя понемногу успокоиться. Вдруг маленький, бумажный самолëтик летит прямо к ногам учителя, привлекая к себе внимание всего класса. – Дазай, это что такое? – старший поднимает вещицу, с недоверием глядя на школьника. – Упс, извините, прилетело не по адресу, – юноша развëл руками, громко хихикая. Шум тут же усилился, только теперь его причиной стал Осаму. Рыжеволосый, который словил панику, даже не знал, как ему на это реагировать. С одной стороны – это огромная помощь, ведь можно найти время для обдумывания хайку, а с другой – глупая выходка, которая может усугубить ситуацию. – Чуя-сан! – беловолосый парень, сидящий впереди от Накахары, неожиданно развернулся к нему и тихо что-то объяснял. Прислушиваясь, ему удалось что-то разобрать, – ...поэтому, обратите...голая ветка – одиночество... осенние сумерки – холод... и... соедин... одинаковые чувства! Чуя тут же осознал, что всë оказалось куда проще, чем он себе представлял. «Боже, Ацуши-кун, ты мой спаситель», – он выдохнул с облегчением, совсем немного успокоив своë тело. Сердце всë ещë билось как бешенное, но теперь не от страха позора. Класс затих. Наконец учитель вновь обратил взор на голубоглазого, давая понять, чтобы он продолжал. Собрав в себе силы только спустя некоторое время, юноша чуть громче, но так же скромно и с запинками произнëс: – Поэт повествует о голой ветке и одиноком вороне – это указывает нам на холод от... одиночества?.. Осенний вечер говорит о том же самом: х-холодный ветер, пробивающий тело дрожью, и атмосфера без тепла... ведь даже одеяло не сильно помогает нам. Так же можно сказать об «мëртвом вороне¹» – всë ведëт к холоду от одиночества, которое губит сердце ж-живого существа. Мëртвый ворон¹ – иной перевод Хайку. Имеет тот же смысл, но более глубокий. Ноги уже не держали, а от того Накахара просто свалился на стул, делая глубокие вдохи. Он успел поймать на себе взволнованный взгляд соседа по парте, что ему вообще было не свойственно. Сразу отведя свои голубые глаза, Чуя погрузился в свои мысли прямо до конца урока, приводя себя в норму. А уже после звонка пулей вылетел в коридор. Сейчас он мог лишь выйти на какой-нибудь стадион у школы, чтобы подышать свежим воздухом, но пришло понимание, что это не сильно ему поможет. Отчаявшись, юноша встал у окна, наблюдая за колыханием Сакуры на ветру. Вдруг его макушки коснулась чья-то рука, растрëпывая все волосы. – Ты что делаешь, эй! И на самом деле он прекрасно знал, кто это был. Чужие, карие глаза хитро щурились, будто наслаждаясь реакцией возлюбленного. А рука так и осталась на огненных волосах. – Я, конечно, понимал, что у коротышек и мозг в разы меньше, но чтобы такой простой стих не объяснить... – А ну завались, иначе сейчас без зубов останешься, – отрезал школьник, убирая со своей макушки тяжëлую руку, – и вообще, какого чëрта лезешь? – А-а, даже слизняки и то умнее будут, – парень высунул язык, строя обиженное лицо. Тяжесть тут же пропала, давая понять, что этот ненормальный явно обиделся. – Какой обиженка то, а, – фыркнул рыжеволосый, махнув рукой, – ты, кстати говоря, так и не ответил на мой вопрос о прогулке. Это ведь был последний урок. – А я не услышал твои слова. – За враньë отрезают язык, не знал? – юноша закатил глаза, подходя ближе к возлюбленному, – мне тебе орать в лицо что-ли? Осаму хитро улыбнулся, наклоняясь к чужому уху. Его дыхание жгло чувствительную ушную раковину, а сердце будто остановилось на мгновение. – Думаю, будет лучше шептать мне на ухо. Тихий смешок. Он точно подшучивает над Чуей, и от этого осознания кровь закипела в жилах. Только вот, румянец на бледных щеках голубоглазого выдавал всë его смущение и волнение. – Делать мне больше... – его прервали. Прервали лëгким поцелуем в мочку, заставляя тут же закрыть своë пылающее лицо, – придурок! Мы в школе! Понимаешь, какие слухи пойдут?! – Ой-ой-ой, да эти слухи всегда и везде, от них никогда не избавиться. Даже если делать всë, что в твоих силах, то шëпотки в любом случае появятся. Чуя, этот мир устроен так, что ты никогда не сможешь предугадать действия других людей, не сможешь заставить их замолчать, даже избивая и затыкая им рот. А слухи – самая безобидная вещь. По крайней мере, на них ещë можно забить. Кстати говоря, – парень закинул руки за голову, теперь уже мягко приподняв уголки губ, – пошли на выставку в школу напротив? Рассказывают, что там много интересного. Пусть это будет свиданием. В ответ Дазай получил лëгкий толчок логтëм в бедро и недовольный взгляд, что так и говорил: «Мы в школе». Просмеявшись с чужой реакции, шатену оставалось только сменить тему и заставить рыжего остаться до ночи, прямо до совершения своего плана. Плана, который бы спас Накахару от морального самоуничтожения. И они действительно гуляли до ночи, заходя в разные школы. Выставки были восхитительны: различные картины, написанные самими учениками и ученицами; разные архитектурные творения, начиная с лиц и заканчивая полным телом с дополнительными предметами. Голубые глаза бегали туда-сюда, желая всë рассмотреть и расспросить. Его рука держалась за руку возлюбленного, не давая тому пропасть в толпе. Удивительно, что в этот раз он тоскал Осаму, а не наоборот, как происходило обычно. Неприятные мысли уже вылетели из головы, оставляя только все самые положительные и яркие. Пусть Чуя вëл себя как маленький ребëнок, пусть он стал слишком выделяющимся, главное – его душевное состояние. Дазай наблюдал со стороны, просто шагая за рыжеволосым. На его лице сверкала мягкая улыбка, видя, как любимый перестал дрожать, неразборчиво что-то мямлить и чуть-ли не рыдать. Да, он хотел получить именно такое спокойствие для Накахары, чтобы тот перестал бояться, перестал нервничать из-за любого проступка и падать в глубокою, пожирающую его изнутри, бездну. Теперь это спокойствие, что воцарилось рядом с шатеном, Чуя чувствовал в самом сердце. Он вдыхал приятный аромат цветущей Сакуры, наблюдал за еë лепестками, плавающих на ветру, и ощущал теплоту в теле, которая исходила благодаря ему – любимому человеку, которому всегда можно было довериться. Несмотря на все драки, несмотря на обзывательства и «ненависть», рядом с Дазаем ему всегда было уютно и спокойно. И это тепло продолжилось и ночью. – Зачем мы пришли на это поле? – рыжеволосый удивлëнно стал осматриваться, но вокруг было пусто. Лишь ночное небо с тысячью звëзд и яркой луной. Полнолуние. – не думал, что это начнëтся столь скоро. – Луна у нас хитрая, – младший неожиданно улëгся на траву, хлопая ладонью рядом, – ложись, будем созвездия искать. Рыжеволосый аккуратно уложился головой на чужую руку, не желая испачкать волосы, которые он мыл вчера вечером. Выдыхая, он устремил взгляд на маленькие звëзды, рассматривая их поочерёдно. Но он бы желал молчать дальше, ведь из всех созвездний Накахара знает лишь Большую и Малую Медведицу. – Смотри, там Кассиопея, – возлюбленный указал пальцем куда-то в небо, а Чуя лишь сделал вид, что смог что-то разглядеть. Конечно же, Дазай знал, что его рыжеволосый «друг» вообще не понимает ничего в астрономии. А от того на его лице появилась издевающаяся улыбка, а из уст вырвался смех. – Чуя, ты ведь наверняка даже не слышал об этом созвездии! – Цыц, теперь слышал. – Допустим! – юноша поднялся с земли, оттрязивая с себя грязь. Тут он протянул руку голубоглазому, продолжая улыбаться, – станцуем? – Тебя в детстве сколько раз роняли? – он продолжил лежать, лишь фыркая в ответ, – я танцевать не умею. – Это не беда! Научишься прямо сейчас. Я буду крепко тебя держать. – Я тебе все ноги отдавлю. Готов? – Ради тебя готов на всë. Накахара хмыкнул, наконец приняв предложение парня. Рука плавно легла на чужую ладонь; опираясь на неë, школьник аккуратно поднялся. Его глаза, потерявшие блеск, под ярким светом луны обрели свой старый цвет. Но он тоже отличался – цвет глубокого океана, чистый, очищенный от ненависти и слëз. Теперь его глаза показывали надежду и любовь. Свет полнолуния падал на два танцующих объекта в поле, будто они пришли на сцену. Одна рука лежала на чужом плече, а другая держала руку любимого. Ноги ловили ритм танца, на удивление не сталкиваясь. Взгляд падал на карие, хитрые глаза, заставляя сердце биться в бешенном темпе. Звëзды, будто зрители – наблюдают из далека и восхищаются. Сам вальс заканчивается довольно быстро. Крепкие руки поддерживают тонкую талию рыжеволосого, не давая отойти и на шаг. Чужие уста медленно приблизились, нежно соприкосаясь с притягивающими губами голубоглазого. Вся теплота, вся забота и любовь будто вылились в душу, заполняя всю тьму ярким светом. И именно этот свет стал источником спасения. Теперь, находясь в объятиях своего любимого и зная, что он спокойно может доверить свою жизнь ему, его тело всегда будет в тепле, а глаза, когда-то потерявшие свой блеск, теперь уже заполнены самым ярким голубым цветом, словно безоблачное небо с ярким солнцем. Он снова видит смысл жизни, а мрачные мысли полностью покинули его голову. Наконец-то он обрëл своë истинное счастье и свою причину жить. Пусть родители и покинули его, но рядом всë ещë остаëтся свет. А теперь, придя домой, его ждëт серьëзный разговор с сестрицей и маленькая бумажка на пиджаке: «слизняк».