Gold and Blood

Красный Замок — тот же позолоченный муравейник. Возвращения королевской семьи в гавань настоящий праздник, приём в Долине Аррен был тёплый, но слуги и подданные ныне родного замка ощущаются гораздо приятнее. Те бегут по коридорам, готовясь к предстоящему вечеру, муравьями снуют туда-сюда, на ходу кланяясь принцу, чей неспешный шаг явный контраст на фоне бурлящей вулканом жизни замка. Путь его знаком, всего несколько поворотов по уже украшенным гобеленами коридорам, по лестнице с резными перилами, и остается только пройти прямо по каменной тропе, к такой же каменной арке, за которой расцветает богороща. Подошва сапог отбивает негромкий стук по плитке. С момента спуска с Голден Ратио прошло по минимуму два часа, но принц так и не сменил одежду всадника, расхаживая по замку в чешуйчатом камзоле. Мрачное лицо многовекового дерева — первое, что он видит ступая на территорию сада. Вторая — фигура Лорда, сидящего с книгой в руках в тени дерева, аккурат у его корней. Следующие шаги нарочито громкие, Эдгар знает лорда Зеемана и ещё лучше знает насколько тот может быть увлечен чтением — настолько, что даже наследника Железного Трона перед собой не заметит. Таргариен держится строго, с гордо поднятой головой и серебряными волосами собранными в немного растрёпанные от езды косы. Проходит дальше по саду, намеренно не подавая ни голоса, ни жеста, ничего кроме отчётливого стука обуви не сообщает о его присутствии. Прошагав так пол тропы, лишь тогда молодой лорд наконец отрывается от чтения, поворачивая голову в сторону пришедшего. Его глаза словно вспыхивают, а улыбка ярко светит клыком, в этом взгляде Эдгар не видит ни одну из ожидаемых эмоций после разлуки, взгляд Зеемана становится странно лукавым. Стоит тому подняться на ноги, как с его уст срывается: — Nyke glad naejot undegon ao, issa prince. Услышанное сперва кажется кашей звуков, требуется немного времени для осознания. Как только же в ум принца приходит понимание, серебряные ресницы удивлённо хлопают, все оставшееся расстояние до корней Чардрева преодолевается уже быстрым шагом. — Nyke glad naejot ūndegon ao tolī. — слышно в ответ. Неизвестная неловкость замирает на мгновение в воздухе, витает и кружится вместе с листьями, а затем смех рушит этот момент. В синих глазах Луки расцветает радость, руки его, наконец, оставляют книгу, закрывают ее и кладут обратно в сумку. — Я произнес всё правильно? — его тон полон гордости. — Ты выучил валирийский пока меня не было? — Громко сказано, я ещё учу. По ощущениям принца величественная королевская богороща стала неожиданно чересчур маленькой, едва способной вместить в себя двоих, и почему-то слишком теплой. Скрывать или отрицать что он скучал нет ни смысла, ни желания, жизнь без учёного лорда рядом после восьми лет бок о бок, уже казалась невозможной и донельзя пустой. Данная встреча была главным ожиданием все дни проведенные вне столицы, но даже так ни одна из мыслей в голове в этот момент не подходит под понятие правильной. Высокий валирийский — язык великого государства, язык драконов, язык пламени. Среди лордов Вестероса знание высокого валирийского не имеет значимости, это не их язык и не их наследние. Таргариен же, что не знает валирийского, ничто, кроме пятна позора на полотне великой династии. Осознание, что Лука его учит, ощущается тем самым по-странному приятным теплом, вслух же произносится лишь туча-смешок и вопрос: — Зачем тебе его знать? — принц садится на поляну, не произнося, но ожидая от лорда того же. — Пока тебя не было лорд Веларион вернулся и привёз с собой кучу свитков, — парень не садится, скорее разваливается на траве, сразу же слегка откидываясь. — Их все передали в библиотеку, но как только я их раскрыл, понял что они все на валирийском. — Тебя учит мейстер Створт? — Неа, я сам. Поворот головы осуществляется не так легко и плавно, как ему хотелось бы. Эдгар моргнул, в который раз не сразу осознавая информацию. — Сам? — Сам. — Тогда я не удивлен, почему у тебя так плохо с произношением. — Да, ну! Лука заливается смехом, уже окончательно ложась на траву и рассыпая по ней собранные в хвост каштановые волосы. Чего-то смешного в своих словах Эдгар не находит, но не может противиться желанию улыбнуться следом. — Ты бы мог попросить меня. — А? — от смеха лорд слегка кашляет, после чего приподнимается на локтях и направляет взгляд на Таргариена. — Валирийский это язык моей крови, — слышится фырканье. — По твоему, я не способен другого ему научить? Лорд Зееман смотрит и в синем огне глаз пляшут бесы. В этом человеке не было ни капли драконьей крови, но он из раза в раз поражает Таргариена непредсказуемостью своих действий. В свой же черёд, потомок драконов с неприкрытым интересом ожидает, вскинув светлую бровь. Знать чем именно он не может, но принц всё равно прекрасно понимает что будет вновь удивлен. — Я надеюсь, слово принца имеет вес? — этот тон невозможно не узнать, голос звучит точь-в-точь как у лорда Германа, разве что строгость нарочито наигранна. — Было бы очень обидно если бы наследник престола так легко разбрасывался словами, ваша милость, вы так не считаете? — Лука! Ответом служит смех в очередной раз заполнивший пространство. Быть столь беспечным перед лицом чардрева совершенно бесцеремонно, принятый в богороще покой нарушается, как сказал бы десница «На осуждение Семерых». Эдгар благодарит свою кровь и предков, за отсутствие даже просто веры в них. Поэтому, принц тем более нарушает тишину, едва ли не выкрикивая чужое имя. — Мой принц, я что-то не так сказал? Хотелось бы казаться обиженным, или того хуже оскорбленным, но не нужно зеркало, что бы понять что со стороны вид Таргариена скорее как у малого дитя, что дуется. Лука вновь его разыгрывает, выводит на смех, и из раза в раз противиться этой игре не получается, даже не хочется. — Не называй меня так, — чешуйчатый камзол снят, оставляя принца в не менее богато украшенной рубашке. Лишь после этого следуя примеру Луки Таргариен ложится рядом. — Меня выворачивает от подобного обращения, тем более что от тебя. — Но именно так я и должен к тебе обращаться, разве не так? — Нет. — принц закатывает глаза. — Не надо сейчас тут меня доконать. — Если к кому-то из твоих дядь обратиться не по статусу, уверен, они бы любезно отсекли мне голову. — Ты думаешь, я бы этого не сделал? — его вопрос сопровождается смешком. — Только от тебя я приветствую подобное, другим же и в мыслях нельзя. — До чего странные привилегии. Решение остановить на этом разговор происходит само собой, принц позволяет себе окончательно расслабиться, не тратя силы ни на что кроме запоминания всех деталей картины вокруг них. Лежать под Чардревом непривычно приятно, солнечные лучи ловко проникают сквозь рубиновые листья, освещая эту небольшую сцену, создавая свой уют. Его спутник на удивление ко своим словам ничего не добавляет, лишь смотрит на Его Высочество с улыбкой на лице. Тепло в груди не появляется вновь, оно и не исчезало никуда. Лука здесь, рядом, желание изобразить на холсте его такого спокойного и мягкого возникает самым естественным образом. Этот порыв Эдгар не назовёт неправильным, лишь отложит до возвращения в свои покои, на балкон к пустому холсту, что в ожидании ждёт своего часа. Зееман приподнимается принимая более сидячее и удобное для чтения положение. Он вновь достаёт книгу, одного взгляда на нее достаточно, что бы понять что та явилась на свет во времена Эйгона Завоевателя. Закладка в цветах родного Дома выполнила свой долг, стоило найти страницу где лорд остановил свое чтение, как тот громко вдохнул и следом выдохнул. В противоположность этому, голос не прозвучал никак иначе как серьёзно. — Konır gaomagon naejot sagon lanta hura isse se jedar. Mere hen ziry mastan tolı naejot se vezos se pryjatan hae ia dromon. Zaldrızoti sovegon hen hen ziry, ponta rhedan naejot greedily mozugon se perzys hen vezos. — Так, остановись. Не найти столь же внимательного и страдающего слушателя как принц сейчас. Простая легенда о двух Лунах, одна из которых словно яйцо треснула, выпустив из себя наружу тысячи драконов, с уст Луки слышится как скрежет когтей этих самых драконов. Эдгар не мог не утрировать плачевность своей ситуации, но помощь лорду своей важностью перевесила эту чашу весов. — Konīr, hūra isse se jēdar. — всё произносится медленно и чётко. — Ты говоришь эти и другие слова используя звуки общего языка, это в корне неверно. Валирийские буквы и звуки совершенно иные, это глифы. Подобно ребёнку, что впервые получил от септы в руки букварь, Лука не мог ничего сделать кроме как слушать и стараться люффой впитать в сознание слова принца. — Ты понимаешь текст? — Эдгар продолжает. — Более чем, не все слова здесь мне знакомы, но суть этой легенды я понял. — Отлично, учить тебя словам было бы куда сложнее. В целом, дай мне сюда книгу. — Подожди, — лёгкая улыбка тронула губы лорда и хорошим знаком это не могло являться. Осторожно пальцы касаются протянутой к книге руке принца, останавливая ту. — Ты уже решил что будешь учить меня? Мне казалось, что то было шуткой. Слова часто произносятся не задумываясь, в этом и если главная уязвимость принца перед Зееманом. Сказанное прежде не значило тогда ничего, сейчас же прокручивая всё в голове лёгкий солнечный румянец проявляется на щеках. Последней частью этой мозаики становятся всё ещё касающиеся его руки пальцы лорда, хотелось бы сию минуту сжечь собственные чувства в пламени Голден Ратио. — Ты звучишь как дотрак! — все же, осуществив до конца задуманное, Эдгар игнорирует чужую руку, забирая книгу себе. — Это оскорбление правящей династии, в нашем же замке вот так осквернять своим незнанием родной язык Короны. — Эд, вот за дотракийца было обидно. Взгляд лорда и принца пересекаются, сталкиваясь в борьбе, заранее зная что ни один победителем из нее не выйдет. В аметистах пылает смятение и гордыня, а синева лукава и фальшиво-обижена. Долго или быстро это длилось сути нет, концом столь значимой битвы становится громкий звук от раскрытия книги принцем, являя Луке взгляд уже на совершенно другую страницу. Книга лежит на коленях Его Высочества, подобный антиквариат попросту страшно испачкать влагой от травы. По ней же и приходится пара хлопков, подзывающих лорда сесть ближе. Перемирие долгожданно, оно наступает радостью на лице Луки и голосом Эдгара, начавшим размеренно читать спутнику новую историю. О легенде про Четырнадцать Огней, что служили чревом для всех огнедышащих зверей, о мифе гласящем, что Черный Ужас Балерион — никто иной как символ, что даже боги милы перед Таргариенами. Тот интерес, с которым лорд вслушивался в каждое произнесённое принцем слово своей подлинностью мерцает ярче бриллиантов. Этот голос как размеренная мелодия, говорит одно неизвестное Луке слово за другим, связывая всё это в мифы, легенды и предания о Валирии. Рассказывает, как Дейнис Сновидица, великая и крайне упрямая женщина, наперекор всему миру убедила отца покинуть Валирийский Фригольд и на смех всей остальной валирийской знати перейти в Вестерос. Что же важнее, как спустя двенадцать лет драконьи сны стали спасением не только для неё, но и для всего рода Таргариенов, что одними из немногих уцелели после Рока. Время и его быстротечность не имеют никакого значения сейчас. Ни один из юнош не желает прекращения этого момента, даже мысль о разрушении их маленького, но столь уютного мира печальна, однако высокий голос служанки не разделяет тех же желаний и сулит концом их сегодняшней встречи. Девушка громко, но всё боясь поднять голову, сообщает, что пир скоро начнётся и король вместе с десницей просят своих сыновей подготовиться к нему должным образом. Стоит ей это произнести, как после поклона подол юбки мнется в тонких девичьих руках и не смея больше отвлекать, та покидает сад. — Я и позабыл почему последние дни весь замок украшали как леди на выданье. — Зееман вымученно вздыхает, будь его воля, он бы слушал чтение Его Величества до часа соловья. Эдгар закрывает книгу, отдавая ту обратно хозяину. Конечности немного затекли от пары часов нахождения в одном положении, лёгкая боль неприятно отдает в ногах, по ощущениям все это время находящихся не в сапогах, а в клетках. Медлительность принца говорит о его нежелании присутствовать на пире лучше любых слов, поэтому лорд Зееман привычно и радушно берёт инициативу в свои руки, поднимаясь на ноги едва ли не вскочив. — Ты не хочешь идти, и я не хочу идти, — он протягивает принцу руку, мягко улыбаясь. — Так что пошли вместе. Королевская рука берёт ладонь лорда, второй же поднимая с земли считай уже забытый камзол. Ночь уже начала заявлять свои права на небо, растворяя в своей тьме лицо Чардрева. Ни один из зажжённых слугами факелов не смог бы освятить этот плачущий лик. Встав на ноги принцу думается, что ни одни перчатки не способны согреть так, как чувство руки лорда в его собственной. Мысли мечутся, но быстро находят свое решение в том что принц лишь крепче сжимает ту в своей отказываясь отпускать даже когда они направились к арке. Слугам всегда всё равно на дела их господ, у них и права нет что-то сказать, никто ведь не обратит внимания на такую мелочь? Будь же Лука против, он бы уже отпустил королевскую руку из своей, но вместо этого лишь произносит на своём ломанном валирийском: — Kirimvose issa prince, ziry istan kirimves naejot emagon jeda rusır ao. — Va mōriot kostilus. Лишь плачущее во тьме Чардрево навеки останется их молчаливым свидетелем.