jealous boy

— Я здесь, чтобы исполнять твои «хочу».

      Димка в гримерку влетает слишком раздраженным, отчего визажистки решают ретироваться быстрее, нежели бы им прилетело. Видеть Журавлева таким взвинченным — это редкость и это, в самом деле, страшно.       Внутри бушует буря ебучих эмоций и желаний, но две из них прослеживаются четко: ревность и желание придушить. И тут неизвестно кого: Куруча, который уж слишком явно заливал своим флиртом не в то ведро, или же Олесю, которая с радостью отвечала на этот флирт.       — Я здесь, чтобы исполнять твои хочу, — не заботясь о громкости голоса, дразнит гостя себе под нос Дима, а после для пущего эффекта пинает рядом стоящее кресло.       Ебаный Илья и его флирт, который он учуял ещё за версту. Стоило тому только войти на съемочную площадку, как флюиды симпатии наполнили воздух вокруг Олеси. Он сразу начал к ней заливать, несмотря на все попытки Журавля указать свою территорию. И, к слову, эти попытки были четкими и слишком явными, отчего девушка даже недовольно пинала его ногой под столом. А съемочная группа, которая в душе не ебёт об их отношениях, странно косилась, но услужливо молчала.       Димка вспоминает, как психолог учил его успокаиваться, оттого считает до десяти, медленно опуская руки вниз, словно придушивая это чувство. Злость немного отступает и мысли, кажись, проясняются. Вот-вот и он полностью успокоится, а после без повышенных тонов обговорит с Иванченко всю ситуацию…       Нихуя.       Издалека слышится громкий, искренний хохот девушки вперемешку со смехом Ильи, и это прерывает ебучий момент «мнимого дзена». Ревность ударяет новой волной по мозгам и руки сжимаются в кулаки.       Точно придушит.       Журавлев крепко сжимает челюсти и рвано присаживается в кресло в углу гримерки, устремляя потемневший взгляд на дверь. Ожидает. Голоса слишком приглушенные, но он слышит некие обрывки фраз, говорящие о том, что Илья с Олесей прощаются, а потом его мозг дорисовывает картинки прощального поцелуя и объятий ниже поясницы.       Бедные подлокотники ощущают всю силу ревности на себе — Дима сжимает их до побеления костяшек и покалывания кожи.       Вдох. Выдох. Вдох. Выдох…       Наконец-то стук туфель Иванченко доносится из конца коридора, и волна ревности медленно поднимается вверх к горлу криком. Но он держится. По крайней мере, нужно хотя бы попробовать нормально поговорить. Главное здесь — «хотя бы».       Первое, что бросается во внимание Диме — это её глаза. Эти голубые, глубокие глаза с большими зеницами, в которых он готов тонуть раз за разом. Иногда он ловит себя на мысли, что это было первое, во что он влюбился; первое, что засело в его сердце и мыслях. Разные взгляды, которыми она одаривала его с первого знакомства - смеха, усталости, улыбки, разочарования, боли, радости и счастья - сопровождали развитие его чувств.       «Даже если у меня будет амнезия, я всегда буду помнить и любить твои глаза…» — в какой-то из спокойных вечеров их еще «невстречаний» проронил Дима, с особой нежностью наблюдая, как от этого зеницы становились ещё больше, а Олеська смущалась.       — Димочка…       Вот же зараза, знает, что делать. Вот этот её сладкий голосок, милая улыбка, и румянец на мягких щечках. Журавлев понимает, что образ «наивной и беззаботной овечки» это лишь показное. Лишь для него. Это больше разжигает.       — Странно, что не «Илюша», — пытаясь быть беспристрастным, хнычет он, слегка склоняя голову на бок. Олеся замечает его потемневший взгляд, скользящий по ней и задерживающийся на шее, — его слабости — а потом выпрямляется, открывая ещё больше голой кожи. Его крылья носа едва заметно подрагивают в напряжении. Это внутреннюю бурю и выдает.       — О чём ты? — словно не понимая, хмурится девушка, а потом аккуратно прикрывает дверь, мельком скользя по коридору: нет ли свидетелей их разговора.       — Иванченко, — его голос ниже на несколько тонов, походит практически на рык, — я знаю тебя, как облупленную, — Дима медленно встает на ноги и, словно пантера, изящным шагом направляется к ней, — поэтому убирай ебучую наивность и лучше объясни, хули ты с ним флиртовала?..       Он останавливается в шаге перед ней и глядит сверху-вниз на то, каким огоньком хитрости блестят её глубокие, невероятные глаза. Олеся слегка поднимает подбородок, вдыхает аромат его резкого парфюма — эти нотки хвойного леса и холода вызывают табун мурашек и предвкушение.       — С кем?..       — Олеся… — негромко хрипит Дима с нотками угрозы и напора, понемногу наклоняясь к её лицу. Она даже не дергается, позволяя ему опалить лицо горячим дыханием. В его глазах играют бесы ебучей ревности, в её — вызова. И он принимает его.       — А! Ты про Илюшу?       Она невинно хлопает ресницами, прикусывая нижнюю пухлую губу. Он же несильно ударяет дверь возле её головы, а после медленно опускает руку вниз к ручке. Звучит двойной звук поворот ключа.       — Да… Про Илюшу…       Олеся понимает, что они заперты. Понимает, что она, быть может, в ловушке — зажата между дверью и тяжело вздыхающим телом. Но вот её нутро необычайно, по-странному взбудоражено и тянется к парню.       — Про ебаного, блядь, Куруча…       Его шепот полон обманчивого спокойствия. Ладони аккуратно, но властно ложатся на тонкую талию и сжимают едва ли не до боли, заставляя девушку издать хриплый стон прямо в губы. Димке от этого лишь больше сносит крышу, снимая всё с ебучих предохранителей. Вот же блядь.       «Никто не должен знать о наших отношениях, Дим…»       Да поебать.       — Какого хуя ты отвечала ему на флирт?..       Дима тянет Олесю на себя, практически вжимая в свое мускулистое тело, при этом сминая её. Она не противится этому, понимая, что её ждет, лишь лукаво вздергивает уголки губ, а потом издает изумленный вздох, когда ощущает его возбуждение.       — А я разве отвечала?       — Вот же сука…       Она дразнит его, измывается над его терпением, распыляет, наслаждается. Никто из её парней и любовников никогда не ревновал её так остро, горячо и слишком сильно, как это делает Журавлев. Слишком властно и желанно. Ей это нравится.       — Мне кажется, что мы с Илюшей просто нашли общий… язык… — она усмехается ему прямо в губы, и проводит глазами аккуратную линию от них к потемневшему от ревности взгляду.       Димина попытка держать себя в руках с треском проваливается ровно в тот момент, когда он с напором впивается в уста любимой. Не позволяя издать ни стона, ни вздоха, парень сминает её губы своими, словно в попытке съесть все последующие слова и сказанное.       Правая рука властно скользит вдоль хребта, вторая лезет под юбку, сжимая упругую ягодицу. Его наполняет волна ревности и желания. Желания вытрахать из неё всё флиртующее и игривое к другим. Олеся — его. И когда-то об этом узнают и остальные.       Боги, как же он любит и ненавидит эту девчонку одновременно. Такую открытую, прекрасную и волевую. И это он никогда не захочет у неё отобрать.       — Больше никогда, — злобно шепчет он, на мгновение отрываясь. — Больше никогда ты не будешь это делать.       — Что делать, Димочка?       Иванченко вновь наивно хлопает глазами, хотя всё прекрасно понимает. И он всё прекрасно понимает — специально. Она всё делает специально. Ради таких моментов. Ради такого Журавлева. Опасного. Горящего ревностью, возбуждением и любовью, граничащей с безумием, с попыткой утонуть в ней полностью и безвозвратно.       — Строить ебучие, блядь, глазки! — уже не сдерживая громкий крик, от сводящей с ума девушки в своих объятиях, рычит парень.       Олеся не успевает и осознать, как он резко оборачивает её к себе спиной, вновь вжимая в себя, словно в попытке спрятать в своей душе, слиться воедино. Одна его ладонь ложится на живот, вторая хозяйственно сжимает налитую грудь сквозь футболку до приятной боли. Своей задницей она чувствует холод его ремня и ширинки, а также выпирающий член, который давно уже просит разрядки.       Это только возбуждает.       Ебучие скрытые желания жесткого секса и доминанации.       Губы Димки прокладывают мокрую дорожку на шее, оставляя по себе и красные отметины, которые нельзя будет скрыть ни одним тональником, и которые будут показывать, что она уже кому-то принадлежит. Ебучий красный парик лезет в глаза, и Дима в момент срывает его и блядскую паутинку, позволяя любимым волосам упасть на тонкие плечи. Боги, какой же у них запах…       Правая рука медленно опускается вниз, залезает под юбку и, едва ли проходясь по внутренней стороне бедра, — Олеся от этого уже вздрагивает, прикрывая глаза, — отодвигает стринги. Пальцами он тут же ощущает влагу от возбуждения — довольная улыбка скользит его лицом — а после начинает круговыми движениями испытывать её клитор.       Олеся уже чувствует накатывающие волны наслаждения и прикусывает губы в ожидании большего. Единственное, что пока что оставляет её держаться — это холод деревянной двери, к которой она прижимается щекой.       — Ты моя… — в одурманенном бреду шепчет Журавлев, между вылизыванием шеи. Его член адски пульсирует, требуя разрядки, но он, скрипя зубами, сдерживает себя, желая как можно дольше потомить девушку. Ведь именно этого — жесткого секса — она и добивается всеми своими стреляющими глазками и двузначными фразами в сторону ебаного Куруча.       Кажется, она хнычет, когда он на мгновение забирает руку, не давая ей достигнуть столь желанных ощущений. Сильно прикусывая нежную кожу под ушком, он сразу запускает два пальца в неё и начинает двигаться. Громкий стон срывается из пухлых губ Иванченко.       — Тш-ш, олененок… — накрывая свободной рукой её рот, разгорячено шепчет он ей на ушко, — мы же не хотим... пока что, чтобы о нас узнали…       Олеся послушно кивает, взвиваясь на его пальцах, а после оставляет поцелуй на внутренней стороне его руке. Член вновь адски пульсирует, когда она обхватывает его указательный и средний пальцы, начиная блядски посасывать.       — Блядь, что же ты со мной делаешь…       Его сдавленный шепот слишком похож на рыданье.       — Блядь!..       Не в силах больше терпеть, Дима вынимает пальцы из девушки и спешит расстегнуть ремень и ширинку. Штаны падают вниз к ногам, и парень чувствует невероятное расслабление, когда стоящим колом член больше ничего не сжимает.       Не теряя ни ебаного мгновения атмосферы сексуального напряжения, он уверенно отодвигает тонкую полоску стрингов и, не давая привыкнуть, рывком толкается в Олесю. Она не сдерживается: громкий стон отдается эхом не только в гримерной, но и коридоре за дверьми.       Журавлев, который пару секунд был нежен и томил девушку в предвкушении, сейчас набирает ритм, желая лишь выплеснуть ебучие злость и ревность, и вновь показать, кому она принадлежит.       Его правая рука залазит под футболку и отодвигает ткань лифчика. Большим пальцем он обводит ареол, а после двумя сжимает возбужденный сосок, отчего Олеся сцепливает зубы, чтобы только не застонать от приятной боли. Второй Димка вновь находит клитор и начинает круговыми движениями массажировать, не сбиваясь с ритма.       Иванченко уже закатывает глаза от блядского наслаждения и блядского понимания, что он в ней. До того момента, как они сошлись, она не раз фантазировала о Журавлеве в горячей ванне или же их с Зайцем кровати. Она не помнит, в какой момент поняла, что лучшего друга любит и хочет больше за своего «любимого», но во всех деталях помнит тот первый ахуенный секс на фоне ссоры в перерывах между съемками в подсобке для метел с Димой.       Было невероятно узнать, что чувства и желания взаимны, еще невероятней — играть в игру «коллег, которые не спят». Но самое её любимое — это дразнить Журавля, флиртуя с другими мужчинами, зная, что тот ничего не сможет ей сделать на виду у всех, ибо схуяли, правильно? Правда, это пока что. Пока штамп не будет поставлен в свидетельстве о расторжении брака Димы и его жены.       Зато потом, после таких «игр», парень грубо брал во всевозможных местах, в попытках вытрахать все дурь и желания из неё. Конечно, Олеся понимает, что Димка обо всём догадывается. Но почему-то он продолжает вестись и идти на поводу у неё. С некой садистской ноткой радости принимает все правила, и кажись, ему также нравится эта горячая игра на истощение…       Разрядка настигает Олесю первой. Внезапно волна наслаждения накрывает всё её тело. Ноги подгибаются, и если бы не теплые руки любимого, придерживающие за талию, она бы упала бы блядским мешком на пол. Перед глазами фейерверк из звездочек какого-то неизведанного ей созвездия в галактике любви и вечности.       Контролировать свои стоны сложно. Кажется, что ей вообще заложило уши от разрядки, и она не слышит ни тяжелого дыхания парня за спиной, ни своих томных «Дим…» на кончике языка.       Олеся не стоит на ногах — те предательски подрагивают от волн наслаждения — висит в крепкой схватке Димы. Внутри души разливается тепло и очередное понимание: «любима». Усталый взгляд через плечо, блестящие от любви глаза и ебучее сердце, замирающие от вида любимого человека.       Парень делает ещё пару толчков, от чего она немного подпрыгивает, словно безвольная кукла, а после кончает в неё. Разрядка отдается покалываниями даже на подушечках пальцев, а также дарует затуманенные мысли.       — Хоть ещё раз… — его дыхание тяжелое, взгляд посеревший, но с огоньками необъятной любви и готовности поклоняться каждую блядскую минуту, — он или кто-нибудь другой будет крутиться возле тебя… — ласковый поцелуй в тонкое плечо, — я его убью…       Последнее слово походит на животный рык полушепотом. Олеся едва лишь улыбается, прикрывая свои глаза. Она знает, что Дима способен это сделать. Нежный поцелуй в уголок губ заставляет её вздрогнуть и распахнуть ресницы.       — Я люблю тебя…       — И я тебя, — честно и без напускной наивности наконец-то своим голосом издает Иванченко, не зная, как передать все свои чувства.       — Пообещай, никогда так больше не делать… — Дима шепчет с мольбой, с приятной усталостью и осознанием бесполезности просьбы. Олеся лишь ведет подбородком, приподнимая острые уголки губ.       Ведь, несмотря на обещание, она продолжит так делать. Потому что ей нравится, как Дима выплескивает свою ревность. Олеся это любит.       Любит своего ревнивого мальчика.