Шалости

Гнусное чувство засело в груди. Осенняя тоска накатила с новой силой. Но у эмо-парня был белобрысый дружбан. Костя, этот шкет, снова выгнал из квартиры Сахарова. Теперь он меланхолично плелся к квартире Никиты. В груди засело чувство вины. Это потребительское отношение… Очередной вечер, ребята в стельку пьяны. Разговоры исчерпали себя. С Комякиным происходила какая-то дичь. То он отрубился, то, полежав минуту, бодрячком поднялся и стал кокетом, что к слабо соображающему Саньку лез, попутно смеясь с себя же. Свеча горела на тумбочке. Белокурый уже находился на своем обычном месте, лежа на боку. Саша поколебался, затем задул пламя и скользнул к парню. Будто время замедлилось. Гитарист интуитивно ощущал каждую миллисекунду, как песчинки, ускользающие сквозь пальцы до точки невозврата. Пока Никита не угарал с этого, все было обратимо. Саня мог перевернуться и обвинить в этом усталость, глупость, что угодно… — Что случилось с эмо-бойчиком, кто тя так потрепал? — тихо и насмешливо спросил Никитос. — Я… ничего, — выдохнул Саша. Диван был узким. Они были так близко, что Санек не знал, что делать со своими руками. Он невинно положил их на грудь Комякина. — Трудно не воспринять это за приглашение. — Как хочешь, так и воспринимай, — сказал Сахаров, а затем понял, как это прозвучало. Он замолчал, все еще не в силах произнести ни слова вслух. Его лицо было очень красным. Синеволосый был рад, что белокурый ничего не видел. — Мило. — Музыкант почувствовал, как кровать сдвинулась, а затем ахнул, когда кончик пальца дразняще пробежался по длине его члена. — Это из-за меня? Ощущение притуплялось тканью между ними, но даже легкого прикосновения было достаточно, чтобы заставить Сашу беспомощно извиваться. Он был тверд. И как долго? — Да, — хрипло проговорил трушный эмо. Никита впился в пояс его штанов и потянул спереди. Сахаров оказался полностью обнаженным. Потом была рука. Комякин прикасался к нему. Неторопливо водил кончиками пальцев вверх и вниз по члену, посылая волны удовольствия по его телу. Сердце выпрыгивало из груди. Но блондин, похоже, не торопился. Другая его рука скользнула по бедру, а затем, к величайшему огорчению эмочки, крепко сжала его задницу. Это было непристойно. Так непристойно. Бедра качнулись вперед и он испустил испуганный вздох. — Нетерпеливая штучка, не так ли? Как он посмел. Но прежде, чем он успел произнести слова, ладонь, теперь скользкая, наконец сомкнулась вокруг его тела. Это было чистое, электрическое удовольствие. Его руки сжались на футболке Никиты, когда тот задал медленный темп, большой палец ласкал щель при каждом движении… Но он даже не пытался его вытащить. Прикосновения все еще были слишком медленными и легкими. Когда Саша дернулся вперед, пытаясь схватить парня покрепче, его рука ослабла. Гитарист застонал от разочарования и крепче сжал пальцы, чтобы удержаться от того, чтобы не обхватить руку друга своей, не заставить его сделать это правильно . — Ты чего-то хочешь? Самодовольный, всегда такой самодовольный, но в голосе была какая-то запыхавшаяся нотка. Его член тоже был твердым? Саня должен был знать. Он качнулся вперед, догадки подтвердились. О боже, он чувствовал его… Белобрысый ахнул, и его рука сжалась, вырвав с губ его сдавленный стон. Затем ткань зашуршала, когда Комякин вытащил свой член и слегка отстранился. Он смутно услышал стон парня, когда того снова отрубило. Музыкант расслаблено лежал, не отдавая отчета времени, когда вдруг сбоку послышалось агрессивное: — Блять, Саша, что за нахуй? Эмочка не успел ничего ответить. Белокурый поднялся и уставился в стену прожигающим взглядом.