Синдром дефицита внимания

Долгие гудки — пока Ёнэ перебирает объёмную стопку бумаг, ему приходится зажать телефон плечом и щекой, и звук, транслируемый будто бы прямо в мозг, заставляет его сжать губы сильнее, в тонкую линию. Мысленно он торопит Каина на той стороне провода — но в ответ на его мольбы телефон жалобно тянет ещё один гудок, обрывающийся на полтакта раньше щелчком. — Каин! «Набранный вами абонент не отвечает, пожалуйста, позвоните позднее» — Чёрт возьми. Уже четвёртый раз за последний час. С громким шлепком Ёнэ обрушивает всю пачку бумаг на столешницу, сверху опускается телефон — он даёт Каину на той стороне перерыв от непрерывно трезвонящего смартфона — хотя он этого и не заслужил. Барный стул тихо скрипит, когда он взгромождается на него, и, запустив обе руки в чёлку, легонько тянет себя за волосы с вымученным стоном. Какой же он идиот. Как он устал. Руки хватаются за телефон, всё ещё теплый от прошлых прикосновений, и снова набирают знакомый номер, в голову винтом входит пронзительный звук гудков, Ёнэ барабанит по бумагам перед собой, уже ни на что не надеясь. Можно было бы просто найти другую «бывшую звезду», да? Без всей этой бесконечной драмы, срывов, агрессии и непредсказуемости, они ещё могут разорвать с Каином контракт, так ведь? Так? Нет, он этого не сделает — просто потому что когда смотрит на Каина, как он двигается, поёт и читает речитатив — понимает, что он на своём месте, идеально вписывается в картинку, которую Ёнэ нарисовал себе в голове — и которую он будет способен продать всему миру. Вдруг в трубке гудки сменяются на шорох, отдалённые голоса и смех, он слышит музыку, звучащую так далеко, что разобрать можно только басовый ритм, бьющий по ушам и визгливую верхнюю ноту. — Каин, какого хрена? — почти орёт в трубку Ёнэ, в попытке перекричать шумы, а в ответ слышит приближающийся женский смех, звонкий и пьяный — по крайней мере ему так кажется. А потом слышит голос Каина, очень отдалённый, но этого достаточно для узнавания. — Да повесь трубку, бесит он. Ёнэ закатывает глаза. На той стороне провода что-то происходит — все звуки становятся глухими, словно кто-то закрыл микрофон подушкой или ладонью, затем слышится шуршание и скрежет. По крайней мере, есть один хороший знак — Каин живой, и в таком состоянии, что может формулировать осмысленные предложения. В принципе, этого достаточно, чтобы перестать сидеть, как на иголках — но Каин всё ещё не дома. Плохой знак — шумы меняются на натужно-сексуальный женский голос, комично пытающийся сделаться ниже: — Каин не может ответить на ваш звонок, пожалуйста, — она срывается дурацкий смех, — не звоните сюда больше! — Дай ему трубку, тупая ты дура! — срывается Ёнэ, но в ответ слышит лишь частые гудки повешенной трубки и получает вопросительный взгляд от К’Санте, только что вошедшего через входную дверь. Он опускает голову к столешнице и легонько бьётся об неё лбом, потому что больше ничего сделать не может. К’Санте оставляет сумку в коридоре и подходит ближе — он слышит это по шагам, проходит мимо, открывает дверь холодильника, звенит посудой, а потом забирается на второй барный стул рядом — от него пахнет улицей, дорогим парфюмом и кожаным салоном новой машины, он опускает ладонь на загривок Ёнэ и скользит ею вдоль плеча, разминая его удивительно нежными для таких больших сильных рук, движениями. Ёнэ разгибается и смотрит на него невидящим уставшим взглядом. — Не отвечает? — спрашивает К’Санте. Голос у него тёплый и обволакивающий, грудной — как горячий шоколад. Но Ёнэ не любит сладкое. Он мотает головой и без особой надежды набирает снова номер Каина — на громкой связи между ними повисает механическое «Телефон абонента выключен или находится…» — Развлекается с какой-то девкой. Она выключила его телефон. — Ты слишком его опекаешь, он взрослый парень, слушай. «Взрослый» — это да, по паспорту он точно совершеннолетний в абсолютном большинстве стран мира; а ещё он абсолютно необязательный, безответственный, высокомерный, самоуверенный — и Ёнэ подозревает, что страдающий биполярным расстройством — мальчишка, живущий жизнь как рок-звезда. Со всеми вытекающими рок-звёздными проблемами. — Я хочу его придушить. К’Санте хмыкает, не отнимая руки от спины Ёнэ — от тёплой ладони по телу растекается тепло; в К’Санте хочется уткнуться и довериться его надёжности, и Ёнэ, наверное, мог бы — если бы в его голове не свербил блядский Каин с его выкидонами. К’Санте хороший — если бы все люди в мире были бы такими, как он — все проблемы решались бы мирно и по-справедливости, а агрессию выплёскивали бы в зале, поднимая тяжелые веса. Каин же напоминает ему Ясуо — только умноженного на сотню, Ёнэ чувствует за него пресловутую ответственность так, словно сможет искупить этим свои промахи в воспитании брата. Он хочет для Каина лучшего — разглядев в нём талант и харизму, он хочет удержать его на плаву как можно дольше — Ёнэ постоянно кажется, будто Каин ходит по самому краю пропасти, играючи свешиваясь вниз. Его никто не просил Каина спасать, но он, чёрт возьми, не может оставить это просто так, и это бесит его ещё сильнее. — Слушай, он часа три назад взял ключи от байка и куда-то угнал, нагуляется и вернётся. Перестань себя изводить, всё будет нормально. Ёнэ меняется в лице — вернее, его выражение становится совершенно пустым, и он переспрашивает ничего не выражающим голосом: — Что? — Ключи взял, от байка, говорю, — К’Санте повторяет главное, — Ёнэ, что с тобой? — Ты в курсе, что у него забрали права месяц назад? — Оу. К’Санте хмурится так же, как и Ёнэ, и трёт лицо рукой. — Что ж, это…дерьмово. По крайней мере, ты дозвонился до него, и он не был в полиции, так ведь? Ёнэ издаёт булькающий звук, который можно идентифицировать, как смех — если, конечно, применить немного фантазии. Если не применять — в этом можно расслышать первый отзвук подкатывающей истерики. Он открывает приложение для отслеживания своих устройств — ноутбук и планшет, ожидаемо, обнаруживаются в спальне, наушники — «при себе» — он чувствует кейс в кармане, несколько меток — в его доме в Японии; К’Санте заглядывает в его телефон, когда он листает обширный список эйртегов, принадлежащих ему. — Так вот, кто скупает этот мусор от Эппл? — хмыкает он, — …чувак, это что, метка на сумке Эзреаля? — Он забывал её несколько раз в такси, поэтому я подарил ему тег, просто забыл…удалить из списка. — Я не знал, что ты так озабочен тем, чтобы все твои вещи были…в смысле, ты не выглядишь, как кто-то, кто часто что-то теряет, — К’Санте удивлённо вскидывает брови, Ёнэ тяжело выдыхает. Он держал под контролем всё ещё в школе, а потом сфера его ответственности расширилась настолько, что он начал понемногу этот контроль терять — невозможно уследить за всем и сразу, и при этом он понимает, что просто физически не может пустить это на самотёк, и сойдёт с ума, если вдруг осознает, что что-то от него ускользнуло. Наверное, с этим нужно идти к специалисту, но пока что Ёнэ потратил сотню долларов на россыпь оверпрайснутых трекеров. Наконец, в списке он находит байк Каина, и лицо К’Санте…в общем, Ёнэ кажется, что он смотрит на него, как на преступника. Или больного. Или больного преступника. — Ты за ним следишь? — Только за байком. — Мне стоит обыскать свои вещи? Ёнэ хмыкает, копируя адрес и разыскивая байк Каина на карте — хорошо, какая-то парковка жилого комплекса в другой части города. Это уже что-то; а потом он смотрит на К’Санте, ожидающего ответа. А, это была не шутка? — Нет. Нет, я не…я думаю, что…нет, твоих вещах нет трекеров. Ёнэ выбирается из-за стойки, едва не смахнув стакан воды на папку документов — помедлив, он тратит время, чтобы отнести её в комнату; К’Санте наблюдает за его перемещениями со сложным — и, кажется, словно бы немного расстроенным — выражением лица, а потом провожает его до входной двери, где Ёнэ накидывает на плечи плащ. — Куда ты? — За Каином, куда ещё. Я собираюсь забрать его. — Слушай, он, ну, не ребёнок. Ты не должен «забирать» его, как из детского сада. Ёнэ смотрит на своё отражение — длинное лицо, уставшие глаза с тёмными кругами под ними; он видит молодого мужчину, взвалившего на себя непосильную ношу — но чертовски амбициозного и уверенного, что это ему по плечу. В этом они с Каином похожи, поэтому, наверное Ёнэ накидывает на шею шарф и проверяет ключи от машины в кармане. — Ёнэ… — Прости, — наконец, он смотрит на К’Санте, прямо в глаза — и вздыхает, — я скоро вернусь. Закроешь дверь, ладно? Он кивает в ответ — и, когда Ёнэ выскальзывает за дверь и спускается по лестнице — чувствует, что К’Санте смотрит ему в спину слишком долго для простого провожания, и щелчок замка слышится гораздо позже, чем это должно было бы произойти. *** Он знал, что позовёт его, когда в голове только возникла идея о том, чтобы собрать группу — соцсети творят чудеса, и, написав в инстаграме девушке из прошлой группы Каина, он получает ссылку на его личную страницу и многозначительный смайлик, закатывающий глаза. К чему бы это. Инстаграм Каина оказывается почти мёртвым — если раньше он вёл его стабильно, выкладывая фото с выступлений и вечеринок, то за последние полгода у него есть только одна публикация — смазанная фотка какого-то дерева на фоне низкого, почти сизого, неба, готового вот-вот пролиться дождём. Красиво, конечно — но без контекста, без подписей и даже без чьих-либо комментариев. Ёнэ пишет ему в личные сообщения, рассказывая о своей идее и предлагая встретиться, и, ожидая ответа, листает чужую страницу дальше. Взгляд задерживается на затемнённой фотографии голого торса и приспущенными джинсами — недостаточно, чтобы это забанили за порнографию, но достаточно, чтобы почувствовать себя неловко, глядя на этот снимок. Ёнэ чувствует себя ужасно, когда делает скриншот страницы, и, словно, скрывая своё преступление, листает дальше, заблудившись в многочисленных вечеринках и концертах. На фото Каин красивый — Ёнэ особенно нравится, как он выглядит в три четверти, обхватив микрофон обеими руками, пока фото делает кто-то другой — в свете софитов поблёскивает пот на его плечах, отросшие волосы липнут к шее, а в глазах сияет уверенность и вызов, который чувствуется даже со снимка. На встречу приходит парень в грязном худи, от которого несёт сигаретами; отросшие волосы собраны в неряшливый хвост на затылке, из которого так и норовит выпасть прядь, пачкаясь в соусе дешёвого бургера. Ёнэ смотрит на отросшие корни — волосы Каина, на самом деле, чёрные, и вглядывается в потухшие глаза. — Почему именно я? — спрашивает Каин, покачивая из стороны в сторону картонным стаканчиком с газировкой. На дне перекатываются льдинки, он присасывается к трубочке и издаёт неприятный звук, втягивая остатки напитка со дна. — Я смотрел записи ваших выступлений с твоей старой группой. Ты мне понравился, я хочу, чтобы это был ты, — Ёнэ видит, как где-то на дне чужих глаз зарождается интерес — впервые за всё время, пока он распинался, наблюдая, как Каин поедает картошку фри. Ему кажется, что Каин угас и поставил крест сам на себе; а ещё — что ему не хватает любви и признания, и он чахнет без них, как растение без солнечного света; что похвала Ёнэ для него важнее, чем все слова, сказанные до этого. А ещё он замечает, что у Каина есть какое-то ублюдское очарование — он ведёт себя как невоспитанный и самовлюблённый хам, но легко вливается в компании и заводит знакомства — и от него сложно отвести взгляд, когда он улыбается. Они подписывают контракт, и Ёнэ не перестаёт смотреть на него: помимо улыбки, он видит тоску и печаль, видит сжатые зубы и злой оскал, заинтересованность и дерзость. На самом деле он не жалеет ни разу, что позвал его. Даже когда паркуется на территории жилого комплекса в незнакомом районе рядом с байком Каина, выходит из машины и долгим взглядом осматривает невысокие одинаковые дома. Холодный ноябрьский ветер пробирается под плащ, часть окон уютно горит жёлтым светом, и, сначала ему кажется, что он просто зря приехал — не обходить же все подъезды, чтобы найти одного Каина? Ёнэ везёт — во двор заходит шумная компания молодых людей, издалека не разобрать ни возраста, ни пола — но они галдят, что-то активно обсуждая, а в пакетах позвякивают бутылки; Ёнэ делает вид, что ему с ними по пути и проскальзывает в подъезд следом. В свете ламп проще рассмотреть их — три парня, одна девушка, поднимаясь по лестнице, они обсуждают её подругу, оставшуюся дома, но нить разговора то и дело от Ёнэ ускользает — зато, по мере поднимания по лестничным пролётам, явственнее слышны басы от играющей у кого-то дома громкой музыки. Ёнэ молится, чтобы соседи вызвали полицию уже после того, как он отсюда уедет. Дверь оказывается незапертой, парень пропускает своих спутников вперёд — девушка, активно жестикулируя, что-то ему доказывает, а потом они оба смотрят на Ёнэ, остановившегося на лестничной клетке. — Что-то не так? — девушка склоняет голову набок, оглядывая его с головы до ног, взгляд задерживается на осветлённых окрашенных волосах и азиатском разрезе глаз, она складывает руки на груди в защитном жесте. — Я ищу Каина, — от долгого молчания его голос чувствуется незнакомым и хриплым, и он почти готов к тому, что его пошлют куда подальше, но девушка вдруг улыбается ему. — О! Я говорила с тобой по телефону! — о боги, это она; в живую выглядит даже милой — широкие бёдра, узкие плечи и маленькая грудь, короткие волосы, сожжёные осветлителем до рыжины, — Ёнэ, да? Заходи, Каин тут. Ему немного стыдно, что он назвал её «тупой дурой», но ничего с этим не поделать. В коридоре темно, из-за кучи раскиданной обуви сложно пройти внутрь; но Ёнэ не планирует тут задерживаться. — Я не буду разуваться, ладно? — спрашивает он у парня, хозяина квартиры; мальчишка равнодушно пожимает плечами. В кухне и коридоре стоит белая дымка и пахнет травкой — это Ёнэ не нравится; компания из двух парней шумно выгружает бутылки на столешницу, они оборачиваются на Ёнэ, когда он заглядывает туда — Каина там нет, но его куртка болтается на спинке одного из стульев, и он забирает её, перекидывая через руку. В комнате коротковолосая девушка забирается с ногами на подоконник, зажав губами сигарету — но в пепельнице рядом с ней, помимо обычных бычков, валяются остатки самокруток; они встречаются с ней взглядами и она отводит глаза к прикрытой двери. — Я не думаю, что тебе… Вам…стоит туда заходить, — Ёнэ без слов понимает, почему — нужно быть глухим, чтобы не расслышать хриплые девичьи стоны и скрип кровати; и, если честно, ему от этого всего места довольно гадко, но это становится последней каплей. Девушка пожимает плечами, — наверное, они думали, что успеют, пока мы не вернёмся из магазина. Если ей и неловко — у неё получается это скрыть; Ёнэ подходит к ней ближе, пытаясь абстрагироваться звуков за дверью. — Поделишься сигареткой? — М, — она открывает пачку, и он вытягивает одну, зажимает губами и поджигает кончик протянутой зажигалкой; затягивается, глядя на крыши домов вокруг, медленно поглощаемые вечерним сумраком. — Тебе хоть есть восемнадцать? — спрашивает он вдруг, и она как-то невнятно передёргивает плечами. — Не переживай, мы все тут совершеннолетние. У твоего друга не будет проблем, — ну хоть что-то хорошее; Ёнэ затягивается, наполняя лёгкие горьким дымом, они молчат — и в тишине слышно невнятную речь Каина, прерываемую громким женским стоном — им обоим становится неловко, и девушка отводит взгляд. Ёнэ мысленно даёт Каину время, пока он не докурит сигарету до фильтра, но часть его искренне хочет ворваться в комнату прямо сейчас и оттаскать его за уши, как непослушную собаку; он вообще пытается понять, какие эмоции испытывает по поводу этого всего — незнакомой квартиры на окраине, непонятных уже не подростков, алкоголя, травки, грязного подъезда и самого Каина, сорвавшегося с места ни с того, ни с сего — и у него не находится ответа, просто потому что в подобных ситуациях он не бывал. Он к этом настолько не готов, что всё кажется сюрреалистичным сном — но, когда пламя обжигает пальцы, сжимающие сигарету, он не просыпается, и это удручает. Затушив бычок в пепельнице, он отходит от девушки — она безразлично смотрит на него, а потом отворачивается, качая головой в такт играющей музыке. Ёнэ абстрагируется от звуков, исходящих из-за двери и толкает её, замирая на пороге — он ожидает, что они прервуться, как только обнаружат вторжение — ну, то есть, сразу — и ему не придётся наблюдать обнажённую спину Каина и его приспущенные до середины задницы джинсы, бок обнажённой длинноволосой девушки, вцепившейся тонкими руками в сбившуюся простынь и спрятавшую лицо в подушке. В общем, заканчивать они не планировали, и в голове Ёнэ проносится уныло-сокрушённое «пиздец». — Заканчивай, мы едем домой, — наконец, подаёт он голос, перекрывая им исступленное мычание девушки; Каин резко оборачивается и меняется в лице — Ёнэ никогда в жизни не видел человека, который бледнеет буквально на глазах. — Ёнэ, ёб твою боже блять мой! — выдаёт он витеевато, пока Ёнэ собирает по полу вещи, которые идентифицирует, как шмотьё Каина — лишь бы не смотреть, как тот торопливо разбирается с собственным членом и застёгивает ширинку, — какого хуя ты тут делаешь? Девушка падает на бок и тут же заворачивается в простынь и одеяло — в отличие от Каина, она абсолютно голая — и Ёнэ радуется, что она хотя бы не визжит от его бесцеремонного вторжения в их частную жизнь. Он бросает Каину его футболку, поднятую с пола и подбирает упавший телефон — трещина на экране уже была прежде, но, из-за того, что экран не загорается по нажатию кнопки блокировки, Ёнэ на мгновение пугается, что Каин его разбил — и только потом вспоминает, что выключили его намерено. В комнате душно и пахнет сексом — Ёнэ распахивает окно, чтобы выветрить этот запах, и, вместе с ним избавиться от навязчивого образа резко очерченных мышц Каина в момент удовольствия. — Может, ответишь мне, какого хуя тут делаешь ты? — интересуется Ёнэ уже спокойнее — волосы Каина взлохмачены надетой через голову футболкой, он смотрит в ответ обиженно и немного нахально, но, к удовольствию Ёнэ — в чужом взгляде не ощущается агрессии и враждебности. Что, в общем-то, удивительно, но хорошо. — Идём, — куртка летит Каину в грудь, он послушно натягивает её на себя и тащится за Ёнэ, на прощание махнув рукой голой девице, оставшейся в постели; девушка из соседней комнаты, закрывающая после курения окно, провожает их взглядом, парни из кухни даже не обращают внимания, почти синхронно отпивая из бутылок. Ёнэ подпирает стенку спиной, дожидаясь, пока Каин зашнурует грубые ботинки, оставленные в коридоре. Это всё чертовски утомительно. *** В машине они ругаются — сперва из-за того, что Ёнэ не хочет забирать байк, потом — потому что Каин сел за руль, зная, что у него нет прав — если бы он попался, это был бы уже не штраф, и Ёнэ кипит из-за этого особенно сильно — если Каину насрать на самого себя, мог бы постараться не влипать в неприятности хотя бы ради группы. Хороший был бы релиз — с рэпером-уголовником; Ёнэ пытается не смеяться над этой мыслью, потому что это кажется уже истерической попыткой найти во всём этом беспросветном тлене хоть что-то весёлое. Они ругаются из-за телефона, из-за того, что Каин не предупредил о своём уходе, потому что завтра примерка костюмов, потому что Ёнэ только и может, что портить веселье — в общем, когда они заходят обратно в дом, Ёнэ чувствует себя перекипевшим и выгоревшим, у него настойчиво и болезненно пульсирует в висках, и у него не осталось сил, чтобы перекрикивать Каина, когда он опять начинает заводиться по какой-либо ещё причине. Каин бросает куртку прямо на тумбочку, игнорируя крючки для одежды, и влетает в гостиную первым; Ёнэ вешает плащ на плечики и убирает обувь с прохода — и ногой подвигает ботинки Каина, оставленные прямо в проходе. — Куда это ты? — Ёнэ останавливает Каина, окликнув; валяющиеся на диване Сетт и Афелий отвлекаются от просмотра какого-то реалити-шоу почти одновременно, и почти синхронно вскидывают брови. — К себе. Или ты не этого хотел — наказать меня, как ребёнка, заперев в комнате? — Каин заводится с полборота, ядовито выплёвывая слова — ему особенно хорошо играет на руку, что Афелий смотрит на него с немым вопросом. Публика всегда его вдохновляет, думает Ёнэ. Жаль, что и сейчас тоже — Каин разводит руками и хмыкает — не сводя взгляда с него, он обращается в первую очередь к Афелию: — Представляешь, Фел, он ворвался в комнату, где я развлекался с девушкой! Ну-ка, Ёнэ, скажи, долго пялился на мою задницу, пока не подал голос, а? — Ёнэ морщится и трёт переносицу двумя пальцами — прерывать его бессмысленно, оправдываться — тоже. Афелий тянется к уху Сетта, что-то шепча ему, а потом Сетт суфлирует: — Он говорит «Ёнэ, это преступление», — по крайней мере, сам Сетт выглядит не очень-то впечатлённым концертом Каина, и ему значительно интереснее тяготы жизни шестнадцатилетней беременной по телевизору; он откидывается на подлокотник дивана, обхватит рукой тонкую лодыжку Афелия, и поглаживая косточку большим пальцем. Они влюблены, и Ёнэ смешно от того, как отчаянно иногда оба пытаются это скрыть. — Преступлением было садиться на байк без прав, Каин, — холодно — и безэмоционально — отзывается Ёнэ, перебирая лекарства в аптечке. Ему пригодится таблетка от головной боли, — идём, ты сдашь тест. — Что? Ёнэ поднимает на уровень глаз упаковку с тест-полоской на марихуану. От этого жеста Каин почти взрывается — его лицо искажается от гнева, и Ёнэ кажется, что вот-вот у него отрастут клыки и когти, чтобы разорвать его на кусочки. — Ты…блять! Ёнэ, я чист, какого хуя? — он легко перекрикивает сделанный погромче Сеттом телевизор и подходит ближе широкими шагами, вырывая из рук тест, — ты что, настолько плохо обо мне думаешь? — Настолько. Я хочу видеть, как ты это сделаешь, — Ёнэ сам поражается собственному спокойствию — но он правда устал ругаться, устал эмоционально, и всё, чего он хочет — увидеть отрицательный тест Каина и лечь спать, но он понимает, что если за этим не проследить — Каин просто запихнёт тест в тёплую воду. У него есть повод ему не доверять, — я видел бычки самокруток, Каин. Если ты чист — тебе нечего бояться. — Сначала ворвался в спальню, где я трахался, теперь собираешься смотреть, как я ссу? Ты — грёбаный извращенец, Ёнэ! — Ёнэ плевать на обвинения, он пожимает плечами, и, чуть толкнув Каина, идёт к двери в уборную. На удивление, Каин тащится за ним, громко топая босыми ногами по полу; Сетт и Афелий переглядываются, и Афелий двигается к Сетту ближе, упираясь пальцами ноги в крепкое бедро — от этого касания на чужих щеках растекается смущённый румянец. Ёнэ подпирает дверь туалета изнутри, Каин сидит на захлопнутой крышке унитаза, смотря на него с вызовом — если бы не обстоятельства, это выглядело бы комично — Ёнэ думает, что вся его жизнь — гребаная несмешная комедия. У ног Каина на полу стоит баночка с мочой и тестом, и они оба просто ждут, когда проявится результат. — И всё-таки, почему ты уехал? — вдруг интересуется Ёнэ, почти миролюбиво — Каин шипит в ответ, выдыхая сквозь зубы. — Это…не твоё дело. Захотелось развеяться, вот и всё, — это не ответ — в очередной раз Ёнэ натыкается в отношении Каина на огромную кирпичную стену, которыми он окружил собственное «я». Это целое искусство — быть достаточно открытым, чтобы нравиться людям, и, при этом, держать настолько глухую оборону, когда кто-то пытается пробиться к его истинным чувствам. Но Ёнэ уже продвинулся — потому что понимает, что Каин лжёт, чтобы от него отстали. — Послушай, — он вздыхает и поднимает взгляд на Каина, убирает прядь волос за ухо, — я не понимаю, почему тебе так дерьмово среди нас и почему ты так стремишься убежать, но я просто хочу сказать, что мы тебе не враги. Я боялся, что с тобой могло что-то случиться, — Каин вдруг кажется застанутым врасплох этими словами, его агрессия рассеивается, превращаясь в какое-то глупое и слегка наивное выражение лица. С ним Каин выглядит моложе, чем является на самом деле — это хороший знак, — мы — не твоя прошлая группа, просто постарайся дать нам шанс, хорошо? Ёнэ вспоминает этот дурацкий смайлик с закатывающимися глазами — наверное, при всём раздражении и проблемах, которые Каин генерирует, умудряясь при этом почти ничего не делать — он бы не описал его так. — Ты не доверяешь мне, — упрекает его Каин, прерывая молчание и нагибаясь за тестом, смотрит на полоску, а потом протягивает его Ёнэ, — видишь, зря. Я же сказал, что чист. Я исправляюсь. Просто медленнее, чем ты того хочешь. Ёнэ кивает, ему достаточно увидеть отрицательный результат, чтобы стало как будто бы легче — он смотрит, как Каин брезгливо выкидывает тест в мусорку, убирает баночку и долго моет руки с мылом. — Эй, — тихо говорит Ёнэ, опуская руку на плечо Каина — он чувствует, как мышца напрягается под пальцами, словно Ёнэ не собрался его ободрить, а готовится к удару, — Каин. Прости, я не должен был…кричать на тебя, врываться в спальню и вот это вот всё. — Угу, — Каин шмыгает носом и — Ёнэ подозревает, что он делает это, чтобы уйти от прикосновения — нагибается над умывальником, ополаскивая лицо холодной водой, — извинения приняты. Эпизод с байком у них как-то заминается — Ёнэ тратит время на вызов эвакуатора, чтобы доставить его на парковку к их дому, и больше не докапывается до того, что Каин сел за руль без прав. Он пьёт чай, залипает в телевизор с Сеттом и Афелием — чувствуя себя третьим лишним на просмотре истории о нелёгкой жизни молодой мамочки, когда краем глаза замечает, как Сетт закапывается носом в волосы Афелия. В конце концов, он возвращается в свою — по совместительству, временно Каина — комнату; за окном уже совсем темно, но свет не горит, и единственным источником освещения становится фонарь на улице. Каин лежит на спине на своей кровати, даже не переодевшись — в полумраке Ёнэ видит, что он не спит. — Я могу сюда сесть? — осторожно спрашивает он, указывая на место на кровати Каина — вместо ответа он подвигается, освобождая больше пространства. Ёнэ сутулится, и хочет было начать разговор, но Каин его перебивает. — Ты мне не мамаша, чтобы меня утешать и поучать. — Ага, но…мне не всё равно на тебя, Каин, — он чувствует, как Каин от этих слов напрягается и замирает, а потом поворачивает голову к нему, вместо того, чтобы разглядывать потолок. — Это потому что я — часть группы. Ты, считай, пытаешься нас всех продать, типа…вложиться, чтобы получить деньги. Так работает шоу-бизнес, и я — один из твоих активов, — находится он. Что ж, Ёнэ не думал, что это будет простой разговор. — Не уверен, что ты оценишь мою честность, но это правда. Часть всей правды, — руки скользят по простыни, нащупывая свободное место, и он ложиться рядом с Каином на бок, занимая часть постели. Рука подпирает голову, а второй, свободной, он ковыряет дырку на рукаве чужой футболки, — но я же изначально выбрал тебя, потому что ты был лучшим. Я смотрел на твои фото и видео выступлений, и понимал, что частью моей группы будешь именно ты. Я не могу заменить тебя не потому что ты подписал контракт, а потому что я хочу видеть именно тебя. Каин молчит и сопит, позволяя Ёнэ говорить дальше — и не двигается, что уже странно само по себе; обычно в нём столько энергии, что он не может усидеть на месте. — Ты важен для меня, Каин. Я постоянно боюсь, что с тобой произойдёт что-нибудь плохое, — Ёнэ понижает голос, понимая, что самому говорить становится сложнее — он не привык открываться, озвучивать свои страхи вслух, но и позволять недосказанности висеть между ним и Каином у него уже нет сил, — я хочу позаботиться о тебе, вроде…вроде того. Каин продолжает молчать — но его тело приходит в движение — он переворачивается на бок, подтягиваясь выше по подушке — в полумраке его разномастные глаза смотрят на Ёнэ, и ему кажется, что они будто светятся в темноте, как у кошки. — Ёнэ, — спустя какое-то время тишины, зовёт Каин — его дыхание касается волос Ёнэ, заставляя их шелохнуться, — скажи, я нравлюсь тебе? — Да, — Ёнэ торопится ответить, и выдохнуть это выходит удивительно легко; он чувствует, как будто тяжесть падает с его плеч, — да, очень. Каин закрывает глаза и двигается ещё ближе, утыкаясь Ёнэ в грудь макушкой и подтягивая к груди ноги — его поза становится беззащитной и трогательной, и Ёнэ ничего не остаётся, кроме как обнять его одной рукой, подгребая под себя. — Это хорошо, — невнятно отвечает Каин. — Но то, что ты мне нравишься, не значит, что я готов простить тебе все твои выходки, — бурчит Ёнэ, шевеля дыханием крашеные волосы на макушке Каина. — Это я уже понял, — чужое тело содрогается от смешка, а потом Ёнэ чувствует, как прохладные пальцы касаются его живота, скользят выше, к боку, и находят своё место там, на изгибе талии — наверное, это можно засчитать за ответные объятия, — но…спасибо, что не перестаёшь терпеть меня. — Наверное, ты просто слишком сильно мне нравишься. Наверное, думает Ёнэ, Каин нуждается в этой безусловной любви — но ищет её не там, в сердцах незнакомцев, толком его не знающих, в случайных перепихонах и коротких взглядах. Каин живёт этим — и гаснет, когда чувствует, что им недовольны, когда не получает одобрения и подтверждения собственной важности. Каин либо лучший, либо никто — в собственных глазах, нет середины, он не может быть посредственностью. Ёнэ влюблён в эту черту, в эту пресловутую, надрывную драматичность и поиски любви — хотя и осознаёт, насколько пагубным может быть поощрять это в Каине; но ничего не может с этим поделать — поэтому прижимает Каина к себе сильнее, касаясь губами его волос.