эйфория

       Даня нихуя не пушинка, но и Руслан так же нихуя не напрягает свой супер-пресс, держа его на себе, размеренно толкаясь. Пальцы белые, длинные и холодные, как надгробие. Впиваясь в горячую тёмную кожу предплечий, плавятся. И весь Даня плавится и течёт. — А дай мне теперь, — сипло просит рыжий, склоняется, приоткрыв рот. Руслан облизывает кромку зубов, засасывает потресканную губу, чувствуя свежезажившие ранки. Толкается языком в раскрытый рот, а членом — в растраханную им же дырку. Мокро и сколько пиздец. И только когда Даня начинает безудержно стонать ему в рот, передаёт, наконец, кончиком языка подтаявшую марку. Руслан безпричинно хмыкает (настроение хорошее), подаётся бёдрами неспешно, вальяжно, но ощутимо. Одной рукой сжимает бледную мокрую задницу, не давая отстраниться, ласково принуждая седлать усерднее. Кашин закидывает голову, прикрывает глаза. Опирается на Руслана, обездвиживая, причём, походу, осознанно. Двигается всё быстрее, самостоятельно насаживая себя на любимый член. Кольцует шею, почти душит, вместе с воздухом забирая у Руслана контроль. Походу, накрыло. Руслан тоже прикрывает глаза, вынырнув из одного транса и очутившись — в другом, полном обжигающе-влажного сбитого дыхания, хлюпов и всхлипов. Даня на повышенных тонах что-то бормочет неразборчиво — тоже в своём трансе — и Руслан с нежной хрипотцой отмахивается, словно успокаивая и предупреждая любые слова: «люблю». Повторяет ещё раз, толкается глубже, выбивая из податливой влажной дырки очередную порцию смазки, а из мягкой белой груди — скулёж. Как бы ненавязчиво проходится рукой вверх по длинной ноге, вовремя считывая мелкую дрожь, и решает, что с Дани хватит. Подхватывает свой ритм, а Даню — под веснушчатым коленом, целиком наваливая на себя. От дикой ебли Кашин воет — восторженно или возмущённо, и всё же очень характерно, вторя утробным рыкам своего актива. Но не рыпается и даже как-то обмякает весь, позволяет брать себя со всей ласковой силы. Обнимает тёмную голову, доверчиво утыкая куда-то себе в широкую грудь. И незамедлительно получает в неё порцию влажных поцелуев, отвечая милыми всхлипами. Теперь точно накрыло. Через пару минут всё же начинает нетерпеливо елозить, видно, не выдерживая распирающего изнутри узла — хули тебе неудобно? Руслан интересуется невербально: опрокидывает долговязого рыжего на спину, сжимает скользкие от пота бёдра и впихивает узел совсем глубоко и остервенело — Да с-сука..! — взвывает Кашин, не зная, куда деть свои руки: то сжимая всполохи рыжих волос, то пихая Тушенцова в грудь в жалких попытках отстраниться или хотя бы придержать напор актива, — ты так из меня всю душу выебешь, падла, бля буду. — А у тебя она есть? — быстро и глухо парирует Руслан, на задворках сознания впечатляясь вернувшейся способностью к человеческой речи, ещё и с намёком на привычное остроумие. И куда вовлечённей восхищаясь тем, как туго бета тискает своим горячим принимающим нутром его всё неумолимей набухающий узел. Подтягивается выше, попутно утыкаясь головкой всё глубже. Обжигает губами яремную впадину, ища хоть один ещё пока не заалевший засосом островок белой кожи. Комментирует вслух, как ему нравится, что Данечка такой для него всегда раскрытый и гостеприимный, и как он всегда невозможно-сладко-правильно течёт на его хуе, и, чтобы не звучать только лишь похотливо, разбавляет волшебной присказкой «люблю-люблю-люблю». «Люблю, как ты меня любишь». Бля, обожаю просто. А Даня сдаётся. Хотя его и никто не держал в плену кроме собственных страхов. Опускает на Руслана мокрое от пота и слёз кайфа лицо — удивительным, только ему блять доступным способом бледно-красное, и сглатывает слюну, залипая на своём обожаемом. Бледные глазки дрожат и полощутся, растворяясь, в бездонных чёрных руслановых колодцах. Руслан тоже замирает зверем. — Руслан.. — голос дрогнул и заглох в буре чувств, — я тебя люблю, шо пиздец. Люблю тебя, слышишь, как никого и никогда. Ты слышишь. Чёрные колодцы высасывают "несуществующую" душу. — Слышу, зай. Даня раскрывает рот в своей фирменной шалой ухмылке. Тушенцов накрывает эту лыбу поцелуем, а расхристанное тело — своим. Кашин охотно обнимает его крепкую шею, от переизбытка нежных чувств вновь стремясь удушить нахер. Мажет губами по высокой смуглой скуле, заводит свою шарманку про то какой Руся у него идеальный и предел мечтаний и как он с ним нашёл себя, и как не верится ему — ему! — иметь своего истинного — такого!! — и как он за Руслана готов убить. Разбавляет ваниль очаровательнейшими вставками на татарском на смеси мата и не менее отборных комплиментов, и, когда Руслан внезапно отвечает какой-то хуйнёй, сжимается и течёт с удвоенной силой, помогая наполнять себя. Ведёт и торкает. Бесконечные минуты сцепки в сопящей тишине и мокрых поцелуях разбивает хриплый русин рокот: — ..У нас будет ребёнок? Даня хлопает отсутствующими (в довесок к душе) ресницами. — Чи шо, ёбу дал? Я думал, тебя отпустило. Но считывает серьёзность в этом вопросе. Пугающе трезвую. Пытается приподняться, и тут же ахает, сладко содрогаясь в ответ на сладкие содрогания члена, выплескивающего невозможно глубоко горячее густое семя. И плывёт. Забывает и гонор, и аргументы, и своё имя. — Ты специально так говоришь, ты тролль ебаный, нахуя я тебе буду нуж.. — Помолчи, ебанутый, — Руслан жестом, полным усталости и любви, затыкает красный рот ладонью, — всё ты знаешь. Даня мычит, жмурится. А когда распахивает глаза, то они блестят непривычно. Стеклянные, прозрачные, и вдобавок странно светятся. Ещё держит?.. — Только попробуй меня бросить, когда я раскабанею до предела блять, — натужно пыхтит, весь розовый, тоже серъёзный до смешного; и безапелляционно тянет за стриженный затылок на себя, сталкивая губы в глубоком поцелуе. — Конечно, блять, хочу, — глухо шепчет альфа, размеренно доводит толчками, задерживается, притираясь, собирает губами вожделенные данины всхлипы, — хочу ребёнка от любимого человека. И ты хочешь. Я же вижу бля, я же чувствую. И в доказательство своих слов толкается, финишируя под всхлюпы обильно потёкшей от своего же голоса даниной смазки — знает, как одним этим своим голосом всегда на него действует. Сам наслаждается реакцией, и убеждается, что Даня — тоже, даже сквозь неоновую подсветку видя вконец полыхающий румянец. — бля...! бля...вот ты гнида, — Кашин сорванно ахает, из последних сил сжимаясь на любимом толстом члене; выжимая в себя последний поток спермы, — ..сук, любимая. Вроде такие нежные чувства — суши трусы. А ебутся, как животные, до совсем непристойных звуков. Горечь кровавого железа, эйфоритическая кислота лизергина, сладкая нежность поцелуя. От этой смеси можно и нужно сдохнуть. Руслан просыпается в тишине, мокрый насквозь — хоть выжимай. Стучит зубами, как от холода. Простыни сбиты к хуям. Использованные гандоны, стеклянные черепа и такие же пустые бутылки от Флеша украшают заляпанный всевозможной хуйнёй пол. Он ненавидит проводить время в своей спальне. Колонка тускло мигает «4:09». Часов до шести его хуячит и полощет судорогами, вжимая в матрас до скрипа в конечностях и заставляя беззвучно выть до боли в челюстях.

***

— Лимонад будешь, бро? — Деймур показывает свои глубокие синеватые глаза из-под широкого меню, давая прочитать в них: "я всё оплачу". На фоне уебански-помпезных полотен подвального центрового рестика его облик выглядит привычно солидно. — Да какой лимонад, братан, — пшикает Даня, протестующе вжимая голову в плечи, — ты меня всё больше пугаешь. Давай лучше сразу чай для похудания. — Дань, не бойся, я взяла нам пиво, — примирительно шкрябнула маником по столешному дереву Арина. Даня кокетливо улыбнулся. — Я уж испугался, это ты его на ПП-шном пайке держишь. — Какой там, — дует пухлые губки девушка, скашивая глаза на сидящего подле мужа, — этот жук давно худее меня. Растит мне комплексы. Давит в постели разве что авторитетом. — Сухарики, вобла и майонез, — очевидно, искренне признаётся в своей диете Давид. Майонез. Майонез. Ебучий майонез. Уже от перекатывания этого слова на языке к самому его корню ползла тошнота. — Да не, это так-то круто, без пизды, — по неясным для самого себя причинам вдруг сдаёт назад, — ЗОЖ-балдёж и всё такое, я и сам хочу.. — Дань, — аринины ноготочки настойчиво дотягиваются до его сбитых костяшек с едва засохшей кровяной коркой. Она делает вид, что не замечает их — ради него же, как и Давид; но очень явственно даёт понять, что их общее на всех молчание происходит не из недоверия, а как раз наоборот. Даня схватывает посыл, еле заметно кивает и на всякий убирает руки под стол. Когда не надо оправдываться, всегда становится чуть уютней. Давид поддерживающе улыбается, и его скулы режут взгляд. Поэтому Даня разглядывает аринин маникюр; кажется, даже шутит. Кажется, даже смешно. И давно Давид с Ариной стали одним мегамозгом? Наверное, только после появления самой Арины. Как там? Альфа — голова, омега — шея? Хуета-не хуета. И всё же, их пара — отличный пример Истинных в этом безумном еблеворо́те. Хоть у кого-то получается не разъебать свою лодку любви о семейный быт. Ёпта, как же пошло. Даня ковыряется в карбонаре и в мыслях, натужно подыскивая тему, чтобы со своей стороны продолжить беседу. Нет, ни Давид, ни Арина не давят на него; это нужно ему. Брякает, не поднимая глаз: — Чё, когда детишки.. — Когда она пиво допьёт, так сразу, — лаконично находится Давид. — Ну не прям уж никогда.. — не менее находчиво парирует девушка. Но тут же с готовностью хмыкает, перестав скрывать удовольствие от темы, — хочешь крёстным быть? Тогда в очередь за Симой. ~ Арина рассказывает что-то ещё про вещие сны, шутит про народные поверья о том, как лучше зачать ребёнка, и из-за того, что Давид хочет альфу, придётся класть под подушку топор, ведь «иначе всё в пизду»; заказывает ещё двойного ерша им на двоих — Давид за рулём, ему, «видишь ли, с недавних пор куда больше вставляет хасанить, чем пить в приятной компании» — и Даня пьёт больше, чем слушает. Деймур смотрит на него так, что кусок не лезет в горло. Уу сука. Если ты вспомнил что-то о.. — Ты сам как вообще, — вслух вдруг прерывает и щебет Арины, и ментальные угрозы Дани уральский альфа. И смотрит напротив, прямо на Кашина, всё с той же своей слабоумной отвагой. Даня отсчитывает пару секунд, чтобы улыбнуться дурачком. — Да нормально, чё. Высыпаюсь. Игрулю новую в стиме урвал. Слава иногда заходит. Ему мерещится, что Давид еле заметно качает головой, мол, не совсем то имел в виду. Даня во-первых атеист, и креститься направо-налево не побежит, а во-вторых, лично он говорит именно то, что и хочет сказать. Давид вдруг растапливает льдистые глаза улыбкой. «Хуй с тобой», — читает в этой улыбке Даня; по губам. Тоже улыбается: «и тебе — хуй». Не будет он никаких намёков считывать. Вообще, Давиду такие финты спустил от великой дружбы, несмотря на то, что тот по-прежнему — Даня это жопой чуял — пытался выцепить из его хтонического сердца остатки чувств к Руслану — друзья ведь. Выцепить, и с восторженной скорбью побежать нести её тому на блюдечке, как трофейную реликвию. А тому только этого и надо. Конечно, Давид едва ли не лучше самого Дани осведомлён, как Тушенцов мечтал завести семью. Пусть тогда не забывает и почему его мечты таковыми и остались. Возможно, Кашин излишне подозрителен в последнее время, но на самом деле ничего не изменилось — он просто устал это скрывать. Единственное, чего он мог лишиться, так это детской наивности, за которую так искренне ненавидел себя-из-прошлого. Тот Даня думал, что готов ко всему, и не был готов ни к чему и нихуя. Тот Даня верил всем подряд, и думал, что все вокруг ему друзья, и вообще «любовь до гроба — дураки оба». А тянуть амплуа наивного дурака он как раз и устал. — Ну чё, вроде от русских с сибирскими чурками красивые дети получаются, — тост звучит странно только со стороны. — Шаришь, Дань, — Арина, тоже считавшая все отсылки, задорно с ним чокается; с театральной растроганостью треплет Давида по щеке. Кашин мрачно хмыкает, хищно скаля взгляд из-под стекла литровой кружки. И всё-таки, нахуя он спизданул про «детишек». А нахуя Давид спросил. Надо прийти, "Бриллиантовую руку" пересмотреть. Второй двойной ёрш лезет с трудом, отчаянно просится наружу. Как и сам Даня. И трёх часов не прошло, как он благодарит друзей «за то, что не забыли», и «позвали развеяться», но «чё-то живот болит», или голова, или ещё какая-то хуйня, может и жопа. Стыдно, конечно, так быстро наебать друзей — ладно, себя — так быстро нарушив негласное общее правило не ёрничать и не лицемерить. Но куда более стыдно продолжать делать вид, что он вывозит. Аринины глаза, и без того большие-как-у-собаки, заволочены сожалением. Давид не мешает грустить по отдельности ни ему, ни ей, но сам, конечно, не намерен. Потому жмёт данину руку, ловко выигрывает в реверансах право вызвать ему такси, и, оставшись наедине, целует белую щёчку, со всем своим непропитым опытом любящего мужа заказывая ей ещё. Дома, едва стянув ефремовские тяги, Кашин падает на кровать, спецом не включая свет — надеется, что так обессиленное, отвыкшее от часов социоблядства тело быстрее переключится на спящий режим. Бездумно щурясь, побеждённо лезет в тикток. Лента настроена хуёво, потому что на двадцатом попадается смуглая рожа. Когда-то им до боли зацелованная. Но из прострации выводит фоновый саунд: «Она хочет детей, она хочет ласки», — в животе скручивается, но это не сопливая ревность и не банальная изжога: это блядь концентрированное отторжение всего организма. Даня подавляет рвущийся откуда-то из самых тёмных глубин подсознания зловещий рык, и тот предательски царапает горло тоскливым всхлипом. Хочется уебашиться. Не доро́гой, так хотя бы об стену. — С-сука! — невозможность ёбнуть сейчас по этому фейсу давит бессилием почти так же, как куда более реальная возможность разъебать новенький айфон.

***

Миниатюрная омежка — Ляйсан, вроде, или как её; а впрочем, не похуй ли — протяжно сквиртит, лихорадочно сжимается на нём всем своим естеством, выдаивая его узел. Руслан низко стонет и отпускает ситуацию на самотёк. Схуяли бы ему в кои-то веки не наслаждаться сцепками. — Я хочу ребёночка, — двухметровые ноготки с хэллоу Китти настойчиво царапают по широким лопаткам, силясь привлечь к своей обладательнице бездонные чёрные зрачки, — от тебя, ребёночка, сделай мне... И Руслан действительно поначалу ведёт ухом, повинуясь древнему животному голосу внутри, получающему всё больше свободы. Но вовремя подоспевший разум напоминает, что его хозяин пока не достаточно пьян. И ещё — что не настолько же он мудак. С последним толчком, бурно изливаясь, почему-то так вовремя вспоминаются лица мамы и бабушки. А Настя, в качестве мамы для будущего внука, поначалу им даже нравилась. И Даня, по итогу — тоже. Ну мам, ну бабуль, ну отойдите, я занят. Заржал бы в голос, но тупой смех гасится в груди глухим рычанием. Почему такие правильные слова всегда говорят такие неправильные пассии. Почему такие нужные слова он всегда слышит от таких ненужных людей. Руслан хочет разозлиться, но не получается. Мелкие зубки щекочут шею, ноготки оставляют на теле свежие царапины, которые будут напоминать об удовольствии, даже когда Руслан не будет ни в силах, ни в необходимости вспомнить имя их обладательницы; горячая узенькая дырочка тискает его толстый узел так усердно, что он физически ощущает каждую каплю себя, заполняющую тугую маточку до предела, пока уши ласкают очаровательные горячечные просьбы; только для минут сцепок, видно, и актуальные. Едва узел падает, Руслан прежде, чем и самому упасть — на кровать, проводит необходимые ритуалы, уже вошедшие в привычку: нырнуть лицом вниз нежного тельца; пальцами — ещё ниже. Ещё глубже. Вылизать потёки её нектара с узких бёдер, параллельно вытрахивая жёсткими пальцами потоки своего же семени обратно, под то ли благостные, то ли возмущённые стоны — но не эта ли смесь интонаций самая горячая. Нихуёвый он всё же делает кримпай. Да и куни. Оросить лицо сладким вкусом очередной пусси-победы и сыто облизнуться. Теперь можно кидать своё тело на кровать. Почти — осталось кинуть на неё, возле подрагивающих от очередного оргазма тонких ножек, пачку экстренных контрацептивов. Вип-казашка дуется. Ему подобные трюки не втыкают уже давно. Борется с внезапно подкатившей то ли усталостью, то ли тошнотой, из последних сил. Три стабильные эмоции — злость, тошнота, неудовлетворение. — Малыш, мы договаривались. Я тебе поверил, когда ты сказала, что не веришь мне. Всё честно. Оплачу таксу. На крайняк — аборт. Сдержать тупой, всё ещё такой несвоевременный ржач больше не получается. Да и нахуй надо уже. Зачем так стараться. Остаётся получить прощальную ласку — сегодня не поцелуй, ага, сегодня пощёчина — и в довершение к горящей скуле обжечь губы санрайзом. Для баланса вселенной. С хлопком двери можно спокойно падать в забытьё.

***

— То, что ты пьёшь мейнстру девственниц, ещё не делает тебя вампиром, бро, — Лида нагло стягивает с ебала Руслана очки, заставляет щурить глаза; предсказуемо, красные. — Да ну тя нах. Руся болезненно жмурится, пытается отмахнуться, затем — вернуть очки на место, и на шару хуярит рукой в воздух, едва не роняя своё пропитанное элитным спиртом тело с углового дивана. Лида, вовремя зашедший в их телеграмм-чат и потому сейчас так же быстро приехавший к милому другу, аккуратно присел на краешек, ненавязчиво подпирая пьяную тушу плечом. Задумчиво повертев в руках цветные очки, попытался навскидку оценить степень градуса пиздеца, и — в крови Руси. — Да и молодость ты так не продлишь... — Ромадов цокает языком, но голосом никнет. А что такое? Коля, вот не надо изображать беспокойство — на той неделе в предрассветном "Парадоксе" вы нихуёво провели время под общим приходом; и в монастырь ты тогда вроде не торопился. — Молодость...молодость пролетела бля. А великий Рома Локимин давно говорил: «хуле толку от твоей молодости, если ты сам никакой». Это он про меня тогда сказал...напророчил пизже Замая... Не перебивая философский монолог, Лида аккуратно прошёлся по кухне — которую знает едва ли не лучше собственной, да и самого собственника — своим кошачьим взглядом выцепляя "вещдоки", попутно прибирая их из мгновенного доступа и поля зрения "философа". Ну, классика. Обдолбался и нахуярился. Трезвого, вменяемого человека невозможно заставить цитировать Локимина. Неслышно вздохнув, налил из краника стакан воды и поднёс к пухлым губам. Руслан качнул рукой, раздупляясь на стакан, и еле слышно, но сука с такой непосредственностью бормотнул: — Плесни лучше джина. Коля едва подавил рвущийся из себя с новой силой ржач, в страдальческом умилении заламывая брови: — Ты как ребёнок, ей богу. — Ребёнок, — булькнул Тушенцов куда-то вглубь стакана, — ребёнок-переросток. Вот поэтому они и не хотят от меня детей. И трагично рыгнул. Лида хотел его было поддержать, но получилось ограничиться лишь вздохом. Градус пиздеца установлен: «код красный». — Какие нахуй дети, бро? — с ласковой улыбкой уточнил Коля, вновь присаживаясь рядом. Запустил пальцы в тёмные стриженные волосы, прошёлся по вискам, пытаясь если не вернуть в чувство, то хотя бы не потерять окончательно, с привычкой родного человека прислушиваясь к редкому дыханию, — за твоим хуём — очередь из пассий от восьми до восьмидесяти, длиной от Питера до Астаны.. эти «они» сейчас с нами, в комнате? Руслан смотрел перед собой в никуда. Судя по всему, безрадостное и враждебное. — Ты знаешь, о ком я, — пробасил своим самым загробным тоном. Коля оставляет последнюю попытку сыграть в дурачка. Конечно, он знает. Код-то «красный». — Тебе на сегодня хватит. — Я ему уже написал. Коля издает тихое «пиздец». — Так....ну... — изо всех сил пытается выжать эмоцию удивления, которого как раз-таки и нет ни капли, — а сегодня — ответил? Руслан неопределённо шатнул головой. — Да пошёл он нахуй! — и, в упор игнорируя Лиду, потянулся вниз за полупустым бейлисом. Сучара блядская. Коля уже не знает, плакать или смеяться, бить тревогу или Русю — по еблу, — он даже хуй сосать не умел!! — Братан, а это случилось до тебя, или после? — с деланным участием острит Коля раньше, чем думает. Руслан резко стопорится и вдруг смотрит на Колю в упор, и от вида его предельной серьёзности плохеет окончательно. Так некстати вспоминаются все нарезки с Пашей Техником, да интервью с одним участником из так любимого ими обоими дуэта ЛСП. — Он бы бля мне все зубы выбил, если б я ему сказал «соси». Вот ты ж бля. Пьяный угашенный упырь. У Коли вдруг отчётливо и тоскливо шкрябает в груди — это ревность задетое самолюбие. Ебаный "Рыжий Ап" хуевертит их всех, поливает говном и сходит с ума в своих четырёх стенах, футболя Русю, да и самого Лиду, со стабильностью пьяного мастера на самокате. А этот еблан сидит и глазками хлопает, Коле по нему ноется, куда более стабильно убивает свое сексуальное тело всякой запрещённой хуетой и рисками нарваться на хламидиозы всякие. Вот ведь действительно —чудак через букву "м". Даньке давно уже на него похуй, Руслан, хватит делать вид, что тебе тоже на него — нет. Просто перестань бухать и ебать всё подряд. Нет блять, надо было нахуячиться и спамить в интернет: опять накатать слёзное полотно рыжему, не забыв наверняка, в лучших хач-традициях, сдобрить своим дикпиком, и попутно вызвонить Колю — а будто бы ожидалось, что кого ещё, да? — чтобы сейчас тот полюбовался и послушал этого говна. Так дела дальше не пойдут, Русик, дорогой. — Погоди, ты же сам мне как-то хвастал, что тебе, как оказалось, никто так не полировал змею, как рыжий Ап? — учтиво интересуется, прикрывая иронией пассивную агрессию; но, заметив лицевой тик, вовремя спохватывается, беря себя в руки, а заодно, в эти же руки — старый добрый Бейлис, — ..в конце концов, знаешь, тебя же никто и не вынуждает больше так рисковать своей челюхой, дружище. Другими словами — которыми переводит в свой воспалённый от пропахшей потом и мефом бессонницы мозг Руслан — «Тебе больше не нужно его об этом просить». — Похлопать меня по плечу забыл, — сквозь зубы сцеживает Тущенцов, темнея ебалом больше обычного, — а лучше — по крышке гроба. — Ути-пути, какой злой, — сводит бровки домиком Лида. И он действительно выглядит всё более обеспокоенным, но будто бы кому-то из них двоих (в частности, непосредственно Тушенцову) на это не до пизды, — ну чё, ты поедешь к нему, что ли? Руся вновь отрицательно и решительно мотнул головой, так удачно наваливаясь на Колю. Среди запаха спирта в тесной близи вдруг отчётливо проступает тяжёлый, всегда такой манящий запах русиного гона. Коля сглатывает. — Бро, да тебе не только пудра, тебе ж ещё и сперма, походу, в мозг ударила.. — тёплыми, загрубевшими от струн подушечками отёр капли холодного пота с каменного лба, тщетно пытаясь разгладить хмурую складку меж тёмных бровей. И так же тщетно — игнорировать этот стойкий, родной запах, за всё время их общения уже давно рефлекторно призывающий к мгновенному соитию. Собачка Тушенцова. Ха-ха. Руся шумно тянет воздух. Внутри у Лиды всё невольно поджимается. Тоже чует?.. бля, он готов. Может, он и мразь, но по заветам Саши Коня, мразь честная — говорит об этом прямо в лицо, без обиняков и деланного стеснения. Как сейчас, например. — Давай трахнемся, родной. Руслан медленно поворачивает голову, словно эти волшебные слова пробудили колиного спящего принца. И утыкается Ромадову лицом в плечо, падая на грудь. Лида осоловело пялит на тёмную стриженную макушку, взмокшую у корней, потом — на свои пальцы с зажатым в них Бейлисом, и сдаётся. «Какая депрессия — помирать, так с песней», — вспоминаются бытовые мудрости любимого "старшего брата", всё того же Олежки ЛСП, своей банальностью лишь подтверждающие актуальность. Коля делает последний вздох и первый глоток. Наклоняется, целуя. Сухие пухлые губы жёсткие и мягкие одновременно. Целовать Руслана так привычно; привычнее только слушать его пиздострадания. Едко, сладко, больно, правильно. — ..Коль, а ты бы от меня залетел? — Опять ты, — густой румянец спишем за послеоргазменный, и частично не соврём, — чё ж ты так на детях ёбнулся? Я тебя не узнаю. — Так я педофил. Коля только отмахивается, бессердечно демонстрируя свой похуй к жалким попыткам Руслана отшутиться. Лида смахивает со лба перекрашенную в сотый раз чёлку-мочалку, плюхается Русе на широкую горячую родную грудь. По-свойски берёт его телефон. Внутри всё переворачивается, чтобы на следующем же вдохе устаканиться. — Слава пишет, они сейчас поехали в "Облака". Можешь его застать. Вряд ли хоть при нём он будет клоуна строить.

***

Да, он и сам готов сказать любому встречному, что ехать сейчас вместе со своим лучшим другом по сексу в любимый караоке его бывшей пассии, с которой тот прямо сейчас будет пытаться помириться раз эдак в пятисотый (мм, юбилейный — очередной повод потом вместе нахуяриться) — не самая лучшая идея. Но, как назло, никто из окружающих не интересовался; скорее даже, все упорно делали вид, что всё идёт своим чередом. Возможно, потому, что никого, а уж тем более — кого-то, пособного повлиять в отличие от Лиды на угашенного и потому вдвойне упёртого Руслана поблизости просто не было, не считая водителя премиум-Бэхи, который вряд ли отказался бы от столь кашерного заказа через всю Москву, да ещё ближе к ночи. Но самое «злое» — это, конечно, сам Руслан, каким-то своим хуем умудрившийся убедить Лиду, используя (уж сознательно ли) свой самый проникновенный, искренний тон: что в соло он вытащит с ещё меньшей вероятностью, чем даже в присутствии такого даниного рэд-флага, как Лида. Коля сошёлся на компромиссе, что останется в тачке. Договорился не с Русланом — с собой. Сердечко ныло не меньше, чем жопа. Коля булькнул носом от трагикомедии этой метафоры, и нахлобучил на табло в последний момент стянутые с хаты Руслана очки. Мягкая темнота салона заднего сиденья сгустилась окончательно. — Ты один пойдёшь, — похлопал по широкой лопатке вытянувшегося между сидений Русю. Оба уткнулись в телефоны. Руся пытался донести до водителя, какую именно песню Вороваек надо включить, но сам не помнил названия, и сипло подвывал строчки, проглатывая отдельные двустишия. Затравленный взгляд «Алимхана» то и дело перебегал с зеркала заднего вида на счётчик тарифа. В принципе, этого всего было достаточно, чтобы всласть хихикать всю дорогу, если б не обстоятельства поездки. Потому как сам Коля не менее усердно пытался сконцентрироваться на меме с котёнком-ультранасильником, а не на чате с @kpss_begemot. — Что я ему скажу, — влажный проспиртованный шёпот Руслана обжигает ухо. Лида морщит нос-кнопочку, держится с достоинством. — Бля, бро, может давай я просто за тебя выйду, чтоб тебе меньше позориться. Руслан сдвигает брови. Скорость проведенного анализа продемонстрировала, что он уже вполне протрезвел, чтобы адекватно проглотить этот подъёб. С тихим «спасибо», одновременно и Коле, и водителю, хлопает дверью. Коля тут же едва не плющит лицо тонированным стеклом. Но очки снимать стремновато; хоть это и тупо. Видно Славу, родненького. Видно и рыжего. А вот реакции последнего на приближающегося Крузю уже не видно — Кашин тут же, с тошнотворной демонстративностью воротит свой вытянутый ебальник. Лида в ответ едва не кривит собственный. Ишь ты, блядина биполярная. Почему-то со смесью злорадства и нежности показалось очевидным, что Руся вернётся через считанные минуты. И они в грязных пальто, но с чистой душой поедут в "Парадокс", где высосут с пару каликов, столько же вермутов, а потом Коля с не меньшим энтузиазмом отсосёт Русе, и тот заткнёт свою пиздострадальную варежку хотя бы на ближайшие часы, а в идеале — месяцы. — Подождём, пожалуйста, — негромко просит водителя, облекая мысли — в слова, — я если что докину за ожидание. — Хорошо-хорошо, — с готовностью кивает Алимхан, видно, успокоенный если не русиным поведением, то его чаевыми, и добавляет сочувственно, так некстати, но так трогательно пытаясь поддержать разговор, — стрелка у них что ли? — Надеюсь, не дойдёт, — уклончиво гыкает Лида, внезапно испытав тупое смущение, — но давайте отъедем всё же, не будем ребяток нагнетать. И, секундой ранее или позднее, но явственно ощущает на себе пробивающие тонированные стёкла и очков, и автомобиля, молчаливые пули-зрачки. Кашин бросает окурок в истоптанные снежные хлопья, не оглядываясь, и в два прыжка исчезает за дверью клуба. Он уходит один. Лида пытается придумать, каким эпитетом украсит его, главную кисю андеграунда и Москвы, и СПб, этот шизоид на ближайшем же своём стриме. Но не меньше удовольствия доставляет прокручивание в голове последнего их диалога, когда рыжая сучара давила самую свою добродушную мину и даже задыхающиеся смешки, в то время как сам Коля увлечённо, а на деле — с не менее ссученной улыбочкой — тараторил что-то про последний казанский рейв. Охуенно тогда посидели, заебись поговорили. Очень тепло и душевно. И дело не только в рекомендованной Давидом чайхане. ..а неужели в том, что никто из них так и не рискнул тогда выдернуть из рукава последнего "Джокера"; в их случае — Руслана СМН, крыть который пришлось бы разве что матами. Слава в телеге присылает идиотский стикер с ебалом Оксимирона, судя по всему, призванный передать разочарование. Миссия провалена. Лида рефлекторно улыбается, но получается только в мыслях. Холод в салон врывается не только от устроенного Русей сквозняка, но и от его взгляда.

***

— Вырубите Круга! — взрыкивает Кашин, дикими глазами мониторя пустое караоке. Слава вовремя прячет загадочную ухмылку, — сука! Слава, блять! — Всё-всё, не быкуй, — мяукает Слава себе под нос. Но песню переключает. Даня фирменно сплёвывает под ноги, дёргая шнур майка. Ишь, ты. Был бы котом — толстеньким таким, рыженьким, забавно-прелестным — по жопе хвостом бы себя хуячил со всей дури. — Давай бля без таких приколов, — глухо бубнит ему, водянистыми глазками по-прежнему мигает злобно, рыжие редкие брови насопил: угрожает, — а то ты меня знаешь. — Да я случайно, братиш, ну прости, забыл, — Машнов честно умащает интонацию всей елейной ложью, на которую способен, — забыл чёт. Поднимает свою двухметровую тушу и тащит к сценке, чтобы обнять-приголубить своего татарина. Кашин тут же врубает мирного, тушуется и заказывает ещё с вагон алкахи. Слава, кстати, не пьёт. Напоследок вспоминается брошенное Русланом у входа: — Тебе, блять, легко говорить. Ты-то с ним один до сих пор общаешься, уж хуй знает, чем ты его там лечишь, — Руслан ненадолго отворачивается, пережидая тик, а заодно — горечь поражения, — бро, даже я так быстро не блядую. Конечно, Славе легко говорить. Во-первых, Слава отлично знает своих "младших братьев" — что вместе, что по отдельности. Действительно младших: почему-то что один, что второй считали своей необходимостью периодически вываливать именно на Славу все свои душевные трабблы. А святым долгом Славы, походу — выслушивать и даже выдавать какие-то, пусть и самые всратые, но советы. И походу, лишь для того, чтобы потом было, на кого показывать пальцем в своём очередном проёбе. Машнов не успевал обижаться, потому что это происходило не так уж часто, и обычно доставляло любопытства или даже веселья. И к тому же, обоих этих несчастных, но талантливых дураков он действительно любил, неспроста причисляя к братишкам. Во-вторых, он знает, какого это — вместо быстрого и менее болезненного способа суицида выбрать отношения с биполярником. Даже подумывал как-нибудь выпускать книгу с подробным руководством, повинуясь голосу внутреннего трикстера (и, может немного, собственника), на манер любимого с детства Остера, нарочно переиначив бы все советы во вредные. Но лично Русе Машнов всегда искренне, терпеливо и мягко, словно обрабатывая сердечные ушибы мазью надежды, объяснял, когда есть смысл пытаться поговорить с Даней, а когда нет и смысла тратить последние нервы в горячей сибирской крови, болезненно реагируя на спонтанные выкидоны рыжего в инфополе. В третьих: в последнее время только слепой не признает, что лучше отношений Славы с Даней Кашиным — только разве что отношения Валентина Дядьки с Данилкой, и, уж тем более — Лапы с ЛилЗеНилом. Слава, конечно, не в силах запретить себе сближаться с Данечкой всё теснее; равно как и несчастному Руслану — сгорать от ревности. Наслышаны: бедному брошенному антигерою-любовнику приходилось "лечиться" пачками из шалав, прибегая даже к тяжёлой артиллерии в виде "антибиотиков" из бывших (Стинту и Юлику привет). Что ж, если Руслан посчитал аргумент "по пьяни" вполне весомым для таких перепихонов, он в итоге оказался не способен приебаться к такому привилегированному оправданию, как диагностированные "беды с башкой". Но Слава как никто знает, что, даже сгорая во время течек, Даня так и не смог ссучиться, пустившись во все тяжкие, и по всем знакомым и незнакомым хуям соответственно. Менее болезненным ему казался метод его зоны комфорта, выдающий натуру беты: раз в период внезапно удалить все контакты, забиться в угол своего гнезда, предварительно забаррикадировавшись плойкой, вёдрами мороженого, пачками чипсов и блоками сигарет. И во всех возможных смыслах дрочить себя до изнеможения, гася рыдания и скулёж в подушку; тщетно пытаясь унять зуд в дырке и тоску в груди. Иногда, судя по сбитым костяшкам и ссадинам на помятом, опухшем больше обычного от слёз лице, с которым он открывал Славе после сотого пропущенного, даже пиздя головой и руками доступные поверхности. Тогда Слава просто молча обнимал его с порога, и держал до тех пор, пока Даня не продышится. Потом так же молча выслушивал, попутно заказывая доставку еды на неделю вперёд. И накормив, долго и с оттягом трахал, выцеловывая каждую из якобы случайно скатывавшихся с широких щёк слезинку. Такой вот нездоровый способ поддержки, оказавшийся самым правильным. Слава давал себя столько, сколько было в нём самом. Возвращаясь домой во всех смыслах пустым. Но эта лёгкость опустошения, не к слову сказано, ощущалась блаженной, позволяя пересматривать заграничные влоги Окситура тупо с невозмутимой улыбкой. В этом уриноборосе ебли действительно можно на изи проебать последние клетки мозга и нервов, но именно потому все причастные, и даже задетые на миллиметр, обязаны свыкнуться с ним, как с данностью. Сегодня ты мудак, а завтра — любимый. Вчера тебя ненавидели и хотели забыть о твоём существовании, а сегодня — тоже самое, но со вкусом пьяных слёз. Что, не по нраву качели? Так спрыгивай нахуй. Руся, правда, едва выкарабкался с инвалидной коляски; может, потому и не рискует этим методом. Но всё окружение Дани — и те немногие, что остались, и даже потихоньку уже некоторые из новых — пришло к великой народной мудрости: «работает — не трогай». В случае с Даней, правда, приключилось чуточку наоборот, и Слава, чего уж греха таить, очень даже трогал. Но справедливо будет и признать, не тая: где бы и как бы он не трогал, в какой-то момент нет-нет да и получал в благодарность за все свои ласки звание «Русямудак». И наконец, кроя все предыдущие карты последним тузом — прямо сейчас Машнов, допивая слабоалкогольный сидр, тешит взор пьяненким розовощёким Данькой, а уши — очередной за вечер трогательной песней о-любви-к-мудаку. — ..А Я — ТАНЦЕВАТЬ ШАКИРУ!!. — со всем надрывом своей гипотетической рыжей души плюёт в микрофон рыжий, — я любила тебя больше всех де-евочек мира.. ~ Пошатывается, отвлекаясь на пришедшее уведомление в телефоне. И залипает. Слава тоже залипает, вконец расслабленно. Выуживает из кармана худака телефон и почти наобум скидывает @king_of_the_sperma хитрую миножью рожицу. ..когда эта драматичная эпопея закончится, Слава хорошенько отыграется на них обоих.