***
— Блять, Мишель. Мишель! Лиза пугается. По ее мнению, то, что она говорит сейчас — просто набор звуков, но только бы она обратила на них внимания. Гаджиева ходит по краю крыши, игнорируя все, что происходит поодаль. Она намеренно отводит ногу сильно в сторону, чтобы в последний момент вернуть равновесие. Мишель теряется в своем сознании. У нее в голове рой мух, которые жужжат и причиняют боль. Бывают дни, когда кажется, что все снова будет беспросветно серым, когда жизнь куда-то ускользает, а ты готов сделать что угодно, чтобы вернуть себе хотя бы часть ощущений. Лиза тяжело понимает, что это за чувство. Она за жизнь, наоборот, цепляться привыкла, чтобы наверстать все то, что просрала. Но она достаточно умна, чтобы осознать, что удовольствия от всего происходит с ней, Мишель не получает. — Мишель! Лиза шептать начинает, она не уверена, как действовать в такой ситуации. Они на проекте всего-то неделю, знать друг о друге что-то значимое еще невозможно. Поэтому сиганет Гаджиева или нет — вопрос со звездочкой. — Не суетись, я не из суицидниц. Просто уснуть не могу, — девушка ногу опять заносит слишком далеко, а потом, резко крутанувшись, возвращается на крышу. В относительную безопасность. — Блять, я слышала, чтобы уснуть, люди чай ромашковый пьют. Но не по крыше гуляют. Лизу трясти потихоньку начинает. Она за две минуты этих седая стала, если верить ощущениям. Взгляд мечется, ни на чем задержаться не может. Андрющенко края дурацких розовых шорт сжимает и думает, что на атласе должны остаться влажные пятна от ладошек. Мишель голову наклоняет сначала в одну, а потом в другую сторону, словно рассмотреть получше Лизу хочет. Но тут и без детального разбора видно, что накрывает ее. В очередной раз становится за свои действия совестно. Не собиралась она никого пугать. Что сказать в своей оправдание, Гаджиева не успевает придумать, потому что Лиза разворачивает и уходит обратно в дом. А Мишель стоит одна на крыше и дурой себя беспросветной чувствует. Не в первый раз, если уж быть честной. *** Они пару дней не общаются, потому что Лизу эта ситуация оттолкнула, а Мишель просто чувствует себя дискомфортно. Внимания на это никто особо не обращает, потому что первая в целом ни с кем толком не общается, а вторая общается со всеми и сразу, так что может просто забыла про Лизу в этом калейдоскопе людей. Но никого она не забыла, а ещё в молчанку долго играть никогда не умела, поэтому мир предлагать собирается первая. Подходит к Андрющенко, что сидит на кровати и с умным видом читает свои умные книжки. Та на неё голову подняла, но ничего говорить не собирается явно. Мишель с пятки на носок перекатывается и руками машет. Ей словно пять вчера исполнилось, вот точно. — Ты с несостоявшимися и ненастоящими самоубийцами не общаешься или есть другая причина, по которой мы не разговариваем? — возможно она изначально выбрала не ту тактику. — Я остерегаюсь людей, которые не дорожат собой и своей жизнью. Значит, они не дорожат ничем. Людьми, которые рядом с ними, особенно. Мишель даже качаться перестаёт. Рот по-дурацки открывает и сразу же закрывает. Хочется начать себя защищать, но как-то не получается. — Я дорожу. Не тебе меня судить, — девушка голову наклонила и смотрит чуть исподлобья. Мишель дорожит. Умеет она, правда умеет, и людей ценить, и жизнь свою. Просто как по-другому заставить себя чувствовать жизнь, она не знает. Она не шутила, когда говорила, что не самоубийца. С жизнью прощаться она не планирует, у неё планов много и сил. Она жить хочет. А потому на что угодно готова, лишь бы жизнь эту вновь почувствовать. В особо грязно-серых днях есть одна ужасная вещь. Они отключают всё и заставляют верить, что так будет всегда. Мишель жить ярко и по-настоящему хочет, а не существовать, не чувствуя ни грамма. А потому, найдя способ возвращать себе хотя бы часть ощущений, подсела на это дело похлеще, чем на наркотики. — Ты так не говори. А то я вот напьюсь и сломаю тебе ебало, — она не всерьез это. Просто хотелось показать, что ей такие заявления не нравятся. — Тоже мне ногу сломаешь? — Лиза улыбается и смотрит в глаза не отрываясь. Она желала получить в ответ эмоции, а получила по лицу. Юля влетает в комнату и начинает колотить без разбору, без ума, но с большим энтузиазмом. Лиза с легкостью могла бы дать отпор, если бы была уверена в том, что не покалечит этим Юлю похлеще, чем Мишель Алису. Но мысль эта даже не успевает толком в голове осесть, потому что потом бить начинают толпой, а тут уже любые навыки бессильны. Лиза только на секунду успевает поймать растерянный взгляд Мишель, которая стоит около двери и во всём этом не участвует. Она, очевидно, такого результата не хотела. Но Лизе, в общем-то, без разницы.***
После этого Лизу отселяют на третий этаж, чтобы до конца своего пребывания на проекте она хотя бы дожила. А Мишель тонко намекают, чтобы драму она продолжала. Ей не так и обидно после слов тех было. У Лизы яд в словах и голосе — дело привычное и не для кого тут не новое. Было скорее стыдно и некомфортно рядом. Всю первую неделю они то и дело, что общались обо всем на свете. Лиза говорила о книгах, а Мишель о жизни. Другие девочки шутили, что если нет кого-то, то точно этой парочки. А потому такая резкая и беспричинно глупая перемена в их взаимоотношениях, так или иначе заставляет в мыслях из раза в раз к этому возвращаться. Гаджиева мириться первая больше не хочет, но вполне осознанно с Кристиной рядом трётся, чтобы в нужных момент парой слов ту успокоить и к Лизе не пустить. Мишель себя беззастенчиво в голове серым кардиналом считает. Хорошее общение со всеми играет ей на руку. Лиза к одиночеству и изоляции давно привыкшая сначала даже дискомфорта не испытывает. А потом, впервые года за три, начинает понимать, что ей уже не так наедине с книгой нравится. И что по странному говору, путанной болтовне и горячим рукам она скучает. Сначала даже пугается, что испытывает что-то похожее на симпатию. Особенно к тому, кто косвенно виноват в синяках на твоём животе и ногах. Но это же Мишель. Приходит осознание, что Мишель для неё с самого начала — особенная.***
Всё разрешается волей судьбы, когда Лизу на третьей неделе первый раз срывает. Она надрывает голос и не может перестать плакать. Она бесконечно вытирает слезы с щёк, но они быстро заменяются новыми. У неё трясутся руки, Амина говорить ей пару слов, пытаясь вроде поддержать, но легче почему-то не становится. Андрющенко быстро убегает к себе на этаж, пока Любовь не пригласила её на разговор наедине. Сил пока нет. Там привычно пусто и от этого словно безопаснее. Лиза сидит на полу, неотрывно смотрит в стену и скоблит ногтями свои бедные ноги. Мишель дверь прикрывает за собой тихонечко и садится напротив. — Когда он отвел меня к психиатру, то еще одним пунктом в списке причин моей невменяемости было то, что я однажды доведу кого-то до суицида. Что я язык своей не контролирую и провоцирую. Может это и правда. Не знаю, я не уверена, что он не мел все в кучу, лишь бы меня сочли больной. Но я ему верила и верю до сих пор. Как оказалось. Поэтому я испугалась тогда так сильно. Я будто видела один из своих кошмаров. Лиза может не сразу открыться, но когда получает разрешение говорить, то остановить ее трудно. К слову, она не всегда понимает, где лучше промолчать. Еще одна побочка от социальной изоляции. — Но я бы не прыгнула. И даже если вдруг да, то ты была бы не при чем, — Мишель руками резко дергает, чтобы перехватить лизины запястья. — Успокойся. Смотрит на реакцию к прикосновению сначала, а после, не видя негатива, осторожно перемещается с запястий на ладони и переплетает пальцы. — Я боюсь, что меня выгонят, потому что боюсь, что он убьёт меня после проекта. Даже не физически. Он из тех, кто заставит тебя самостоятельно вырыть себе могилу и лечь туда, причём с огромным желанием, — Лиза дышит так, словно бежала марафон, и это не особо хороший знак. — Говори ещё. И большим пальцем ладонь гладить начинает. Успокаивает и смещает фокус внимания. — Мы мало были вместе, но он херит мне жизнь уже четвёртый год. Я в отношениях ни с кем с того времени не была. Я спать нормально не могу, потому что он мне снится. Почти каждое своё действие первый год сопровождалось: «А что бы сказал Хиккан?». Я орала до хрипов, чтобы его фразы перестали крутиться в моей голове. Я до сих пор не умею общаться, я не знаю, как нравиться людям, как не быть нелепой в своих попытках завести знакомство, — девушка резко дыхание успокаивает, отчего кажется, что она задержала его вовсе. — Я когда с крыши ушла, то мой страх превратился в злость. На саму себя. Ты даже по крыше гуляешь не чтобы внимание привлечь, а чтобы что-то чувствовать. В то время как я уже не знаю, что сделать, чтобы со мной хоть кто-то поговорил. — Я говорю. И я тебя слушаю. Лиза голову поднимает и смотрит в глаза, чтобы понять, как серьёзно Мишель сейчас настроена. И прочитать в глазах, что она хочет этим сказать. — Я не хотела тебя пугать на крыше. И мне жаль, что девочки тебя избили, — жмёт плечами, чтобы добавить само собой разумеющиеся. — И что твой бывший — уебан, тоже. Мишель глаза в глаза смотреть не перестаёт, как и не перестаёт увлечённо рисовать спирали на лизиных ладонях. — Либо целуй, либо нефиг в глаза смотреть. Гаджиевой повторять не требуется. Она целуется рвано и как-то беспокойно. Её характер в каждом движении губ читается без затруднений. Лиза её замедлить и успокоить пытается, но это словно только распаляет Мишель. Она поцелуй углубляет, языком по зубам проводит и губу чуть закусывает. Она даже во время поцелуя на месте спокойно сидеть не может, а потому елозить начинает. Она из позы лотоса на коленки перемещается, чтобы Лизу ближе прижать. Руки её себе за шею закидывает, а сама за талию на себя тянет, как будто вжать, впитать, вдохнуть пытается. Когда всё заканчивается, то Андрющенко лбом ко лбу Мишель прижимается и дыхание потихоньку восстанавливает. — Вообще это была шутка. Но я даже не жалею.