Человек без души

– Петя, ты как? – Иди сюда, – Нина неуверенно оглянулась на дверь в комнату крохотного Алексея Петровича. – Забей, он спит, радионяня на тумбочке. Кажется, зелёная лампочка на белом пластике Нину успокоила – единственный источник света в зашторенной комнате. Плотные портьеры не пропускали ни лучика солнца, как Хазин и любил. Он лежал на кровати, одну руку подложив под голову, а другую свесив с края кровати и стряхивая сигаретный пепел в кружку с кофе, что стояла на полу. Равнодушное выражение лица – не разобрать, расстроен Петя или рад появлению Нины. Как только родился Леша, Хазин сразу выдал ей ключи, чтоб не вздумала звонить в дверь и тревожить его чадо. Нина села рядом, забрала и уронила почти истлевший окурок в кружку, которую переставила на тумбочку, чтобы случайно не толкнуть ногой. Исполнительная. Умница. Петина девочка. – Как тебе помочь? Нина обхватила его запястье и положила себе на колени, коснулась прохладной кожи кончиками пальцев. После нападения Игоря и потери памяти Хазин давно оброс и теперь выглядел совсем как прежде, только Нина знала, что внутри он стал совсем другим. Ей думалось, он стал лучше. Он души не чаял в новорожденном сыне и уделял их дочери Верочке больше времени, чем раньше. Как будто это был показатель «хорошести». Как будто это отменяло выражение его глаз, которое Нина боялась и оттого любила сильнее всего. – Как Игорь? Губы Нины дрогнули, скривились, но она быстро взяла себя в руки. – Сам не свой. Как ему еще быть? Я не хотела его оставлять, но он сказал, что лучше проверить тебя, раз Оксане Олеговне пришлось уехать. Боится, что ты опять подсядешь на порошок. Петя засмеялся и перевернул ладонь, похлопал Нину по бедру. – Может, ты и баночку привезла, чтобы я в нее поссал, и мы проверили мою кристальную трезвость доподлинно? – Брось, я знаю, что после сотряса ты сильно поумнел. Хазин перестал скалиться и задумчиво подцепил край Нининого платья, провел по строчке. Все еще никаких эмоций, словно заморозили. Наверное, тому, кто пару месяцев назад потерял жену, такое поведение простительно. – Ладно. А ты как? Счастлива с Игорьком? Мне жаль, что из-за моего повышения, мы так и не развелись, чтобы вы смогли пожениться. – Сейчас вообще не время об этом думать, и ты ни в чем не виноват. Как будто я не знаю генерала Стасенко с его культом семейных ценностей. – И все-таки. Счастлива? Ну, Нинель? Это же я вас свел, очисть мою совесть. – А то ты не знаешь! Сам говорил, что у меня глаза светятся рядом с ним. Стараясь скрыть неловкость, Нина отвернулась, как будто в проеме двери происходило что-то безумно интересное, заслуживающее абсолютного внимания. Говорить об Игоре с Петей Нине казалось странным и смущающим, особенно при том, что Хазин оставался ей мужем. Будь он неладен этот генерал Стасенко! – Ты покраснела? Я в темноте не вижу, – Петя сел, и только тогда Нина ощутила давление его ладони, скользнувшей на внутреннюю сторону бедра. – Так ты меня больше не любишь? – понизив тон, проворковал Хазин и свободной рукой отвел волосы с плеча Нины. – Хазин, ты, правда, принял? Она боялась пошевелиться, словно спровоцируй она – и Петя укусит. Он тепло дышал в шею и едва уловимо касался кожи губами. Упавшая набок челка щекотала плечо Нины, открытое узкой бретелькой платья. – Мне все вопросы для тебя повторять? – Петь! – его пальцы сомкнулись на ткани колготок и небрежно рванули ее. Нина дернулась, но Хазин обхватил рукой и надавил на горло, пока пальцы другой руки расчищали себе доступ к нижнему белью. – Что ты творишь? Петя толкнул подбородок Нины, чтобы повернула лицо к нему. – Милая, ты ведь знаешь, что я не насильник. Если ты захочешь, я тебя отпущу. Голос Хазина лился сладким ядом – хрипловатый и нежный, он обещал райские кущи, нужно было лишь откусить от запретного плода. А пальцы двигались дальше, поглаживали над ластовицей трусиков. – Нина, – нараспев позвал Хазин, сдвигая ткань и погружаясь на две фаланги во влажное лоно. – Кажется, твое тело говорит мне «да». С Игорьком ты тоже так течешь? – от звука имени Грома Нина зажмурилась, но уже не смогла свести безвольно разъехавшиеся колени. – Или это только для меня? Давай-ка… Петя опрокинул ее на постель и перевернул на живот. Порылся в ящике комода, доставая презерватив. Еще через несколько мгновений он был у Нины внутри. Без поцелуев. Не заботясь, что ее волосы спутанной массой закрывали повернутое к нему лицо. Просто вздернул бедра и трахал, как бесчувственную резиновую куклу. – Утешить приехала. Заботливая моя. – Петя… – Рот закрой, – прошипел он, наваливаясь на нее сзади и придавливая собой до выбитого из легких дыхания. – Блядь, поверить не могу. С Игорьком трахаясь, ты меня представляешь? Хазин гортанно зарычал, и Нина была рада, что не видит сейчас его лица. – Так ты че явилась-то? Думала поглумиться над моей личной драмой и тем утешить свое обиженное женское сердечко? – он перестал двигаться и только тяжело дышал Нине на ухо. – Я тебе сейчас скажу кое-что, а ты ни словечка Игорю не передашь. Вернешься к нему и снова будешь его послушной сучкой. Уяснила? – Д-да. У Нины в животе все завязывалось в узел от налитой плоти внутри. Как и всегда, Петя пах любимым парфюмом и сигаретами, которые складывались в стерильное безличие. Нина не знала его естественного запаха без этих улучшающих примочек. И казалось, она уже не могла стать Хазину ближе – вот она, в его постели, он в ней, так почему так охренительно далеко? Игорь был таким нежным. Они растворялись друг в друге при каждом прикосновении, при каждой близости. И все равно Нина чувствовала себя счастливой именно здесь и сейчас – раздавленная ненавистью Хазина, его презрением. – Помнишь, я повез Юлю на Фиджи? Она всегда мечтала там побывать и не боялась расстояний, предупреждений врачей. Ничего не боялась. Он медленно раскачивался, и Нина умирала… умирала… не то от движений Пети, не то от имени соперницы на его губах. Пускай даже Юля была мертва и больше не могла отобрать у Нины ничего и никого. – Она была на четвертом месяце. – Конечно, ты помнишь, ты ведь изображала, что полетела со мной. Верно, милая. Она была на четвертом месяце и каждый день ебала мне мозги, как мы будем жить дальше. Она не верила ни одному моему слову, – Петя снова остановился и прижался лбом к виску Нины. – Я говорил ей: «Юленька, все будет хорошо». Я говорил: «Юлечек, я закончил со своими делами». Фоточки со временем на компе из кабинета слал, если задерживался. А она все видела… Уж не знаю, какой рентген в ней там встроен был. Видела, что я жить без этой хуйни не могу. Что без власти я себя ничтожеством чувствую. Он трахал ее, а думал о Юле. Да что с Ниной не так? Она закусила пальцы и старалась не дышать, чтобы справиться со слезами. – Милая, ты ревнуешь? Так, может, моя история порадует тебя? Мы провели на Фиджи почти три недели. А потом ей стало плохо, Игорь ведь тебе рассказал. Я отвез ее в лучшую клинику Берлина. «Просто трахни меня», – хотелось умолять Нине, но с Петей она готова была практиковать и тантру. Согласилась бы просто лежать подле него и смотреть на его красивое капризное лицо, в его злые глаза. – Юля так сильно испугалась, что верила, будто не перенесет дорогу домой, хотя уже чувствовала себя хорошо. Ее внутренний рентген не распознал одного: у меня хватит денег, чтобы купить ее независимого врача, а у Разума хватит мозгов, чтобы ломануть код Титова, который зашифровал для нее улики на меня. Она знала, что я выхожу на новую сделку, и хотела сдать меня и своего братишку, поймав на горячем. Чтобы срок был еще больше. Нину перетряхнуло – радионяня разразилась детским плачем. Не было никакого осложнения при кесареве, документы о котором Петя привез Игорю и отдал, с трудом сдерживая рыдания. – Ты убил ее. Петя отстранился, сбросил презерватив и заправил член обратно под резинку домашних штанов. Вытер пот над верхней губой, тряхнул челкой. – Нин, ну, что ты городишь? Я раздавленный горем любовник, а ты – жена-героиня, принявшая меня с моим сыном обратно в лоно семьи. Генерал Стасенко кипятком ссал от этой истории. Нина пыталась привести себя в порядок, но не чувствовала сил, даже чтобы ровно сесть. Между ног все еще жарко пульсировало, щеки горели. – Но… – Это он на людях семьянин, а под покровом ночи трахает шлюх, которых я ему рекомендовал. Ты еще долго? У меня сын плачет. Ах, прости, у нас, конечно, – Петя вышел из комнаты и продолжил, перекрикивая вопли ребенка: – Игорька уговори переехать в нашу квартиру, я завтра с Лешей туда возвращаюсь. Общение с племянником пойдет Грому на пользу, а ты не будешь пропадать ночами. Рыдания стихли. Нина подкралась к двери и закусила губы. Хазин укачивал сына с выражением безусловной любви на лице. «Прости, Нин, но ты ж знаешь ситуацию. Лешка – ребенок от любимой женщины, там вообще другой уровень обожания, хоть и Веру Хаз тоже любит», – так говорил Игорь, и теперь Нина в полной мере понимала, о чем шла речь. Просто себя Петя всегда любил больше, чем любую женщину на земле. «Он чудовище. Монстр. Человек без души», – думала Нина и знала, что не сделает ни-че-го против него. Потому что любила его больше, чем себя, чем кого-либо во всем свете. На прощание он посмотрел на нее – так, – что она поняла: больше он никогда к ней не прикоснется. Он надругался над ней ради этого момента. – Нин, че он, норм? Вы там на пáру рыдали, что ли? Солнце мое, – Игорь обнял Нину, крепко прижимая к себе, целуя в макушку. – Любимая. Надо уже нам всем брать себя в руки. Я решил найти у себя яйца и поехать с Хазом нормально поквасить. Раз нажремся, вспомним Юльку – глядишь и попустит немного. Нина запрокинула голову и улыбнулась, погладила колючие щеки Игоря. – Да, вы – братья, ты сам говорил. Может, нам вообще лучше на время съехаться всем вместе? – Хм, может, ты и права. Она знала, что «на время» – это «на вечность». Ведь Хазин хотел любви: от нее, от детей, от Игоря. И жаждал видеть их страдания.