Пирожные

Никогда ещё Фурине не приходилось самой идти в кафе за пирожными. Они, как и всё, в чём она нуждалась, живя жизнью архонта, хлопотами идеально вышколенных горничных появлялись словно из ниоткуда - свежие, изысканные, безупречно сервированные. Достаточно было изъявить свою на то волю, или просто позвонить в колокольчик. И уж тем более никогда не приходилось делать это ночью. После самого страшного в её жизни судебного заседания и случившегося вслед за этим потопа жизнь разделилась на "до" и "после". Раскололась надвое, так, что обратно уже и не склеить, пролилась водой и слезами сквозь пальцы. Последовавшая за этим суматоха и череда огромных, непредставимых изменений в её жизни, выверенной и отлаженной за пятьсот лет до мельчайших деталей настолько, что позавидовали бы создатели даже самых дорогих и точных в Фонтейне часов, закрутила Фурину таким вихрем, что первые несколько недель оставили в памяти вместо чёткой последовательности событий лишь многоцветное размазанное пятно, да ощущение какой-то дикой, сюрреалистичной фантасмагории. Островками в этой каше воспоминаний всплывали самые яркие из них. Вот она плачет, забравшись с ногами на диван, в кабинете Нёвиллета, не способная сказать ни слова и до обморока боясь его осуждения и того, что он не поймёт и не простит, пока сидящая рядом Люмин в деталях рассказывает всё то, чему стала свидетелем, оказавшись в её внутреннем мире, а притихшая, непривычно молчаливая Паймон держит Фурину за руку и гладит её пальцы в неловкой, но такой по-детски искренней попытке поддержать и утешить, сама при этом дрожа и всхлипывая. Вот Нёвиллет молча подходит к ней, и она вся сжимается от страха, зажмурившись, не в силах даже поднять на него глаза, пока он не встаёт перед ней на колени и не обнимает - с огромным теплом, признательностью и бесконечным уважением, крепко, но при этом удивительно бережно, будто хрупкую драгоценность. Вот она, уже со слезами облегчения, обнимает его в ответ - а спустя буквально минуты, захлёбываясь рыданиями, воет от горя и отчаяния, раскачиваясь и прижимая к груди диванную подушку, слушая его рассказ о том, как Фокалорс, её невинное зеркальное "я", принесла себя в жертву ради того, чтобы продолжал жить Фонтейн, искупая чужой, доставшийся ей по наследству грех... Вот Паймон в голос плачет на руках у Люмин, а Нёвиллет скорбно молчит, и за окном сплошной стеной идёт дождь... Вот она, совершенно измученная и опустошённая, не в силах ни встать, ни заснуть, лежит всё на том же диване в том же кабинете, пока его хозяин, вынужденный сорваться помогать Навии и Ризли в руководстве спасательно-восстановительными работами по ликвидации последствий наводнения, решает вопросы на местах. И, хотя за окном глубокая ночь, Люмин по-прежнему рядом; держит голову Фурины у себя на коленях и что-то успокаивающе шепчет, гладя её волосы и позволяя держаться за свою руку до самого утра, когда их обеих накрывает, наконец, избавлением такой долгожданный сон. Вот её последнее выступление, в котором она официально отрекается от роли архонта и снимает с себя все полномочия, передавая их Нёвиллету и становясь просто Фуриной. Вот она собирает вещи и покидает место, где жила на протяжении пяти бесконечно долгих веков. И хотя здесь на её долю выпало бесконечное количество страданий, уходить всё равно грустно. Её последняя трапеза здесь... Последний взгляд вокруг. Вот она впервые заходит в свой новый дом. Неловко и неумело пытается устроить всё, расставить и разложить вещи по своим новым местам. Старательно, хоть и не очень ровно, застилает постель. Впервые пытается сообразить себе какой-нибудь ужин. Впервые сама, без чьей-либо помощи, готовится ко сну. Впервые смотрит на себя в зеркало и видит там не архонта Фонтейна, а саму себя, которой она уже разучилась быть. И несмотря на то, что в мечтах она представляла себе этот момент много, много раз, несмотря на то, что её самое сокровенное желание, наконец, исполнилось - Фурина не может радоваться. А вместо этого она прижимается лбом к стеклянной поверхности, обнимает зеркало, и тихо плачет... Когда напряжение и волнения этих первых недель в совершенно новой, непривычной обстановке пошли, наконец, на убыль, и жизнь начала постепенно входить в колею, Фурина расклеилась. Стоило окончательно прийти осознанию того, что ей больше не нужно бороться, заставлять себя, бесконечно терпеть эту пытку, завязывая себя в узел снова и снова, что не нужно больше играть ставшую ненавистной уже роль и держать себя сжатой в кулак, как измученный организм дал, наконец, волю всей той бесконечной усталости, что была её спутником все эти столетия, и откровенно пошёл в разнос. Фурина спала большую часть суток, а всё оставшееся время просто без сил лежала в кровати, чувствуя себя до крайности разбитой - лишь иногда, когда голод становился совсем уж невыносимым, выползала в ближайший магазин за продуктами и покупала что-нибудь на вынос, или готовила самое простое, что только могла - макароны. И по-прежнему чувствовала себя очень тоскливо. Нёвиллет, будучи теперь уже не просто юдексом, а, по сути, правителем целой нации, дневал и ночевал во дворце Мермония, и с огромным трудом выкраивал изредка считанные минуты, чтобы проведать её; неразлучные Люмин и Паймон покинули Фонтейн, отправившись на юг, в Натлан. Других друзей у Фурины не было. Сегодня чувство одиночества было настолько сильным, что еле получилось заснуть. Сон её был поверхностным и беспокойным, и проспала она всего несколько часов, проснувшись посреди ночи. Отчаяние накатывало тяжёлой волной, острыми когтями драло душу. Не помогало ни завернуться в одеяло, представляя, будто это объятия кого-то, кто её очень любит, ни попытки отвлечься на чтение нового лёгкого романа от издательского дома Яэ, ни кроссворд в "Паровой птице". Девушка лежала, обняв подушку, и тихо говорила сама с собой, сама себе на что-то жаловалась, шептала себе какие-то утешительные, добрые слова... Привычка, появившаяся уже очень, и очень давно. Но даже это уже не помогало. Потому что раньше, какой бы одинокой Фурина себя не ощущала, где-то рядом всегда чувствовалось незримое присутствие той, другой; её зеркальное "я" была где-то неподалёку, любила и верила в неё. Теперь же... Теперь она осталась совершенно одна, и чувствовала себя маленьким, несчастным, никому не нужным ребёнком - бесконечно усталым, и бесконечно же, непоправимо сломанным. Ночь тянулась чёрной, ядовитой патокой. Оставаться в постели было невыносимо. Отчаянно хотелось почувствовать что-то хорошее; сидя на краешке кровати, Фурина пыталась найти внутри себя хотя бы одно желание, хоть что-нибудь, что могло её сейчас порадовать. Наконец она вылезла из кровати и принялась одеваться: единственным, что всегда помогало в такие моменты, и чего сейчас хотелось, были пирожные. Совсем недавно не так далеко от её дома как раз открылась круглосуточная кофейня, и девушка с отчаянием утопающего схватилась за это единственное светлое чувство, которое у неё сейчас было. На улице было свежо и сыро; не так давно прошёл дождь, и звёзды отражались в разбросанных по мостовой лужах. Фурина вдохнула прохладный воздух и, обняв себя за плечи, медленно побрела по улице. Каждый камень под ногами, казалось, выл от тоски, и единственное, что она могла сделать - это изо всех сил, во всех возможных подробностях, представлять, как купит сейчас себе все сладости, какие только захочет, и придёт домой, и сделает себе горячее какао, и зажжёт на кухне свечку, заберётся с ногами на стул, уютно укутавшись в одеяло, возьмёт любимую ложку... Думать об этом было тепло и приятно. Получив от продавца коробку с пирожными и бережно неся её в руках, Фурина отправилась в обратный путь. На её лице даже появилась лёгкая улыбка, жизнь уже не казалась такой тяжёлой и несправедливой штукой, хотелось прийти домой побыстрее... Именно это и сыграло с ней злую шутку: буквально за несколько шагов до порога нога её подвернулась на скользкой брусчатке, и девушка с размаху грохнулась на мокрые камни мостовой, в кровь разбив коленки. И пирожные, её пирожные, о которых она так мечтала, которые так любила и какао с которыми так ждала, единственное, что могло её сейчас порадовать, рассыпались вокруг, попадали на землю... Так обидно ей не было никогда в жизни. Сидя в грязной луже, не в состоянии даже подняться на ноги, Фурина не выдержала, и горько разрыдалась. Когда она пришла домой, сил не было ни на что. Содрав с себя одежду и бросив её мокрой, бесформенной кучей прямо у входной двери, девушка из последних сил доплелась до кровати и рухнула на неё, уткнувшись лицом в подушку и обнимая её так крепко, как только могла. Слёзы душили, текли бесконечным потоком. Она не знала, сколько времени прошло, пока не удалось провалиться, наконец, в сон. Ей снилось море. Бескрайнее, пахнущее солью и свежестью, бесконечно глубокое и бесконечно спокойное; могучая спящая сила, равной которой нет на планете. Бескрайний пляж простирался по обе стороны, насколько хватало взгляда. Тихо что-то шептали волны. А надо всем этим - было небо. Оно начиналось где-то за её головой и исчезало в море за горизонтом, умиротворённое и совершенно неподвижное. Сев на горячий песок, зарыв в него ноги и обняв колени, Фурина смотрела в прозрачную синеву, по которой плыли лёгкие, невесомые облака, и вся её боль, обида и разочарование уходили, растворялись постепенно в этом необъятном просторе. Она думала о том, что и море, и небо движутся, постоянно текут - но никогда не кончаются. И что бы ни случилось, они всегда с ней. Небо и море не подвержены беспокойству и заботам: они просто есть, мудрые и понимающие. Они никогда не оставят, никогда не осудят. Что бы ни случилось, у неё всегда будет это богатство. И ещё целый удивительно красивый мир в придачу. Душа наполнялась от этой мысли таким восторгом, что хотелось взмыть в это бескрайнее синее лёгкой, стремительной птицей. А потом чьи-то мягкие, тёплые руки накрыли её глаза. Страшно не было. Каким-то удивительным образом всё ощущалось естественным, правильным; и этот жест таинственного незнакомца был настолько деликатным и бережным, что Фурина даже не подумала испугаться. Когда же она развернулась и открыла глаза, ноги стали ватными: перед ней стояла Фокалорс. Улыбаясь с такой любовью, такой радостью и такой пронзительной нежностью, что единственное, что девушка смогла сделать - это тихо ахнуть и броситься ей на шею, зажмурившись и обняв - так крепко, как только могла. И почувствовала в ответ объятия своей зеркальной "я" - тёплые, настоящие... Живые. - Я так горжусь тобой, девочка моя... Ты такая сильная... Ты всё выдержала, ты справилась... Прости, что пришлось пройти через всё это... - шептала богиня, а её изящные руки гладили, гладили Фурину по голове и плечам, пока та, прижавшись, обнимала её, забыв, как дышать. В сердце её разливалось такое счастье, что, казалось, ещё немного - и станет невозможно вместить, удержать его внутри. Так они стояли, прильнув друг к другу, пока в итоге не отстранились и, держась за руки, не встретились взглядами. - ...Как?.. - Единственное, что смогла выдавить из себя Фурина, глядя в глаза, которые уже не надеялась снова увидеть. Слёз не было - была лишь тихая, светлая радость. Но, несмотря на это, горло предательски сжималось, и говорить было до крайности трудно. - Ты ведь уже поняла, что небо и море бесконечны, не так ли? - Её отражение улыбнулось. - Так же бесконечна и Вселенная. В ней никто и ничто не исчезает бесследно. Она состоит из бессчётного множества миров; некоторые отличаются друг от друга совсем незначительно, какие-то являются полной противоположностью друг друга... А есть и такие, которые являются частями одного целого. Как мы с тобой. И пусть у нас нет больше возможности встретиться в Тейвате - ты всегда сможешь найти меня здесь. В твоём сне. И этот сон, как и этот мир - богиня обвела рукой окружающий их пляж и море - абсолютно реален. Со временем ты научишься попадать сюда по своему желанию. И мы много, много раз ещё встретимся, и обо всём поговорим. Набежала и с шелестом рассыпалась по песку волна. Тёплый ветерок шевелил волосы. Фурина смотрела в глаза своей второй половины, осознавала её слова, впитывала их, её образ, её взгляд, её прикосновения, и то, что поняла совсем недавно - и что-то у неё внутри оживало, тянулось к солнцу, вставало на место. И по мере того, как это происходило, уходил страх, и одиночество, и тоска; уходила боль, терзавшая её душу на протяжении пятисот лет. То, что казалось безнадёжно разбитым и искалеченным, становилось целым - и впервые за долгое, долгое время она улыбалась: искренне, открыто, по-настоящему. Улыбалась - и встречала такую же улыбку. - Теперь тебе пора. - Фокалорс легко поцеловала её в лоб и поправила сбившуюся чёлку. - До свидания, Фурина. Исполни мою мечту: будь человеком и живи счастливо. - Богиня с благодарностью сжала её пальцы и, выпустив их из рук, отступила на шаг. - Я буду с нетерпением ждать нашей следующей встречи - не сомневайся, она обязательно случится. И тогда ты расскажешь мне всё-всё-всё, что успеет за это время с тобой приключиться, а я... - она улыбнулась. - Я научусь делать твои любимые пирожные. Фурина спала. Спала, трогательно обнимая подушку, и улыбалась умиротворённо и безмятежно. Сегодня она проснётся другой. Она изо всех сил будет учиться жить - радостно встречая каждый новый день и новых друзей, которых пошлёт ей судьба. Будет петь и танцевать, наполняя мир вокруг себя красотой, светом, добротой, любовью и радостью. Делая его лучше. И обязательно, обязательно будет счастлива.