Ненависть восторжествует

      — Посмотри, как темно, — хрипло просит Саша, поднося сигарету к губам.       Внутри было так же погано, как и эта дешёвая сигарета на вкус, так же мрачно и пасмурно, как и атмосфера, рассеивающаяся по всем закоулкам ночного города. Жёлтый фонарный свет отнюдь не внушал доверия; лип к зданиям с обшарпанной столетней штукатуркой, подчёркивая каждую трещину, из-за чего стены напоминали диспансер лохматых годов, где стонут истощённые от болезни люди с таким же жёлтым оттенком в их лицах; облизывал голые деревья, чьи причудливые тени падали на тротуар и оживали от дуновения злющего ветра, пугая своим страшным танцем прохожих. Жухлые опавшие листья вместе с грязно-белым рваным пакетом — русское перекати-поле — патрулировали пустые улицы, заглядывали в окна, плотно зашторенные от любопытных глаз, пока, подхватываемые сильным порывом ветра, не взмыли в небо и не улетели куда-то в небытие. Горелый дым затапливает горло и лёгкие, как тьма — улицы без противного спасительного света, вызывая приступ надсадного кашля. Пепел падает в лужу, так «удачно» расположенную прямо под ногами.       — Эй, — напрягается Олег и кладёт руку на спину брата, согнувшегося от неприятной боли в груди, но тот лишь отмахивается, вдыхает гарь ещё раз, вновь заходясь в царапающем горло приступе. — Да выброси ты её, — Олег не выдерживает и, выхватив сигарету, бросает её на полудохлый газон. — Купи нормальные.       — Нет, Олеж, нет, — устало смеётся Саша, — это не они виноваты, это я заканчиваюсь… — горестный вздох. — Бесконечный забег на гору Олимп сильно выматывает, приходится преодолевать уйму препятствий, выкладываясь на двести процентов, но, в конечном итоге, этого всегда будет недостаточно. Где находится та грань, преодолев которую ты будешь считаться авторитетом, а твоё мнение, наравне с аксиомой, не будет требовать доказательств?.. Признаюсь честно, я устал… Устал от недоверчивых взглядов, пытающихся поставить меня на место, от ядовитых языков, что так и норовят умалить мои достоинства, устал от нетерпимости и невежества. Люди видят в окружающих только врагов и конкурентов, конфликты возникают на пустом месте, несоответствия стандартам и ожиданиям, меняющимся словно по щелчку пальцев, кормят враждебность и ненависть; она сидит прямо тут, — сквозь стиснутые зубы цедит Саша, прижимая кулак к сердцу, — я это знаю, я её чувствую. Она ослепляет, отравляет.       Обида на мир заполняла сердце, медленно вытесняя любовь, когда-то яркое пламя, горящее жарко и пылко, ко всему окружающему. Каждый вдох ощущался ножом в груди, острой болью в самом центре своего существа.       — Это зависимость, Олег, — трещащее по швам спокойствие не выдерживает, сменяясь истеричным возбуждением, и Саша хватается за плечи опешившего брата, — зависимость! Она проникает всё глубже и глубже в мою реальность, разъедает весь свет и всю радость. Весь мир вокруг меня разлагается, он утопает в океане потерянных возможностей, пока все собачатся друг с другом, он мрачный и лишенный всякого смысла! Одержимые собственными желаниями, идеями, люди не замечают, как топчут других людей, как причиняют им безграничную боль, подпитывая этот бесконечный цикл разрушений! А что остаётся в итоге?! Абсолютное ничего.       Саша переменился, голос сорвался на крик, от чего на шее взбухли вены, широко распахнутые глаза его лихорадочно блестели злобой и отчаянием, руки тряслись, а грудь часто-часто вздымалась от накопившихся эмоций; по щеке потекла сорвавшаяся слеза, быстро утираемая рукавом. Потупив взгляд на мокрый асфальт и сбавив пыл, он тихо продолжает, не сдерживая нервной ухмылки:       — Она, как яд, подкравшись незаметно, проникает в каждую частичку сознания, затмевает разум и душу. Единственное золото, которое у меня остаётся, это горечь бессилия перед этим паразитом. Я пуст, я слеп, я… я не знаю, не знаю, как выбраться из этого омута. Я просто продолжаю надеяться, что однажды меня будет мотивировать что-то другое — что-то большее, чем упрямство или злоба. Я хочу чувствовать, что живу.       Ещё раз утеревшись рукавом, Саша глубоко выдыхает в чёрное небо, белый пар устремляется вверх и быстро растворяется в темноте ночи. На улице зябко: уши покраснели, пальцы не слушаются. Саша убирает руки в карманы, ёжится то ли от холода, то ли от страха, и облокачивается спиной о стену. Немой взгляд, устремлённый куда-то вдаль, челюсть, сжимаемая до боли в зубах. Бесплодный поиск ответов в бесконечности мыслей.       — Всегда будет больно, Саш. В этом особенность нашего мира, он не может существовать без этого, и люди всегда будут способствовать культивации зла, — Олег разводит руками, продолжая твёрдо чеканить будто бы заученный заранее текст: — Никому не интересно слышать о том, что у тебя всё хорошо, если тебе плохо — только тогда ты заслуживаешь всеобщего внимания, так устроен человек, от этого не убежишь и не спрячешься, и ты прекрасно это понимаешь. Различные слухи, манипуляции, конфликты, даже применение физической силы — это всё способы развлечения, способы самоутверждения. Не бывает так, чтобы ненависть возникла на пустом месте, значит тебя считают сильным человеком, достойным своего дела, поэтому и пытаются всячески вывести из себя, чтобы ты сдался, сдулся — называй, как хочешь. И это не стыдно — признать, что ты запутался или устал, иногда не надо искать ответы на вопросы, иногда надо просто выговориться. Но не нужно становиться частью этой системы, не нужно резать друг другу глотки острыми словами, наоборот, в наших интересах это исправить, проявляя величие человеческой души.       Лужа расходится рябью — Саша беспокойно трясёт ногой; сжимает-разжимает заледеневшие губы, двигает скулами, в карманах кулаки стиснулись так, что неприятно захрустели суставы пальцев. Слова оказались не теми, которые ожидает услышать человек на грани отчаяния, они не проникли сквозь мрачные тучи, нависшие над душой, не стали маяком, освещающим правильный путь. Саша выговорился, но ему не легче; не легче и от того, что Олег крепко сжимает его плечо, вглядываясь в лицо с виноватым видом, точно извиняясь за нотации, не легче и от холодного воздуха, который не в состоянии потушить разбушевавшийся пожар внутри. Отлипнув от стены, он направляется домой.       — Саш!.. Ну прости, Саш! — голосит Олег, так и не поняв, что произошло.

***

      Бряцание ключей режет слух, Саша открывает дверь со второй попытки, руки совсем его не слушаются. Прямо на пороге Олег пытается приобнять суетящуюся фигуру, но не поспевает, та выскальзывает прямо из рук, спешно поскидав пальто и сумку на тумбу, и скрывается в спальне.       В ожидании хоть какого-нибудь знака Олег сидел на кухне и бесцельно листал новостную ленту, читая тексты по диагонали в надежде избавиться от напряжения в висках; за безмятежным выражением лица скрывается растущее волнение, глаза каждую минуту косят в угол смартфона, выжидая подходящее время, которое никогда не наступит. Пробыв наедине со своими мыслями пару часов, он всё-таки откладывает телефон в сторону, трёт лицо руками и, глубоко выдохнув, идёт ставить точку в сегодняшней истории.       Так и не раздевшись, Саша лежал на кровати, отвернувшись от надоедливого жёлтого света прикроватной лампы и поджав ноги. Олег садится рядом, мнёт пальцы, смотрит в непонятках — спит или не спит, дотронуться или не тревожить.       — Хочу, чтобы ты знал, злиться — это нормально. Ты не машина или… ты человек, и мне жаль, что такое произошло, — Олег разглаживает складки по спине. — Ты справишься. Просто игнорируй остальных, всегда забавно наблюдать за тем, как провокатор шипит от недовольства из-за неуделённого ему внимания. Я всегда так делаю, с тобой это прокатывает.       — Ты хотел сказать: «со мной это никогда не прокатывает», — поправляет Саша, разворачиваясь лицом. — Я давлю на тебя собственным авторитетом, ты раскалываешься, как орех, — губы на мгновение застыли в снисходительной усмешке.       Олег, следуя своему же совету, спорить не стал; эта усмешка — напоминание о том, что семена, посеянные на проклятой земле, укоренились давно и прочно, укоренились настолько глубоко, что изъели весь альтруизм, и их ничем не выжечь. Как это ни прискорбно, но Саша совершенно точно не изменится, потому как всё, что начинается плохо, заканчивается ещё хуже; не изменится, пока не найдёт свой направляющий свет в лице кого-то, кто не останется равнодушным к гордому лебедю, смиренно лежащему в коварной западне.       — Иди ко мне, — зовёт Олег, пристраиваясь рядом.       В полумраке комнаты, так хорошо отражающем тяжесть, камнем лежащую на обоих сердцах, казалось, время остановилось. Чёрные, как самые тёмные агаты, глаза пристально вглядывались в лицо; впалые щёки сильнее обостряли и без того выразительные скулы в тусклом свете лампы; зрачки бегали туда-сюда в поиске ответа на немую просьбу о помощи. Коротким поцелуем Олег прижался к сашиным губам, испытав ни с чем не сравнимое чувство; тело будто окатили кипятком, в ушах набатом ухало сердце, а дыхание стало шумным из-за волнения. Он прячется в изгибе шеи, не желая показывать свой растерянный вид, перебирает рукой волосы, остывает.       — Не переживай, скоро всё станет лучше, — переходит на громкий шёпот Олег. — Ты заслуживаешь тех целей, которые себе ставишь. Я вижу, какой ты старательный, какой прекрасный человек и замечательный эмпат, не позволяй никому заставлять думать тебя по-другому; хотя ты ещё та истеричка, очень обаятельная и способная поразить каждого, но твоя работа безупречна из раза в раз, никто не сможет сделать так, как это делаешь ты. Я ставлю тебе чёртовы десятки, хотя ты достоин всех ста баллов. И никакой ты не монстр, никто тобой не управляет, ты просто устал…       Саша тихо мычит Олегу в плечо, подтверждая слова о том, что он действительно просто устал. Взгляды сошлись, как сходятся две речки, образуя единое целое. Никаких диких, необдуманных действий, только необъяснимое желание быть на йоту ближе друг к другу. Их пальцы медленно скользили по коже, покрывшейся тонким слоем липкой испарины под жаркими кофтами, пока губы соприкасались в сокровенном поцелуе; в нём заложено бесчисленное множество слов, которые теплились где-то в самых потаённых уголках сердца и которые так никогда и не произнесутся в эту ночь — нет никаких сил. Поцелуй, как отличная сигарета, затягивал по самую голову, приятные вибрации разливались по всему телу. Каждое движение было осторожным, где-то неловким из-за смущения и страха, а где-то очень необходимым и волнующим, но не выходящим за грани дозволенного.       — Если люди могут ненавидеть без причины, то я могу любить без причины, — шепчет Олег со всей серьёзность в тоне, на которую только способен.       Саше добавить нечего — всё было сказано нескромными движениями рук и непритворными поцелуями в губы. Мир стал ярче, словно настоящие цветы распустились на грудных клетках двух тайно влюблённых, наполнив атмосферу жизнью.       Давайте взглянем правде в глаза, любовь — единственное мощное оружие против слепой ненависти и бессознательного эгоизма.