Честность

— Да дай серьезно щас, я тут важный разговор хочу начать. Костя такой разморенный, что какие тут серьезные разговоры. Какие тут серьезные разговоры, если они за целый день вставали из постели только открыть курьеру и пару раз до ванной. Какие тут разговоры, к тому же серьезные, если прямо сейчас Влад в одних трусах сидит у него на бедрах. У Кости в спальне темно и прохладно от открытого в ноябре окна — Костя отшучивается обычно, что горячая кавказская кровь не дает замерзнуть. Экран телевизора, показывающий застывшее меню стримингового сервиса, слегка подсвечивает Владу плечи и короткий ежик волос. До того, как ему приспичило поговорить, он три раза обманом пытался включить «Человека-паука» с Тоби Магуайром. Влад нервно ерзает задницей, и Костя сжимает его ноги ладонями и силой удерживает на месте. Кожа у Влада вся в мурашках, и ведь терпит же. — Еще раз так сделаешь, и ближайший час я не ручаюсь за твою способность говорить. — Да шо ты, — Влад опускает подбородок, щурит глаза и пытается дернуться вбок, чтобы сползти на кровать. Костя держит крепко, и одновременно почти невесомо гладит чужие бедра большими пальцами. Влад вздрагивает и дергается — кажется, непроизвольно. — Зато ручаюсь за некоторые другие твои способности, — Костю все еще смешит, как легко вывести Влада из равновесия. Тот цыкает, шлепает его по руке раскрытой ладонью и тянет: — Да бля, Костя, ваще не туда щас уносит. Серьезное хочу сказать! Костя думает, ладно, скажет свое серьезное, чем бы оно ни было — потом Влад все равно окажется у него на члене, почти как сейчас, но без белья. И Костя будет его целовать, целовать, пока не заболят губы. И, может, даже согласится на «Человека-паука». Влад упирается рукой Косте в грудь, прямо над сердцем, выжидает три удара в ладонь и выпрямляется. — Ты мне нравишься, Константин, — Костя едва удерживается, чтобы не отвесить дурацкий комментарий о том, что положение обязывает Влада говорить громкие слова. Что еще можно сказать, когда чужой член упирается тебе в ягодицу? Влад словно слышит мысли Кости, замолкает ненадолго, отводит взгляд и будто даже краснеет щеками. Красных щек Костя у него еще не видел, даже в самый первый раз. Влад поворачивается обратно, и глаза у него темные. — Ты мне нравишься, — повторяет он, — Я вчера когда испытание смотрел, вообще какое-то благоговение испытал, было очень круто. Ты всех десяток заслуживаешь, Кость. Костя думает, что хочет поцеловать этого дурного прямо сейчас. Костя не успевает. — …но я не могу. Это блять мой последний шанс наверное. Они все блять дебилы засуживали меня всю дорогу то им Череватый ни то то ни сё а это несправедливо а им всем блять вечно шо-то не нравится, — Влад, видимо, усилием воли тормозит скорость речи, делает вдох; Костя как смотрел на него, так и продолжает, не моргая, — А мне пиздец как нужно в финале быть, я обязан просто, у меня сын же, и… — Влад все-таки отворачивается. Из окна свет фар проезжающей машины скользит по его лицу, высвечивает нос, скулу, выступающие ключицы. — …я кровью повязан. Костя молчит. В голове тишина и вакуум, но где-то в центре черепной коробки будто завели мотор, и мысли медленно опоясывают его, как кольца — Сатурн. В крови тихо закипает что-то дремучее, черное. Влад трет пальцами край подбородка и тараторит, как из пулемета. — Я блять обязан понимаешь и я не вижу других вариантов но я и в крысу не могу поэтому вот — говорю щас как есть все это Гецати слышишь? Они все мразью меня считают и пусть считают и ты тоже можешь ты ста десяток заслуживаешь но я иначе не справлюсь, — Влад поворачивается к нему обратно, и Костя видит и темные глаза, и тень от ресниц на щеках, и закушенную губу. Он обещал не применять силу по ерунде, но от Влада так фонит обреченной решимостью и какой-то душевной тошнотиной, горечью разочарования, что никакая сила и не нужна, чтобы почувствовать это тупое отчаяние. Как ни странно, то темное, что вскипало внутри, успокаивается как по щелчку пальцев. Мысли в его голове одновременно и скачут, и перетекают от глаз к затылку. Костя думает, что когда-то ему тоже было двадцать семь, и амбиций было через край; Костя думает, что «по головам» никогда не было его методом, он всегда предпочитал мягкую силу — тут направить, тут подсказать, проявить немного участия и щепотку заинтересованности, и вот уже сам гамельнский крысолов может позавидовать результату эксперимента. Костя думает, сколько отваги нужно, чтобы ломиться в закрытые двери. Костя думает, насколько проще грести всех под одну гребенку и пытаться повлиять на чужие умы исподволь. Костя думает, что дайте ему карт-бланш, и он не рискнул бы идти ва-банк в открытую. И еще Костя думает про Влада: с демонами за одним плечом и призраками прошлого за другим. С привычкой отталкивать от себя все хорошее, только чтобы не открыться и не довериться больше, чем необходимо. Мысли о нем всегда мягкие и словно бы полупрозрачные, как дешевая сахарная вата, тающая жженым сахаром во рту. Что за проклятие, чувствовать наощупь не только чужое сознание, но и свое. Влад смотрит на него прямо, больше не пытаясь ни спрятать взгляд, ни отвернуться. — Я во вторник тебе кол нарисую, — пытается твердо, но голос срывается в конце фразы. Костя приподнимается на локтях, глядя снизу вверх, и убийственно серьезно произносит: — За честность спасибо. Влад растерянно моргает — с каждым движением век глаза у него светлеют. Он как-то неловко дергает кистью в воздухе и опускает голову, впериваясь взглядом куда-то Косте в живот. — Ну шо, я тогда пойду, — Влад успевает двинуться вправо, но Костя цепляет его за бедра, садится и перемещает ладони под ребра. Чуть царапает короткими ногтями. Влад щурится и смотрит непонимающе. — И куда ты пойдешь? — Костя тянет его на себя, еще ближе, так, чтобы грудью прижаться к прохладной коже, и продолжает смотреть в глаза, не давая разорвать зрительный контакт. — Ты же не хочешь и не хотел никогда. Влад нервно облизывает пересохшие губы, и именно в этот момент Костя опрокидывает их обоих назад, в подушки, перекатывается и оказывается сверху. — Гецати блять ты шо творишь… — начинает Влад на удвоенной скорости, и Костя наконец его целует. Они сталкиваются зубами, но Костя не обращает внимания, он целует сразу глубоко, мокро, гладит языком чужое нёбо — пальцы больно вцепляются ему в плечо, — и целует, пока Влад не стонет ему в рот, мстительно прикусывает чужую губу напоследок и отстраняется. Влад смотрит обалдело, а глаза шалые, и Костя думает, нафига ты все это затеял, я и без всех этих слов знаю, что запал на бесноватого, — и фыркает. Запал, блин. Это теперь так называется? — Ну мы ж договорились, что по хуйне силу не используем, — почти шепчет Влад; ниточка слюны блестит у него на подбородке, и какого-то черта он все равно выглядит потрясающе. — Теперь меня послушай, — начинает Костя, не отодвигаясь ни на миллиметр, — В этом шоу каждый сам за себя, и каждый волен поступать как считает нужным, в том числе и с баллами. Но я действительно благодарен за честность, и мне приятно, что ты сказал все прямо. Единственное, что меня расстроило — твоя готовность уйти. Я вроде говорил уже, но, если надо, повторю еще — я не сделаю тебе больно, — Костя опускается ближе и шепчет прямо в ухо, — Только если ты сам не попросишь. За окном совсем стемнело, и слышно, как дождь бьет по подоконнику. Ненормальный этот ноябрь. Влад утыкается лбом Косте в плечо и емко заключает: — Пиздец. *** — За честность спасибо, — говорит окруженный десятками и единицами Константин в готическом зале и жмет хорошо знакомую ладонь. Глаза Влада светлеют.