Я тебя похищаю

Они встречаются в бывшем ресторане Белова, и все, что хочется сказать Азику, это «Да неужели?» и «Вау». Даже просто «Вау», потому что таких мелких наивных ангелов он не встречал за все три тысячи лет! Вау-фигура, вау-личико и вау-неприспособленность – как его такого выпустили из Эдема? Его же совратить и человек захочет, и будет это так же вау-просто! Но Азик ошибается: принципы у ангелочка оказываются получше, чем у более опытного Григория. Категоричное «Нет» на убийство вызывает раздражение… и уважение. Когда-то сам Азик был столь же бескомпромиссным. Впрочем, от попытки решить проблему по-своему это падшего не останавливает. Как и от злости на Даню (не Даниэлем же этого мелкого звать), когда тот вмешивается. Азик в сердцах пинает камень и ругает себя за то, что поверил Григорию, и не отвлек чем-то ангелочка сам. Кажется, нужное и приятное объединяются, и пусть теперь Григорий решает проблему, а он… возьмёт, да и зависнет с Даней. Оправдание для мессира – соблазнение этой невинной ромашки, вот так! …Они встречаются в каком-то пафосном ресторане, и все, о чем думает Даниэль, это «Зря». Зря они пришли сюда, зря решили поговорить, зря он спросил про колу! Зря обратил внимание на Азазеля. Броские одеяние, порочный макияж, грехи дерзости и чревоугодия – падший с колой воплощенный соблазн! Но Даниэль оказывается неправ: Азазель тоже хочет остановить конец света. Методы вызывают гнев и… понимание. Что ещё может предложить демон-убийца? Как, должно быть, тоскливо жить одними злодеяниями! Впрочем, сочувствие частично испаряется, стоит Азику (так он себя называет) попытаться убить. Частично, ведь и Григорий сплоховал, поддавшись на соблазн легко решить проблему. Даниэль спасает Демьяна, и укоризненно смотрит на напарника. Кажется, нужное и неприятное объединяются, и теперь пусть Григорий подумает о своём поведение, а он… возьмёт, да и будет присматривать за Демьяном. Раз уж невесту не спас, должен спасти его! …Азик изобретательно матерится, застав в гостиничном номере лишь хмурого Григория. Падшего едва не спускают с лестницы, но инфу он получает – невинная ромашка решила заделаться телохранителем Демьяна. …Даниэль жалеет, что не может накатать рапорт на сокамерников Демьяна и халатных полицейских, но приходится терпеть. Правда, благие намерения быстро оборачиваются пшиком – Демьяна забирает Лукавый. …Уставший Азик наконец находит Даню благодаря чарам. …Намаявшийся Даня наконец сталкивается с виновником всех бед Азиком: – Если ты не раскаиваешься, нам не о чем говорить. – Вообще-то я хотел позвать тебя поговорить в клуб. И да, я раскаиваюсь. – Врёшь! – Ложь Даниэль, как ангел, чувствует сразу. – Значит, сам не пойдёшь? – Значит, не пойду. – Значит, я тебя похищаю. Не то чтобы Азик хотел похищать, но вылетевшее заявление прозвучало как-то серьёзно, и отступать было нельзя. Не то чтобы Даниэль хотел похититься, он просто и правда намаялся и не успел никак отреагировать. Азик улыбается обезоруживающе, добивается машинальной неуверенной улыбки (какая же всё-таки ромашка, прости Господи, хотя нет, можешь не прощать) – и хватает Даню за рукав. Мгновенная телепортация – и они в любимом ночном клубе Азика, по насмешке судьбы носящем поэтичное название «Инферно». Азик игнорирует возмущение и попытки сбежать, держит цепко, но аккуратно, и усаживает за самый дальний столик. – Два часа здесь – и сможешь уйти. Даниэль фыркает, но остаётся лишь согласиться и попытаться найти в ситуации что-то хорошее. Например, пока он здесь, Демьяну точно ничего не угрожает. А если так, стоит попробовать наладить контакт и переубедить Азика убивать. – Два часа здесь – и я ухожу... Почему ты не раскаиваешься? Убивать – плохо. – Я бы убил одного, а Демьян может угробить всех. Это математика, Мурзилка. – Я не Мурзилка, я Даниэль. – Ну хорошо, Даня. Не согласишься на Даню – буду звать Данечкой. И вообще, давай поговорим о тебе. Как тебя из Эдема выпустили, такого неопытного? – Между прочим, я все зачеты и экзамены на отлично сдал! Просто в первый раз на земле, вот и лажу… лажаю… Я правильно сказал? Азик не хочет умиляться, но как не умилиться этому краснеющему отличнику? Дальше ещё веселее: Даня неуверенно выбирает еду и берёт голубой сет алкоголя, потому что «Это такой вид Доместоса, да?». Сжалившись, Азик отбирает сет и подсказывает взять виски-колу – от глоточка-то ничего не должно быть, а он не курица-наседка совсем не подталкивать к греху пьянства. Они говорят о земной жизни – точнее, Азик рассказывает, пока Даня потихоньку справляется с роллами и пиццей. – …Доместос – это чистящее средство, бытовая химия, а не пища! – Правда? Ничего себе, а вкусный! – …кроксы – это не модно, вот почему мессир так сказал. – Да я за модой и не гонюсь… – …В смысле ты не знаешь, что такое «тикток»? Это же одна из форм отнятия душ, чему вас там учат? – Чему-чему… разному!.. Азик говорит, отрешаясь от проблем и выговариваясь, точно сбрасывая с себя проблемы. Незалетевшие видосы, хейтящие комменты, токсик-Сатана – он так не выговаривался и в достопамятный визит к ангелам! Даня кивает понимающе, а потом говорит сам. О том, как сейчас всё на небе, как он долго просился на землю, том, как мечтает тут всё – «кроме греховного, конечно!» попробовать и получить повышение. Говорит с воодушевлением ребенка, наивностью котёнка и непониманием истинного небесного создания. При этом раскрасневшийся, расслабленный, разлегшийся на диванчике ангелочек выглядит обычным красивым парнем. Азик вздыхает: в нём натура падшего мешается с сочувствием к так просто попавшемуся ангелочку. Будь это человек, они бы уже целовались (а может, и не только) – но портить эту невинную ромашку после честной беседы кажется слишком даже для него. Не так много людей выслушивали его! Занятый своей борьбой, он не обращает внимания на борьбу Дани, а стоило бы. Даня слушает, не понимая и половины, но понимая, как нужно это Азику. Какие-то «траблы» и «попадосы» очевидно беспокоят падшего, так отчего же не выслушать не помочь добрым советом? Он старается выскрести из сусеков памяти что-нибудь подходящее случаю и неожиданно для себя заговаривает об Эдеме и себе. Его слушают жадно, подкупающе внимательно, и он увлекается, признается в небольшой дерзости и тщеславии. Хотя стоило бы признаться и в том, как он сейчас увлечен Азиком – его завороженным чистым взглядом, скромной улыбкой, всем разнеженным выражением лица. Падший больше не выглядит хищно, он выглядит красиво, как наверно, выглядел в дни первотворения. К нему хочется прикоснуться, как к частичке к этой первой созидательной энергии, или хотя бы сказать, что… – Азазель, первый из восставших, как же ты прекрасен!.. Даня выдает свой новозаветный комплиментик, неумело мажет его губами по щеке и отключается, навалившись на него. Азик вздыхает – он и не заметил, как ангелочек выхлебал весь свой стакан. Научил-таки ребенка пьянству! Точнее – след от небесного поцелуя чувствуется как прикосновение лепестка розы – не только пьянству. Кажется, похищение прошло по плану. И, кажется, теперь он, как честный человек, должен научить Даню целоваться. Он с новым вздохом укладывает сопящего ангелочка на диванчик и жалеет только о том, что не украл его раньше.